Виртуальные репрессии и виртуальное сдерживание

 

Сталкиваясь с самыми разными угрозами революции, власти будут искать быстрые решения этой проблемы. Им придется придумывать нестандартные ходы. По мере того как интернет становится все доступнее, теряют эффективность традиционные методы – физические репрессии и отключение связи. Старые как мир авторитарные приемы подавления восстания с помощью насилия и ликвидации лидеров плохо работают в эпоху виртуальных протестов, онлайн-активистов и распространения информации в режиме реального времени. В истории очень мало примеров (исключениями стали события на площади Тяньаньмэнь в 1989 году и резня в сирийской Хаме, 1982 год), когда репрессии удавалось сфотографировать или снять на видеопленку, тем более передать эти свидетельства за пределы страны. Если режим контролирует все каналы связи, СМИ и границы, распространение информации становится практически невозможным.

Когда протестующим стали доступны мобильные телефоны и интернет, правящие режимы скорректировали свою стратегию. Теперь они отключают сети связи. Вначале показалось, что это работает (тому есть несколько примеров; особенно это помогло иранскому режиму в ходе протестов 2009 года, начавшихся после выборов: тогда почти полное отключение связи действительно остановило набиравшее силу оппозиционное движение). У египетского президента Хосни Мубарака были все основания полагать, что виртуальные репрессии в состоянии прекратить революционную агитацию на площади Тахрир, развернутую всего два года спустя после иранских событий. Однако эта стратегия уже стала контрпродуктивной.

 

Ранним утром 28 января 2011 года руководство Египта, ожидая в этот день быстрый рост антиправительственной активности, отдало распоряжение отключить интернет и мобильную связь на всей территории страны. «Египет уходит из интернета» – гласил заголовок одного из первых постов в блоге, посвященных этому событию[31]. Доступ к социальным сетям и интернет-сервису BlackBerry был блокирован несколькими днями ранее, так что теперь отключение от глобальной сети стало полным[32]. Оно коснулось четырех основных национальных интернет-провайдеров: Link Egypt, Telecom Egypt, Etisalat Misr и Vodafone/Raya, а оказание услуг мобильной связи было приостановлено всеми тремя сотовыми операторами. Утром крупнейшая из телекоммуникационных компаний Vodafone Egypt выступила с заявлением: «Всем операторам сотовой связи было дано распоряжение прекратить оказание услуг в некоторых районах. В соответствии с законодательством Египта власти имеют право издавать подобные распоряжения, а мы обязаны выполнять их».

Учитывая, что правительство Египта уже контролировало немногие физические каналы связи с внешним миром, в частности оптоволоконные кабели, размещенные в одном из каирских зданий, для полного отключения связи было достаточно обратиться к крупным операторам связи и объявить им требование властей. Как выяснилось позже, компаниям вроде Vodafone ясно дали понять, что, если они не выполнят распоряжение, государственная компания Telecom Egypt физически отрежет их от телекоммуникационной инфраструктуры страны (что сделало бы невозможным оказание услуг, а на последующее восстановление работы понадобилось бы длительное время). До этого власти активно поддерживали планы развития сетей по всему Египту, поэтому у интернет-провайдеров и сотовых операторов не было плана действий на случай чрезвычайных обстоятельств. Эта угроза застала их врасплох. Вообще такой шаг не имел прецедентов в истории: бывало, что власти мешали интернет-провайдерам оказывать услуги населению, но никогда еще не проводили такого скоординированного и полного отключения страны.

 

Этот шаг привел к противоположным результатам. Как потом отмечали многие египетские и иностранные обозреватели, именно отключение связи спровоцировало протестное движение, поскольку на улицу выплеснулось огромное количество возмущенных людей. С этим согласен СЕО Vodafone Витторио Колао. «Правительство ударило по тому, что полагали важным 100 % жителей страны: люди посчитали себя ограбленными, и их реакция оказалась гораздо более резкой и негативной, чем предполагали власти», – сказал он нам. Это же подтверждают и многие египетские активисты: «Мне Мубарак не нравился, но это была не моя борьба. А потом Мубарак отнял у меня интернет, и это стало моей борьбой. Поэтому я пошел на площадь Тахрир». В результате такого шага властей движение получило мощный дополнительный импульс. Не будь его – вполне вероятно, что события в Египте развивались бы совсем иначе.

