Чанг Шамбала, Священный Город

 

Никакое исследование эзотерической Иерархии не было бы завершенным без обсуждения той таинственной Страны Покоя, случайные упоминания о которой встречаются в книгах, описывающих Тибет.

Мы не можем полностью присоединиться к энтузиазму Николая Рериха, который ссылается на Чанг Шамбалу в своих книгах «Сердце Азии» и «Шамбала», как если бы название этого царства Адептов было на устах у всех лам и шаманов от Туркестана до Пекина.

Менее эмоциональные ученые высказываются в поддержку вывода о том, что Шамбала упоминается только в относительно редких случаях и вызывает некоторые затруднения даже у тибетского ума. Безусловно, ее высоко чтут, как и тайные и священные места, упоминаемые в других восточных священных писаниях и комментариях.

Вполне возможно, что профессор Рерих сталкивался с учеными монахами, которые имели представление об эзотерической империи, но не менее вероятно и то, что он общался с другими, менее знающими ламами и мирянами, чье воображение значительно превышало их эрудицию. Да простится нам также и предположение о том, что Чанг Шамбала оказалась очень полезной в политическом колдовстве, которым заслуженно славится тибетская дипломатия.

В стране, где господствует вера в чудесное и распространены предсказания, касающиеся грядущих воплощений небесных бодхисаттв, легенды создаются и разлетаются легко и быстро и приводят к заключениям, производящим глубокое впечатление на несведущих, особенно на тех жителей Запада, для которых Тибет является синонимом эзотеризма.

Мы не собираемся дискредитировать тайны Чанг Шамбалы, нам просто хотелось бы отметить, что большинство лам Лхасы так же мало знают о царстве Адептов и слабо представляют его себе, как и заморские белокожие скептики. В головы непосвященных естественно приходит вопрос: является ли Шамбала реальной страной, расположенной в наши дни к северу от Тибета, или это место существовало в далеком прошлом и сохранилось только в виде легенды? Согласно Эмилю Шлагинтвайту, мистическая система йогических дисциплин, называемая калачакрой («цикл времени»), по сообщениям, возникла в вымышленной стране Шамбале (Тибет, Деджунг), источнике и колыбели всяческого счастья.

Более ста лет тому назад таинственный европейский ученый Ксомаде Кёрёши пытался вычислить местонахождение земной Шамбалы. Он считал, что эта страна лежит за Сырдарьей (Яксартом) между 45° и 50° северной широты. В различных своих работах Ксома подчеркивал, что, согласно северным мистическим верованиям, следующее духовное откровение, которое должно прийти на смену современному буддизму, ожидается из Шамбалы. Николай Рерих кратко передает этот рассказ в своей книге «Алтай – Гималаи». Несмотря на то что Ксома де Кёрёши был безусловно убежден в этом, у нас не слишком много доказательств из тибетских источников, говорящих в пользу многих из этих заключений.

Ринчен Лахмо в книге «Мы, тибетцы» предлагает краткое изложение традиции с точки зрения тибетского интеллектуала: «Чуждые религии будут постепенно побеждать буддизм, пока Шамбала, великое государство к северу от Тибета, не возьмется за оружие и не восстановит Веру во всем мире. Это было открыто Опаме, медитировавшему во время своего второго воплощения, то есть около двух столетий назад. Насколько я понимаю из слов моих тибетских друзей, ниоткуда не следует, что неизвестная нашей географии Шамбала обязательно существует в виде некоего места в материальном мире, хоть она и опоясана стенами из чистой меди. Вот из таких мистических царств, недоступных пониманию обычного ума, но легко принимаемых на веру тибетским мистицизмом или нашим современным спиритуализмом, возможно, и являлись ангелы Монса».

Японский буддийский монах Экай Кавагути, проживший в Тибете около трех лет и составивший захватывающий отчет о своих приключениях, собрал некоторые мнения относительно Шамбалы. Преподобный Кавагути считал, что лама «желтой секты» придумал или переработал легенду о мифической Стране Севера. Тот же самый лама «поместил» Чанг Шамбалу в районе Кашмира и проповедовал о том, что в этих краях появится могущественный принц, который завоюет мир и обратит его в буддизм. Поговаривали также и о том, что сибирский лама Дорджиев с виртуозным мастерством воспользовался этим предсказанием как средством усиления российского влияния в Тибете. Он объявил, что Россия и является той самой Чанг Шамбалой из старинных пророчеств[104].

