Докладная записка к разработке «Техосмотр»

К задержанному Чекмареву (он же Ростик) набивается в адвокаты Генрих Семенович Правдин, ранее проходивший по делам оперучета как адвокат лидеров и авторитетов ОПГ. Нам удалось отсрочить встречу Правдина с подзащитным, на несколько дней закрыв СИ 45/1 на карантин. Вчера при проведении мероприятия ПТП удалось зафиксировать звонок Правдина в Москву на мобильный номер «Билайн», зарегистрированный на связь вора в законе Ребуса. Пока не установленный нами московский абонент в общих чертах обсудил с адвокатом Правдиным линию защиты и сообщил, что деньги и инструкции будут ему переданы после первой встречи адвоката с Чекмаревым. В связи с этим предлагается организовать мероприятие «НН» в отношении Правдина Г. С. с целью выхода на московского посредника и отработки его связей.

 

 

Глава вторая

Каргин

 

… Если заметно, что наблюдаемый зашел не на свидание с кем-нибудь, а просто поесть, напиться чаю и проч., то лучше всего уйти из трактира поскорее. Если заметно, что наблюдаемый кого-то ждет, нужно ожидать, заказав себе что-либо в трактире, – кто к нему явится, и затем, если пункт для наблюдения удобный, можно ожидать его выхода там же, если почему-либо наблюдать неудобно – выйти на улицу и ожидать там…

Из Инструкции по организации филерского наблюдения

 

У бригадира «семь-три-седьмого» экипажа майора Эдика Каргина (просто язык не поворачивается называть его Эдуардом Васильевичем – ну не похож он на Эдуарда, и все тут!), как у подавляющего большинства российских граждан, было две ноги. При этом одной из них Каргин уже фактически стоял на «гражданке»: ровно через пять месяцев и четырнадцать дней его выслуга должна была достигнуть необходимого, пускай и в льготном исчислении, но двадцатника, а задерживаться в конторе хотя бы на один день сверх заветного срока представлялось майору делом совершенно никчемным. Эдик устал служить, и сейчас ему больше всего на свете хотелось обыкновенного земного счастья. Необходимыми составляющими такового, как известно, являются большая зарплата и ощущение личной свободы. Ни того, ни другого у майора Каргина в наличии не имелось, однако он искренне надеялся обрести все это в самое ближайшее время.

Руководствуясь армейскими принципами несения службы, Эдик уже давно должен был забить на работу и впасть в состояние, именуемое в народе как «дембельское». То бишь будничная рабочая суета в обязательном порядке должна была перелечь на плечи салаг-подчиненных, а майору при таком раскладе оставалось лишь изредка приглядывать за ними с высоты своего предпенсионного возраста и давать поучительные жизненные советы в перерывах между глотками «Петровского» пивка. Нет, конечно, все это время майор Каргин периодически попивал то самое «Петровское», однако с остальным складывалось гораздо хуже. Дело в том, что в последнее время коллеги майора неожиданно и самым причудливым образом как-то сами собой разделились на три категории.

Первые пребывали в столь же почтенном, что и Каргин, возрасте, и так же намеревались в обозримом будущем сменить место под солнцем на другое, не менее комфортное.

Вторые, которым до достижения того самого возраста хотя еще и оставалось таскать и таскать, тем не менее так же потихонечку собирали вещички и подписи в обходные листы.

Наконец, оставались третьи, те, что пришли на службу относительно недавно. По логике вещей, именно в их руки и следовало передать потрепанный в оперативных грозах и вихрях флаг. Однако эти третьи почему-то вели себя самым свинским образом: забирать флаг из мозолистых предпенсионных рук не торопились, а отработав месяцок-другой и почувствовав себя крутыми разведчиками, начинали злоупотреблять спиртными напитками, едва ли не в открытую саботировали свои служебные обязанности и цинично грубили старшим по званию. Одним словом, «дембелевали» в полный рост и сразу. Воистину, все в этом мире перевернулось с ног на голову!

Можно было отнестись ко всему происходящему философски, однако высшее руководство, невзирая на «полуштатское» положение Каргина, продолжало ассоциировать его исключительно со старшим экипажа – со всеми вытекающими отсюда последствиями. То есть имело в полный рост. Не то чтобы это до сих пор волновало или сильно ранило майора, просто, будучи офицером старой закваски, он привык выполнять свою работу хорошо. Причем привычка эта выработалась у него исключительно в силу неких собственных (и, надо признать, довольно старомодных) внутренних убеждений.

