Наши танки в атаке. Трофеи. Мы освобождаем сёла. Снова оборона. Полк Трофимова в окружении. Мы удержали оборону.

Из просторной долины к нам на наблюдательный пункт доносится тяжкий рокот и скрежет металла. Свежий весенний воздух как будто усиливает все звуки: слышно, как лязгают гусеницы и дробным барабанным громом гремит земля. Танкисты Малышева ведут машины на повышенных скоростях. Окутанные синеватым дымом, танки стремительно несутся к позициям противника; за ними, поднявшись из окопов в рост, с криком "ура!" ускоренным шагом движется пехота... Крик перекатывается, то глохнет, то доносится снова непрерывным, протяжным "а-а-а", и в нём отчётливо различимы интонации ярости и гнева.

В эти минуты многие вопросы не давали мне покоя. Будут ли подавлены нашей артиллерией все огневые точки противника? Сможет ли пехота с танками сделать бросок в первую траншею и уничтожить там гитлеровцев, которые остались в живых, пока они ещё не опомнились от артиллерийских разрывов? Как наши сапёры справились с задачей, проделаны ли проходы в минных полях противника и не будут ли наши танки подрываться перед немецким переднем краем? Этот вопрос меня особенно волновал: Было исключительно важно, чтобы сапёры и танкисты точно договорились о местах проходов.

Пять наших могучих танков КВ, с посаженным на них десантом, сделав у дороги крутой разворот, ринулись на артиллерийские позиции противника, расположенные в районе Драгуновки. Завязался огневой бой... Десантники посыпались с танков, растянулись цепью, залегли...

Танки почти одновременно остановились. Грянули их пушки. И снова на предельной скорости мощные машины двинулись на огневые позиции врага.

Десантная рота неотрывно следовала за танками. Падали отдельные бойцы, падали, ползли, поднимались. Другие лежали неподвижно. Однако атака продолжалась, и вот командирский танк первым ворвался на позицию вражеской батареи.

 Со стороны гитлеровцев выстрелы слышались всё реже. Наконец они и совсем прекратились. Значит, подумал я, вражеская батарея подавлена. Теперь танки с десантом должны двинуться к северу, в тыл высоты.

Несколько позже Малышев рассказал подробности этой атаки. После нашей артиллерийской подготовки и бомбового удара у гитлеровцев на этом участке обороны всё же осталось четыре орудия. Пушки наших КВ, ведя огонь прямой наводкой, заставили батарею противника замолчать. Командир роты, ворвавшись на батарею, раздавил вражеские орудия гусеницами танка, а десантники уничтожили их расчёты.

Воспользовавшись этим успехом танкистов, командир стрелковой роты 42-го гвардейского стрелкового полка Болотов принял правильное решение и поднял свою роту в атаку на хутор Драгуновка в тот момент, когда фашисты начали откатываться. Ведя на бегу огонь из стрелкового оружия, рота ворвалась в хутор, уничтожила прислугу двух миномётов, одной пушки и до взвода пехоты врага.

Наступление дивизии развивалось строго по плану. Однако законы войны таковы, что успех не приходит без огорчений. Подчас какой-то малый недосмотр, неточная договорённость между взаимодействующими подразделениями приводит к ненужным потерям.

Когда наши сапёры проделали проходы в минном поле противника и обозначили их клочьями развёрнутой марли, для танкистов эти обозначения оказались недостаточно заметными. Наши малые танки не нашли проходов и двинулись прямо по минному полю. Восемь танков подорвались на минах и три из них сгорели. Всё же остальные машины пробились через минное поле и атаковали огневую точку противника.

В масштабах сражения, которое развёртывалось здесь, на подступах к Харькову, это был лишь малый эпизод, однако и его следовало запомнить и сделать выводы.

Немцы упорно сопротивлялись на всём протяжении фронта армии. Позже пленные фашистские офицеры говорили, что они и мысли не допускали, чтобы нам удалось прорвать их оборону. Огневые точки противника, подавленные нашей артиллерией, оживали и вели огонь по нашей наступающей пехоте.

Теперь наши офицеры и солдаты на фактах убеждались, что труд, затраченный нами ещё при подготовке наступательной операции, не был напрасным; именно потому, что наши пехотинцы умело взаимодействовали с танковыми экипажами и артиллерийскими расчётами, нам удавалось быстро продвигаться. Танки давили гусеницами пулемётные точки врага, а пехота, следуя за машинами вплотную, расстреливала отступающих фашистов.

РОвно через час после начала атаки полки майора Самчука и полковника Елина, действуя в первом эшелоне дивизии, сломили сопротивление немецкой обороны.

В штаб к Владимиру Борисову и ко мне на наблюдательный пункт стали поступать радостные вести. Командир 42-го гвардейского стрелкового полка полковник Елин доносил, что его гвардейцы захватили хутор Драгуновку и успешно продвигаются с танками вперёд, имея большие трофеи.