Средний житель Запада не слишком сведущ в трансгималайской географии, но Кашмир находится к югу от Тибета, а Чанг Шамбала, как утверждают со всей определенностью, лежит к северу от него, и слово «чанг» означает «север». Попытки переместить царство Адептов в какое‑нибудь глухое место в необъятных просторах Сибири успеха практически не имели. Несмотря на существование веры в то, что Гэсэр‑хан, герой тибетской культуры, заново родится в Чанг Шамбале, было бы ошибкой считать, что упоминания о Шамбале составляют неотъемлемую часть эпической поэмы о Гэсэре. Многое указывает на более позднюю ассоциацию, возникшую в воображении народных масс. [105]

Хотя принято считать, что предание о Шамбале создано в Индии и представляет собой алтайскогималайскую разновидность таинственной индусской Кайласы, эти предположения и не строятся с полной достоверностью, и не приводят ни к каким несомненным фактам. Равновероятно, что Чанг Шамбала была унаследована от бон‑по наряду со многими другими тщательно выстроенными спекуляциями и доктринами. Возможно, этот Северный Рай был переделан, или преобразован, из материала, принадлежавшего примитивной вере диких горных племен.

Внешнюю сторону ортодоксального ламаизма возмущали различные религиозные движения почти так же, как ереси и секты усложняют разногласия западной теологии. Мы не вправе порицать азиата за мечты об утопии в переводе на язык его потребностей, в то время как сами, измученные собственными проблемами, черпаем утешение и вдохновение в грезах о Шангрила[106].

Сэр Томас Мор едва закончил свою «Утопию», а серьезные люди уже обсуждали целесообразность снаряжения экспедиции на поиски призрачного государства лорда‑канцлера. Пребывающие в состоянии сосредоточения ламы, размышляющие о тайнах своей веры, легко могли бы поверить, что перенеслись в некую эфирную сферу, где боги по‑прежнему прогуливаются с людьми. Мы можем стать весьма педантичными в своих мистических спекуляциях, а многочисленные рассказы о Шамбале, передаваемые как фантастические, на самом деле остаются всего лишь тонкими субстанциями мечты. Шамбала эзотерической традиции столь же мало известна ламам, сколь и ученым Европы и Америки. Мы имеем дело с трудным случаем, подразумевающим внефизические измерения, как философские, так и географические.

Госпожа Блаватская настойчиво утверждает, что Западный Рай, или Западные Небеса, Амитабхи совсем не вымышленное место, находящееся в трансцендентальном пространстве; это реальная местность в горах Азии, точнее, место, окруженное пустыней в горах. Это резиденция тех Мастеров эзотерической мудрости, которые достигли уровня лоханов и анагаминов (Адептов). Она называется западной просто из географических соображений; и «великое кольцо Железных Гор», которое окружает Авичи, и семь Локов, опоясывающих Западный Рай, являются очень точными изображениями местностей и вещей, хорошо известных восточному человеку, изучающему оккультизм[107].

Здесь, как и в различных текстах, Западный Рай и Северная Страна Покоя оказываются тождественными по смыслу. В «Китайском буддизме» преподобного Джозефа Эдкинса, цитирующего в свою очередь китайского автора Сянь Цзяня (San‑Kian‑yi‑su), читаем следующее:

«Бодхидхарма принес из Западного Царства Небесного (Шамбалы) «Печать Истины» (истинное доказательство) и открыл источник размышлений на Востоке. Он прямо указал на сердце и природу Будды, покончил с паразитическим и чуждым развитием на основе книжных представлений и основал таким образом Цзун‑мэн, или эзотерическую ветвь системы, содержащую традицию сердца Будды». Ходят упорные слухи, что Бодхидхарма, прославленный патриарх дзэн, достиг Шамбалы, но здесь эта страна Адептов прямо отождествляется с Западным Раем школ махаяны.

