Самка гориллы из группы VII. На ее спине сидит десятимесячный ребенок

В этой группе кроме Верхолаза было еще два самца с черными спинами, шесть самок, четыре подростка и пять детенышей. Большинство животных тихо двигались в кустах, неторопливо кормились или просто отдыхали. Один подросток сел в развилке ветвей гиперикума и, оторвав полосу сухой коры, стал ее есть, как плитку шоколада. К нему подошла самка, повернулась спиной и ткнулась задом почти ему в лицо. Подросток стал ее чистить, аккуратно разбирая и разглядывая волосы на ее заду. В полдень животные удалились, то передвигаясь, то останавливаясь покормиться, и только макушки их голов виднелись в густой растительности.

Шли месяцы, и я познакомился с этой группой лучше, чем с другими, потому что они кружили около Кабары. День за днем я навещал этих животных, пока не почувствовал наконец, что знаю и понимаю их так, как можно знать и понимать детей, которые еще не научились говорить. Многие ученые не одобряют тенденции давать поступкам животных антропоморфическое толкование, видеть в их поведении собственные эмоции, даже если животные стоят так близко к человеку, как гориллы. Но ведь животные действительно напоминают человека и своими эмоциональными и инстинктивными поступками, хотя, в отличие от людей, не отдают себе отчета в своем процессе мышления. По моему мнению, утрачивается что-то существенное в нашем понимании животных, если не истолковывать их поведение как подобное человеческому, хотя, конечно, делать это надо осторожно. Если человек считает, что понимает животное, он должен быть в состоянии предугадать его поведение в любой ситуации. Мне удавалось это в отношении горилл, если я исходил из собственных эмоций и хода мыслей. Только рассматривая горилл как живые существа, наделенные чувствами, я мог включиться в жизнь группы с пониманием, а не оставаться посторонним зрителем. Сэр Джулиан Гексли выразил это следующим образом в «Вестнике Королевского колледжа хирургов Эдинбурга»:

«Приписывание высшим животным разума, в смысле субъективного самосознания, не только законно с научной точки зрения, но и составляет необходимое условие для изучения этих животных. Это совершенно очевидно, когда мы имеем дело с человекообразными обезьянами: они не только обладают телом и органами чувств, очень сходными с нашими, но и ведут себя подобно нам, с совершенно таким же диапазоном эмоционального выражения чувства любопытства, гнева, настороженности, привязанности, ревности, страха, боли и удовольствия, что всякий может видеть в зоопарке. То же самое в равной мере применимо и по отношению к другим млекопитающим, хотя сходство в этом случае, разумеется, менее близкое. Мы не сможем по-настоящему понять или правильно, истолковать поведение слонов, собак, кошек или дельфинов, если не будем приписывать им некоторой способности к мышлению. Это не антропоморфизм, а просто расширение принципов сравнительного изучения, которые оказались такими плодотворными в сравнительной анатомии, сравнительной физиологии, сравнительной цитологии и в других областях биологических наук».

Между октябрем 1959 года и сентябрем 1960 года я наблюдал группу VII в общей сложности в течение ста пятидесяти девяти часов, несколько ночей спал вместе с группой, бродил с ней в течение многих дней и все больше и больше знакомился, все глубже входил в повседневную жизнь животных. Это была жизнь, слагавшаяся из отдыха, еды, сна и бесцельных прогулок. Дни сменялись ночами, и мало что нарушало привычный ритм. Однако незаметно было, чтобы такое существование им надоедало, а ведь многим людям оно, наверное, наскучило бы. «Одна из главных причин скуки, — отметил Бертран Рассел, — состоит в контрасте между обстоятельствами настоящего времени и другими, более приятными, которые представляются нам в нашем воображении».

Гориллы живут сегодняшним днем, они воспринимают жизнь такой, какая она есть, и, по-видимому, вполне довольны своей участью. Все жизненно необходимое дается им без малейших усилий: пища, материал для устройства гнезда, общество себе подобных, семейная жизнь. За все это им не приходится соревноваться. Поскольку каждый член стада прекрасно знает место, которое он в нем занимает, то в стаде редко происходит какая-нибудь борьба, за исключением разве редких стычек, а они случаются даже между друзьями.

Специалист по психологии животных X. Хедигер однажды сказал, что человек отличается от животных тем, что не находится в состоянии хронического страха. Я наблюдал самых разных животных, и мне еще не приходилось видеть таких, которые, живя в нормальных условиях, пребывали бы в постоянном страхе. Исключения составляют случаи, когда животное чувствует опасность. Я ни разу не видел животного более спокойного и безмятежного, чем горилла. Чего ей бояться? Какое животное, за исключением человека да изредка леопарда, отважится на нее напасть? Все действия гориллы свидетельствуют о том, что она считает себя полным властелином своих горных владений. Горилла убежит от того, что для нее ново или незнакомо; она станет защищаться, если ей что-то угрожает, но она ничего не опасается. Даже с такими большими и могучими животными, как черные буйволы, она обращается несколько свысока. Например, однажды буйвол чем-то вызвал интерес Миссис Нат, крупной сильной самки из седьмой группы. Бык спал в зарослях лобелии, время от времени пережевывая свою жвачку. Увидев его с расстояния семидесяти футов, миссис Нат прямо направилась к нему без малейших колебаний, хотя на спине у нее сидел детеныш. Только тридцать футов разделяли буйвола и гориллу, а она все шла вперед, но тут буйвол испугался и, задрав хвост, с шумом ринулся в заросли.

Образ жизни группы VII был характерным и для других групп в районе Кабары. За год, в течение которого я следил за судьбой этих животных, случилось много мелких и крупных событий, происходящих в жизни каждой гориллы. День 2 апреля начался так, как обычно начинались все дни.

В половине шестого утра, когда птицы еще не проснулись и молчаливый лес освещался только меркнувшими звездами, я вылез из спального мешка и подошел к спящей группе. Ближайшее животное было в пятидесяти футах от меня, я забрался на дерево и устроился в развилке двух больших ветвей. Когда рассвело, мне стали видны некоторые обезьяны, лежавшие в гнездах. Миссис Черноголовая спала на боку, обняв детеныша могучими руками и крепко прижимая его к груди. Миссис Пятнышко лежала на животе, подобрав под себя руки и ноги, а малыш спал у нее под боком. Несколько в стороне от группы лежал Короткошерстный — самец с черной спиной. Жесткие волосы на его макушке стояли дыбом. Он дышал очень ровно, делая около четырнадцати вдохов в минуту, сон его был мирный и блаженный. Миссис Февраль тоже лежала на боку, новорожденное дитя чуть виднелось в ее объятиях. Совсем рядом, в трех футах от нее, в примитивном гнезде из стволов лобелии свернулся клубочком подросток. Некоторых других горилл, в том числе и Верхолаза, вожака группы, частично или полностью скрывали заросли. В 5.40 запели птицы, в 6 часов рассвело, в 6.40 первые бледные лучи солнца упали на лежащих горилл. Но животные продолжали спать. Наконец в 6.52 миссис Черноголовая села в гнезде и довольно мрачно уставилась на свое брюхо. Потом она снова легла. В 7.15 проснулась миссис Пятнышко и огляделась по сторонам сонными глазами. Она вытянула руку в сторону и приветствовала наступивший день продолжительным зевком во всю пасть, обнажившим ее черные, покрытые винным камнем зубы. Потом она оторвала кусок лианы и, держа его в руке, как завороженная, уставилась на эту еду.