Разные успехи в Вене и Париже

 

Однако в Вене и Париже перспективы все еще были обнадеживающими. Причина этого заключалась в том, что там государственный переворот был особенно хорошо подготовлен. У Штауффенберга там было много умных и верных друзей.

Временно исполнявшим обязанности командующего 17‑м военным округом в Вене был генерал фон Эзенбек, бывший командир боевой группы, с которым Клаус познакомился в 6‑й танковой дивизии в ходе французской кампании. Еще до поступления распоряжений по телетайпу, в 17 часов он уже переговорил со Штауффенбергом по телефону. У него не было никаких причин не верить словам старого товарища. Он ненавидел режим и СС. И всю свою энергию бросил на выполнение операции «Валькирия». В 19 часов вермахт патрулировал на Ринге, занял вокзалы, руководство СС, гестапо, гауляйтер, начальник полиции, комендант гарнизона были обезоружены и арестованы. До решения их дальнейшей судьбы их поместили в удобных салонах штаба военного округа под надежной охраной, обеспечив хорошим запасом сигарет и коньяка. Армейские офицеры заняли казармы подразделений СС и установили контроль над ними. Телефонные станции и радиопередатчики также перешли под контроль армии. Без согласия Штауффенберга в Вене ничего не происходило. Это был успех. Но временный. Кейтель по телефону старался сделать все, чтобы отменить операцию «Валькирия». Ему удалось связаться с Эйзенбеком и объяснить тому всю ситуацию. Эйзенбек перезвонил на Бендлерштрассе. Он был огорчен, убежденный в том, что старый товарищ по оружию его подставил. Несмотря на отчаянные мольбы Клауса: «Не надо отступать», в 21 час чрезвычайное положение было отменено. Нацистские руководители были развезены по их учреждениям, им принесли полагавшиеся извинения. На австрийскую столицу снова упала коричневая ночь.

В Париже обстановка складывалась по‑другому. Многие служившие там офицеры были участниками заговора, в частности главнокомандующий немецкими войсками во Франции Штюльпнагель, его начальник штаба Шпейдель[104] и подполковник фон Хофакер. Как было показано в начале книги, операцию «Валькирия» смогли начать в Париже намного раньше, чем в других местах. Сразу же после покушения полковник Финк сообщил Хофакеру о начале операции. Это было около 14 часов. Несмотря на возражения генерал‑фельдмаршала фон Клюге, главнокомандующего Западным фронтом и прямого начальника Штюльпнагеля, желавшего удостовериться, что Гитлер действительно был мертв, все началось согласно плану. До 20 часов, будучи введен в заблуждение Беком и Вицлебеном, Клюге не предпринимал ничего для того, чтобы отменить приказы своего подчиненного. Вечером того же богатого событиями дня он переговорил со Штиффом из Ставки фюрера. Не найдя в себе сил соврать под слово офицера, тот подтвердил, что Гитлер уцелел. В тот решающий момент, когда заговорщики появились в штаб‑квартире в Ларош‑Гийон, они были уверены в том, что смогут склонить на свою сторону старого генерал‑фельдмаршала. Клюге пригласил их отужинать с ним. В большой столовой дворца при свечах обстановка была ледяной. Их было пятеро: Клюге, Штюльпнагель, их начальники штабов, соответственно Блюмментритт и Шпейдель, а также Хофакер. Прислуге было приказано удалиться. В абсолютной тишине, изредка прерывавшейся звоном хрустальных бокалов, слово взял Хофакер. Говорил он складно. Рассказал всю историю заговора, описал опасности, которым подвергались заговорщики, изложил, какие с ним связывала надежды армия. Глядя в глаза Клюге, он закончил речь такими словами: «То, что сейчас происходит в Берлине, не самое главное. Намного важнее те решения, что приняты здесь, во Франции. Я обращаюсь к вам, ваше превосходительство, от имени Германии и ее будущего. И настоятельно прошу вас сделать то, что на вашем месте мог бы сделать генерал‑фельдмаршал Роммель, с которым я разговаривал не далее как 9 июля. Возьмите на себя командование освободительной армией Германии. В Берлине армейский генерал Людвиг Бек в настоящее время возглавляет государство. Создайте же аналогичную ситуацию здесь, на Западном фронте […]. Положите конец войне, начав переговоры с врагом. Прекратите бессмысленное кровопролитие […]. Тем самым вы сможете также отвести от Германии угрозу самой великой катастрофы в ее истории». Речь явно не дала ожидаемого результата. Клюге ворчливо произнес: «Так вот, господа, дело в том, что покушение не увенчалось успехом». Когда ужин закончился, Штюльпнагель отвел Клюге в сторонку. Он рассказал ему все подробности операции «Валькирия» в Париже и сказал, что вермахт нейтрализовал СС. Придя от этого в ужас или разозлившись на то, что ему выкручивали руки, Клюге встал на дыбы. Он выпроводил гостей и на прощание не подал им руки, а Штюльпнагеля отстранил от командования. Перед уходом он посоветовал ему переодеться в гражданскую одежду и скрыться как можно быстрей. И мечтательно добавил: «Да, если бы свинья была мертва.» Начавшийся с победных труб день заканчивался дурным водевилем. С того времени надеяться на успех в Париже уже было нельзя. Провал заговора в Берлине не мог быть компенсирован успехами во Франции. Место Штюльпнагеля занял Блюментритт. Оставалось лишь сделать так, чтобы избежать пролития немецкой крови немцами же. Смельчак и рыцарь, генерал фон Бонебург‑Ленгсфельд[105] взялся урегулировать это дело. Он лично освободил нацистов из‑под стражи и пригласил их руководителей в дружеской обстановке пропустить по стаканчику в отеле «Мажестик». А их арест объяснил учениями. Но это никого не ввело в заблуждение. Он знал, что утром они же будут его пытать. Но это было не важно, главное было соблюсти приличия. Французам не суждено было увидеть боевые столкновения немецких частей между собой на улицах Парижа.