В начале одиннадцатого Эдик Каргин неторопливо прохаживался по Арсенальной набережной, искоса поглядывая в сторону центральной проходной «Крестов», – согласно полученным вводным приемка объекта «Адвокат» должна была состояться именно здесь. Несмотря на холодную ветреную погоду, на набережной было довольно много людей, так что эдаким одиноким тополем Эдик не выглядел. А раз так, то и особой надобности в легендировании бесцельного шатания туда-сюда вроде как и не было.

Кстати сказать, на этом самом кусочке питерской набережной многолюдно всегда. С самого раннего утра сюда, как на работу, приходят матери, жены, друзья и родственники сидельцев. Приходят, стоят, с тоской вглядываются в зарешеченные окна камер, надеются и ждут. Внешне все это выглядит очень трогательно и чем-то напоминает сцены, разыгрывающиеся под окнами родильных домов. С той лишь разницей, что там исключительно счастливые люди пытаются докричаться до заветного окошка, посылают воздушные поцелуи и обмениваются многозначительными взглядами и знаками, а здесь – стайки несчастных просто внимательно всматриваются в окна и ждут, когда с той стороны начнут «гонять коней». Именно так на блатном жаргоне означает запускать сквозь решетки на окнах записки с просьбами и обращениями, сиречь «малявы». Между прочим, в последнее время шансы получить весточку из «Крестов» посредством такой вот нехитрой «голубиной почты» значительно возросли. Это случилось после того, как в соответствии с требованиями европейских стандартов со всех камер следственного изолятора сняли-таки внешние жалюзи и заменили их решетками. Отныне в камерах стало чуть больше и света, и свежего воздуха, равно как и несоизмеримо больше головной боли для тех, кто по долгу своей службы этих самых «конских гонщиков» стережет и контролирует. Впрочем, в данном случае последние вполне сознают всю тщетность своих надзорных усилий. Ибо – запри свободе дверь, так вылетит в окно.

Одного такого «конька», по случайности никем не замеченного, подобрал и Эдик Каргин. Это была смятая в шарик маленькая записка, которою скорее всего выстрелили из окошка при помощи обыкновенной духовой трубки. Каргин развернул бумажку и прочитал: «Очень прошу того, кто найдет эту записку, позвонить моей маме, Алексеевой Екатерине Дмитриевне, по тел. 110-4015 и передать, что до конца недели ей нужно принести двести долларов, иначе в другую камеру меня не переведут. А здесь меня все время бьют. Кирилл». Каргин вполголоса выругался, вздохнул и, достав мобильник, набрал номер Екатерины Дмитриевны. На проблемы неведомого Кирилла ему в общем-то было наплевать, но что такое материнское горе, он представлял себе хорошо. Представившись случайным прохожим, Эдик зачитал содержание записки, выслушал сбивчивые слова благодарности, произнесенные потерянным, убитым женским голосом, и спешно отключил трубку. «Вот ведь, с-су-ки!» – мысленно обратился он к своим, пусть и троюродным, но все же коллегам-вертухаям. В какой-то момент Каргину даже захотелось возбудиться по этой теме и накатать инициативную телегу – в принципе, вычислить вымогателя при передаче денег гласникам не составило бы особого труда. Однако его эмоциональный запал очень быстро перегорел: понятно, что этой темой все равно никто заниматься не станет. А о том, что в «Крестах» существует целая система предоставления платных услуг с единым твердым прейскурантом, не знает разве что начальник ГУИН.

Эдик посмотрел на часы – без четверти, господин Правдин явно задерживался: либо клиент попался непростой, либо адвокат намеренно затягивал время, дабы срубить побольше бабок за консультацию. О том, что он мог элементарно пропустить выход, Каргин даже и не задумывался, поскольку в деле приемки объекта равных Эдику в ОПУ просто не было. Именно поэтому он – цельный майор, а не кто-то из его салабонов-«грузчиков», в настоящее время пасся на Арсенальной набережной, в то время как остальной экипаж позевывал в салоне зачаленной на площади Ленина «шестерки». Находившийся в подчинении Эдика молодняк был, с одной стороны, не залетный (как у Нестерова), но с другой – и не гвардейский (как все у того же Нестерова). Работу свою пацаны в принципе знали, делали ее по возможности старательно и аккуратно, но при этом, что называется, без задоринки и изюминки. В ситуациях, когда объекта можно было бросить, – бросали не задумываясь, когда бросать было нельзя – таскали, но опять-таки не задумываясь. Характерный для нынешнего молодого поколения прагматизм бил у них через край, зато фантазия и воображение отсутствовали напрочь. А вот Эдик так не мог. В его работе всегда находилось место здоровому авантюризму и нестандартному подходу к решению поставленной задачи. Вершиной разведчицкого искусства Каргина стала приемка объекта, которого должны были задержать в процессе продажи «беретты» с глушителем.

