Мужские посиделки. Точки над «i»

 

В городе роились слухи и сплетни. Никто ничего толком не знал. Каждый день приносил новые подробности. Был арестован Оглио, известное в городе лицо, психиатр, член ряда зарубежных академий, автор многих книг, профессор. Оказывается, он убивал своих пациентов, пробуя на них новые экспериментальные лекарства, за эти опыты фирма‑производитель «Авиценна» платила ему бешеные деньги. Потом он убил владелицу фирмы, жену известного бизнесмена, чтобы заставить ее молчать, так как лекарство оказалось опасным для жизни. Убил и закопал в лесу. Убил и других женщин, так как у него был подпольный дом свиданий, куда ходили разные вип‑личности, в том числе миллионер Речицкий, мэр, высшие полицейские чины, пять членов парламента, специально приезжавшие оттянуться подальше от своих близких, и другие известные в городе лица.

Потом оказалось, что его выпустили. Или посадили под домашний арест. Или упрятали в психушку. Или… или… или…

…На похоронах Валерии Павловны, владелицы «Авиценны», присутствовало полгорода. Люди жадно рассматривали мужа, стоявшего с непокрытой головой, страшного, черного и седого, и перешептывались насчет закрытого гроба. Закрытый гроб подстегивал фантазию и рождал самые страшные предположения.

– Она изуродована, бедняжка, – говорили посвященные. – Оглио – серийный убийца, психопат и сексуальный маньяк. Он держал ее у себя на даче… Она не первая его жертва… Менты ищут с миноискателем вокруг его дома… Уже нашли несколько трупов…

– Ерунда, – отвечали другие, – Оглио прекрасный врач, а не убийца, все вздор и глупости.

– Он выкрутится, вот увидите! У него связи. Там такие дела творились, и все городское начальство принимало участие. Пашка Рыдаев и не таких отмазывал!

И так далее и тому подобное до бесконечности.

Появилась пара статей в местных газетах, на диво сдержанных. Одна почему‑то распространялась о преимуществах бесплатной медицины перед платной, которая сто?ит бешеных денег, а в итоге… получаются всякие безобразия. Другая рассказывала о прекрасной женщине Валерии Павловне, столь безвременно окончившей жизненный путь. Автор статьи говорил пространно о моральной стороне дела, не упоминая ничьих имен, обобщая и намекая на высшую справедливость и высший суд. Имея, видимо, в виду, что суд человеческий часто бывает несовершенен.

Да еще некая Магда, экстрасенс и ясновидящая, сообщила одному журналисту, что вызывала дух трагически погибшей женщины, а потому является единственным человеком на свете, знающим всю правду…

 

* * *

 

Они сидели в том самом ресторанчике, где Андрей когда‑то напал на ни в чем не повинного бизнесмена Речицкого. Федор Алексеев рассказывал, Савелий Зотов сосредоточенно слушал, Андрей молчал, думая о своем. На добром лице Савелия читались изумление и восхищение. Федор с благодарностью поглядывал на друга.

– Около года назад, – начал свой рассказ Федор, – точнее, тринадцатого декабря прошлого года Оглио обратился к вашей жене с предложением о сотрудничестве. Хотя не поручусь, что было именно так, а не наоборот. Суть предложения заключалась в производстве некоего препарата, аналога пресловутой «виагры». Среди его пациентов было много немолодых людей с определенными возрастными отклонениями, что вгоняло их в депрессию. Новый препарат с подпольной кличкой «Бородавки святого Джона» был слабее, чем настоящая «виагра», что делало его безопаснее. Как вам уже известно из прессы, «виагра» может привести к инсульту, инфаркту или остановке сердца. Гупало «разложил» на компоненты подлинную «виагру» и… я не специалист… Что‑то добавил, всякие травяные экстракты… спро?сите у Гупало, когда понесете ему передачу. И получил «бородавки». Упаковывались они в тару с этикеткой «Трава св. Джона» под личным руководством химика. Валерия Павловна вначале делилась с психиатром, а затем решила заработать на «бородавках» самостоятельно, втянула в дело Ромашку, та – Кристину и других, кого мы пока не знаем, в качестве распространителей. Ромашка продала одну упаковку своей приятельнице Алисе, и в результате умер Майкл Миллер. Я нашел у него на даче флакон с безобидной «Травой», только капсулы внутри были лиловые, а не зеленые. Помните, я спросил, где можно купить «Траву»? – Андрей кивнул. – Купил, сравнил и увидел, что они разного цвета. Флакон один, а капсулы разные.