А когда к 2 часам ночи последние нити парижского заговора были распутаны, в Берлине уже пролилась кровь.

 

Время мученика

 

Около 21 часа Штауффенберг решил пойти ва‑банк. Он собрал в кабинете Ольбрихта всех офицеров АХА и штаба резервной армии и выложил карты на стол. Да, это был государственный переворот. Да, он пошел на преступление ради спасения Германии, чести немцев, запачканной огромным числом преступлений за долгие годы правления нацистов. Он обратился к их совести и призвал последовать за ним. Объяснил, что все еще можно было спасти, поскольку в Париже заговорщики овладели французской столицей. Надо было выстоять. Он сказал, что к Бендлерблоку стягивался комендантский батальон. И призвал присутствовавших офицеров оказать сопротивление, для чего предложил разобрать то немногое количество оружия, что было под рукой: несколько автоматов, пистолеты и ручные гранаты. Самое малое, что можно сказать о реакции на его слова, была холодность. Ни у кого больше не было сомнений в том, что путч провалился. Кандидатов в мученики не нашлось. Он вернулся в свой кабинет и безуспешно попытался связаться с Ниной. Около 22 часов он сумел дозвониться до Парижа. Ему захотелось попрощаться с Хофакером. Но тот был в то время в Ларош‑Гийон. Ему ответил один из адъютантов Штюльпнагеля подполковник фон Линстов. Клаус выразил ему свои сожаления по поводу того, что он вовлек их в эту неудачную авантюру. Линстов возразил, что, если бы было можно, он снова совершил бы это. Таковы были последние слова, которые Штауффенберг высказал внешнему миру. Вскоре телефонная связь с Бендлерблоком была прервана.

В это самое время началась дворцовая революция. Один из порученцев Фромма, подполковник Гербер, потребовал, чтобы ему дали переговорить с его начальником. Штауффенберг категорически выступил против этого, объяснив, что тот находился под арестом. В коридорах послышались выстрелы. Никто не знал, кто открыл огонь. Несколько человек воспользовались розданными Клаусом автоматами, чтобы повернуть оружие против него. Пробив двери, пули рикошетом отлетали от стен. Заговорщики вскоре остались в меньшинстве. Колеблющиеся воспользовались этим, чтобы заслужить прощение. Штауффенберг был ранен в плечо. Вскоре от нападавших отстреливались только Клаус, Мерц и Хефтен. Гизевиус куда‑то скрылся. Бек стоически ждал развязки. Он решил не продавать дорого свою жизнь. И ждал приговора судьбы. Клаус начал перезаряжать пистолет и отступил к своему кабинету. Хефтен успел сжечь всего несколько списков заговорщиков. Как последний упрек, Клаус бросил: «Вы все меня покинули».

Тем временем верные режиму офицеры устремились к комнате, где под арестом содержался Фромм. И освободили его. Он снова стал хозяином своего кабинета. Сцена, имевшая там место после обеда, повторилась с точностью до наоборот. Штауффенберг сдал свое оружие, бельгийский наган, с которым не разлучался со времен французской кампании. Вместе с ним были арестованы Бек, Хепнер, Ольбрихт, Мерц фон Квирнхайм и Хефтен. Никто из них не хотел ненужного кровопролития.