Некоторые из современных писателей, упоминавших Шамбалу, не скрывают своего чувства благодарности книгам Николая Рериха. Несколько лет назад таши‑лама, духовный глава тибетской теократии, бежал из Ташилхунпо и нашел убежище в Китае. Его отъезд был вызван политическими волнениями в стране. «Согласно пророчеству, – утверждает Констанс Бридж, – это знак приближения эры Шамбалы. Для мистиков Центральной Азии таши‑ламы священны и неприкосновенны. Они – великие представители Калачакры, йоги использования высших энергий. Существует убеждение, что таши‑лама во время своего таинственного бегства посетил землю Шамбалы, в которую имеет доступ. Непосвященным не может быть известно ее точное местонахождение, но в трудах мистиков многих стран ее координаты указываются символически»[108]. Тот же автор высказала в общих чертах предположение о том, что в восточных письменных источниках содержится намек на нахождение Шамбалы в районе Каракорума. Эти горы лежат к северу от Индии и к югу от озера Балхаш. Между этой областью и озером Байкал расположена Танну Тува, советская автономная республика. Рассматриваемая зона имеет колоссальные размеры, простираясь примерно от 70° до 110° восточной долготы и от 30° до 60° северной широты. Большая часть этого региона почти не исследована.

Хотя блистающая цитадель Шамбалы, возможно, и стоит на самом дальнем пике севера, истинный смысл священного города или философского государства, которым правит Кулика Манджушри Кирти (Ригден Джапо), Адепт‑повелитель Колеса Времени, заключается в том, что на самом деле это духовное «над‑государство», а Чанг Шамбала – прекрасная столица невидимого правительства земли. Это невидимая страна, населенная расой героев, которые поднялись над повседневными делами смертных и отправились в путешествие по Красной Дороге Севера.

Тибетцы верят, что северное сияние излучается с бастионов Шамбалы. Этим они хотят дать понять, что Страну Блаженных поймут те, кому известен истинный смысл полярного сияния и магнитных токов нашей планеты. Мастера тантрической школы йоги разбираются в том, какие нервы человеческого тела являются путями севера. Овладев эзотерическими доктринами Калачакры, они знают, что Атман есть Совершенный Адепт. Именно Вечное «Я» правит сновидением о времени и пространстве со сверкающей башни Чанг Шамбалы.

Путь к трону Ригден Джапо, Адепта Шамбалы и будущего Царя Мира, проходит внутрь и вверх вдоль узкого проводящего пути внутреннего дыхания. Только мистик, знакомый с древней мудростью, может полностью постичь Шамбалу разума, открываемую путем внутреннего переживания сознания.

Мир связан планом и целью, недоступными суждению среднего человека. Адепты, посвященные и ученики тайных школ, даже находящиеся в разных местах, – все составляют часть империи мудрецов, являющихся слугами Генералиссимуса Мира. Этот Генералиссимус, названный так примерно триста лет назад писателем‑розенкрейцером Джоном Хейдоном, является иерофантом обрядов Шамбалы. Его долг – связывать воедино империю святых и мудрецов и готовить тот день, когда правитель Философской Империи станет царем всего мира.

Возможно, его пришествие не за горами, ибо говорят, что на знаменах Шамбалы царь изображен спустившим одну ногу с трона‑лотоса и твердо ступившим ею на высокую землю Химават. Всадники Шамбалы скачут по воздуху, неся послания Царя Царей. Внизу на широких равнинах армии света и тьмы сражаются за верховную власть. Доведенные до отчаяния люди устремляют свои взоры на холмы, откуда придет к ним помощь. Человечество ждет исполнения обещания Царя Царей. Милосердный, всесострадательный Майтрейя пристально смотрит вниз со своего позолоченого трона. Внезапно в воздухе проносится стрела, инкрустированная бирюзой и украшенная перьями небесных птиц. Эта стрела – знак Гэсэр‑хану, северному царю‑воителю. Крылатые кони несут мольбы к престолу Ригдена Джапо. Знамена Шамбалы развернуты. Огромные барабаны грохочут во всех семи цитаделях Азии.

Все это символизм, миф и легенда, старинные предсказания и новые пророчества, но в каждой сказке есть доля правды. Адепты, посвященные и эзотерические школы охраняют Колесо Времени. Колесо поворачивается; люди слушают Доктрину, и в день «Будь С Нами» великая школа вернется в мир, восстановив преемственность священников‑философов‑царей, которые по праву помазанников божьих и по воле божьей являются естественными правителями человечества.

 

 

КНИГА ТРЕТЬЯ

МИСТИКИ ИСЛАМА

 

Введение

 

Целью настоящего труда является описание самобытной традиции Адептов в мусульманском мире, сохранившейся до наших дней. Следовательно, нам предстоит наглядно показать, что это верование издревле сохранялось у этих народов и к тому же дожило до нынешних времен в виде мистического, или тайного, убеждения. Нет ни малейшего сомнения относительно того, что вера в Адептов, посвященных учителей и мудрецов‑мистиков, обладающих сверхъестественными силами, составляет «разум» ислама, хотя, по правде говоря, и не канонического. Благочестивых верующих не порицали за подобные представления. Мусульманский мир всегда признавал важность мистицизма и удостаивал высшей похвалы его поэтов, духовидцев и мыслителей‑метафизиков. В соответствии с мировым обычаем, он тоже окружил своих святых легендами и приписал им сотворение чудес. Он тоже признавал существование эзотерических дисциплин, предназначенных для раскрытия потенциальных духовных ресурсов человеческого существа.

