Хуань Цзян, историк раннего буддизма

 

Вызывающий восхищение древний китайский интеллектуал, антиквар, философ и адепт в магических искусствах, Хуань Цзян родился в китайской провинции Кэуши примерно в 605 г. н. э. Отец этого знаменитого путешественника прославился своими выдающимися способностями, изяществом манер и ровностью характера. Он ходил в длинной и широкой одежде с широким поясом и испытывал крайнее удовольствие, когда его принимали за ученого. Он отказался от всех государственных должностей и земных почестей и жил в уединении, к немалому удивлению его более образованных знакомых. Незадолго до рождения Хуань Цзяна его мать увидела во сне своего сына в белых одеждах, совершающего путешествие на запад, и обратилась к нему со словами: «Ты мой сын; куда ты идешь?» Юноша ответил: «Я собираюсь отправиться на поиски Учения». Сон этот выглядит предзнаменованием или указанием, что Хуань Цзяну было предопределено путешествовать в дальние страны.

У Хуань Цзяна, единственного из четырех сыновей этого семейства, еще в раннем возрасте проявились незаурядные умственные способности. Уже в восьмилетием возрасте он начал читать священные книги и классику и не обнаруживал склонности участвовать в играх своих сверстников.

Как раз в это время в Китае был оглашен царский указ об избрании четырнадцати жрецов, которых обеспечивали бы в их занятиях и святой жизни без каких‑либо затрат с их стороны. На право занять эти места претендовали несколько сот человек. Хуань Цзян, еще слишком юный, чтобы оказаться в числе претендентов, расположился в воротах здания, где кандидаты должны были держать экзамен. Ему, как он и ожидал, удалось привлечь внимание главного уполномоченного. Этот чиновник, пораженный искренностью мальчика и явным превосходством его ума, рекомендовал его своим коллегам как достойного кандидата. Предложение верховного уполномоченного, естественно, было сразу же принято, и таким образом Хуань Цзян оказался освобожденным от всех мирских обязанностей.

Поскольку история жизни этого выдающегося буддийского отшельника полностью написана им самим, при том, что он дает прекрасную оценку собственным способностям еще в юношеском возрасте, повествование это следует считать явно приукрашенным. Он предпочитал называть себя Мастером Закона и стал широко известен именно под этим именем. Когда ему исполнилось двадцать лет, он прошел обряд посвящения в духовный сан и с целью дальнейшего духовного совершенствования удалился в уединенное место с намерением посвятить себя учению. Он уже пережил состояние сознания в «восьми протяжениях» и весьма преуспел в познании тайн Природы. Среди многих посетивших его знаменитостей был даже царь. Наибольшую известность ему доставили его искусство вести беседу и способность толковать самые сложные для понимания места из Священного писания.

Когда Мастеру Закона было двадцать четыре года, во сне его посетило чудное видение. Ему снилось, что в середине огромного моря возвышается гора Меру, совершенная в украшении из четырех драгоценных субстанций. И тут он вдруг решил, что должен попытаться подняться на гору, однако на море внезапно поднялся сильный шторм, а поблизости не оказалось лодки, чтобы добраться до горы. Преисполнившийся твердой решимости, он увидел себя идущим по волнам, и в этот момент над водной поверхностью возник поднявшийся из морской пучины каменный лотос. Когда же он попытался встать на него, тот снова вдруг исчез. В то же мгновение он оказался у подножия горы. Будучи не в состоянии взобраться по ее отвесным склонам, но подгоняемый неодолимым желанием, он как мог высоко подпрыгнул в воздух и, подхваченный сильным порывом ветра, перенесся на самый верх Меру. Лишь коснувшись вершины горы, он проснулся и решил, что таким образом ему было ниспослано обещание выдающегося достижения.

Вскоре после пророческого сна Мастер Закона совершил опасное путешествие, которое должно было принести ему в будущем бессмертную славу. Вознамерившись отправиться в Индию в поисках знаний, он в одиночку пересек огромную пустыню Гоби. Там, разумеется, он пережил множество приключений, а истории о его путешествиях вполне могут соперничать со сказками из «Тысячи и одной ночи». Помимо естественных трудностей такого, можно сказать, грандиозного предприятия, путник столкнулся с поражающими своим великолепием странными сверхъестественными явлениями, но каждый раз он выходил победителем из любой ситуации и непреклонно продолжал свой путь, стремясь к осуществлению главной цели.