Не желая быть обвиненным в преступной слабости, а главное, стремясь убрать компрометировавших свидетелей, Фромм тут же собрал военный совет. Решение его не подлежало обсуждению и должно было исполниться незамедлительно. Хепнер потребовал, чтобы его заслушали люди, равные ему по званию, военный трибунал. Фромм согласился на это по старой дружбе. Беку, Ольбрихту, Мерцу фон Квирнхайму, Хефтену и Клаусу был вынесен смертный приговор. Время было 23 часа 15 минут.

Без особой надежды Штауффенберг сделал шаг вперед, чтобы защитить своих товарищей. И произнес четким голосом: «Все, что сегодня произошло, было сделано по моему приказу. Исполнялось лишь то, что я приказывал. Все остальные, как солдаты, как мои подчиненные, делали то, что должны были делать. Они ни в чем не виновны. Во всем повинен только я». Естественно, это ни к чему не привело. Ни Ольбрихт, ни Бек, ни Вицлебен не были его подчиненными.

Бек попросил дать ему оружие, как того требовала традиция немецких генералов. Фромм согласился. Бек медленно поднес пистолет к виску, произвел выстрел, но не убил себя и был еще жив. Спустя несколько минут его прикончили выстрелом милосердия, пустив пулю в голову. Незадолго до полуночи, под усиленной охраной вооруженных солдат из занявшего здание комендантского батальона, приговоренные к смерти спустились по лестнице, которая вела во внутренний дворик Бендлерблока. При свете разрывавших ночную тьму прожекторов пятерых мужчин подтолкнули к куче песка. Их уже ждала специальная расстрельная команда. Десять унтер‑офицеров в касках лихорадочно вскинули оружие. Лейтенант Вернер Шади отрывисто отдавал команды в этом мрачном, огражденном с четырех сторон бетонными стенами дворе. Приговор был зачитан немедленно. Первым должен был пасть Штауффенберг. Но тут Хефнер бросился вперед, чтобы прикрыть его своим телом. И упал, изрешеченный пулями. Перед тем как настала его очередь, Клаус крикнул: «Да здравствует священная Германия!»[106] Берлинскую ночь разорвала вторая команда «Фойер!» («Пли!»). Жизнь полковника Штауффенберга оборвалась. Следом за ним в могилу пали Ольбрихт и Мерц. Раздались контрольные выстрелы. Каждому пустили пулю в затылок. Прожекторы потухли. Тела отвезли и зарыли на кладбище Святого Матиаса Шенебергского[107].

В тот же час Фромм отправил телеграмму в «Волчье логово» и во все военные округа: «Попытка путча захлебнулась в крови». А радио рейха передало обращение фюрера к своему народу: «Небольшая клика преступных и ограниченных офицеров, не имеющих ничего общего с немецким народом, попытались поднять на меня руку. Но провидение в очередной раз спасло меня. В этом я вижу еще один знак одобрения той миссии, которую я перед собой поставил: спасти Германию […]. Эта кучка узурпаторов очень малочисленна. Она не имеет ничего общего с вермахтом и уж тем более с немецкой армией. Это – всего лишь небольшая клика преступных элементов, которые вскоре будут беспощадно уничтожены […].

Мы в очередной раз сведем с ними счеты, как только мы, национал‑социалисты, умеем это делать».

И тогда настало время мучеников, первым из которых стал Штауффенберг. Кроме Гизевиуса, большинству заговорщиков суждено было погибнуть. Самые удачливые из них покончили жизнь самоубийством: Тресков инсценировал нападение партизан, Эрцен заперся в кабинете и взорвал себя гранатой. Других ждал арест, унизительный судебный процесс и постыдная смерть. Гитлер с маниакальным вниманием следил за процессом над заговорщиками. Он не допустил, чтобы их судил Военный трибунал. Он пожелал, чтобы их к смерти приговорил Народный суд, рассматривавший случаи государственной измены. Прежде этого военных выгоняли из вермахта решением суда офицерской чести. Председательствовавший на нем генерал‑фельдмаршал фон Рунштедт навеки замарал честь своих погон, допустив разжалование всех представших перед этим судом офицеров, желая услужить режиму на основании только представленных полицией документов.