Кристина распространял «бородавки» среди своих клиентов, а когда двое из них умерли, решил подзаработать шантажом. Как видите, даже слабая «виагра» оказалась довольно опасной. А может, Гупало что‑нибудь перепутал, сложил несочетаемые компоненты. В итоге получилась «синильная кислота». И вместо удовольствия – летальный исход. Гении тоже ошибаются. Не найдя вашей жены, Кристина обратился к Ромашке. Та бросилась к Оглио, обвинила во всем его. Оглио был неприятно удивлен. В итоге ему оставалось только одно – убрать всех, кто знал о его связи с подпольной «виагрой». От своей пациентки Киры Сырниковой ему стало известно о романе Валерии Павловны с Вениамином. Он знал, что они встречаются на ее даче. Крутился вокруг, ожидая, что рано или поздно застанет их там. И убил вашу жену. Потом наступил черед Ромашки. Потом Алисы, которая обвинила Ромашку в смерти Майкла Миллера. Ромашка хотела поговорить с вами, но не успела. Потом – Кристины, который лишь по счастливой случайности остался жив. Он, кстати, наш главный свидетель, если не сбежит.

Правда, я допускаю, что были… скажем, нюансы, о которых никто не знает и уже не узнает, но… общая картина такова.

Кстати, старик, живущий постоянно на даче по соседству с домом Майкла Миллера, как‑то ночью видел крупную женщину с белыми волосами, которая заходила в его дом. А спустя несколько дней пришла снова. Во время второго визита он слышал шум драки. И подумал, что это грабители…

– А на самом деле? – спросил Савелий.

– На самом деле это были совсем другие люди, – вздохнул Федор, потрогав побледневший синяк под глазом. – Я думаю, что первой женщиной с белыми волосами был сам Оглио, переодетый в женскую одежду, что не может не вызвать определенных мыслей относительно его психического состояния. Я уверен, что он инсценировал самоубийство Алисы. Он убил бы и Гупало, но не успел. Тот сбежал, почуяв запах жареного. Оглио был удивлен, думаю, когда узнал, что ваша жена «воскресла». Он понял, что вы избавились от трупа, это, несомненно, заинтересовало его и подтолкнуло его к действиям, – Федор ухмыльнулся и коротко взглянул на Андрея. – Он понял, что это его шанс. Оглио собирался убить женщину, которую вы выдавали за свою жену, на вашей даче и подставить вас. Сначала он отменил сеанс, чтобы удержать вас подальше от дома; потом позвонил вам, назвался Речицким и назначил встречу, таким образом, лишив вас алиби. Труп опознали бы, как вашу жену, и никто никогда не догадался бы, что на самом деле это другая женщина. А вы, Андрей Николаевич, скорее всего, молчали бы – ведь вашему рассказу все равно никто не поверил бы. И никто никогда не узнал бы, что произошло с женщиной, которая исчезла из поезда три недели назад. И ее семья вздрагивала бы от каждого телефонного звонка, писала бы заявления и напрасно ожидала вестей… – В голосе Федора звучало осуждение.

– Я не понимаю, – сказал Савелий. – Как Оглио увез Валерию… то есть эту женщину, из дома?

– Я думаю, он сообщил ей, что она не Валерия. Это оказалось несложно доказать. Вот ты, Савелий, напряги свои серые клетки и ответь, с какой целью человек выдает за свою жену чужую женщину? Причем не в какой‑то пустыне, где его никто не знает, а в родном городе, где на каждом шагу знакомая собака?