Следуя на юго‑восток, он перешел через покрытые снегом горы и достиг наконец границ Каписы. Там Мастер Закона посетил пещеру Призрака, расположенную к востоку от каменистого речного русла и своим входом обращенную на запад. Путешественник в сопровождении старика, хорошо знавшего эту местность, направился было к пещере, но почти у самого входа дорогу странникам преградили пять разбойников. Однако, тронутые искренностью монаха, они позволили ему продолжить свой путь. Следуя наставлениям старого проводника, Мастер Закона вошел в пещеру и направился прямо к ее восточной стене. Затем, сделав пятьдесят шагов назад, он повернулся лицом к востоку. Стоя на этом месте, он со всей искренностью совершил обряд поклонения и вслух прочел гаты [42] Будды, простираясь ниц после каждого хвалебного стиха. После того как он положил триста поклонов, «вся пещера озарилась ярким светом и на стене возникла излучавшая белое сияние тень Татхагаты, подобно тому, как разошедшиеся облака внезапно открывают взору золотую Гору со всеми ее до той поры скрытыми красотами. Ясными были божественные черты его лица, и Мастер, с благоговением и священным трепетом созерцавший представшую его глазам картину, не знал, с чем сравнить это великолепное зрелище. Тело Будды и его мантия из кашайи[43] были желтоватокрасного цвета, а направленные от колен вверх отличительные знаки – невыразимо прекрасны, хотя контуры трона‑лотоса, на котором он сидел, тонули во мраке. Слева, справа и позади призрака смутно виднелись тени бодхисаттв и окружавших их святейших жрецов… Хотя и недолгим было это явление, ибо времени едва хватило бы для принятия пищи[44], он успел произнести хвалебные гимны, разбросать цветы и воскурить фимиам, после чего свет вдруг исчез».

Вскоре Мастер Закона прибыл в Капилавасту и увидел фундамент дворца царицы Майи, где родился Будда. Поблизости от него возвышалась ступа (башня), отмечая место, где Риши Ашита составил гороскоп Великого Воплощения. Там же было множество монументов, построенных царем Ашокой в честь великих событий. Башни стояли и там, где Будда, сидя в золотом гробу, проповедовал на благо матери, расспрашивал Ананду и обнажил ноги перед Кашьяпой, а также в том уголке благоуханного леса, где похоронили его тело и восемь царей разделили останки его костей. Монументами были отмечены места, которые связывались с предыдущими воплощениями Будды.

Мастер Закона посетил множество обителей, где жили и проповедовали знаменитые архаты Учения. К западу от царства У‑ша, на вершине высокой горы, находится удивительная ступа, воздвигнутая в память о том, как однажды, после ужасающей бури, разнесшей вдребезги огромную гору, взорам явилась облепленная спутанными волосами фигура мудреца, сидящего с закрытыми глазами. Это был архат, задолго до этого времени вошедший в состояние глубочайшей медитации.

После тщательного помазания тела, следуя наставлениям сведущих в подобных таинствах людей, архат пробудился и спросил: «Достигли Шакьямуни несравненного состояния совершенного просветления?» Узнав, что Будда, добившийся блага для всего человечества, погрузился в нирвану, Адепт вернулся к медитации и немного погодя поднялся в воздух и уничтожил свое тело в охватившем его огне.

Записи Мастера Закона содержат правдивый, а подчас и красочный рассказ о людях, с которыми он встречался, и событиях, свидетелем которых ему удалось стать. Большое внимание он уделял мифам и легендам, которые всегда складываются вокруг святых мест. Особую ценность для ученых представляет пространное повествование Хуань Цзяна о крупном буддийском университете в Наланде. В этой коллегии Адептов он находился в течение двух лет. За это время ему удалось овладеть санскритом и глубоко изучить различные системы буддийской философии. В записях его сохранилось описание многих прекрасных и удивительных обителей и храмов, которые впоследствии превратились в руины или полностью исчезли с лица земли.