После этого заговорщики могли предстать перед Народным судом, где заправлял кровожадный Фрайслер, которого сам Гитлер плотоядно называл «наш Вышинский»[108]. Он только и умел, что требовать казни. Адвокаты выступали как обвинители. Чаще всего подозреваемым запрещалось говорить. Палачам нравилось выставлять их в таком смешном виде: без поясов и подтяжек, в ниспадавших иногда до лодыжек брюках. 8 августа к смерти был приговорен Бертольд, 30 августа Хофакер болтался в петле. Повозки с приговоренными к смерти сменяли друг друга, казни были похожими. Все погибли подвешенными за ребра на крюках мясника в тюрьме Плётцензее. С особым удовольствием Гитлер следил за условиями проведения казней. Он хотел, чтобы «предатели» чувствовали, как они умирают. Он требовал от палачей использовать струны от пианино, чтобы смерть не была мгновенной, чтобы агония длилась подольше. Часто по вечерам в последние месяцы существования нацистской Германии в горящем Берлине он приказывал показать ему фильм с очередной казнью. Именно так погибли около 200 человек, прямо или косвенно связанных с заговором. Не говоря уже о тысячах арестов. Конечно, были схвачены руководители, Герделер, Хассель, Вицлебен, офицеры, сообщники, но также и случайные люди, чьи фамилии на их беду были упомянуты в арестованных гестапо списках, особенно если они звучали аристократично. Что же касается тех, кто проявил лояльность режиму в одиннадцать часов, то и они поплатились своими головами. Фромм, Клюге и Вагнер, все они также сложили головы. Месть нацистов не ограничилась лишь участниками заговора. Их семьи также были без суда брошены в концентрационные лагеря во имя принципа семейной ответственности[109]. В своей зажигательной речи Гиммлер объяснил это так: «Мы собираемся ввести абсолютную солидарную ответственность всего рода […]. Это понятие мы унаследовали от наших древнейших традиций […]. Достаточно перечесть германские саги. Когда какая‑то семья совершала преступление […], все несли за это ответственность. Когда какая‑то семья была осуждена и поставлена вне закона, говорили, что этот человек предатель, в его жилах течет кровь предателя, надо его уничтожить […]. Семья графа Штауффенберга будет уничтожена до последнего колена». Поэтому Нина была брошена в Бухенвальд и разлучена с детьми, оставшимися под охраной СС[110]. Лишь чудом им удалось уцелеть[111]. Александр, которого не привлекали в заговор из‑за его неосторожности, дорого заплатил за то, что носил фамилию Штауффенберг. Его посадили в Штутхоф, а затем в Бухенвальд. Его жена Мелитта из‑за этого погибла. Пытаясь прилететь на свидание с ним на своем маленьком самолете «Физелер Торх», она была сбита в апреле 1945 года американским истребителем. Имущество заговорщиков было конфисковано, а затем некоторые из них вторично потеряли его, поскольку оно после разгрома гитлеровцев было захвачено коммунистами из Восточной Германии. Рейх не ограничился только местью живым, он мстил и мертвым. Когда стало известно о причастности к заговору Трескова, его тело выкопали в присутствии всей семьи, включая восьмилетних детей, сожгли и развеяли пепел по ветру.

Умерев первым, Штауффенберг распахнул врата ада. Последние месяцы существования национал‑социализма были самыми тяжелыми, самыми кровавыми. Но он также возродил честь оружия. «Сколько же новых жертв, – написал Эрнст Юнгер в своем парижском "Дневнике" 22 июля 1944 года. – И именно среди этих небольших кружков последних рыцарей, свободных умов, всех тех, кто думал и чувствовал выше мрачных страстей. Однако эти жертвы не напрасны, ибо они раскрывают внутреннее пространство и не дают нации всей целиком, одной массой, погрязнуть в ужасных глубинах судьбы».

 

 

Эпилог

 

С человеческой точки зрения поступок Штауффенберга 20 июля кажется ужасным провалом. Фюрер остался жив, государственный переворот сорвался, заговор был раскрыт, прошли сотни казней, тысячи арестов, старая Германия была обезглавлена. Но разве один Клаус должен нести ответственность за это фиаско? Следует ли осуждать за это и его товарищей по борьбе? Можно ли говорить, как это делают много светлых умов, что, «по сути, операции недоставало эффективности, не говоря уже о том, что офицеры, которые ею руководили, в большинстве своем являлись интеллектуалами‑штабистами, а не настоящими воинами, как, например, Ремер[112]»?