Савелий покосился на Андрея, пожал плечами. Он не хотел обижать друга, но ответ легко читался на его лице.

– Ты прав, Савелий, – ответил Федор. – Поступок, мягко выражаясь, глупый. Если муж не убийца. Но если он убийца, то поступок перестает быть глупым. Он становится дальновидным. Почему?

Савелий снова пожал плечами, не глядя на Андрея.

– Все дело в алиби. Представь себе, Савелий, что муж, застав жену на даче, убивает ее в припадке ревности. Это называется непреднамеренное убийство. Алиби у него нет. Более того, его шофер, допустим, знает, что он поехал на дачу. Соседи могли видеть. В ужасе от содеянного, он закапывает труп в лесу. Представляешь, Савелий – ночь, осенний лес, свежая могила… Прямо триллер какой‑то. И тут счастливая судьба подкидывает ему неизвестную женщину, которую он выдает за свою жену. Проделать это можно лишь с одной целью – убить и ее, заранее обеспечив себе алиби. Ведь не может же он поверить всерьез, что эту женщину примут за его жену. Даже если они очень похожи. Значит, она рано или поздно должна исчезнуть. Для окружающих Валерия Павловна, допустим, покончит с собой в припадке депрессии. А будущий безутешный вдовец в это время будет на людях, обеспечивая себе алиби, и сможет отчитаться впоследствии за каждую прожитую минуту. Дело техники.

Кстати, самое достоверное алиби, Савелий, бывает, как правило, у преступников. Это общеизвестный факт. И если Оглио сумел доходчиво растолковать все это вашей мнимой жене… а он, я думаю, обладает даром убеждения, то меня не удивляет, что бедная женщина сама попросила его увезти ее из дома преступника. Я, конечно, могу ошибаться… – добавил Федор скромно. – Но и этого, боюсь, мы никогда не узнаем. Ей удалось спастись… она исчезла. А психиатр утверждает, что на дачу попал по приглашению самого хозяина, якобы для разговора о здоровье жены. Приглашение его, признаться, удивило, но он, тем не менее, поехал, не чуя худого. Объяснение простенькое, но за неимением лучшего сойдет. Дверь была не заперта. Он вошел, его ударили по голове тяжелым предметом, дальше – пустота.

Защищает его адвокат Паша Рыдаев, тоже светило в мире адвокатуры, с которым ваш покорный слуга неоднократно пересекался в прошлом. Благодарные пациенты, в свою очередь, тоже не сидят сложа руки, интересуются, звонят по инстанциям, собирают подписи в защиту любимого доктора и так далее. Кстати, Савелий, ты у нас энциклопедист. Ну‑ка ответь, как в словаре Даля называется адвокат?

– Брехунец, – машинально ответил Савелий. («Это прямо в десятку насчет нашего Паши Рыдаева», – вставил Федор). – Как‑то все это… очень сложно, Федя. Прямо, как в романе. У тебя богатая фантазия…

– Зарыть труп жены в лесу тоже сложно, – парировал Федор. – Не всякому в голову придет, особенно если он ни при чем. И поверьте, господа, моему жизненному опыту, наш Оглио, выступая на суде свидетелем обвинения, рассказал бы о странностях, замеченных у обвиняемого во время общения с ним, а также раскопал бы парочку тяжелых эпизодов из его детства. В конце концов, в биографии каждого из нас можно найти темные пятна – тот двоечником был, тот химикаты крал из школьного шкафа и взрывал на пустыре за школой, того в пионеры не принимали. И готово: оказывается, обвиняемый с детства был психически неуравновешенной личностью. Человек, господа, как вам известно, внушаемое животное. Стоит показать на кого‑нибудь пальцем и сказать, что этот тип психопат, как все тут же начнут замечать за ним странности. А уж если покажет пальцем известный психиатр… Я почему‑то уверен, что Оглио даже добивался бы смягчения приговора, не будучи злодеем по природе. Даже в наше жестокое время я верю в человечество и победу гуманизма во всем мире. Dixi![6] – Федор уронил голову на грудь и развел руки в стороны, словно удерживая бурные аплодисменты.