Пятнадцать лет продолжалось грандиозное путешествие Мастера Закона. В добром здравии он вернулся в Китай с большой коллекцией книг, множеством ценных скульптур и реликвий. Своими достоинствами и свершениями он привлек внимание царствующей семьи и по просьбе императора дополнил и привел в порядок свои записи, составив стройное повествование о пережитых им событиях. Написание книги заняло у него без малого три года, и в течение всего этого времени он не оставлял своей деятельности учителя и философа. Полностью закончив работу над текстом книги, он снабдил ее множеством рисунков.

Хуань Цзян, явно никогда не страдавший от ложной скромности, считал себя вполне достойным любой похвалы, высказанной в его адрес. Незадолго до смерти он велел своим ученикам для собственного удовольствия вслух зачитать обширный список добродетелей, достижений, талантов и наград их Мастера. Когда чтение было закончено, старый ученый с живостью поаплодировал своим успехам и смиренно предался размышлениям о смерти с выражением самодовольства и полного удовлетворения. Когда же подошло время его перехода в иное состояние, он закрыл глаза и, повторяя некоторые восхваляющие Майтрейю стихи, в течение нескольких дней оставался недвижим и безмолвен, отойдя в лучший мир на тринадцатый день седьмого месяца 664 года.

Несмотря на величие и славу Наланды и характерные для нее впечатляющие концепции в сфере культуры, даже во времена Хуань Цзяна и Ицзина стали обнаруживаться явные признаки упадка буддизма в Индии. Их записи содержат описание некоторых разрушенных гробниц и заброшенных монастырей. Большинство индийских царевичей и правителей обнаруживали склонность к индуизму и практически не участвовали в развитии соперничающей с ним доктрины. Примерно в 1000 году н. э. началось вторжение мусульман в Индию. Они разрушили большую часть сохранившихся в целости буддийских памятников и школ, и к концу 12‑го века Магадха[45] перешла в их руки.

В то время буддийские монахи и учителя предпочли изгнание принятию ограничений, налагаемых исламской верой. Они переселились в другие регионы, где мусульмане не могли или не считали нужным их преследовать. Там учение Будды было с готовностью принято и влияние этой величественной религиозной философии было не только длительным, но и весьма благотворным.

 

Наланда, азиатский Оксфорд

 

Знаменитый буддийский университет Наланды был построен в Магадхе, там, где ныне находится Бенгалия. Хотя место расположения этого крупного учебного заведения хорошо известно, раскопки в этом районе никогда не велись, и в течение нескольких столетий местные жители из близлежащих окрестностей использовали руины как источник для добывания кирпичей. Однако возможно определить размеры этого грандиозного прямоугольного комплекса, состоящего из отдельных зданий. Ширина прямоугольника составляет около четырехсот футов (122 м), а длина – примерно шестнадцать тысяч футов (4877 м).

Царя Ашоку, этого Константина буддизма, обычно считают основателем наландского монастыря‑университета. Проект его создания развертывался подобно монастырским школам Карла Великого, которые превращались в крупнейшие университеты Европы. Ашока подносил роскошные дары и делал пожертвования храму Сарипутты в Наланде, и, согласно сохранившимся письменным источникам, шесть царей приложили достаточно усилий, чтобы сделать это место более удобным и красивым. Некоторые из этих монархов даже стали жрецами и пожертвовали храму все свое богатство.

Кеннет Дж. Сондерс рассказывает о Наланде следующее: «Прежде чем продолжить изучение школ этого крупного университета, необходимо составить о нем хотя бы общее представление. Огонь и меч ислама давно разрушили освященный веками университет, а камни его руин, «зарытые в землю мириадами маленьких индийских плугов», открывают сегодня археологи. Однако на протяжении тысячелетия в его стенах выполнялась благородная работа, а подробная история Наланды «стала бы историей махаяны со времен Нагарджуны во втором столетии н. э., а возможно, и раньше, до завоевания мусульманами Бихара в 1219 году, охватив период, намного превышающий тысячу лет. Полагают, что все наиболее известные ученые махаяны учились в Наланде. Подобающий такому крупному университету дух вольнодумства, похоже, воцарился наконец в его стенах, и бок о бок с учеными нового буддизма трудились, и по всей видимости в полной гармонии, последователи «восемнадцати школ» древности».

Два китайских паломника, Хуань Цзян и Ицзин, посетили университет в период его наивысшего расцвета, и оба утверждают, что самый первый монастырь был построен на этом месте вскоре после смерти Будды. История Наланды как значительного культурного центра начинается с эпохи Нагарджуны, жившего примерно во времена Христа, и продолжается до мусульманского завоевания в 1197 году.