По словам Колао, когда в Vodafone получили распоряжение об отключении сети, прежде всего «убедились, что мы имеем дело с юридически обоснованным требованием. Оно могло быть спорным, но обязано было быть законным». Все операторы связи должны были выполнять условия лицензий, выданных государством, и поэтому, когда в компании выяснили, что требование было законным, у них не осталось выхода: «Оно могло нам не нравиться, но если бы мы его не выполнили, то нарушили бы закон».

Вскоре после того как в Египте были отключены интернет и мобильная связь, Vodafone пришлось пройти еще одно испытание: в компанию, как и к другим сотовым операторам страны, поступила просьба правительства централизованно разослать SMS всем своим абонентам. И тут, рассказывает Колао, Vodafone сыграла позитивную роль. Вначале, по его словам, тон правительства был вполне нейтральным: «Сегодня вводится комендантский час с шести до девяти». «Это была команда из тех, которые можешь выполнить», – считает Колао. Далее тон сообщений стал патриотическим: «Давайте будем дружить и любить свою страну». «Тоже прекрасно, – говорит Колао. – Но в какой-то момент сообщения стали чересчур политизированными, причем односторонними. Однако мы не могли сказать местным служащим Vodafone: “Не выполняйте требования египетских законов”. Мы обсудили этот вопрос с посольством Египта, с Хиллари Клинтон и правительством США, после чего Vodafone Group PLC, материнская компания, выступила с заявлением, в котором говорилось, что мы [отказываемся выполнять распоряжение властей]. После этого прекратилась передача SMS. Вообще голосовая связь не работала сутки, а передача SMS – четыре или пять дней. Они считали SMS угрозой».

Провал попытки отключить связь в Египте заставит и правительства, и операторов разных стран сделать нужные выводы. Это мобилизовало массы в самой стране и привело в ярость мировое сообщество. За несколько дней иностранные компании и активисты обеспечили египтян альтернативными способами связи, хотя и не во всех регионах. Французская неправительственная организация French Data Network организовала интернет-доступ по коммутируемым линиям (он был доступен всем, у кого имелся домашний телефон), а Google запустила услугу передачи твитов по телефону Speak2Tweet, которая позволяла, позвонив по одному из трех номеров, оставить голосовое сообщение, которое затем размещалось в Twitter.

Витторио Колао рассказал нам, что после событий в Египте руководители крупных операторов связи решили собраться и поговорить о том, как предотвратить повторение подобных случаев и какую совместную позицию занять, если они все же произойдут. В конечном счете, говорит Колао, «мы решили, что это нужно обсудить в рамках Международного союза электросвязи – агентства ООН, занимающегося вопросами связи, – и четко установить правила поведения». В будущем власти других стран наверняка учтут прецедент с отключением связи в Египте и по-новому оценят свои шансы на выживание в случае, если вдруг решат лишить население возможности общаться. Кроме того, поскольку все большую популярность набирают пиринговые и другие платформы, работающие вне рамок обычных сетей, отключение связи окажется гораздо менее эффективным. Конечно, недальновидные или запаниковавшие представители властей могут планировать чрезвычайные меры в виде буквальной изоляции страны от остального мира: отсоединение оптоволоконных кабелей, уничтожение вышек сотовой связи. Но этот сценарий привел бы к настолько серьезному экономическому ущербу для страны (прекратили бы работу все финансовые и валютные рынки, а также компании, использующие внешние данные), что вероятность его реализации ничтожно мала, каким бы ни был режим.