– Не понимаю… – не успокаивался Зотов. – Зачем ему подставлять Андрея?

– Это просто, мой друг Савелий, – Федор мотнул головой, отбрасывая прядь, упавшую на лоб. – Пока не найден человек на роль убийцы, Оглио не знал бы покоя. Даже если дело зависнет и в конце концов отправится в архив, нет гарантии, что к нему не вернутся снова через энное количество лет, что не вскроются новые факты, э цетера, э цетера. Самое надежное – если убийца будет изобличен и осужден. Кстати, Андрей Николаевич сам подсказал Оглио возможный сюжет, спрятав труп жены.

Наступило молчание, довольно продолжительное. Потом Федор сказал:

– Это дело войдет в анналы криминалистики, как удивительное, странное и нелепое, в котором все было не так. И когда‑нибудь я напишу об этом книгу. А ты, Савелий, ее отредактируешь.

– Хорошо, – ответил Зотов тихо. У него были еще вопросы, но он решил, что задаст их Федору наедине, чтобы не травмировать Андрея. Его страшно интересовала женщина, потерявшая память. Поколебавшись, он не удержался и спросил: – А эта незнакомка… что с ней? Где она?

– Тайна, – вздохнул Федор. – Никто этого не знает. Лично я думаю, что к ней вернулась память. Возможно, в тот самый момент, когда Оглио пытался убить ее. Или когда она ударила его бронзовой собакой. Она все вспомнила и ушла домой. Я знал ее недолго, но она мне очень нравилась. Ее зовут Викторией.

– Откуда ты знаешь, как ее зовут? – изумился Савелий.

– Я так чувствую, – коротко ответил Федор.

– Если ты так чувствуешь… не мог бы ты ее найти?

– Разумеется, могу. Для меня это пара пустяков. Она живет в нашем городе. Сначала я сомневался, но сейчас уверен в этом. Так говорит мне мое внутреннее чувство.

Да, я мог бы ее найти. Но зачем, мой друг Савелий? Она вернется сама, если захочет… если только не забыла. Знаешь, как бывает – одно вспоминаешь, другое забываешь. Как говорит в одной из своих книжек доктор Оглио: «Человеческая психика – тонкая ткань, которую очень трудно заштопа ть». А, кроме того, кому дано понять женщину?

– А чего это мы сидим, как на похоронах? – спохватился он после продолжительного молчания. – Кто отвечает за напитки? Савелий, наливай! За что пьем?

– Чтобы все было хорошо, – предложил тот, разливая водку.

– Скучно. Давайте за любовь! – сказал Федор. Они чокнулись и выпили за любовь. – А теперь за мою будущую книгу! Господин издатель, возьметесь? Не сейчас, а позже, когда закончится следствие… и вообще.

– Подумаю, – хрипло ответил Андрей.

Весь вечер краем уха он слушал Федора, снова переживая события последнего месяца. Странное дело, он не испытывал облегчения оттого, что вся эта история закончилась. Хотя какое там закончилась… бесконечные допросы, беседы, протоколы… а сколько еще предстоит? Оглио категорически отрицает свою причастность к убийствам. Он едва знал Валерию, он никогда не встречался с Рамоной и Алисой, а кто такой Майкл… как? Мельников? и понятия не имеет. Кристина… что ж, Кристина мог и ошибиться. Слово сутенера против слова уважаемого человека, сами понимаете…

Наоборот, Андрей испытывал печаль, пустоту и смутные сожаления. Первые дни он ожидал, что… она позвонит. Сначала по привычке называя ее Валерией. Потом стал называть Викторией. Перебрав десятки имен, он остановился на этом, еще раз отдав должное проницательности Федора. Никакое другое имя не подходило ей так, как это. Он оправдывался перед ней и просил прощения. Ночью, лежа без сна, он пытался представить себе ее жизнь…

– Ее зовут Виктория, – твердил он. – Она вернется… не может не вернуться… Она никогда не поверит, что я мог… мог причинить ей зло… Никогда! – убеждал он себя.