Дух Нагарджуны господствовал на великом буддийском соборе, или конвокации, возглавляемом Канишкой, татарским царем Кашмира. Буддисты, разделенные на восемнадцать сект, объединились вокруг четырех главных направлений, причем у последователей различных учителей не было никакой общей программы. В то время Нагарджуна был молодым монахом в монастыре Наланды, который Джеймс Фергюсон назвал «Монте Кассино Индии». Нагарджуна провозгласил себя реставратором веры, совершив для буддизма то же, что и Григорий Великий для христианства, и объявил, что Будда в течение жизни скрывал свою истинную доктрину от людей и открыл ее только нагам, духам‑змеям, под которыми следует понимать некоторых посвященных Адептов. Затем Нагарджуна заявил, что наги – Адепты – поручили ему объявить доктрину Будды всему миру. В результате его реформы возникла так называемая секта махаяны – «большая колесница», созданная ради спасения всего человечества.

С появлением доктрины махаяны выросла и слава Наланды, ставшей к 7‑му веку главным центром тантрическо‑буддийского культа, создавшего Наланде репутацию «альма‑матер» колдунов, магов и чародеев. Чрезвычайно трудно сегодня точно определить место, занимаемое Наландой в культурной жизни Азии. Большинство имеющих отношение к буддизму исторических произведений подверглись уничтожению в периоды великих религиозных катаклизмов, потрясших индийских буддистов в период между 8 и 12‑м веками христианской веры. Путешественники, посетившие Наланду в годы ее величия, были по большей части жрецами, монахами или нищими и не обнаруживали склонности к критическому анализу светской истории. В 12‑м веке мусульмане разрушили университет, убили всех монахов, каких только сумели найти, сровняли с землей дома и постройки и сожгли огромное собрание книг. Те профессора из духовенства, которым удалось спастись, нашли убежище в Тибете, Непале или на Цейлоне. Рядовых сторонников этой веры частично приняла в свои ряды секта джайнов, кто‑то из них, обратившихся в другую веру, стал поклоняться Вишну, а были и такие, кого просто подавили или уничтожили почитатели Шивы. Власть буддистов в Индии продолжалась около тысячи лет[46].

Следует заметить, что время между 7 и 12‑м столетиями, когда Наланда достигла вершины своего величия и славы, совпадает с периодом наибольшей отсталости в европейской истории, а значит, не будет преувеличением утверждать, что Наланда была самым выдающимся из существовавших в то время центром культуры и образования, причем не только главным центром буддийской науки, но и поистине великим университетом, где около трех тысяч живущих при нем монахов преподавали гуманитарные и естественные науки, религию, богословие и знания по светским профессиям. В курс обучения были также включены медицина, право, астрономия и философия. Преподаватели‑священники вели обучение сравнительной религии, древним языкам и даже магическим обрядам, ритуалам и формулам. Сообщается, что в какое‑то время христианство в Наланде преподавали как одно из современных вероисповеданий.

В своих трудах китайский путешественник И Цзин подробно описывает многие здания и памятники в Наланде. Главное прямоугольное строение состояло из восьми больших лекционных залов, или храмов, каждый высотой в три этажа. Пышно украшенные здания были построены из кирпича с выложенным из камня орнаментом. Кирпичом была вымощена и вся территория снаружи, а полы в разных комнатах залиты отполированным до блеска цементом, практически не поддающимся разрушению. Плоские крыши зданий оказывались вполне пригодными для использования в качестве площадок для прогулок и собраний. Весь университетский комплекс окружала высокая стена. Там, где находились усыпальницы и святилища, были воздвигнуты памятники, некоторые высотой двести (61 м) и триста (91 м) футов. Богато украшенный колоннами и башенками фасад зданий производил настолько сильное впечатление, что со всех уголков Азии съезжались туда люди искусства, привлеченные красотой и вдохновляющей силой этого места. Среди собранных там сокровищ искусства была медная статуя Будды восьмидесяти (24 м) футов высотой.