Конечно же нет. Провал заговора имел не единственную причину. В основном исход его зависел от мелких деталей, трагических случайностей. Вначале был непредвиденный приезд Муссолини, сдвинувший на полчаса вперед совещание в Ставке. Не будь этого сдвига, Штауффенбергу, естественно, хватило бы времени на то, чтобы запустить обе бомбы. Мощность взрывной волны была бы тогда убийственной. И жизнь фюрера оборвалась бы в развалинах «Волчьего логова». То же самое могло бы случиться, если бы совещание проходило в обычном бункере, а не в деревянном бараке, который был выбран местом проведения совещания в тот день. Тогда хватило бы и одной бомбы. Коробка из железобетона стала бы могилой «самого величайшего военного гения всех времен». И дальнейшее развитие событий радикально изменилось бы. Решающей стала также слабость некоторых людей. Если бы Ольбрихт начал операцию «Валькирия» раньше, если бы Клюге, как он обещал это Роммелю, решился бы перейти Рубикон, все могло бы получиться. Клауса не в чем винить. Он допустил единственную ошибку, непростительную для штабного офицера, в обязанности которого входило предусмотреть все варианты действий: он не предусмотрел того, что Гитлер уцелеет. Если бы не это, возможно, достаточно было бы предпринять некоторые решительные действия, чтобы повлиять на развитие событий: взорвать центры связи вместо того, чтобы просто захватить их, расстрелять нескольких непокорных офицеров, организовать отряды из верных офицеров для своевременного захвата ключевых объектов. Надо было предусмотреть возможную неудачу покушения, подготовить запасы оружия и взрывчатки, не рядить переворот в одежды законности, а сделать его свершившимся фактом, насильственным и в некоторой мере революционным. Именно тут был предел мышления Штауффенберга. До начала действий, ограниченный логикой бюрократии и законности, он не был способен предположить немыслимое. После начала действий он подал типичный пример немецкого стратегического мышления. Оно было великолепным при планировании и выполнении, когда все шло в соответствии с намеченными планами, но посредственным, когда надо было приспосабливаться к неожиданным поворотам событий. Именно это можно поставить ему в упрек. Все остальное стало игрой случая, фатальности, дьявольской песчинкой, попавшей в хорошо смазанную машину. Орудие судьбы, жертва судьбы, он в любом случае был единственным, кто довел до самого конца принятое им решение.

Остается один вопрос. Имел ли государственный переворот вообще смысл 20 июля 1944 года? Много говорилось, особенно в семидесятых годах, что в лучшем случае это был чисто символический поступок людей, желавших успокоить свою совесть, а в худшем – отчаянной попыткой реакционных элементов, желавших восстановления авторитарного государства ради сохранения привилегий своей касты. Это обвинение к Клаусу совсем не относится. Пусть он в молодости смирился с тем, с чем мириться было нельзя, но не только военные поражения сделали его непримиримым врагом Гитлера. Зверства на востоке, геноцид, разрушение правового государства, слепота высшего командования, посылавшего свою молодежь на бойню, очень скоро повлияли на его дальнейшее поведение. Еще до битвы у Эль‑Алемейна, до Сталинграда, до того, как англо‑американские бомбардировщики стали покрывать ковром бомб его родную землю, он уже был ярым противником национал‑социализма. Его планы не были напрасными. Начиная с 1942 года он настаивал на том, чтобы новая Германия не была простой реставрацией старой. Вместе с заговорщиками из «Крейзау» он выступал за союз с трудящимися массами, с социалистами, с профсоюзами. Юлиус Лебер стал одним из его самых близких друзей. Сведение заговора к коалиции одной касты было бы самой большой ошибкой. Конечно, без этого дело не обошлось. При прочтении списка казненных в тюрьме Плетцензее складывается впечатление, что читаешь список аристократии: Клейст, Мольтке, Шверин, Хассель, Юкскюль, Хесслин, Хофакер, Фалькенайн, Вицлебен, Хаммерштейн‑Экворд… Это «класс, распрощавшийся с этим миром». Но там же, вместе с ними, были такие люди, как Лебер, Лейшнер, Бонхеффер, Герштенмайер, то есть те, в чьих жилах не было ни капли голубой крови, но с которыми Штауффенберг так увлеченно сотрудничал. Его смерть принадлежала как первым, так и вторым.

Помимо проектов на длительную перспективу, государственный переворот мог бы принести и немедленную пользу. Последние месяцы войны были особенно кровопролитными. С июля 1944‑го по май 1945 года десятки городов были стерты с лица земли, погибли почти 5 миллионов немцев[113], как на фронтах, так и в тылу, полтора миллиона евреев были уничтожены. Если бы в июле 1944 года война была остановлена, если бы Западный фронт был открыт, скольких жертв удалось бы избежать!

Именно неудача заговора придала Штауффенбергу его символичное величие. Раз уж Клаус со своими друзьями не смогли положить конец кровопролитию, люди решили увидеть в их борьбе стремление громким поступком смыть позор с Германии, навеки себя запятнавшей, не заботясь при этом о возможном результате своего поступка. Это – заблуждение.

Штауффенберг был мечтателем. Он в каждом деле стремился к успеху. Операция провалилась. Но самопожертвование осталось навечно.