– Забудь, – тут же возражал он, – у нее своя жизнь. Забудь… Она не простит тебе, что ты втянул ее в чужую грязь…

«Она придет…», «Она не придет». Как лепестки ромашки обрывал.

А ее все не было…

– Речицкий! – вдруг произнес Андрей, привстав с места.

Федор и Савелий оглянулись. Бизнесмен Речицкий со товарищи, громко общаясь, входил в зал.

– Андрюша, – Савелий не на шутку испугался. – Не надо, Андрюша!

– Я хотел извиниться. Мне до сих пор стыдно, что я тогда…

– Подождите, Андрей Николаевич, – перебил его Федор. – Никогда не следует торопиться.

– Почему?

– Вы правильно ему врезали.

– Как это правильно? – поразился Савелий. – За что?

– Видите ли, – начал Федор медленно, голосом фокусника, собирающегося вытащить из рукава некий предмет и томя публику. – Тогда на даче шестнадцатого октября ваша жена была не с Сырниковым, а с Речицким.

– Как же так? – проблеял Савелий. – А фотографии?

– А что изображено на фотографиях, мой друг Савелий? – спросил в свою очередь Федор.

– Как что? Мы все видели… – смутился тот.

– Ни на одной из фотографий не стоит дата шестнадцатое октября. Вещдоки, то есть снимки, свидетельствуют лишь о том, что Валерия Павловна и Вениамин Сырников встречались. Но это не значит, что в тот роковой день они встретились на даче. На самом деле тогда с ней был Речицкий.

– Так что же это получается…

Савелий был сражен наповал. Он с трудом пережил известие о предательстве Веньки Сырникова и сгоряча даже решил прекратить с ним всякие отношения, но по доброте характера не смог. Ограничился лишь укоризненным: «Веня, как ты мог?» На что Вениамин ответил: «Сам не знаю. Все Кирка. Представляешь, с кем я живу? Никогда не женись, Савелий!», – таким образом опрокинув ситуацию с ног на голову.

– То и получается. Ты прямо, как ребенок, Савелий.

– Откуда вы знаете? – наконец подал голос Андрей.

Федор достал бумажник и выудил оттуда крошечный полиэтиленовый пакетик. Опрокинул его себе на ладонь и явил присутствующим подвеску белого металла с крупным бесцветным камнем.

– Нашел на даче, – объяснил кратко. – Вещь дорогая, необычный дизайн. Найти ювелирный магазин, где ее купили, не составило труда. Куплена она известным в городе лицом, бизнесменом Речицким, утром пятнадцатого октября. Подарена в тот же день. Вернее, вечером того же дня, накануне ее смерти. Найдена мною под тумбочкой. Прочитав о Сырникове в дневнике Валерии Павловны, а также памятуя характеристику, выданную вами, Андрей Николаевич, я сразу засомневался, что сие подарено вашим юрисконсультом.

– Что она написала о Сырникове?

Андрей и сам не знал, зачем спросил. Неужели после всех событий такая мелочь имела хоть какое‑нибудь значение? А вот, поди ж ты, спросил, царапало его что‑то.

– Она назвала его Скупым рыцарем. О Речицком, кстати, там нет ни слова.

– Ничего не понимаю. – Вид у Савелия был несчастный. Вера в человечество, порядочность и верность оказалась подорвана в нем окончательно.

– О, женщины… – вздохнул Федор. – Поэтому мы с Савелием никогда не женимся. Правда, Савелий? – Тот промолчал. – А вы, Андрей Николаевич, – Алексеев повернулся к Андрею, – если хотите, можете вернуть подвеску Речицкому. Только не надо его бить. Драться нехорошо. Это может сказаться на вашей репутации в деловом мире. Возьмите! – он протянул подвеску Андрею. Тот только головой мотнул: «Нет!»