В записях Хуань Цзяна сохранилось столь же превосходное описание огромного монастырского университета[47]. Он объясняет, что слово «Наланда» означает «беспрерывную благотворительность». Согласно древним сказаниям, в пруду на месте этого монастыря некогда жил наг, змей‑дух по имени Наланда. Рассказывают также, что Будда в предыдущей жизни, будучи царем великой страны, построил на этом месте город, ставший столицей его государства. Все свои богатства Будда раздал сиротам и бедным. В память об этом город назвали местом, «где беспрерывно творятся благотворительные дела». Когда‑то там был сад Владыки Амри. Пятьсот купцов купили сад за сто тысяч золотых и подарили его Будде, где он в течение трех месяцев читал проповеди. За свои добрые дела большинство купцов были приняты в адепты.

С типично китайской склонностью к поэтическому изложению событий, Хуань Цзян описывал богато украшенные башни и сказочные по красоте башенки. Он упоминал об обсерваториях, которые, казалось, терялись в тумане, а верхние помещения поднимались выше облаков. Особо цветистое красноречие он приобретал, рассказывая об устремляющихся ввысь карнизах зданий, над которыми можно было наблюдать противостояние солнца и луны и следить, как ветер лепит из облаков причудливые фигуры. Число священнослужителей и просто живущих при монастыре, не считая учащихся, доходило до десяти тысяч. В стенах монастыря изучали «большую колесницу», священные писания восемнадцати сект, книги по магии и множество трудов по разным дисциплинам. Однако из множества обладающих глубокими знаниями ученых была всего тысяча сведущих в двадцати сборниках сутр и шастр, пятьсот тех, кто могли объяснить тридцать сборников, и, возможно, человек десять, включая Мастера монастыря, способных толковать пятьдесят. Во времена Хуань Цзяна самым знаменитым, добродетельным и старым был монах Шила Бхадра, потому он и считался главным членом обители.

Примерно в ста классах университета профессора читали лекции и вели беседы со студентами. Учебный план был составлен таким образом, что занятия естественным порядком следовали одно за другим. Курс обучения в Наланде, рассчитанный на уже подготовленных учащихся, был столь трудным, что из всех прибывших туда иностранных студентов только двадцать‑тридцать процентов имели достаточную подготовку, чтобы соответствовать требованиям преподавателей.

Священники‑преподаватели, жившие при университете, а значит, вынужденные постоянно общаться, держали себя с таким достоинством, были настолько уравновешенны и честны, что в течение семи сотен лет, истекших до прибытия туда Хуань Цзяна, не было ни единого случая, чтобы кто‑то из преподавателей перешел – даже в отношении низшего по положению – границы приличий или нарушил хотя бы одно правило университета. Царь этой страны относился к прославленному учебному заведению с таким уважением, что назначил на его содержание доход со ста деревень, а поэтому приезжавшим туда для обучения не приходилось самим добывать основные жизненные блага, которые в Наланде назывались «четырьмя необходимостями» и включали: одежду, пищу, кров и медицинское обслуживание. Предоставление подобных благ, а следовательно, полное освобождение ума для образования, считалось основой совершенства системы образования в Наланде.

Ни один не возвращался из этого полного чарующего волшебства места, чтобы не упомянуть о восхитительных прудах с лотосами. Голубизна наландских лилий смешивалась с темно‑красным заревом цветов канака в такой величественной симфонии красок, что люди искусства преодолевали тысячи миль, чтобы просто взглянуть на чудесные сады и водоемы. И пройдет еще много времени, прежде чем мир создаст другую Наланду, школу эзотерических и естественных наук, преподаваемых непредвзято, без конфликтов и чванства.

 

Лоханы и святые буддизма

 

Титул «архат», что означает «достойный», эквивалентен слову «адепт» в том смысле, в каком его употребляют в западной эзотерической традиции, и тогда как титулом «адепт» более или менее свободно пользуются, имея в виду тех, кто завершил благородный восьмеричный путь, архатом именуют действительно достигшего уровня внутреннего постижения состояния реальности. Термин этот был в ходу еще до прихода буддизма, хотя в то время и не подразумевал внутреннего озарения. Он, как и слово «адепт» в немистической литературе, означал «специалиста, или знатока, в некотором ментальном и физическом искусстве». В буддизме архаты – это великие мудрецы или монахи, приближающиеся к состоянию бодхисаттв; ведь по существу даже самих будд, строго говоря, можно было бы называть архатами. Известно множество случаев, когда обыкновенные миряне достигали подобного отличия, совершив какой‑нибудь выдающийся поступок, результатом которого становилось сознательное восприятие вселенского закона. Всеобщее поклонение привело к тому, что этим именем стали называть прославленных учителей древности и учеников Будды, которые несли его учение в самые отдаленные места. Китайское слово «лохан» обычно считают синонимом термина «архат».