Впрочем, у репрессивных режимов нет недостатка в других средствах и, столкнувшись с недовольством населения и ростом революционных настроений, они вполне способны отыскать лазейки и воспользоваться ими. Власти придумают иные методы, более тонкие и коварные. Известная стратегия «не можешь победить – возглавь» может быть использована следующим образом: не пытайтесь ограничить доступ в интернет, лучше используйте его. Мы уже писали, что в результате революции данных у правительств есть перед гражданами колоссальное преимущество: они имеют доступ к огромному объему информации о них. Если власти страны будут обеспокоены ростом оппозиционных настроений, их агенты активизируют усилия по прочесыванию социальных сетей в поисках активистов-агитаторов; станут выдавать себя за диссидентов, увлекая «сторонников» в ложном направлении; взламывать известные сайты, где происходит мобилизация оппозиционеров, и вбрасывать дезинформацию; дистанционно включать веб-камеры ноутбуков и планшетных компьютеров без ведома их владельцев, чтобы шпионить за диссидентами; следить за денежными потоками, проходящими через электронные платежные системы, в надежде выявить иностранных спонсоров. Такое активное использование властями интернета на ранней стадии протестов может привести к тому, что они закончатся не национальным восстанием, а безобидными демонстрациями.

Но даже если изменится природа виртуального подавления оппозиции, набор физических карательных мер, входящих в арсенал спецслужб репрессивного государства, останется неизменным. На уличную жестокость технологии почти не влияют, как показывает страшный пример Сирии, где уже много лет не прекращаются силовые акции против инакомыслящих. Поначалу не верится, что международное сообщество способно стать бесчувственным к виду насилия, даже если с течением времени поток кошмарных видео– и фотоматериалов постоянно нарастает. Тем не менее для тех режимов, которые пытаются сохранить какое-то доверие к себе и отрицают свое участие в совершении подобных преступлений, проводить жестокие репрессии в цифровую эпоху – довольно рискованное дело. Благодаря глобальным онлайн-платформам прозрачность жизни повысилась. Это уже сегодня защищает людей, а будет, мы надеемся, защищать еще больше, когда удастся усовершенствовать такие инструменты, как средства распознавания лиц. Любой офицер правительственной армии постарается сдерживать себя или даже решится перейти на сторону восставших, зная, что всего лишь один сделанный чьим-то мобильным телефоном снимок поможет идентифицировать его и «прославить» на весь мир – или заставит власти отдать команду о его устранении. То же самое касается и членов подразделений неформальной «милиции», участвующей в акциях насилия на стороне правительства, таких как банды сторонников партии ЗАНУ-ПФ Роберта Мугабе, орудующие в Зимбабве.

Вместо активного использования интернета в своих целях (или по крайней мере вместе с ним) от властей некоторых стран можно ожидать действий в рамках стратегии, которую мы называем «виртуальным сдерживанием». Чтобы «сбросить пар» и успокоить возбужденное, хорошо информированное общество, они могут вместо полного отключения связи создать некую отдушину, которая позволит людям выплескивать свое недовольство в интернете. Но (и это важно!) только в строго определенных рамках. То есть репрессивные режимы будущего могут позволить некоторое онлайн-инакомыслие или смягчив жесткие законы, или просто не применяя их, когда оппозиция высказывается, используя контролируемые властью информационные каналы, причем на ее условиях. В конце концов, если дать возможность боливийским защитникам окружающей среды публично предупреждать об опасности ликвидации лесов, это вряд ли станет серьезной угрозой правящему режиму.

На первый взгляд, создание виртуального инструмента для «выпускания пара» кажется выгодным всем: жители страны обретают новую степень свободы и чувствуют причастность к большой политике, а власти набирают очки за проведение реформ (при этом полностью снимая или как минимум снижая риск открытой конфронтации). Наверное, какие-то авторитарные правители действительно осозна́ют ценность реформирования страны и решатся изменить свою политику. Однако в большинстве случаев создание оппозиционной площадки под эгидой властей будет не только неискренним жестом (потому что они не заинтересованы в обратной связи). Усилится опасность того, что с ее помощью спецслужбы будут собирать информацию. Репрессивные режимы уже понимают, насколько стратегически правильно разрешать онлайн-активность, которая может привести к арестам. Еще десять лет назад египетская полиция нравов использовала троллей в чатах и форумах, чтобы заманивать в ловушку гомосексуалистов: им назначали встречу в одном из каирских кафе McDonalds, где устраивали засаду и задерживали[33]. В 2011 году, после тунисской революции, несколько китайских оппозиционеров выступили с онлайн-призывом присоединиться к китайской версии акции протеста, которую планировалось провести у заведений известных американских сетей вроде Starbucks. Этот призыв распространялся по китайским социальным сетям и в микроблогах, поэтому о нем стало известно полиции. Когда активисты собрались в назначенном месте, то столкнулись с невероятным количеством полицейских, которые тут же начали задержания. А ведь если бы власти пресекли онлайн-активность, как только узнали о ней, полиция не смогла бы следить за действиями диссидентов в виртуальном пространстве, чтобы затем задержать их в реальном.