Тогда ууровцы получили агентурное сообщение о том, что на квартире ранее судимого за разбой гражданина Добржанского хранится ствол, который он в самое ближайшее время намеревается продать некоему жителю Дагестана. За Добржанским немедленно выставили круглосуточное наблюдение, и уже на второй день «грузчики» в буквальном смысле взвыли, ибо объект был осторожен и пуглив, как профессиональный шпион. В третью ночь караулить у квартиры выпало смене Каргина. Задача была не из простых – ночь, февраль, мороз плюс лабиринты проходных дворов Петроградки вокруг адреса. Оценив обстановку, Эдик совершил две ходки: первую – на близлежащую помойку, а вторую – в ночной магазин. С прогулки он вернулся в неопрятного вида рваном ватнике «а-ля услада бомжа» и с бутылкой паленой, а потому дешевой водки. Отправив задубевших от холода «грузчиков» греться в машину, Каргин зашел в парадную объекта и направился прямиком к его квартире. Здесь он отхлебнул изрядное количество напитка, улегся прямо на придверный коврик и забылся богатырским сном. В начале шестого утра осторожный объект тихонько открыл свою дверь, шагнул вперед и тотчас наткнулся на похрапывающее нечто. Господин Добржанский брезгливо пнул «бомжа» ногой: «А ну вали отсюда, скотина пьяная». Тот, понятное дело, проснулся, с виноватым видом промычал в ответ что-то невразумительное и, подхватив початую бутылку, засеменил на воздух. При этом впереди него понесся тональный сигнал радиостанции, сигнализирующий о выходе объекта. Короче, не проспали, приняли голубчика. А приняв – оттащили, зафиксировали встречу с покупателем, после чего сдали обоих на руки заждавшимся заказчикам. Вроде бы ничего особливо героического в данном случае Эдик Каргин и не совершил, но опять-таки все познается в сравнении. «Вы, нынешние, ну-тко!» А еще Эдику принадлежал патент на разработку незамысловатого, очень дешевого, но зато весьма эффективного «сигнализатора выхода». Именно Каргин первым в конторе додумался собирать на лестнице бачки с пищевыми отходами и, составив их на попа, прислонять к двери объекта таким образом, что каждый раз о выходе оповещались не только поджидающие неподалеку «грузчики», но и жители близлежащих домов. Жаль только, что ныне этот способ приемки канул в прошлое по причине ликвидации самого института сбора пищевых отходов – то, что раньше уходило на прокорм свиньям, сегодня с большей охотой люди поглощают сами.

 

За то время, пока Эдик Каргин наматывал круги по Арсенальной набережной в ожидании выхода адвоката, в личной жизни Лямина произошло одно немаловажное событие, а именно – примирение с Ириной. Этим утром казалось бы надолго сгустившиеся над головой Лямки тучи были в одночасье разогнаны, причем первый шаг к примирению сделала сама тезка некогда популярной отечественной поп-дивы. Та, помнится, боролась с тучами довольно сложным способом – разводила их руками. Ирочка Гончарова вмешиваться в природные процессы не стала, а просто взяла и позвонила Лямке с работы.

– Иван, привет! Ты сейчас не на линии? Я тебя не очень отвлекаю?

– Не, Ириш… вернее, Ира… – сбился Иван, памятуя о былом запрете на дружески-близкое обращение, – нисколечко ты не отвлекаешь, даже наоборот… Мы сегодня с часа выставляемся, так что я пока еще дома. У тебя что-то случилось?

– Нет. Просто… Просто я вчера весь день думала про нас с тобой, про тебя… Ты очень сильно за субботу обиделся?

– Да ты что! Это я вел себя, как последняя свинья. Мне… мне очень стыдно.

– Не надо, Ваня, перестань. Я уже не маленькая и все понимаю. Ты – взрослый мужчина, – от этих ее слов Лямка аж зарделся от удовольствия, – и для тебя это очень важно. У тебя ведь были до меня… другие женщины?

Иван задумался: соврать, что были, а вдруг обидится? Ответить честно, что не было, – тогда какой же он, на фиг, «взрослый мужчина»?