Врочем, с наблюдательного пункта мне была видна вся картина боя, и я уже знал, что Драгуновка нами взята.

Ещё Павел Иванович Елин сообщал, что командир 4-й стрелковой роты Иван Чекалдин совершил глубокий манёвр: он обошёл Драгуновку одним взводом и захватил склад боеприпасов. Два его взвода при поддержке пулемётчиков атаковали четырёхорудийную батарею противотанковых пушек, уничтожили 18 фашистов и таким образом открыли своим танкистам путь на Харьков.

 Несмотря на эти дерзкие действия Чекалдина, только два бойца его роты были легко ранены.

 Отлично действовали и гвардейцы 5-й роты старшего лейтенанта Павла Станислава: они уничтожили расчёты двух противотанковых пушек.

Голос Елина звенел от радостного возбуждения:

- Александр Ильич... Сейчас я имею десять совершенно исправных немецких противотанковых пушек и столько боеприпасов к ним, что на всю летнюю кампанию хватит!

Я поблагодарил гвардейцев за умелые боевые действия и приказал немедленно использовать против врага всё трофейное оружие - пушки, миномёты, пулемёты, винтовки.

 Сражение разгоралось. Всё заволок плотный и едкий дым. В этом всклокоченном синем дыму то и дело вздымались вихри снарядных разрывов. Неумолчно трещали пулемёты. Наши танкисты и пехотинцы уверенно двигались вперёд.

Около часа дня майор Самчук сообщил, что гвардейцы его полка полностью очистили от фашистов населённый пункт Купьеваху.

Я тут же приказал ему ввести в бой второй эшелон полка и наступать вместе с танкистами в направлении Перемоги.

Не скрою, впервые за долгие одиннадцать месяцев войны так полно и глубоко испытывал я острую, волнующую радость. Вглядываясь в лица своих ближайших помощников, видел, что и они захвачены общим радостным порывом.

В нетерпении сжимая кулаки, комиссар Зубков чуть слышно шептал:

- Вперёд... Только вперёд и как можно быстрее!..

Он обратился ко мне:

- Разрешите, товарищ полковник, отправиться в один из полков и оказать командиру помощь, чтобы быть готовым к отражению контратак противника... Всё может случиться: увлекутся ребята атакой, забудут о втором эшелоне, отстанет артиллерия, и это может повредить отличному началу боя.

- Что ж, Сергей Николаевич, вы правы. Нужно направить политработников в полки, чтобы они своим присутствием напоминали о постоянной бдительности гвардейцев. Дела развёртываются неплохо... Идите в полк.

Я позвонил Борисову и приказал готовить к вводу в бой полк Филиппа Алексеевича Трофимова.

Теперь перед нами была единственная задача: идти вперёд, не давать врагу опомниться, бить его непрерывно. Быстро наращивая силы из глубины боевого порядка дивизии, мы могли стремительно развивать успех полков первого эшелона и решительно двигаться на Харьков.

Немцы пытались контратаковать. Поддержанный танками, их батальон 515-го пехотного полка двинулся в психическую атаку. Наши воины успели отрыть глубокие щели, пропустили танки врага и отсекли от них пехоту. Этот батальон был почти полностью уничтожен. Из 1-го батальона 164-го немецкого полка ушли только жалкие остатки. Большие потери понёс и 1-й батальон 211-го немецкого полка.

К вечеру дивизия успешно выполнила поставленную перед нею задачу. Наши потери были невелики: 90 человек убитых и раненых. Большинство танков, подбитых противником в этом бою, были быстро отремонтированы и через день-два вступили в строй. На этом участке фронта гитлеровцы были разгромлены. Мы взяли в плен более 80 солдат и офицеров врага, захватили 43 орудия, 15 миномётов, 8 ручных пулемётов, 7 раций, 3 больших склада с боеприпасами, 2 склада с вещевым имуществом, 40 лошадей и другое.

В этот день были освобождены населённые пункты Купьеваха, Драгуновка, Перемога, Гордиенко и захвачено много важных в тактическом отношении высот.

День догорел, и тёплый синий вечер спустился на изрытую снарядами землю. Мы шли с комиссаром по притихшему полю боя, обходя глубокие воронки и ещё не убранные трупы. Где-то близко послышался говор и смех. За кузовом разбитой немецкой рации разговаривали солдаты:

- Так как же вышло, спрашивал простуженный голос, - как получилось, что немцы схватили его и не убили?

Другой басовитый голос ответил невозмутимо:

- Э. братец, на войне всякое бывает...

- Ну, молодчина Шевцов! - подхватил третий собеседник. - Я, знаешь, и не подумал бы, что он так ловок...