Политика виртуального сдерживания предполагает, что государства делают шаги, вроде бы направленные на повышение прозрачности, но при этом раскрывают лишь крохи имеющейся у них информации, утаивая бо́льшую ее часть. Такие страны будут считаться информационно открытыми и даже признаются в каких-то давних преступлениях. Известные своей коррумпированностью режимы могут сделать вид, что начинают жить по-новому, и предадут огласке случаи взяточничества в судебной системе или в бывшем руководстве страны. Или, скажем, власти однопартийного государства обнародуют информацию, пусть и точную, но не особенно сенсационную или полезную, такую как бюджет министерства здравоохранения. Назначенный «стрелочником» чиновник возьмет на себя ответственность, на него изольется гнев общества, а сам режим останется прежним. В рамках политики псевдооткрытости, когда отсутствует противоречащая официальной точке зрения информация (например, в результате утечки оригинальных документов), несложно фабриковать правдоподобные документы и записи, ведь доказать их фиктивность почти невозможно.

В странах, где применяется стратегия виртуального сдерживания, особенно трудно будет отличать реальную оппозицию от искусственных структур, созданных для «выпускания пара». Для описания звука, пусть и громкого, но не содержащего полезного сигнала, в радиотехнике используется термин «шум». С его политической версией и столкнутся власти авторитарной страны, когда начнут поощрять свободные онлайн-дискуссии. В открытых обществах границы дозволенного для граждан определяют в том числе законы о свободе слова и о недопустимости разжигания ненависти. Там, где отсутствуют законные инструменты, которые позволяют определять, допустимо ли то или иное высказывание, правительству приходится действовать вслепую. А ему очень трудно разобраться в намерениях каждого отдельного пользователя интернета: если он не явный диссидент, не связан с оппозицией и вообще ничем особо не примечателен, как реагировать на его слова властям, которые еще недавно заявляли о своей приверженности открытому диалогу, чтобы не зайти слишком далеко? Эта незаметность среднего пользователя и создает цифровой «шум», который заводит в тупик правительство, пытающееся вначале оценивать ситуацию и лишь потом реагировать на нее. Любая ошибка – и переоценка, и недооценка происходящего – может оказаться для властей смертельной. С пренебрежением отмахнетесь от онлайн-зыби – получите офлайн-шторм; обрушитесь со всей мощью на онлайн-остряка – подольете масла в огонь нарождающейся виртуальной оппозиции.

В наши дни слишком резкая реакция властей на материалы, которые появляются в интернете, встречается довольно часто, хотя революцию это пока ни разу не спровоцировало. И все же давайте на примере двух заметных событий, произошедших в Саудовской Аравии в 2011 году, рассмотрим типичную для будущего модель обострения ситуации.

 

В первом случае главную роль сыграла группа консервативных имамов, несогласных с решением саудовского короля разрешить женщинам голосовать на муниципальных выборах 2015 года. В качестве ответного удара они ополчились на участниц кампании «Женщины за право водить» (те открыто нарушили законы Саудовской Аравии и сели за руль). Имамы решили примерно наказать одну из них и приговорили к десяти ударам плетью. Когда стало известно об этом приговоре, рядовые жители страны вступились за нее в интернете, распространив новость далеко за пределы страны. Ответная реакция сотен тысяч людей как в самой Саудовской Аравии, так и за рубежом заставила правительство отменить свое решение меньше чем через сутки. Быстрая реакция короля позволила сбить поднимавшуюся волну, одновременно показав, насколько обеспокоены власти угрозой, которая может исходить от шумной онлайн-толпы.