Мусульманские ученые в своих произведениях часто намекали, что тайные школы возникли на заре становления мусульманской веры. Некоторые из них были основаны философами и учеными. Другие же, как представляется, возникли среди мистиков, дабы увековечить сокровенный смысл мусульманской веры. Главные секреты этих коллегий или собраний касались систем медитации, концентрации и йогических практик подобных индусским. Такие духовные занятия приводили к развитию внутренних возможностей и способности управлять природными явлениями. Писатели отмечали, что учения тайных мусульманских сект тоже заимствовали важные философские и теургические элементы у гностицизма, неоплатонизма, иудаизма и христианства.

При постепенном проникновении в суть мусульманской эзотерической традиции становится легче установить связь между верованиями мусульман и универсальной моделью сравнительного мистицизма. То, что на первый взгляд может показаться фантастической и экстравагантной литературой, открывает людям, готовым признать мистицизм как таковой рациональным подходом к разгадке тайны жизни, важную философскую систему. Становится ясным, что регилия, основанная Мухаммедом, всегда подразделялась на два совершенно определенных направления – эзотерическое и экзотерическое.

Как и в греческой философии, эзотерическая часть намеренно утаивалась и настоящие ключи к ней передавались изустно. Тем не менее в произведениях посвященных встречаются ясные намеки и знаки. Верные своим обязательствам сохранять тайну, эти люди придерживались обычного порядка. Они скрывали глубочайшие секреты под детально разработанными символическими изображениями, совершенно лишенными смысла для непосвященных.

Джафар Шариф описывает ритуалы посвящения истово верующего, принятые у мусульман Индии. Он пишет: «Затем муршид[109] шепотом (буквально прижавшись друг к другу, рука в руке и касаясь губами уха) открывает ученику все сокровенные таинства благочестия»[110]. Упоминаемый здесь ритуал Голубой Ложи масонов описывали многие масонские писатели.

В работе «Знаки индийских масонов из династии Великих Моголов» («Indian Masons' Marks of the Mogul Dynasty») А.Горхэм приходит к заключению, что действующие организации масонов использовались императорами‑моголами со времен Акбара до падения империи. Таким образом, он допускает, что гильдии строителей, с их обычными философскими стремлениями, процветали в этом регионе, сохраняя древнюю таинственную религию, увековеченную различными сообществами со времен греческих изобретателей Дионисий. Мастера этих гильдий и их признанные подмастерья метили камни великих мусульманских памятников отличительными знаками, что впоследствии вошло в практику строительства соборов Европы.

Столкновение ислама и христианского мира во время трагического цикла крестовых походов и после него открыло европейским народам исламскую философию. Парацельс, побывав в Константинополе, обнаружил, что мусульманские врачи намного опередили европейских докторов в диагностике и лечении болезней.

Первые алхимики, включая Роджера Бэкона и Базиля Валентина, ссылались на арабов как на знатоков алхимической философии. Гебер и Авиценна почитались «адептами камня», и многочисленные искатели истины совершали путешествия на Ближний Восток и в Северную Африку, чтобы поучиться у знаменитых мастеров исламского Закона. По‑видимому, эти известные ученые мужи не были отягощены предрассудками, и, вернувшись домой, в Европу, они поведали о чрезвычайной мудрости и широте взглядов, которые они встретили в школах и университетах Каира, Багдада и Дамаска.

Мусульманский мистицизм можно рассматривать как традицию духовного озарения, развивавшуюся и сохранявшуюся небольшой группой приверженцев пророка Мухаммеда. Эдвард Уильям Лэйн‑Пул в примечании к своему переводу сказок «Тысяча и одна ночь» рассматривает жизнеописания и чудеса мусульманских святых. Он украшает свое повествование рассказами о чудесах, которые они творили, и других примечательных доказательствах их святости. Он пишет: «Вышеупомянутые выдающиеся личности известны под общепринятым названием «вилайа» – особые избранники Бога. Самые выдающиеся из них составляют таинственное иерархическое общество, правительство которого уважает все человечество – и безбожников, и верующих; однако власть его зачастую проявляется так, что подверженные ее влиянию не знают, от кого оно исходит…

Полагают, что свои сверхъестественные способности они получили по праву самого возвышенного благочестия и особенно благодаря постоянному самоотречению и безоговорочной уверенности в Боге, а также с помощью добрых духов и, как считают многие, посредством знания и произнесения «самого великого имени» Бога».