Мы подошли к солдатам, они поспешно вскочили с каких-то ящиков, по-видимому, недавно принадлежащих хозяйству рации.

Поздоровались, и комиссар спросил:

- Чем же так отличился Шевцов и кто он?..

Худенький быстроглазый солдат, с лицом пятнистосерым от пыли, бойко ответил:

- Наш это шевцов, товарищ полковой комиссар, рядовой он 42-го гвардейского стрелкового полка... Зовут Алексеем Титычем.

- Ну, и что же он совершил?

- Ловко от фрицев вывернулся! Паренёк он не то чтобы сильный, даже можно сказать нежный на вид, а сумел постоять за себя и оборониться. Два фашиста подкрались к нему и хотели взять живым. Вывернулся он и прикладом обоим черепа проломил... Тут разрывом снаряда руку нашему Шевцову оторвало. Отстегнул он ремень, накрепко повыше кисти обрубок этот затянул и сам к санитарам добрался. Встретил я его, хотел поддержать: вижу, полосу крови за собой оставляет... Нет, говорит, возвращайся, ты нужен в бою. Ну, я, конечно, послушался.

(Комиссар записал фамилию гвардейца Шевцова. Позже он навестил его в медсанбате и с удовольствием рассказал мне о необычной стойкости духа простого сельского паренька).

Солдаты выглядели бодро, даже весело. Я спросил:

- А денёк, товарищи, был жаркий... Утомились?

- Конечно, товарищ полковник, - ответил старший из них, - труд был велик! Однако лучше уж десять раз утомиться, да наступать, чем каждый день с родными сёлами прощаться.

Какие-то секунды он колебался, потом спросил решительно:

- Товарищ полковник... Наши ребята говорят, что с высоты 212,3, за которую мы завтра будем драться, Харьков видать... Это правда?

- Да, теперь мы очень близко от Харькова.

- Ух, и не терпится же, товарищ полковник! Там, говорят, есть дом - всем домам дом: Госпромом называется. И жалко, ежели не поспеем, ежели гады успеют его подорвать.

Единая мысль безраздельно владела бойцами дивизии: скорее дойти до Харькова, сломить отчаянное сопротивление врага, железной метлой вымести фашистскую нечисть из славного рабочего города.

Зная, что с утра 13 мая мы возобновим наступление на Харьков, я приказал ночью организовать разведку. Судя по данным, полученным от пленных, гитлеровцы расценивали наше наступление как оперецию, предпринятую только с целью улучшения оборонительных позиций. По крайней мере, немецкое командование не сочло нужным подбросить подкрепления тем войскам, которые противостояли нам в районах населённых пунктов красный и Рязановка.

Утром, после огневого артиллерийского налёта, части дивизии перешли в наступление 34-й гвардейский полк атаковал посёлок Красный и после трудного боя захватил у гитлеровцев 11 исправных орудий. Следуя вместе с танками, наши пехотинцы ворвались в населённый пункт Петровское и очистили его от врага.

- Дело идёт, Александр Ильич! - кричал по телефону Борисов. - Орлы нашего 42-го полка уже влетели в село Рязановку и выколачивают из фрицев пыль.

События развивались стремительно. Право, я не ожидал, что дивизия выполнит поставленную ей задачу уже к 12 часам дня! Я связался с командующим 28-й армией Рябышевым и доложил, что мы вышли на заданный рубеж, захватив у противника 38 орудий разных калибров, 4 склада с боеприпасами, два склада с вещевым имуществом, несколько тысяч снарядов и много патронов. Кроме 74 немецких солдат и офицеров, в плен к нам попали и холуи гитлеровцев - полицаи.

- Хорошо, Родимцев, - сказал Рябышев. - Ваша дивизия действовала отлично и раньше других выполнила задачу. А теперь вам нужно временно закрепиться на достигнутом рубеже.

Я несколько опешил:

- Опять закрепляться? Но ведь дорога на Харьков открыта!

- Понимаю, Родимцев, - помолчав, сказал командующий. - Мне тоже не терпится. Но обстановка складывается так, что приходится закрепляться. За два дня боёв вы продвинулись на 30 километров вперёд. Хорошо... А теперь следует осмотреться, подтянуть резервы, разобраться в обстановке. В общем, крепись, казак!..

- Вернее - закрепляйся, казак?..

Рябышев засмеялся:

- Закрепляйся и крепись!

Вспомнилось недавнее совещание в Купянске. Как уверены были мы в скором освобождении Харькова. А теперь, когда появилась возможность войти в город, бить гитлеровцев, пока они охвачены паникой, как говорится, в хвост и в гриву, нам приказывают временно закрепиться на достигнутом рубеже!

В эти минуты из вражеского тыла возвратилась наша конная разведка. Разгорячённый и взволнованный, в помещение штаба вбежал командир кавэскадрона Алексей Лукашов:

- Разрешите, товарищ, полковник...