То же самое говорил и Хеннинг фон Тресков накануне 20 июля в откровенной беседе с Фабианом фон Шлабрендорфом: «Если когда‑то Господь обещал Аврааму пощадить Содом, если обнаружит в нем десять праведников, надеюсь, что благодаря нам Господь не станет уничтожать Германию. Никто из нас не станет жалеть о своей гибели. Мы сами надели на себя тунику Нессуса». Штауффенберг был из числа этих праведников. Возможно, его смерть стала платой за то, чтобы потом послевоенная Германия, Федеративная Республика Германия, стала той свободной, процветающей и демократической страной, которая сейчас входит в состав свободной Европы.

 

Приложение

 

 

 

Благодарности

 

Одни книги пишутся по увлеченности, другие после долгих поисков. Эта книга стала результатом одной встречи. В 1996 году, когда я приехал на выходные в Германию, профессор Финк фон Финкенштейн из Университета Дюссельдорфа открыл мне архивные материалы заговора 20 июля, в котором участвовала и его семья. И мне сразу же подумалось, что необходимо подробнее ознакомить с этим заговором французских читателей. В основу этого проекта легли его воспоминания и его одобрение. И за это ему моя горячая благодарность.

Эта книга не увидела бы свет без свидетельств некоторых членов семей, которые были вовлечены в заговор. Не имея возможности назвать всех их, я хочу выразить благодарность детям, племянникам и внучатым племянникам Клауса фон Штауффенберга. Они с готовностью рассказали мне о нем и передали некоторые неопубликованные документы. То же самое относится и к семьям Хасселя, Хефтена, Трескова и Хофакера.

Мне хотелось бы также упомянуть Филиппа фон Безелагера, единственного участника заговора, кто дожил до 2008 года и в лагере молодых инвалидов Мальтийского ордена в 1995 году рассказал мне о своем поразительном рейде по территории Польши, для того чтобы прийти на помощь Штауффенбергу.

Мне также оказали неоценимую помощь документы Берлинского Фонда немецкого Сопротивления, расположенного сегодня в Бендлерблоке, в том самом месте, где Штауффенберг организовал свой заговор. Фонд с готовностью оказывал мне помощь и предоставлял документы, которые я хотел посмотреть.

Написание книги отнимает много времени в ущерб другим занятиям. Поэтому я благодарю моих самых близких сотрудников Брюно Фей, Бенуа Грюо и Александра дэ Куртий за то, что они поддерживали меня своей дружбой. Не могу также забыть о Дус Газемажур, Армель Фей, Амели дю Мениль и Анн‑Кристин Роме, которые терпеливо выносили мои отлучки, связанные с историческими поисками.

Наконец, я испытываю особенные чувства к моему издателю Ксавье де Бартилла, чьи драгоценные и мудрые советы оказали мне огромную помощь в написании этого труда. Благодарю также Энтони Роули, который с поразительной простотой проводил анализ и разъяснял мне самые запутанные исторические вопросы. Наконец, моя благодарность касается всей увлеченной и вдохновенной команды издательства «Перрен», и особенно Мари‑Лор Дефретен, Селин Делотр и Маргерит де Маркильяк.

 

Выборочная библиография

 

 

Неизданные источники

 

Архивы семьи Штауффенберг

Фонды «Мемориала немецкого Сопротивления»

«Постоянная выставка движения Сопротивления национал‑социализму»

 

Библиография на немецком языке

 

Бракельман Гюнтер. Хельмут Джеймс фон Мольтке. 2007

Вальтерскирхен Урсула фон. Голубая кровь Австрии. 2000

Винклер Август.. Долгая дорога в ночи. 2000

Герсдорф, Рудольф‑Кристоф фон. Солдат в подполье. 1977

Гизевиус Ганс Бернд. Пока не настал печальный конец. 1954

Гофманн Петер. Клаус Шенк граф фон Штауффенберг. 1992

Кроков Кристиан фон. Вопрос чести. 2002

Лиль Рудольф. 20 июля, портреты заговорщиков. 1994

Малиновски Штефан. От короля к фюреру: немецкая аристократия и национал‑социализм. 2004

Моммсен Ганс. Немецкое сопротивление Гитлеру. 1996

Райх Инесс. Карл Фридрих Герделер. 1997

Ридель Манфред. «Тайная Германия»: Штефан Георге и братья Штауффенберг. 2006

Ротфельс Ганс. Немецкое сопротивление Гитлеру, один урок. 1958

Фест Иоахим. Рейх: долгий путь к 20 июля. 1994

Шейриг Бодо. Хеннинг фон Тресков. 2004

Шлабрендорф Фабиан фон. Офицеры против Гитлера. 1946

Шрам Вальтер фон. Мятеж генералов, 20 июля в Париже, репортаж. 1996

Юбершер Герд. Штауффенберг: 20 июля. 2004

 