Эта классическая формулировка применима ко всем системам, утверждающим существование Адептов и посвященных мудрецов. Она принадлежит ученому, который большую часть жизни посвятил изучению религии, философии и литературы ислама. Он прожил очень много лет среди мусульман и сочувственно относился к их идеям и доктринам. Его слова не оставляют места сомнениям относительно того, что эти люди не только знали доктрину Адептов, но и воспринимали ее как неотъемлемую часть своего главного представления о действии Божественной Силы в материальном мире.

Мэнли П.Холл Лос‑Анджелес, Калифорния

 

«Во имя Господа, Сострадательного и Милосердного» [111]

 

Господствовавший на протяжении 5‑го и 6‑го веков н. э. дух средиземноморского христианства вызвал безжалостное преследование раскольников в рамках самой веры, а также тех язычников, которые отказывались от обращения. Чтобы избежать опасности и помех, греческие учителя вместе с предводителями и членами еретических христианских групп искали убежища за пределами мест, подпадавших под светскую юрисдикцию набиравшей силу и расширявшейся церкви. Многие из них, включая еврейских и сирийских мистиков, нашли арабскую среду благоприятной для учения и медитации. Их приняли с почетом и отнеслись к их доктринам благожелательно. Дух сдержанности относительно знаний способствовал тому, что в этих краях собралось блестящее созвездие ученых мужей, принесших громкую славу Багдаду, Александрии и другим мусульманским городам.

Однако сдержанная атмосфера арабской культуры привела к ужасной путанице. Фанатики всех мастей тоже нашли прибежище в городах и деревнях Аравийской пустыни. Большинство этих экстремистов пострадало в своих странах, и к их изначальному напряжению прибавилось психологическое давление и сильнейшая личная враждебность. Величественное течение жизни Ближнего Востока постепенно серьезно нарушалось.

Дерменгем подводит итог духовному замешательству среди арабов, несомненно вдохновившему Мухаммеда – искреннего и истинно религиозного человека – выдвинуть широкую программу теологической реформы. «Аравия была перекрестком ересей, haeresium ferax» [112], – говорил один из духовных отцов в пятом веке. Нелегко было разобраться, кто есть кто среди сабеян[113], докетов[114], отрицавших человеческое существование Христа (и считавших его тело фантомом), ариан[115], отрицавших его божественность, евтихиан[116], яковитов[117] и монофиситов[118], отрицавших его двоякое естество, несториан[119], видевших в нем две ипостаси, мариамитов[120] и коллиридийцев[121], поклонявшихся деве Марии, антидикомариамитов, отрицавших ее вечную непорочность, иудео‑христианских назореев[122] и эбионитов[123], антиеврейски настроенных маркионитов[124], гностиков[125], валентинианцев[126], василидиан[127], карпократиан[128], ракузиан и прочих… Абиссинская пословица утверждает, что христиане ни в чем не согласны, кроме одного – рождества Христова[129].

Исламская вера никак не могла зародиться в стране с низким уровнем культуры или образованности. Этот народ принадлежал, по‑видимому, к семитскому роду, а земля, как полагали, была выделена Симу, сыну Ноя. Ее жители в физическом отношении принадлежат к превосходному типу, отличающемуся добродетельными, простыми и умеренными обычаями; им почти неведомы болезни западной цивилизации. На это особо указывает Д.Ф.Вейрин, посетивший эти края во время конфликта между королем Хусейном и ваххабитами[130] под предводительством Ибн Сауда, султана Неджда (1916–1924 гг.). Еще раньше сэр Уильям Уиллкокс, инженер‑консультант турецкого правительства в Месопотамии, счел нужным сообщить о счастливом положении дел, которым наслаждались коренные жители Аравии, следующее: «Желаю арабам еще долго придерживаться простого и естественного образа жизни в своих родных пустынях и сохранять мужчин и женщин того типа, который делает честь миру. Очень немногие люди могли бы сказать – а я это слышал своими ушами, – что они не знают никаких болезней кроме смерти»[131].