Второй случай связан с запретом сатирического короткометражного фильма о рынке дорогого жилья Саудовской Аравии. Известно, что нет более верного способа разжечь общественный интерес к чему-нибудь, чем официальный запрет. Так было всегда, так произошло и в этот раз. Фильм под названием «Монополия» (Monopoly) появился на YouTube спустя час после наложения запрета на него и уже через несколько недель собрал более миллиона просмотров.

 

История с наказанием плетьми говорит о том, насколько важно для властей быстро исправлять свои ошибки. Второй случай наводит на мысль о том, что им необходимо аккуратнее выбирать объекты для атаки. Они никогда не смогут предугадать, что именно трансформирует виртуальное недовольство в реальные уличные протесты, и каждое решение – реагировать или игнорировать – сродни игре в рулетку. Пока в Саудовской Аравии не было крупномасштабных публичных оппозиционных акций, но, поскольку население этой страны по интенсивности общения в социальных сетях занимает одно из самых высоких мест в регионе (а по количеству просмотров роликов на YouTube – в мире), мелких стычек, подобных описанным, точно будет все больше. Любой просчет правительства может привести к серьезным проблемам.

 

Последняя «весна»

 

Чем больше стран получают доступ в интернет, тем более пристально наблюдатели ищут признаки начала региональных революционных эпидемий. Кто-то считает, что следующей будет Латинская Америка с ее колоссальным экономическим неравенством, слабыми правительствами, стареющими лидерами и многочисленным населением, говорящим на двух родственных языках. Другие указывают на Африку: там самые хрупкие в мире государства, а стремительное распространение сотовой связи создает наиболее динамичный мобильный рынок на земле. А возможно, это будет Азия: в этом регионе самое большое население, которое живет в условиях авторитаризма, быстрый рост экономики и многочисленные социальные, экономические и политические проблемы. Уже сделаны первые попытки организовать массовые выступления во Вьетнаме, Таиланде, Малайзии и Сингапуре. С течением времени их количество, конечно же, будет расти.

Население этих регионов все активнее подключается к сети, все лучше информировано о событиях в мире и разделяет настроения людей других национальностей. Тем не менее вряд ли можно утверждать, что приближается еще одна волна протестов, характерная для «арабской весны». (Однако стоит заметить, что эскалации протестов и демонстраций добиться будет легче, как показала в сентябре 2012 года реакция на знаменитый фильм «Невинность мусульман» (Innocence of Muslims), охватившая несколько десятков стран.) Арабский мир имеет уникальную региональную идентичность, которую лишь упрочили исторические попытки объединения и панарабские настроения, существующие уже десятки лет. И, конечно же, свой вклад внесли общие язык, культура и схожие политические системы. Мы уже отмечали, что современные коммуникационные технологии не создали связи между людьми, которыми воспользовались оппозиционеры и участники протестов на Ближнем Востоке, а лишь усилили их.

Кроме того, здесь возникли мощные религиозные сообщества. В отсутствие сильного гражданского общества, не сложившегося в рамках авторитарной модели управления, они по определению были наиболее организованными и часто наиболее полезными для людей неправительственными структурами. Все арабские лидеры, лишившиеся власти в результате волны революций (Бен Али в Тунисе, Мубарак в Египте, Каддафи в Ливии и Али Абдулла Салех в Йемене), создали в своих странах политические системы, которые душили развитие общественных институтов. В этих условиях религиозные организации зачастую заполняли образовавшиеся лакуны, вызывая ненависть диктаторов: самые известные объединения (например, «Братья-мусульмане» в Египте и исламская партия «Ан-Нахда» в Тунисе) или запрещались, или беспощадно преследовались властями, воспринимавшими их как угрозу. В ходе недавних революций участие имамов и других священников нередко придавало протестам определенную легитимность; кроме того, многие люди считают религиозную солидарность важной причиной для присоединения к оппозиции.

В других регионах эти составляющие отсутствуют. Африка, Латинская Америка и Азия гораздо менее однородны с точки зрения культуры, языка, религии и экономического развития, чтобы просто повторить арабскую модель. Там нет такой региональной идентичности, как на Ближнем Востоке, а социальные, деловые и политические связи локализованы сильнее.