Библиография на французском языке

 

Альмейда Фабрис д'. «Светская жизнь при нацизме», 2006

Безансон Ален. Несчастье века. 1998

Безелагер Филипп фон. Мы хотели убить Гитлера. 2008

Блед Жан‑Поль. Бисмарк. 2005;

История Пруссии. 2007

Вайзенборн Гюнтер. Германия, которая была против Гитлера. 2000

Гюйо Аделин, Рестеллини Патрик. Нацистское искусство. 1987

Денхоф Марион фон. Произносить эти имена запрещено. 1994

Дрейфюс Франсуа Жорж. Современная Германия. 1991; Третий рейх. 1992

Дюпё Луи. Консервативная революция в Германии времен Веймарской республики. 1992; История культуры Германии. 1989

Кагенек Август фон. Лейтенант танковых войск. 1994;

Экзамен совести. 1996;

Война на Восточном фронте. 1998;

Эрбо, пилот истребительной авиации. 1999;

От Железного креста до виселицы. 2004

Канторович Эрнст. Фридрих II. 1987

Кнект Терри. Монсеньор фон Гален. 2007

Коэн Барбара. Немецкое сопротивление Гитлеру. 2003

Крамарц Иоахим. Жизнь и смерть офицера: Штауффенберг. 1996

Лонгерих Петер. Мы об этом не знали. Немцы и «окончательное решение», 2008

Мёллер Хорст. Веймарская республика. 2005

Нольте Эрнст. Между двумя фронтами. 2008

Нольте Эрнст, Фюре Франсуа. Фашизм и коммунизм. 1998

Ришардо Филипп. Гитлер, его генералы и его армии. 2008

Саломон Эрнст фон. «Проклятые». 1931; Вопросник. 1953

Снейдер Марсель. Потерянная тень Германии. 1999

Фест Иоахим. Гитлер. 1973

Хассель Фей фон. Мрачные дни. 1999

Хассель Ульрих фон. Дневник заговорщика 1938–1944 гг. 1996

Шолль Ганс и Софи. Письма и дневники. 2008

Штейнер Марлис. Гитлер. 1991

Юнгер Эрнст. Мир. 1992; Военные дневники. 2008

 

[1] Кроме одной биографии, опубликованной в 1966 году (Иоахим Крамарц «Жизнь и смерть офицера. Штауффенберг»).

 

[2] Вермахт, германскую армию, наследницу рейхсвера времен Веймарской республики и императорской армии, следует отличать от СС, состоявшей в большинстве своем из нацистов‑фанатиков. Долгое время было принято противопоставлять вермахт, который якобы действовал по правилам войны, и войска СС с их вспомогательными формированиями, на которые списывались все преступления. Якобы вермахт, возглавлявшийся офицерами, пропитанными аристократической и христианской культурой, не был замешан в кровавых ужасах режима. Хотя эта версия и не совсем ошибочна, реальность более серьезна. Вермахт тоже повинен в ряде преступлений фашизма. С некоторых пор немецкая историография и общественное мнение стали относиться к этому намного критичнее. Однако было установлено, что в 1944 году в Париже, имея во главе таких людей, как генерал фон Штюльпнагель, подполковник фон Линштов, Эрнст Юнгер или Цезарь фон Хофакер, войска придерживались антинацистских взглядов, выражали явный консерватизм и были полны желания любой ценой заключить мир с Западом до наступления полной катастрофы и вторжения в страну советских войск. См.: Август фон Кагенек «Испытание совестью», 1996, «Преступления вермахта», 2004 (указатель и каталог).

 

[3]  «Зихерхейстдинст»: служба безопасности рейха, политическая полиция СС.

 

[4] Рейхсфюрер СС, руководитель СС всего рейха.

 

[5] Гитлер родился в австрийском городке Браунау, что неподалеку от города Линц. Немецкое гражданство он принял много позже.

 

[6] Управляющий дворцом в средневековой Германии.

 

[7] Не надо путать его с Вильгельмом II, королем Прусским и германским императором, который правил в те же года.

 

[8] Будучи основным элементом германской культуры, хаймат отличался от понятия фатерланд. Первый означает малую родину, деревню, регион, который близок человеку, а второе понятие означает родину в традиционном смысле слова.

 

[9] Начало известной баллады Гете «Король Ольхи»:

 

«– Кто этот всадник, что из дома прочь

Несется через лес в столь поздний час,

Под ветра вой, когда закат погас?

– Отец свое дитя увозит в ночь.»

 

 

[10] Закрытые короны характерны для домов суверенных правителей, а вот другие короны являются открытыми: корона барона, корона графа.