К числу более развитых в духовном плане личностей, принадлежащих к человеческому потоку жизни, обязательно следует отнести архатов, или стхавиров, пратьека будд и лоханов. Буддисты хинаяны склонны рассматривать достижение пратьека буддой (неучительствующим святым) нирваны как состояние духовной завершенности, конец личного сознания и погружение саттвы (своего «я») во вселенскую реальность. Буддисты махаяны придерживаются противоположного мнения. Они полагают, что нирвана – это условие или состояние реализации, при котором преодолеваются определенные ограничения рассудочного познания, вполне естественные для непросвещенных. На взгляд этих северных мистиков, процессы эволюции мира – вечны, и даже будды, хотя и возвысились над обычными смертными, должны продолжать развиваться и раскрываться во времени и пространстве.

Пратьека будда – это вознесшийся святой, в предыдущем воплощении бывший учеником Будды, но которому не удалось достичь нирваны за время жизни его Мастера. Поэтому такой достигший высокого уровня развития ученик должен был повторно родиться в то время, когда не существовало никакого воплощения Будды и просветление достигалось исключительно посредством уединенной медитации.

Подобные мудрецы, равнодушные ко всем неприятностям, идущим от плоти, не прикладывают никаких усилий, чтобы испытать просветление. В северной школе столь эгоцентричное развитие духовных качеств рассматривается как явное отступление от учения Будды. Просветленный являл собою пример бескорыстного служения, а поэтому сердца и умы бодхисаттв всегда были открыты всем людям, независимо от их вероисповедания, кто нуждался в чувстве внутренней уверенности.

В легенде мистиков махаяны рассказывается, как незадолго до смерти Будда повелел четырем знаменитым стхавирам оставаться в миру, чтобы защищать его учение до прихода Майтрейи Будды. В самых первых комментариях встречаются упоминания об архатах, а также о том, как эти служители учения Будды оберегали и распространяли его философию все последующие века.

Прямым предшественником Будды Гаутамы был Будда Кашьяпа. Существует поверье, что этот древний мудрец сидит, погрузившись в глубокое раздумье, в самом центре огромной горы. Когда Майтрейя Будда придет, то во главе грандиозной процессии шествующих за ним архатов и лоханов он отправится к этой горе. При их приближении земля и скалы расступятся и все увидят почтенного Кашьяпу, размышляющего о тайнах реального мира[48].

По мнению китайцев, некоторые мудрецы, в различные периоды истории достигшие высших ступеней буддийской эзотерической системы, вправе называться лоханами. Из десяти ступеней «идеальной шкалы» внутренней эволюции лохан занимает вторую ступень, то есть сразу же после архата. Обиталищем лоханам служит, как утверждают, Западный Рай Амитабхи. В данном случае, говоря о Западном Рае, имеют в виду, разумеется, школу, или общество, мистерий.

Особую известность лоханы приобрели как «сладкоголосые», основой чему послужило их искусство читать нараспев мантры, достигая при этом магического эффекта. Считается, что любой искренний буддист, погрузившись в медитацию, способен, если, конечно, в состоянии достичь полного душевного спокойствия, услышать, и в основном на рассвете, песни лоханов.

Каждого лохана окружает свита, в которую входят от пятисот до тысячи шестисот святых служителей. Известны несколько кругов лоханов. Самый малочисленный из них состоит из шестнадцати лоханов (в Японии из восемнадцати), причем чаще всего именно они отображались в буддийском искусстве.

Существует также круг из пятисот лоханов. В крупных монастырях Японии и Китая почти всегда имеется отдельный, искусно отделанный зал или большая комната, специально отведенные для этих пятисот святых. Каждый из них представлен в виде статуи лохана с бритой головой, длинными ушами и более или менее суровым выражением лица. В этом собрании скульптурных изображений можно отыскать лицо любого типа. В расположенной неподалеку от Пекина пагоде Пи‑Юн‑пи установлена скульптурная группа лоханов, изображающая собрание монахов. Высоко под крышей здания в полном одиночестве сидит святой, который, как полагают, олицетворяет причисленного к лику святых Марко Поло, путешественника, посетившего в 13‑м веке многие города Китая.