Однако невозможно не заметить перемены во всех этих регионах. В каждой стране они могут быть своеобразными: разброс результатов окажется гораздо шире, нежели простая смена режима, но непреложно одно: преобразования будут очень глубокими и на политическом, и на психологическом уровне. Шансы на революционные перемены повысятся во всем мире, однако бо́льшая часть стран выдержит этот шторм – в немалой степени потому, что у них появится возможность видеть чужие ошибки и учиться на них. Общими усилиями власти выработают набор оптимальных инструментов, с помощью которых смогут отражать атаки своих недавно получивших доступ к сети граждан. (У нас есть все основания предполагать это: недаром министры внутренних дел стран с репрессивными режимами встречаются друг с другом и обмениваются знаниями.) Такие проблемы, как неравенство доходов, безработица, высокие цены на продукты и жестокость полиции, существуют повсюду, и властям придется гораздо чаще, чем раньше, идти на упреждающие шаги, меняя свою политику в ответ на требования общества. Даже лидеры относительно стабильных стран чувствуют давление со стороны своих граждан, вооруженных доступом в интернет, и признают необходимость проведения реформ и приспособления к условиям новой цифровой эпохи, поскольку ни одно правительство не может считать себя неуязвимым перед лицом сгущающихся угроз.

Премьер-министр Сингапура Ли Сяньлун как никто другой понимает синергию политического давления и технологических вызовов, ведь этот региональный лидер получил образование в области вычислительной техники. «Интернет хорош как средство для “выпускания пара”, – сказал он нам, – но может использоваться и для разжигания новых пожаров. Опасность, с которой мы встретимся в будущем, состоит в том, что людям гораздо легче быть “против” чего-то, чем “за”». И пояснил, что в молодости все люди хотят быть частью какого-то классного движения и «эта социальная привычка всегда выступать против властей означает, что им больше не нужен план. Теперь ведь очень легко развить бурную онлайн-деятельность по поводу любой мелочи, чем и пользуются оппозиционные силы».

 

Ли привел в пример недавнее событие в его стране, известное как «карригейт». «Китайский эмигрант и сингапурец индийского происхождения поссорились из-за карри: его запах просачивался сквозь стены», – рассказал Ли. Китаец посчитал, что постоянное приготовление карри является со стороны индийца проявлением неуважения к соседям, и «в типично сингапурской манере» они отправились к посреднику, чья роль заключается в разрешении спора и примирении сторон. Им действительно удалось достичь согласия: индиец мог готовить карри только тогда, когда его соседа не было в городе. На этом бы все и закончилось, если бы через год посредник не предал эту историю огласке. Мысль о том, что китайцы могут диктовать людям, когда готовить, а когда не готовить карри, привела в ярость индийское сообщество Сингапура, и ситуация стала быстро накаляться. По словам Ли, «то, что начиналось как провозглашение национального дня приготовления карри, привело к тысячам «лайков» и постов, а в конечном счете превратилось в быстро растущее движение, приковавшее внимание всей страны». К счастью для Ли, онлайн-возбуждение по поводу карри не привело к массовым уличным протестам, несмотря на звучавшие тогда весьма жесткие призывы.

 

Причиной протестов в Сингапуре было не столько карри, сколько растущее недовольство из-за эмигрантов (в основном из материкового Китая), приезжающих в страну и занимающих рабочие места. Неудивительно, что оппозиционеры с такой готовностью ухватились за «карригейт», чтобы снова поднять эту тему. Для Сингапура, который гордится своей стабильностью, эффективностью и властью закона, внезапный гнев, охвативший многих его граждан, стал показателем уязвимости системы. Оказывается, что даже в таком жестко контролируемом пространстве, как Сингапур, сила законодательных ограничений и социальных норм в виртуальном мире очень ограниченна. Для Ли этот эпизод стал первым предвестником грядущего прилива онлайн-активности, который, как признает сингапурский лидер, остановить будет невозможно. Но если даже власти Сингапура чувствуют жар от активно осваивающего интернет гражданского общества, только представьте себе, как должны нервничать менее устойчивые режимы в других частях планеты!