- Жду вас с нетерпением. Докладывайте.

Глаза его блестели, руки нервно подёргивались:

- Мы побывали за фронтом, в населённых пунктах Черкасские Тишки, Циркуны, Большая Даниловка...

- Очень хорошо. Далеко забрались...

Он жадно вдохнул воздух, почти закричал:

- Товарищ полковник... Мы побывали в Харькове!.. Да, на его окраине!

Я внимательно взглянул на Лукашова: нет, не шутит.

- Так что же, товарищ полковник, чего вы медлите?! Кроме полицаев, наспех поставленных немцами на дорогах, в этих сёлах противника нет! А полицаи, как только завидели нас, кто куда во все лопатки... Нужно идти в Харьков немедля. Город фактически наш!..

- Спасибо, Лукашов. Вы беседовали с харьковчанами?

- Да, товарищ полковник...

Я подробно распросил Лукашова оего рейде и предложил ему и его конникам отдохнуть. Он посмотрел на меня изумлённо:

То есть? Почему... отдохнуть?

- Потому, что вы устали с дороги.

Он вытянулся, козырнул, злой и разочарованный, и, громко стуча каблуками, вышел из домика.

Как хорошо я понимал его! Но что ещё я мог ему сказать? Я снова позвонил Рябышеву. Он выслушал меня, поблагодарил.

- Распоряжение остаётся в силе. Закрепляйтесь.

Через три часа я узнал, что наш сосед слева - 226-я стрелковая дивизия, которой командовал генерал Горбатов, отбила первые танковые контратаки противника... Сначала гитлеровцы бросили с юга на одну из высот, обороняемых дивизией Горбатова, 8 танков в сопровождении пехоты... Едва эта атака захлебнулась, как немцы двинули с запада 20 танков... Встреченные огнём противотанковых орудий и ружей, они потеряли здесь 15 машин... Захваченные в плен гитлеровцы показали, что на нашем участке фронта противник развернул свои 3-ю и 23-ю танковые дивизии.

"Нет, горячиться не следует, - подумал я. - Вырываться вперёд без оглядки - дело иногда простое, но зачастую непоправимое".

Мы приступили к закреплению занятых позиций.

 

С большим разочарованием, с горечью гвардейцы узнали о переходе к обороне. Снова окопы, бомбёжки, огневые налёты вражеской артиллерии, бои за каждую малую высоту. То ли дело прорваться на оперативный простор, преследовать противника, навязывать ему бои и, главное, сознавать, что каждый твой шаг вперёд возвращает родине исконные земли её, сёла, города!

Ещё бы не понимать мне солдата, если такие думы тревожили и мою душу. Но командование фронтом знало побольше нас. Значит, были причины задержаться на только что отвоёванных рубежах. Очевидно немцы подбросили свежие силы, и нам предстояло эти силы перемолоть. Так или иначе: приказ есть приказ и дело дивизии выполнять поставленную ей задачу.

С утра 14 мая количество вражеских самолётов над нашими боевыми порядками значительно возросло. Под ударами авиации и танков противника наша соседка, 226-я стрелковая дивизия, после упорных боёв оставила населённый пункт Непокрытая. До нас доносился гул бомбёжки. Но вот бомбардировщики врага повисли и над нами. Я услышал пронзительный, нарастающий свист. Бомба зарывается в землю неподалёку от наблюдательного пункта, но не взрывается. Почему?

Случайность это или, быть может, где-то на западе, в самой Германии, есть у нас безвестные друзья? Впрочем, возможно, это лишь дело случая. Бомбы ложатся несколько впереди наших окопов, застилая долину чёрной пеленой.

В наших боевых порядках ни малейшего признака паники. К этим "сеансам" мы давно привыкли. Ещё под Киевом, под Конотопом, на Сейме, в Тиме. Атаку вражеских танков гвардейцы отбили без особого труда.

Пока противник вгрызался в оборону наших соседей слева, 244-я стрелковая дивизия, соседка справа, даже перешла в наступление. Она выбила фашистов с трёх важных высот, и её разведка ворвалась в населённый пункт Русские Тишки.

При этом известии мне стало весело. Смеялись Зубков и Борисов.

- Представляю, - говорил комиссар, - как бесятся сейчас немецкие штабники! Будто в детской побасенке: нос вытащил - хвост застрял; хвост вытащил - нос застрял.

Мне нравились эти обстрелянные офицеры: война - войной, а шутка - шуткой. Однако немцы что-то задумаливсерьёз. Снова они бомбят наши 34-й и 42-й полки. По-видимому, гитлеровцам жаль своих складов, которые недавно оставили нам, самолёты стараются разбомбить эти склады.