Основой формирования традиционного облика лохана послужили работы двух или трех художников династии Тан[49], добывавших сведения из весьма туманных описаний, содержащихся в древних буддийских писаниях. Для буддистов‑мирян лоханы обладают особой притягательностью, что и явилось причиной наделения их изрядным объемом экзотерических знаний. Происходящий процесс секуляризации[50] немало способствовал затемнению смысла первоначальной символики, все более и более запутывая в сознании масс все, что имеет отношение к этому предмету.

В цели настоящего издания не входит установление личности разных лоханов. У каждого из них есть своя история и причина обращения к буддийской философии, причем большинству из них приписывается способность творить чудеса. Один из лоханов изображен щелкающим пальцами с целью указать скорость, с какой к нему приходило озарение, другой не испытал превращения до того, как ему исполнилось сто лет, зато потом вдруг стал молодым и счастливым, а еще один, родившийся тупым и вялым, достиг такого мастерства в мистических искусствах, что мог летать по воздуху и по желанию менять внешность. В древних свитках пятьсот почтенных старцев изображены в виде занимательной группы эксцентричных святых. На одних надеты широкополые шляпы; другие, не обращая ни малейшего внимания на своих товарищей, согревают себе чай над жаровней с углями или с величественным видом подстригают ногти.

Каждая из этих выдающихся личностей по праву стала знаменитостью благодаря своему вкладу в способы внутреннего познания. Одни обитали в людных городах, другие – в уединенных горных районах. Одни правили государствами и провинциями, другие жили и умирали в полной нищете. Один отличался выдающейся добродетелью, другой был закоренелым преступником. Кто‑то по критериям того времени был красивым и статным, а кто‑то – безобразным и увечным, но каждый в меру своего разумения так или иначе испытал в душе благословение истины. Освященный и наставленный на путь светом собственного сердца, каждый из них шел, чтобы оказывать помощь сообразно пониманию и возможностям. Все вместе эти святые служители – благословенные посланцы Закона – являли собою пример того, что каждое человеческое существо может стать лучше через осознание и дисциплину.

Небуддисты склонны рассматривать лоханов как сборище мошенников, преисполнившихся самодовольством, занимаясь темными делами и прибегая для этого к разным заклинаниям. И их можно понять, поскольку для приверженцев других вероисповеданий слегка затруднительно проникнуться искренней симпатией к суровому, преклонных лет господину, поглощенному смехотворным занятием пришивания спутанной ниткой пуговицы к собственной одежде, особенно если за всем этим с восторженным вниманием следит группа почтительных учеников. И только те, кто обладают развитой способностью проникновения в сущность явлений, в состоянии понять, что почтенный святой всю мощь своего интеллекта посвящает познанию вселенского закона и, тщательно пришивая пуговицу, целиком и полностью отбрасывает все посторонние мысли и эмоции.

На созванном царем Канишкой совете собралось пятьсот архатов, чтобы очистить священные писания. Сформировавшийся в более позднее время круг лоханов насчитывал уже гораздо большее число членов. Тем, кто полагает, что духовные герои других религий выглядели несколько привлекательнее буддийский лоханов, следовало бы помнить, что святые раннего христианства были столь же эксцентричными субъектами, если судить о них исключительно по внешности. Согласно письменным источникам, сохранившим сведения о великом соборе в Никее, епископы и старейшины, призванные утвердить христианство на неразрушимом основании, далеко не во всем соответствуют расхожему о них представлению. Одни из них были почти нагими, со спутанными волосами и всклокоченными бородами; другие одевались в шкуры животных, и чуть ли не все выглядели болезненными и изможденными от лишений и исполнения епитимьи. Некоторые ослабевали до такой степени, что не могли передвигаться без посторонней помощи, и каждый отличался нравом, сообразным с обстоятельствами своего образа жизни. Одни проявляли кротость, другие выступали как миротворцы, многие любили поспорить, а были даже и чрезвычайно агрессивные. И при этом все, даже наиболее годные для обучения, были неграмотными.