– Не хотите? Что же нам с ней делать? – Федор задумался. – Давайте отдадим ее следственным органам. Поздно, правда, но лучше поздно, чем никогда. А можем и не отдавать, а продать… у меня есть знакомый ювелир… пересекались когда‑то… в прошлой жизни.

– Марвихер? – встрял оживший Савелий.

– Он самый. Дельный мужик. Много криминальных романов читаешь, Савелий! – не то похвалил, не то осудил его Федор.

– Редактирую. А деньги куда денем?

– На благотворительные цели отдадим. Можем закупить на полгода обеды для неимущих, например. Подумаем. Обсудим. Или все‑таки следственным органам отдать? Вам, Андрей Николаевич, как главному причастному лицу принадлежит решающее слово.

Андрей только зыркнул молча и пожал плечами.

– Ты, Савелий? – не унимался Федор.

– Я – за. За благотворительность. А можно? То есть я хочу сказать, а если узнают?

– А кто им скажет? – резонно спросил Федор. – Речицкий и не вспомнит, у него и без того неприятностей хватает. Между прочим, он проходит по нашему делу, как свидетель. Ему повезло, его видела женщина, ваша соседка по даче, Андрей Николаевич. Когда он уходил, в доме еще горел свет. А спустя час, когда она вышла во двор подышать воздухом, света уже не было. В следственной работе, друзья мои, очень помогают такие вот неравнодушные обыватели, сующие нос в дела ближнего. Но это уже тайна следствия. Значит, решено единогласно? Прекрасно. Кто у нас сегодня виночерпий? Савелий, наливай!

– Знаете, Федор… – вдруг сказал Андрей и запнулся. Федор и Савелий в ожидании смотрели на него. – Мне казалось, что я схожу с ума… После смерти жены я подумал, что моя ненависть к ней… вызвала ее смерть. А потом я стал представлять, что это я ее… убил. Это было как наваждение! Я видел себя входящим в спальню, ее испуг… свою ярость, как вспышку… Я был уверен, что все меня подозревают, и с трудом удерживался, чтобы не побежать по улице. Ты меня знаешь, Савелий, я не очень открытый человек. – Савелий кивнул. – Наверное, если бы я выговорился, мне стало бы легче. Но я боялся. Боялся не только за себя, я не хотел никого в это втягивать. Да и не знаю, получилось бы. Я привык все держать в себе.

Андрей смотрел в стол и говорил торопливо, словно хотел высказаться, пока решимость не покинула его.

– А потом, после убийства Ромашки, стало еще хуже. Я опять оказался на месте убийства. Потом девушка рок‑музыканта… И был момент, когда я вдруг испытал желание… убить. – Савелий шевельнулся, но промолчал. – Убить Киру. Вспышка ярости ослепила меня. Я чувствовал, как сжимаю пальцы на ее шее… Я очнулся только у своей двери, и, если бы оказалось, что Кира убита, то я бы… не знаю! Я бы решил, что это сделал я… – Андрей впервые взглянул на Алексеева, потом перевел взгляд на Савелия. – Я понимаю, что вы для меня сделали, Федор. Оглио убедил бы в моей виновности не только суд. Я и сам, наверное, поверил бы ему.

Савелий погладил плечо друга. Федор задумчиво смотрел на обоих.

– Ладно, – произнес он, – без ложной скромности могу сказать, что… Принимаю комплимент, одним словом. Жизнь продолжается, господа. Так, а что там у нас с очередным тостом? Савелий, очнись!

Кстати, – вспомнил Федор, – у вас в чемодане в гостевой комнате лежат деньги. Довольно крупная сумма. Ваши?

Андрей пожал плечами:

– Нет.

– Тогда можем добавить их к «ювелирному фонду». Голосовать будем?

 

Глава 25