Я вижу, как из-за высотки выкатываются танки противника. Насчитываю 20 танков. Развернувшись в неглубокой лощине, они движутся от Новоалександровки на Петровское. За танками, почти вплотную, следует вражеская пехота. Издали зелёные фигурки кажутся всполошенно-суетливыми. Наши снаряды рвутся меж танками, и вот две машины застывают на месте.

Но и гвардейцам 34-го полка, где командиром Трофимов, нелегко. Пять вражеских танков одновременно выкатываются на батарею 45-миллиметровых орудий. Падают, сражённые пулемётными очередями, наши артиллеристы. Три пушки раздавлены. Их расчёты погибли. 1-й батальон 34-го полка медленно отходит на скаты Петровского.

Противник снова бросает в бой авиацию. Бомбы рвутся в полосе обороны 1-го батальона. Самолёты снижаются и ведут пушечный огонь. Ещё 12 немецких танков атакуют гвардейцев Трофимова. Но из урочища Комашного выкатываются наши КВ. Завязывается танковый бой: броня - против брони, мотор - против мотора... Я вижу: немцы пятятся. Танков у них больше, но наши машины неизмеримо мощнее. И эта яростная атака противника отбита.

По телефону мне сообщают, что дивизия получает усиление: дивизион противотанковых орудий и 22-й противотанковый батальон 38-й стрелковой дивизии.

Повторяю командирам полковзадачу на жестокую и крепкую оборону. С целью лучшего управления подразделениями приказываю все пункты управления придвинуть ближе к войскам. Мой наблюдательный пункт тоже переносится ближе к переднему краю, в южную часть селения Перемога, на одну из небольших высот.

Это новое место очень удобно для наблюдения и руковдства боем, но соорудить здесь блиндажи трудновато: перед нами овраг с довольно крутыми склонами, иссечёнными трещинами оползней.

Впрочем, для сооружения надёжных блиндажей сейчас не было времени. Сапёры быстро поставили два небольших навеса, которые могли укрыть от солнца и несильного дождя, но уж ни в коем случае не от пуль или осколков.

Однако я был доволен: навесы неплохо маскировали нас от вражеской авиации.

Штаб полка Елина был расположен прямо в боевых порядках, в лесу, юго-восточнее села Петровского.

В этом же лесу расположился и командный пункт артиллерийского полка майора Клягина; более половины его пушек стояли на прямой наводке. Штаб Трофимова находился в лесу, восточнее Петровского.

Вместе со мной на наблюдательном пункте находились комиссар дивизии Зубков, начальник артиллерии Барбин, офицер оперативного отдела Потапов, заместитель по строевой части Сигида.

При каждом моём помощнике были офицеры-конники, и на наблюдательном пункте собралось довольно-таки много народа. Вражеский самолёт-развендчик (бойцы называли его "рамой" или "костылём") кружил над нами на малой высоте, и лётчик заметил людей на склоне оврага... А через несколько минут мы уже прижимались к земле, и над нами вихрилась пыль и свистели осколки.

От нашего ветхого навеса остались только изломанные жерди да хворост, разбросанный по всему оврагу. Не менее двадцати минут шестёрка вражеских штурмовиков бомбила овраг и сыпала пулемётными очередями, а когда гул самолётов стал удаляться, я услышал весёлый голос Барбина:

_ Едят их мухи... и в овраге не дают спокойно покурить!..

Потерь у нас было мало; только два бойца получили лёгкие осколочные ранения.

Немецкая авиация в этот день с каждым часом становилась всё активнее. Если с утра самолёты противника кружили над нами группами в три-шесть машин, то теперь над нашими боевыми порядками непрерывно висели 12-18 самолётов. Повторялась старая история, та самая "чёртова карусель", которую мы испытали ещё в лесах под Киевом. Но теперь одновременно с бомбовым ударом немцы наносили и танковый удар. На участке, где оборону держали подразделения полковника Елина, артиллеристы отбили четыре танковые атаки.

Два танка противника были подбиты из противотанковых ружей, а две роты пехоты противника рассеяны.

Мы тоже потеряли два танка Т-34 от бомб врага. К вечеру, видя, что "коса нашла на камень", немцы прекратили атаки.

Как не яростен был натиск противника, но мне думалось, его действия носили характер силовой разведки. От пленных гитлеровцев нам уже было известно, что в боях пока участвовали только отдельные полки 3-й и 22-й немецких танковых дивизий. Очевидно, решающий удар по нашим войскам немецкое командование намеревалось нанести на следующий день.

 

Сколько бы не довелось пережить нам за истекший день, но, как говорится, голод не тётка. Находясь с утра и до вечера то в окопах, то на наблюдательных пунктах, мы изголодались до изнеможения, а в запасе у нас не было при себе ни корки хлеба.

Сегодня наш повар Виктор Антипов не торопился. С завтраком он вообще не прибыл. Обед пропустил... По телефону сообщили, что виктор решил выехать к нам по окончанию "работы" немецкой авиации в наших тылах.