Мы спросили Ли, как, по его мнению, с этим переходом справится Китай, где в ближайшие десять лет доступ к интернету получит почти миллиард жителей этого жестко цензурируемого общества. «Происходящее в Китае полностью не контролирует никто, даже сами китайские власти, – ответил он. – Стране будет нелегко привыкнуть к появлению такого количества онлайн-голосов: сейчас выход в виртуальное пространство имеет меньшинство населения, а будет иметь большинство, и этот переход окажется довольно трудным для руководства Китая». По поводу руководства Ли высказался так: «Последовательно сменяющие друг друга поколения китайских лидеров постепенно утратят харизму и коммуникационные возможности, необходимые для того, чтобы толкать страну вперед. В этом смысле виртуальный мир будет гораздо более приятным и адекватным китайскому обществу местом, чем мир реальный». И перемены, по его словам, вызовут не только действия «чужаков»: «Скорее, их инициируют люди, находящиеся внутри системы и принадлежащие китайскому истеблишменту, люди, которые испытывают влияние уличных настроений и сами скептически относятся к легитимности нынешнего правительства».

Мы согласны с мнением Ли и других специалистов по этому региону, что Китай не обязательно ждет безоблачное будущее. Некоторые эксперты указывают на снижение темпов экономического роста, старение населения и технологические изменения как признаки того, что вскоре китайскому государству в его нынешнем виде придется бороться за выживание. А их оппоненты убеждены, что грядущие вызовы в конечном счете стимулируют стремление к инновациям и умение решать типичные для китайцев проблемы. И все же нам очень трудно вообразить, как может, не изменившись, пережить переход в новую цифровую эпоху закрытая система с населением в 1,3 млрд человек, огромными социальными и экономическими проблемами, внутренними этническими конфликтами и жесткой цензурой. Всеобщий доступ в сеть умножает ожидания, запросы и стремление к подотчетности властей, и с этим не в состоянии справиться даже государства с самой мощной системой контроля над гражданами. И если правоохранительные органы зайдут слишком далеко или приближенные режима поведут себя слишком неосторожно, причинив физический вред кому-то из граждан, мы увидим более мощные всплески общественного возмущения с требованием призвать правительство к ответу. А поскольку министры терпеть не могут состояния растерянности, давление со стороны вейбос [34] и других онлайн-форумов может привести к аналогичному давлению и в конечном счете к переменам, исправляющим «перегибы» однопартийной системы управления страной.

Итак, пусть интернет и не превратит Китай в демократическую страну за одну ночь, но выросшая требовательность общества заставит власти страны активнее реагировать на справедливые запросы граждан. А если темпы экономического роста снизятся заметно, это может вызвать революционные настроения у части китайского общества. Так что в том или ином виде революцию в ближайшие десятилетия Китай переживет, но вот насколько обширной и эффективной она будет, зависит от готовности населения идти на риск как в онлайн-пространстве, так и на улицах.

 

* * *

 

Революции будущего, где бы они ни свершились и какую бы форму ни приняли, могут привести к смене режима, однако это не означает, что страна станет демократической. Генри Киссинджер в разговоре с нами заметил: «История революций – это история долго копившегося недовольства, достигающего точки взрыва, а затем сметающего существующую систему управления. После этого или наступает хаос, или происходит реставрация прежней власти, в зависимости от степени ее разрушения». Иными словами, после успешной революции «чем сильнее разрушена прежняя власть, тем более авторитарная система управления приходит ей на смену», – считает Киссинджер. Более сорока лет он наблюдал за революциями – и успешными, и неудачными – и глубоко разбирается в их устройстве и характере. По его мнению, только в США и Восточной Европе была создана истинная демократия после разрушения существующей системы. «В Восточной Европе революции достигли успеха потому, что опыт жизни при диктатуре был ужасным, а еще потому, что эти страны помнили о своей принадлежности к Западу и сохранили демократические традиции, хотя и не были никогда подлинными демократиями», – объясняет Киссинджер.

Хотя точка зрения Генри Киссинджера на отличительные особенности Восточной Европы хорошо понятна, мы не можем отрицать роли стимулов, которую они играют в успехе революций. Было бы ошибкой забыть о таком важном стимуле, как возможность вступить в Европейский союз (ЕС). Не будь доступно членство в ЕС – в качестве политического мотива для либеральных элит и населения в целом, а также стабилизирующего фактора, – мы бы, скорее всего, увидели много стран, откатывающихся на старые позиции или охваченные контрреволюцией. Вот почему западным державам пришлось расширять НАТО и предлагать членство в ЕС.