Хотя эти люди столь счастливы от природы, их все же не обходят стороной некоторые несчастья. Долгое время их образ жизни был сопряжен с тяжкими проблемами физического выживания. Будучи земледельцами и пастухами, из‑за потребности в воде они были втянуты в драматический конфликт, ставший типичным благодаря трагедии Каина и Авеля. Мудрецы пустыни говорят, что если бы можно было обеспечить водой землю и овец, то в Хиджазе наступило бы всеобщее братство. Правительство тоже тяжко давило на этих арабов, пусть даже правление редко бывало тираническим или жестоким. Граждане просто устают от вождей, хороших или дурных, и большинство администраций оказывается недолговечным.

Благочестивый мусульманин считает, что столетия, предшествовавшие рождению Пророка, были временем отсталости и невежества. Однако, как уже отмечалось, это строго соответствует действительности только в том смысле, что отсутствовало сильное централизованное духовное руководство. Заметим, что в стародавние времена поощрялись такие [132] изящные искусства, как писательство и поэзия, особое восхищение вызывало ораторское искусство, проводились ежегодные собрания и состязания в поэтическом и ораторском мастерстве. Религия включала культ небесных тел и совершенно примитивное идолопоклонство. Во время появления на свет Пророка Аравия не была отсталой в культурном отношении страной, но, как ни странно, сгибалась под тяжестью философских спекуляций. Дерменгем живописует любопытную картину интеллектуальной среды, в которой зарождалась вера Мухаммеда.

«В городе на каждом углу, – писал отец церкви, – разворачивается дискуссия: на базарах, у прилавков с тканями, у менял и торговцев провизией. Вы хотите разменять золотой? Они пускаются в философские рассуждения о том, что из этого следует и что не следует. Вы хотите узнать, сколько стоит хлеб? Они отвечают: «Отец более велик, чем Сын». Вы спрашиваете, горячая ли вода в вашей ванне? Слуга сообщает вам: «Сын был сотворен из ничего»[133].

Очевидно, что Аравия вобрала в себя доктрины и верования многих народов. По крайней мере, несколько сект, процветавших, как известно, там, создавали тайные школы и общины, собирали учеников, посвящали достигших наибольших успехов учащихся и действительно претендовали на причастность к традиции Адептов. Это ясно не только из исторического курса, но подтверждается и более поздним возникновением у самих мусульман мистических догадок. Они ясно указывают на те же основные источники знания, что обогатили Грецию, Египет и долину Евфрата.

Введение Мухаммедом его веры вовсе не было направлено против демократичности настоящего образования. Несомненно, он глубоко прочувствовал необходимость простой и естественной религии, которая освободила бы верующих от тяжести раздирающих душу сомнений. То, как все обстояло на самом деле, можно понять из заявления, сделанного негусу[134] Эфиопии первым двоюродным братом Мухаммеда, Джафаром бен Аби Талибом. Он сообщил этому великому монарху, что жители Аравии пребывали во мраке какого‑то странного невежества, поклоняясь идолам и ведя себя соответственно принципу выживания наиболее приспособленных. В этой критической ситуации Бог, сострадательный и милосердный, поставил среди них человека их же расы, который приказал им поклоняться единому Господу, отбросить суеверия, не предаваться пороку, быть добродетельными и искренними во всем, преданными, милосердными и скромными. Он заставил их также признать величие молитвы, добродетель делиться с нуждающимися и самодисциплину постов. И так как человек сей был добр и добродетелен, народ принял его и поверил в его миссию.

 

Мухаммед, пророк ислама

 

Ту часть плодородной Аравии, которая известна как Хиджаз, провинция, протянувшаяся вдоль побережья Красного моря от залива Акаба до Таифа, можно справедливо назвать святой землей ислама. В пределах этого региона расположены два священных города – славная Мекка, где родился Пророк, и любезная Медина, где Мухаммед умер. В этом краю странных контрастов бесплодных пустынь и цветущих садов возникла одна из величайших религий мира, и отсюда, с этой бедной и далекой земли, она распространила свое влияние на многие нации и самые отдаленные уголки мира. Сегодня исламская вера насчитывает около четырехсот семидесяти пяти миллионов приверженцев. Пять раз в день правоверные обращаются лицом в сторону Мекки и благодарят за духовные истины, которые снизошли на них со страниц славного Корана.