- Ничего себе кормилец... -угрюмо басил Барбин. - И что это он с таким уважением относится к "работе" немецких лётчиков? Едят их мухи, я уж на берёзовый пень всё время поглядываю: вот возьму и съем!..

Но Виктор всё же появился. Я взглянул на него и удивился: куда девалась неизменная бодрость этого девятнадцатилетнего паренька? Пришёл он пешком, измученный, бледный, брови строго нахмурены, во взгляде тоска.

- Что с тобой, кормилец? - спросил Барбин. - Почему завтрак, обед и ужин решил воедино соединить?

Он досадливо махнул рукой:

-Эх, товарищ полковник!..

- Да что случилось?

- Мальчика моего нет.

- Хорошая лошадка... Где же она?

- Пала от пули изверга...

Виктор смахнул слезу:

- Фашистский "ас" её расстрелял. А я принёс вам только второе. Первое тоже погибло в пути.

- Ну, расскажи подробней, - сказал я. - Значит, выдержал атаку?

До крайности возмущённый и опечаленный, виктор поведал нам, гремя посудой, как два вражеских истребителя накинулись на него в пути.

- Ну, понимаю, говорил он запальчиво, а Барбин сочувствовал и поддакивал ему, - да, понимаю: вёз бы я, скажем, боеприпасы... Тогда, конечно, другое дело. А ведь я доставлял всего-навсего простой обед! И что же вы думаете? Сделали разворот и давай пикировать на мою повозку. Свалился я с повозки, ползком добрался до кювета... Пулемётная очередь только ж-ж-жах над головой! Ничего, пронесло. Поднимаюсь, вижу: Мальчик мой будто изваяние стоит. Ни единая пуля его не затронула. Погладил я Мальчика, приласкал, оглянулся на повозку: батюшки-светы! Бак мой пробит и суп из него булькает... Быстро разорвал я полотенце, дыры позатыкал. В сердце такая злость-вьюга! А пока я эти дыры ликвидировал и не заметил, как один самолёт возвратился и опять пошёл курсом на меня... Мальчик теперь уже не стоял на месте: как рванул полным галопом по выбоинам, через пни - бидоны, термосы, хлеб, ложки, вилки - всё по траве рассыпалось. Фашист-паршивец два раза на повозку заходил, а Мальчик мой всё мчался и мчался. Но вот грянула пулемётная очередь, и Мальчик мой упал... Подбежал я к нему, зову: Мальчик!.. Вижу -мёртв. Верите, товарищ полковник впервые за всю войну я заплакал... Но, плачь не плачь, горю не поможешь. Собрал я всё, что осталось, и пошёл к вам.

Он глубоко, порывисто вздохнул:

- Будь они трижды прокляты, анафемы, лошадей, и тех убивают, подлецы. Пока я жив, буду мстить им, драконам, без жалости ипощады!..

Барбин уже не смеялся. Хмурясь, торопливо съел свою порцию и принялся звонить по телефону командиру артиллерийского полка Клягину.

Рано утром мне донесли, что из непокрытой на Харьков замечен отход автомашин противника. Я сразу же позвонил командиру 90-й танковой бригады и приказал атакой на Михайловку отрезать противнику пути отхода. Пять танков КВ с десантной ротой через двадцать минут выступили на выполнение задания.

ВСкоре мне донесли, что в районе южнее Михайловки-1 противник сосредоточил большое количество танков. Это заставило меня призадуматься. Не окажется ли наша танковая рота перед превосходящими силами врага?

Связаться с командиром роты по радио не удалось. Рация роты не ответила. Оставалось единственное: подождать и снова попытаться установить связь. А утро 15 мая было на редкость ясное, тихое, безмятежное, и птицы - неужели и они привыкли к бомбёжкам? - ещё затемно начали в лесу свой разноголосый концерт.

Вспомнилось Подмосковье довоенных лет, выезды с товарищами-офицерами на рыбную ловлю, торжественные, затенённые дубравы, дремотная тишь реки... Право, если бы не "костыль", назойливо висевший в небе, можно было бы подумать, что и бомбёжки, и атаки, и стоны раненых, и горькая гарь пожаров - всё это лишь тяжёлый сон.

Нет, это была жестокая действительность. Начальник штаба Борисов докладывал, что и в районе юго-западнее Перемоги замечено большое скопление немецких танков.

- "Парижане"... - говорил он с усмешкой. - Представьте, 23-я немецкая танковая дивизия, оказывается прибыла сюда прямо из Парижа. Отъелись, мордатые, на французских хлебах, вылакали несусветное количество вина, отдыхали, резвились, и вдруг приказ: на Восточный фронт!

- Я уверен, заметил Зубков, - что у накс хватит силёнки сломить и этих "парижан"... В том, что немцы собираются наступать, сомневаться не приходитсяч. Недаром же они бросили сюда столько танков.