Возникшую неловкую паузу прервала сама Ирина:

– Прости, я, конечно, не должна этого спрашивать. Вань, ты извини меня, пожалуйста. Ты хороший, а я, наверное, дура. Если ты хочешь, мы можем попробовать… Только не торопи меня с этим,  ладно? Я должна сама, понимаешь?…

– Конечно, Ириша. Я все понимаю, ты… ты тоже очень хорошая.

– Давай на этой неделе как-нибудь встретимся, кофе попьем?

– Давай. Вот только ты же знаешь, у нас заранее ничего планировать нельзя. Сегодня – в вечер, а завтра – черт его знает как будет.

– Ничего, я подожду. Ты тогда определись и сам позвони, хорошо?

– Конечно. Слушай, Ириш, а Константин Евгеньевич тебе ничего такого про субботу не говорил?

– Нет, Вань, ты не думай. Я знаю, его многие в конторе ругают или боятся, но на самом деле дядя Костя добрый. Он и о тебе очень хорошо отзывался.

«Да уж, могу себе представить», – подумал Лямин, вспомнив, как на днях полковник Фадеев грозил ему откровенным членовредительством…

Понятно, что после такого разговора Иван пребывал в самом что ни на есть благодушном настроении. Еще бы – пока он ломал голову над тем, как исправить свою столь щекотливую промашку, его подруга взяла и сама выбросила белый флаг. Еще и прощения попросила. Право слово, прямо какое-то «Очевидное-невероятное»! – «Профессор Капица призывает напицца».

Собираясь на работу, Иван уже вовсю мечтал и фантазировал, предвкушая предстоящее свидание с Ирочкой. А выйдя из дому, сменил тему и всю дорогу до «кукушки» размышлял о странностях женской психологии. По результатам этих раздумий Иван пришел к тому же выводу, который он сделал два дня назад, – «сложно с ними, с бабами». Лямка и не догадывался, что примерно два века назад очень схожую мысль высказал лорд Байрон, который писал: «Чувства женщины подобны приливу и отливу, и когда приходит большая волна, только Господу известно, чем это может кончиться».

Между тем лорд Байрон в данном случае был не при делах. Объяснение столь причудливым метаморфозам и трансформациям, произошедшим в юной девичьей головке, было на удивление простым: в понедельник Гончарова пришла в свой отдел и за традиционной утренней чашкой чая поделилась с Ингой Сафоновой потаенными переживаниями по поводу субботних событий. Но вместо того, чтобы разделить негодование подруги в отношении кобелирующих личностей, Сафонова обрушила весь свой пыл на саму Ирину. Смысл ее тирады сводился к двум посылам. Посыл номер раз: «Мужики, они, конечно, подонки и негодяи, у них одно только на уме». Посыл номер два: «Но коль они без этого не могут, то это им обязательно нужно дать, поскольку в противном случае можно запросто остаться и в старых девах, и на старых бобах». Отсюда следовало весьма парадоксальное резюме: «Цену себе знать важно и нужно, но назначать ее следует только после того, как изучишь спрос». Типа смотри, девка, лучше поддайся соблазну – иначе он может и не повториться.

Словом, за каких-то десять минут Инга Сафонова в пух и прах разбила шаткую аргументацию Гончаровой. Шаткую, потому что, во-первых, Ирочке, несмотря ни на что, все равно очень нравился Лямин, а во-вторых, потому, что ее уже давно тяготила собственная несостоятельность в интимных вопросах взаимоотношения полов. Теоретическую сторону, благодаря рассказам подруг и обилию соответствующей научно-популярной литературы, Ирина знала достаточно хорошо, а вот до практики (с пупырышками или без – все равно) дело пока не доходило. А порою так хотелось!..

 

* * *

 

В пять минут двенадцатого к немалому удовольствию основательно продрогшего на ветру Эдика Каргина из дверей центральной проходной следственного изолятора «Кресты» соизволил выйти ведущий адвокат адвокатской конторы «Правдин и компаньоны». Информация об этом тут же была передана на оперативный борт с позывными 737. Генрих Семенович замотал на шее элегантный цветастый шарфик, застегнул пальто и, выудив из внутреннего кармана мобильник, принялся давить на кнопки. Именно в этой деловой позе его и запечатлел для потомков Каргин, сделав первый за сегодня опознавательный снимок.