Человек, прогуливавшийся по улицам Мекки в первые годы 7‑го века н. э., мог бы заметить спокойного, задумчивого араба средних лет с накидкой на плечах и натянутым налицо головным платком. В своей книге «The Procession of the Gods» Г. Г. Эткинс приводит впечатляющее описание этого исполненного величия аравийца, которому было суждено изменить историю всего мира. «Мухаммед был сухощав, выше среднего роста, хорошего сложения и широкогрудый. У него была необычно крупная голова с широким внушительным лбом. Из‑под изогнутых дугами, сходящихся на переносице бровей смотрели большие черные проницательные глаза. У него был орлиный нос и отличные ровные зубы. Выражение лица – печальное и задумчивое, а борода… густая и черная. Он ходил быстро, словно взбирался на гору. Отличаясь обаятельными манерами, он чаще всего бывал молчалив в обществе, а когда говорил, то по существу». На этого гражданина Мекки, известного благодаря рождению и женитьбе, должны были обрушиться гнев и ненависть многих сотоварищей, которые в то время ценили его дружбу.

Наличие двух несовпадающих описаний детства и юности Мухаммеда просто неизбежно. В первом, обычном рассказе излагались очевидные и вполне рядовые факты, и именно этой версии сам Пророк отдавал наибольшее предпочтение. Он всеми доступными средствами противился созданию вокруг него романтического ореола. Он не творил чудес, не претендовал на обладание сверхъестественными 18 Адепты силами и настойчиво утверждал, что, как и все остальные люди, подвержен слабостям ума, души и тела. Ему очень хотелось, чтобы его уважали за одну‑единственную добродетель – искренность намерений. Второй, изрядно расцвеченный восхвалениями рассказ родился в пустыне среди шатров, где люди собирались темными вечерами под звездным пологом, соперничая в искусстве рассказывать сказки. Их выдумки – не просто состязание в ораторском искусстве; они были обязанностью араба на свой лад отдавать дань восхищения, преклонения и даже благоговейного страха личности, жизни и учению основателя его веры. Расхожий рассказ о жизни Пророка можно вполне логично начать знакомой строчкой: «Жил‑был когда‑то…»

В возрасте двадцати пяти лет Абдаллах, чье имя означает «слуга Господа», был обручен своим отцом с Аминой, прекрасной, добродетельной и милой дочерью Вахба. Абдаллах, должно быть, был самым привлекательным из юношей, ибо утверждают – и кто же посмеет это опровергнуть! – будто в день его свадьбы с Аминой двести девиц в Мекке умерли от разрыва сердца. Вскоре после женитьбы Абдаллах, нежно простившись со своей новобрачной, отправился в торговую поездку, приведшую его в южную часть Сирии. Успешно завершив дела, он поспешил вернуться к жене, но в Медине заболел и вскоре умер, оставив после себя наследство из пяти верблюдов, стада коз и преданной девушки‑рабыни.

В связи с отсутствием достоверных биографических сведений на английском языке возникает такой вопрос: родился ли Мухаммед до смерти своего отца или уже после нее. Однако, согласно преданию, пользующемуся наибольшим одобрением правоверных, он был «сыном вдовы». Даже если учесть то обстоятельство, что эта история претерпела изменения, она все равно указывает на попытку привести появление на свет Пророка в соответствие с древней мистической традицией. У народов, принимавших идею «сына вдовы», этот термин означал пророка, пли посвященного в священные обряды и таинства, Адепта тайной доктрины.

Мухаммед, Пророк ислама, мир имени его, родился между 570‑м и 572‑м годом н. э. Некоторые историки, включая мусульманских, останавливаются на дате 20 апреля 571 года как наиболее достоверной. И снова легенды приукрашивают периоды, которые история обошла молчанием. Обычно существуют повествования, связанные с рождением божественной или святой личности, и многочисленные чудеса, засвидетельствованные надлежащим образом. Говорят, что Пророк жил еще до сотворения мира и что солнце, луна и звезды были сотворены только ради него. Он был вылеплен из света Бога, хотя утверждалось, что это относится к его духовной сущности, а не к физическому телу. Мухаммеду было предопределено, чтобы он родился в Мекке, переехал в Медину, чтобы его звали именно Мухаммедом и чтобы он никогда не осквернял уста неправдой.