Отсутствие демократической культуры стало одной из причин, по которым падение диктаторов в ходе «арабской весны» привело, по мнению некоторых наблюдателей, скорее к разбавленной версии автократии, чем к подлинной демократии Джефферсона[35]. Или, как сказал Киссинджер, «на смену власти, сконцентрированной в руках одного диктатора, пришла система множества партий, как светских, так и религиозных, но в конечном счете оказалось, что доминирующей силой является всего одна мусульманская партия, создавшая формально коалиционное правительство». Создание этого коалиционного правительства «в New York Times назвали проявлением истинной демократии», смеется Киссинджер, но на самом деле «в конечном счете выяснилось, что это правительство без оппозиции, пусть и появившееся в результате выборов».

Киссинджер предсказывает, что в результате цифровых революций, ожидаемых в ближайшие десятилетия, часто будут создаваться склонные к авторитаризму коалиционные правительства, и дело здесь не столько в технологиях, сколько в отсутствии сильных, самостоятельных лидеров. Такие правительства без доминирующего лидера и единого ви́дения становятся способом разделить власть на всех, примирить всех участников революции, но всегда остается риск того, что они не дистанцируются от прежнего режима и старшего поколения политических деятелей.

Однако революции – это не просто проявление недовольства. Они так прочно заняли место в нашем сознании потому, что окружены ореолом романтики и ассоциируются со свободой, независимостью и самоопределением. С развитием технологий появляется все больше сюжетов, способных захватить наше воображение и обеспечить броские заголовки новостей. Даже революционеры-неудачники занимают свое место в коллективной истории и вызывают невольное уважение. Все это стало важным компонентом политического развития человечества, центральным элементом нашего понимания гражданства и социальных контрактов, и приход нового поколения технологий не сможет этого изменить.

Если революции представляют собой результат чьего-то стремления к изменению системы или выражения несогласия с существующим положением вещей, всегда найдутся одиночки и группы людей, которые преследуют те же цели, но посредством наиболее разрушительных, насильственных действий. Террористы и экстремисты останутся такой же частью нашего будущего, какой являются в настоящем. В следующей главе мы рассмотрим очаги радикализма будущего, возникающие как в виртуальном, так и в реальном мире; поговорим о резком расширении поля битвы, которое изменит природу терроризма, и об имеющихся в нашем распоряжении инструментах для борьбы с ним.

 

 

Глава 5

Будущее терроризма

 

Мы уже говорили о том, что высокие технологии – это мощный инструмент, который позволяет людям достигать желаемых целей, иногда поразительно конструктивных, а порой на редкость разрушительных. Террористы и экстремисты тоже пользуются связью и интернетом в своих интересах. Это неизбежно, и по мере продвижения технологий растут и риски. Деятельность террористов будет иметь физические и виртуальные аспекты, от подбора исполнителей до проведения терактов. Террористические организации продолжат ежегодно убивать тысячи людей. Это очень плохие новости и для населения, и для властей, которые уже сейчас с трудом обеспечивают защиту своих стран в реальном мире, и для компаний, которые станут еще более уязвимыми.

По-прежнему нельзя исключать страшную вероятность того, что одна из террористических группировок получит в свое распоряжение ядерное, химическое или биологическое оружие. Растет зависимость развивающихся стран от доступа в сеть (к ней так или иначе подключены все компьютерные системы, которыми мы пользуемся), а с ней – уязвимость перед кибертерроризмом в самых разных его формах. Это же относится и к странам с низким проникновением интернета, в которых сегодня отмечено большинство террористических атак. Экстремисты усовершенствуют свои технические навыки и разработают стратегии подбора исполнителей, их обучения и совершения терактов в виртуальном пространстве, отлично понимая, что благодаря все более широкому распространению социальных сетей их атаки вызовут гораздо более сильный резонанс, чем раньше.

Однако развитие коммуникационных технологий принесет террористам не только плюсы, но и минусы, сделав их намного более уязвимыми. Несмотря на все преи