- Будем драться насмерть, комиссар. Пускай бы они прибыли даже с Марса!..

Я решил побывать в полку Ивана Павловича Елина. Этот полк, отбивая танковые атаки врага, понёс значительные потери. Хотелось узнать и состояние боевого духа бойцов, и как они готовят оборону.

В полку господствовали спокойствие и деловитость. Люди сосредоточенно трудились, каждый на своём участке. Рота противотанковых ружей отрывала отдельные глубокие щели для бойцов-одиночек... Я одобрил эти действия командира роты. В моей боевой практике, ещё в Испании, имелся опыт такой борьбы. В одиночный окоп садился пулемётчик и расстрелива фашистов в упор. Жизнь его зависела от первого точного выстрела врага, от попадания гранаты или снаряда. В эти колодцы спускались люди с железными нервами, безраздельно преданные своему делу.

- В моей роте - все такие, - уверенно сказал командир.

- И всё же воин должен накрепко уяснить: если он не струсит - уничтожит танк, если струсит - его уничтожат автоматчики.

- Товарищ полковник, - улыбнулся Елин, - наши гвардейцы прошли не только учебную "обкатку" танками. Они уже "обкатаны" и танками врага!..

Около полудня в штаб дивизии явился молодой энергичный полковник, командир 57-й танковой бришады. Он чётко доложил, что бригада передана в оперативное подчинение командования 13-й гвардейской дивизии, сообщил о боевом составе бригады и попросил ознакомить его с обстановкой.

Чувствовалось, что этот командир знал войну, главным образом, по рассказам и очеркам в газетах, но, тем не менее, прибытие его бригады было для нас великой радостью. Особенно отрадно было услышать, что в составе бригады имеется 10 танков КВ... В течение одиннадцати месяцев войны мы не знали случая, чтобы немецкая пушка пробила броню этого танка. Бывало, что танк КВ имел 90-100 вмятин от попаданий вражеских снарядов, однако продолжал ходить в бой.

Нашу беседу с полковником прервал звонок командира полка Ивана Самчука. Он сообщал, что немцы подтягивают к переднему краю танки и пехоту. С его наблюдательного пункта было видно, как войска противника передвигаются от Непокрытой и сосредотачиваются в балках. "Я верю нашим наблюдателям-артиллеристам, - говорил Самчук. - Они насчитали здесь более ста вражеских танков и бронетранспортёров!"

- Как вы приготовились к отражению танковой атаки? - спросил я.

Голос Ивана Аникеевича звучал спокойно, уверенно:

- Все командиры подразделений предупреждены. Противотанковым средствам и особенно артиллеристам поставлена задача на отражение танковой атаки.

- Усильте командирскую систему наблюдения за поведением противника.

Он откликнулся бодро:

- Есть!

- Итак, товарищ полковник, - сказал я командиру бригады, - все мы, конечно, искренне рады вашему прибытию. С вашими танками КВ дивизия становится намного сильнее прежнего. Направляйтесь в свою бригаду и занимайте указанный вам рубеж. Время не ждёт: противник собирается атаковать.

Он усмехнулся - рослый, самоуверенный, молодой:

- Пускай попробуют...

- Они уже пробовали.

- Сегодня мои КВ себя покажут.

- Желаю успеха, полковник!..

По-разному складываются на войне судьбы людей: один пройдёт огонь и воду, останется живым под танком врага, выйдет из любого боя без царапины; другой, едва лишь ступит на передовую, - и, смотришь уже сражён.

Молодого командира 57-й я видел в первый и последний раз: когда он возвращался к своим танкистам, фашистская авиция сделала очередной налёт. Смертельно раненный, он успел отдать боевое распоряжение своему начальнику штаба и даже начертил на карте слабеющей рукой стрелу контрудара своим КВ...

Командир 34-го гвардейдейского стрелкового полка Трофимов сообщал, что на его участке, в лесу, восточнее Петровского, нет никаких признаков перемещения сил противника. Он спрашивал разрешения собрать командиров и комиссаров батальонов на совещание, чтобы обсудить действия личного состава в прошедших боях и поставить задачи по организации обороны.

- В отношении совещания, Филипп Алексеевич, нужно повременить, - сказал я. - А задачи по организации обороны поставить немедленно.

По-разному планировали в это утро свои дела командиры полков: Самчук готовился отразить танковую атаку противника; Елин с нетерпением ждал сообщения десантной роты, брошенной с пятёркой КВ на перехват отходившей части врага; спокойный Трофимов готовился... к совещанию.

Эти настроения целиком, конечно зависели от обстановки на разных участках фронта. Мне и самому временами думалось: а предримут ли немцы атаку именно сегодня? Обычно перед началом активных действий их разведчик, "костыль", непрерывно кружил над нашими позициями. А сегодня он показался с утра, повисел над переднем краем и скрылся. По-видимому, гитлеровцы ещё не закончили перегруппировку.