Упитанный лохан, с довольным видом варящий себе рис, являет зрелище столь же замечательное, что и св. Симеон Столпник, сидящий в пустыне на самом верху высокой колонны, дабы не оскверниться от соприкосновения с земным. По свидетельству молвы, св. Симеон просидел на этом высоком посту почти половину всей жизни. И хотя в натуре лоханов есть, конечно, нечто непривычное и слегка забавное, нельзя не признать и наличия множества общих черт с аскетами других религий.

В эзотерическом буддизме лоханы становятся персонификацией распространения мудрости сквозь бесчисленные состояния смертного бытия. И потребуются многие годы упорных исследований, прежде чем удастся раскрыть истинную ценность сказаний и мифов об этих восточных святых. Ведь в действительности они были посвященными великих азиатских школ мистерий. Их подразумеваемые «существования» на самом деле являются завуалированными повествованиями о пройденных ими посвящениях. Все вместе они олицетворяют одеяние, или внешнюю форму, буддийской иерархии, чем объясняется на время от времени обнаруживаемых статуях Будды некая странность одежды, состоящей из тел его лоханов. Эти восточные Адепты составляют часть концепции учения, совершенно незнакомого жителям Запада.

Сведения для лучшего понимания идеи лохана можно почерпнуть в дзэн‑буддизме Японии. Дзэнские монахи посвящали себя тем же практическим занятиям, что и лоханы, на которых походили и внешностью и характером. Дзэнские бессмертные якобы занимались такой полезной деятельностью, как вставление в рамы из ветра картин, написанных воздухом. Один мог без устали трудиться, открывая ворота без ворот, а другой – закрывая дверь в дверном проеме без двери. Сидящего с задумчивым видом ученого могли изобразить внимательно читающим чистый лист бумаги, а святого – со счастливым лицом несущим длинную метлу, чтобы вымести самого себя. И если подобного рода занятия оказывались слишком тяжелыми, святой мог взять себе в помощь нескольких учеников, которых он обучал дисциплинам, названным «недоступными учениями».

Дзэнский мастер, чтобы сделать особое ударение на некоторых наиболее важных местах учения, мог указать пальцем в никуда, а затем дать своему ученику увесистую затрещину, заставляя его посмотреть туда, куда указывает его палец. Старого философа с выражением твердой решимости на лице изображали сидящим в укромном уголке, затаив дыхание, поскольку он только что вдохнул в себя космос. Позже он расслабится и выдохнет тридцать три мира. Для среднего жителя Запада все это, разумеется, может послужить оправданием его неспособности правильно истолковать скрытый смысл столь сложной и абстрактной доктринальной концепции.

Титулом лохан долгое время награждали посвященных в те тайные обряды и дисциплины, которые составляют духовную сущность буддийской философии. Подобно всем мистическим традициям, эта тайная доктрина слишком туманна, чтобы занять прочное место в трудах и взглядах западных интеллектуалов, занимавшихся лишь поверхностным исследованием восточной метафизики. Эти западники, вполне естественно, отрицают существование того, что запрещают им изучать их собственные воспитание и предрассудки. Невозможно всерьез размышлять над тщательно продуманной структурой буддизма махаяны с ее запутанной символикой и трудными для понимания метафизическими идеями, не ощущая наличия некоего тайного смысла, более глубокого и более важного, чем содержит учение, отданное на откуп непосвященным и необученным профанам.

 

Миграции буддизма

 

Хотя принято считать, что причиной угасания буддизма в Индии послужили гонения по религиозным мотивам, нельзя не учитывать наличия в этом деле и других факторов. К 8‑му веку новой эры в бесчисленных буддийских сектах широкое развитие получили эзотерические системы, смешавшиеся с возрожденным индусами мистицизмом, и зачастую оказывалось просто невозможным провести четкое различие между мантрическими и тантрическими ритуалами, получившими распространение и среди буддистов, и среди индусов. Однако еще до времен мусульманских завоеваний архаты срединного пути донесли учение до многих удаленных районов Азии. Сведения об удивительных способностях, которыми наделялись эти буддийские святые, указывают, что система йогачарьи уже расцветила исходное учение экстравагантными метафизическими спекуляциями.

Примерно в середине 1‑го столетия китайскому императору Мин‑ди приснился чудесный сон, в котором он увидел гигантского человека с нимбом вокруг головы. Когда на следующее утро император стал рассказывать придворным о золотом великане, один из его министров вспомнил, что в западной части света ес