Мать Пророка, да славится имя ее, рассказывала, что перед самым его рождением воздух наполнился ужасным шумом. Она вся дрожала от страха, и в это время из невидимого мира появилась белая птица, положила крыло ей на грудь и преисполнила ее сердце миром и безмятежностью. Как утверждают сказители, рождению Пророка сопутствовало множество ужасных событий. Озеро Сава ушло вспять, в свои потайные ключи; река Тигр вышла из берегов; дворец персидского царя содрогнулся, и башни его обвалились; все идолы в мире опрокинулись, а с неба пролился яркий свет, наполнивший сердца людей надеждой и благодарностью.

Произведя на свет младенца, овдовевшая Амина подкрепилась чудесным напитком изукрашенного драгоценными камнями кубка, поднесенного ей невидимой рукой. В доме раздавались голоса, но, хотя слышались звуки шагов и шуршание одежд, никого не было видно. Были ли эти невидимые существа святыми древних времен, пророками и патриархами, явившимися, чтобы стать свидетелями предопределенного события? Спустившийся с неба полог окутал Амину, скрыв роды от глаз смертных. Вокруг расхаживали странные птицы с рубиновыми клювами и изумрудными крыльями, распевавшие прекрасные песни.

Едва родившись, младенец упал ниц на землю и, воздев руки, горячо помолился о прощении своего народа. Его тетка, Сафия, свидетельствовала, что Мухаммед родился обрезанным и что спустя несколько минут после рождения он уже излагал символ веры. На его теле была печать пророчества, начертанная буквами из света. В это же время с небес явились трое, окруженные блеском, подобным сиянию солнца. Один держал серебряный кубок, другой – изумрудный поднос, а третий – шелковое полотенце. Эти небесные гости семь раз обмыли Мухаммеда и затем приветствовали его как «Господина человечества». Происходили и другие чудеса, и среди них удивительный свет, окруживший дом, и это сияние, казалось, исходило от тела Амины. Это свечение было настолько ярким, что его было видно издалека.

Амина рассказывала, что при родах не испытала ничего неприятного и что прежде чем сын родился, к ней явился посланец неба. Этот вестник поведал ей, что она выбрана матерью Пророка, которому суждено стать повелителем своего народа. Вестник велел ей назвать ребенка Ахмедом (что значит «достославный») и сказал, что он будет желанным для всех народов. Через него изначальная вера мира будет восстановлена для человечества.

Как только родилось дитя, Амина, следуя обыкновению своего народа, послала гонца с добрыми вестями к Абд ал‑Мутталибу, отцу ее покойного мужа. Новость застала этого почтенного человека сидящим в священном дворе Каабы среди сыновей и старейшин племени. Старик неописуемо обрадовался и тотчас же отправился к Амине, которая живописала ему все случившиеся чудеса. Тогда Абд ал‑Мутталиб взял ребенка на руки, пошел к Каабе и, стоя перед святилищем и аэролитом[135] Авраама, возоблагодарил Господа. Пишут, что в этот момент младенцу было дано имя Мухаммед.

По словам катиба[136] ал‑Вакиди, когда Мухаммеду было три или четыре года от роду, произошел чудесный случай. Однажды утром, когда он играл со своими молочными братом и сестрой возле стоянки своего рода, внезапно появились два ангела. Один из них, вероятно, Джибрил, вскрыл тело малыша, вынул сердце и очистил его от черных капель первородного греха, который все смертные наследовали от своего праотца Адама. Затем ангелы промыли тело мальчика изнутри снеговой водой с золотого блюда.

После этого они сравнили вес его тела с весом тысячи человек из его народами он перевесил их всех. Тогда ангелы вернули сердце на место и тело Пророка стало светящимся. Казалось, от него исходило таинственное сияние, подобное тому, что излучалось всеми посланцами Бога, как об этом свидетельствуют древние писания. Многие, кто не мог глазами видеть этот свет, ощутили его в душе, и их повлекло к Мухаммеду, и они поверили в него.

Эти рассказы преувеличены не более, чем легенды, сложившиеся вокруг основателей большинства религий. Совершенно очевидно, что последователи Мухаммеда приняли его за вестника, ниспосланного Богом, облеченного божественной властью и назначенного управлять ими. Повествования о его рождении во многом совпадают с передаваемыми из поколения в поколение рассказами о рождестве Будды, Конфуция и Иисуса. Несмотря на тенденцию отмахиваться от этих историй, рассматривавшихся как религиозные измышления, в настоящее время психологическим аспектам таких первоначальных легенд уделяется большее внимание. Все в этом мире имеет свои причины, и определенные усилия мусульманских мистиков и философов согласовать историю пришествия и рождения Мухаммеда с мистической тр