Однако, как мы поняли позже, немцы пытались нас обмануть. Они убрали свой "костыль", их артиллерия притихла, прекратилась даже винтовочная стрельба. Где-то в расположении наших соседей смолкли глухие раскаты бомбёжки. И удивительная, ясная тишина встала над переднем краем, над молодыми рощами, над изрытыми и стёсанными высотами, над чёрными пепелищами деревень, над Балкой-Янделой, прозванной "долиной смерти", где из-под глинистых обрывов кровоточили родники...

Ровно в 13.30 на боевые порядки нашей артиллерии, на зарывшийся в землю полк майора Самчука пушки и миномёты противника обрушили ураганный шквал огня. Почти одновременно с началом необычно мощной артиллерийской подготовки в небе появилось несколько шестёрок бомбардировщиков Ю-88. Пожалуй, только под Киевом и Конотопом мы испытывали такой мощный бомбовый удар...

Возможно, фашисты засекли местонахождения моего наблюдательного пункта? Самолёты разворачивались над нами и сбрасывали свой смертоносный груз.

- Отбиваю атаку танков! - прокричал в телефонную трубку Самчук. - Их более полусотни... Наши гвардейцы...

Трубка смолкла. Земля качнулась под моими ногами, и трубка с невероятной силой вырвалась из руки. Вокруг стало темно, и спазма перехватила мне горло. Я упал, над головой с треском обломилась балка, что-то тяжёлое ударило в плечо. С трудом поднялся на ноги. Вокруг с оглушающим грохотом рвались бомбы. Пыль, взбитая разрывом фугаски, медленно оседала над развороченным блиндажом, и, осмотревшись в полутьме, я увидел под грудой брёвен чью-то руку. На руке - часы. Большая секундная стрелка равномерно двигалась по фосфористическому циферблату. Да ведь это же мой комиссар Сергей Николаевич!.. Я быстро отбросил брёвна, встряхнул его за плечи.

- Сергей Николаевич... Жив?..

Он медленно приподнялся на колено, пошатываясь, встал.

- А где полковник Барбин? - спросил хрипло. Тоже, наверно, засыпан... Эй, товарищ Барбин!

В углу блиндажа кто-то завозился, и знакомый басовитый голос произнёс раздельно:

- Едять их мухи!.. Ей-богу, контузили, дьяволы... Помогите, товарищи, скинуть пять кубометров дров...

В блиндаж вбежали два санитара. Я указал им на угол, где пыхтел и отдувался Барбин, а сам опять схватил трубку телефона. Земля тряслась от разрывов бомб и снарядов, Трубка молчала... Вбежал лейтенант-связист:

- Товарищ полковник... Вся проводная связь порвана авиацией противника. С командирами полков можно связаться только по радио...

- Нужно немедленно восстановить связь.

- Все офицеры связи, кроме меня, выбыли из строя... Четверо убиты. Остальные ранены. Но я, товарищ полковник, сделаю всё...

- Действуйте...

Пыль осела, и передо мною открылась картина боя.

Зелёная танковая лавина противника устремилась со стороны Михайловки на Петровское. В этом соединении было не менее 60 танков, а за ними на транспортёрах следовала мотопехота. Транспортёров было очень много (позже наблюдатели уточнили - не менее трёх полков). За ними двигались мелкие группы танков.

Натиск такой армады нам ещё не приходилось отражать. Устоят ли гвардейцы?.. Больно ныло ушибленное плечо, но мысль, как всегда в решающие минуты, работала спокойно и ясно. Всё же молодец лейтенант-связист: каким-то кружным путём он соединил меня по телефону с командиром 39-го полка Самчуком.

- Гвардейцы стоят насмерть, - как-то особенно торжественно произнёс Самчук. - Мы несём большие потери. Много убитых... Танки утюжат наши окопы, но ни один гвардеец не отошёл. Мы отобьём и эту атаку, товарищ полковник!..

Замысел гитлеровцев был понятен: они хотели вернуть недавно утерянные опорные пункты Рязановку, Красный, Перемогу и Гордиенко и отбросить части нашей дивизии за речку Бабку.

Бой длился свыше двух часов, авиация противника снова и снова бомбила наши боевые порядки, но гвардейцы, используя все свои противотанковые средства и 82-миллиметровые миномёты, отбрасывали противника от своих позиций.

Группе немецких танков удалось ворваться на высоту 194,5, и здесь она высадила десант. 30 танков этой группы ринулись в обход урочища Перекопского с запада и столкнулись с гвардейцами нашего 32-го артиллерийского полка. Дело дошло до стрельбы в упор, и два наших орудия, вместе с их рачётами, бы