 

[11] Очень незначительные, было сброшено наугад всего несколько бомб.

 

[12] Вероятно, автор ошибается: решение о покушении на германского посла было принято ЦК партии эсеров, и Мирбах пал от рук эсеров, работавших в ЧК. – Прим. пер.

 

[13] См. «Часослов».

 

[14] См. «Мальтийские тетради».

 

[15] Настоящее имя: Иоганн Пауль Фридрих Рихтер. – Прим. пер.

 

[16] Это было не движение, а разнородный набор мыслителей, придерживавшихся взглядов ярого национализма, глубокого исторического пессимизма, желания порвать как с экономическим либерализмом, так и с социализмом, прославлявших культ власти и военных ценностей. Основными лидерами там были Эрнст Юнгер, Освальд Шпенглер и Артур Меллер Ван ден Брук.

 

[17] Данное понятие «народности» трудно перевести. Оно использовалось националистами для прославления всего немецкого, соответствовавшего народному разуму, и противопоставлялось всему «ненемецкому», иностранному. Оно связано с понятием единства нации, возведенного в высшую степень.

 

[18]  Манфред Ридель. «Неизвестная Германия: Штефан Георге и братья Штауффенберг», 2006.

 

[19] Образ этот подробно описан в «Местах памяти» Симона Нора.

 

[20] Следует отметить, что, несмотря на подстрекательные высказывания, Коммерель не попался в нацистскую западню. Начиная с 1933 года он стоял в стороне от всего того, что могло говорить в пользу идеалов национал‑социализма.

 

[21] Данный текст тем более интересен, что после того, как он был одним из самых близких учеников Георге, Канторович отошел от него из‑за антисемитизма, который начал процветать в окружении поэта и который прославляли такие люди, как, например, Коммерель.

 

[22] Ясно, что речь идет о кружке Штефана Георге, куда входил и сам Канторович.

 

[23] Хайнрих фон Клейст и Генриетта заключили пакт о самоубийстве. Письма, которыми они обменялись незадолго до смерти, являются классическим примером немецкой гиперболической влюбленности. Они представляли собой бесконечную молитву из слов любви.

 

[24] Благодаря плану Доуса, принятому в 1923 году под эгидой США, предусматривавшему отсрочки по выплате репараций, были открыты двери Германии для притока американских капиталов, столь необходимых для полностью обескровленной экономики страны.

 

[25] В рамках договора Локарно, заключенного в 1925 году, по которому рейх отказывался от территориальных претензий на западе, но мог прибегнуть к силе для восстановления своих границ на востоке. Договор подписали Германия, Бельгия, Франция, Великобритания и Италия. Появившийся на свет при помощи акушерских щипцов в руках министра иностранных дел Штреземана, он открыл перед Германией двери Лиги Наций (1926 год) и сделал возможным подписание в 1928 году пакта Бриана – Келлога, «осуждавшего войну» как средство разрешения конфликтов.

 

[26] Сержант.

 

[27] За весь 1929 год рейхсвер вручил всего двадцать одну такую саблю.

 

[28] Ничто не доказывает того, что Клаус был гомосексуалистом. Это всего лишь предположения, основанные на том, что некоторые члены кружка Штефана Георге были признанными гомосексуалистами, в частности Франц Мехнерт.

 

[29] В 1930 году с согласия союзных держав, полученного в 1932 году в ходе конференции в Лозанне.

 

[30] Место рождения Адольфа Гитлера.

 

[31] После выборов 1931 года парламент был трижды распущен Гинденбургом по причине отсутствия в нем устойчивого большинства. Перевыборы имели место в июле и ноябре 1932 года. В 1932 году прошли также президентские выборы. Таким образом, это был исключительный год для оценки перемен в общественном мнении. Последние выборы в Веймарской республике состоялись 5 марта 1933 года, а с 30 января Гитлер был уже канцлером. И тогда, в союзе с ННПГ, нацисты получили большинство мест.

 

[32] Фельдмаршала Гинденбурга.

 

[33] Пруссия, являвшаяся федеральной землей Веймарской республики, в 1932 году стала напрямую управляться рейхом в лице комиссара по делам Пруссии по причине бушевавших в ней волнений и успеха, одержанного там левыми силами. Это уже было явным нарушением Конституции. Это событие было названо «прусским переворотом». Именно по причине размеров и количества населения этой земли, являвшейся доброй половиной Германии, и было так важно это назначение Геринга.

 

[34] Этот конкордат был объектом многочисленных исследований. Он ни в коем случае не означал согласия церкви с нацизмом, а выражал стремление юридически защитить то, что было еще в<