Сомнений в том, что наблюдаемый тип в шарфике и объект «Адвокат» – суть одно лицо (а это, согласитесь, немаловажно), у Эдика не было. Пусть на собственное изображение с несгибайки пятнадцатилетней давности Генрих Семенович походил не шибко, зато на фотке, скачанной из Интернета аналитиками управления, благообразное лицо адвоката имело полное сходство с оригиналом. Кстати, тут же под фотографией имелась и краткая официальная биография Правдина, добытая все из того же Интернета. Из нее следовало, что адвокатский стаж Генриха Семеновича ведется с 1992 года, тема его диссертации звучит как «Адвокатура на страже прав и свобод граждан Российской Федерации», и что на протяжении многих лет господин Правдин (в девичестве – Шенкман) стойко и последовательно отстаивает тезис о введении контроля со стороны властей за соблюдением прав человека в армии, искоренении таких явлений, как дедовщина, преступность и оскорбление человеческого достоинства. Такой вот ужас нечеловеческий!

Понятно, что официальная биография не способна дать полное и исчерпывающее представление о человеке. В противном случае людям было бы очень скучно и неинтересно жить. Другое дело биография неофициальная – вот где настоящая «Санта-Барбара», вот где «Декамерон», «Сатирикон» и им подобное половодье чувств! Именно из нее (биографии неофициальной) при желании можно было почерпнуть, что нынешние громкое имя и общественный вес господин Правдин сделал на беспроигрышном во всех отношениях сотрудничестве с организациями всех мастей правозащитников, а также с комитетом солдатских матерей. В данном случае следование нехитрому принципу «куда фига – туда дым» оправдало себя на все сто, а может, и сто двадцать процентов. Но это что касается стороны «духовной». О материальной же составляющей житейского благополучия Генриха Семеновича многое могли бы поведать оперативники и следаки старой закалки. Правда, начни они рассказывать, то, пожалуй, икалось бы господину Правдину бесперерывно где-то с неделю, не меньше, ибо какой-никакой, но капиталец он сколотил исключительно на защите «жертв милицейского произвола». Тех самых, коих в оперативных делах и милицейских учетах по старинке упорно продолжают именовать не иначе как «члены организованных преступных группировок».

Много было в адвокатской карьере Правдина всех этих малышевских, тамбовских, казанских, воркутинских, пермских и прочих «энских». Почти все они вышли пусть не из шинели Гоголя, но зато из СИЗО и гоголем. И почти всех их Генрих Семенович защищал столь страстно и пламенно, что порой не только непосредственные участники процесса, но даже и конвойные «обливались слезами над его вымыслом». Недаром в местных адвокатских кругах получила хождение поговорка: «Когда говорит Правдин – Геббельс краснеет». Помимо университетских корочек юриста, Генрих Семенович имел еще и диплом психолога, что само по себе является весьма взрывоопасным сочетанием, а уж тем паче для адвоката. Немногим посвященным до сих пор памятен эпизод с задержанием в 1994 году крупного питерского авторитета, защищать которого взялся Правдин. Доказательств стороной обвинения тогда было собрано выше крыши, и, ознакомившись с делом, Генрих Семенович понял, что для его подзащитного единственной возможностью получить условное является банальная дача взятки судье. А тот был известен как человек принципиально неподкупный, что в очередной раз и подтвердил, гордо отказавшись от предложенной суммы в двадцать тысяч зеленых. Между тем лишившаяся атамана братва суетилась, психовала и предлагала два варианта продолжения сепаратных переговоров: либо напрячься и задрать ценник до двадцати пяти, либо для начала проломить судье голову и уже потом потолковать. Причем большинство склонялось именно ко второму, как к более дешевому и практичному варианту. Генриха Семеновича подобное развитие событий категорически не устраивало, и тогда он попросил казначея группировки разменять на деревянные рубли сумму, которую наскребали с подконтрольных кооперативных сусеков. Причем желательно в самых мелких купюрах. Казначей удивился, но деньги разменял. Образовавшаяся сумма с трудом уместилась в коробку из-под телевизора Akai, каковую и подкатили прямо к порогу жилища судьи. Психологический расчет господина Правдина оказался точен – увидев такую кучу деньжищ, вершитель людских судеб мгновенно сломался и, в отличие от достопамятной Нины Андреевой, поступился-таки принципами. Притом что сумма с точностью до одного цента была идентична той, которую ему предлагали накануне. Эх, масштабно мыслил господин судейский, по-государственному, не случайно ныне он занимает довольно высокий пост в российском Минюсте…

Впрочем, всех этих подробностей и нюансов из жизни господина Правдина старший «грузчиков» Эдик Каргин не знал, да и не хотел знать. Для него Генрих Семенович был просто рядовой объект. Столь же обыденный и непримечательный, как, скажем, растратчик казенных денег чиновник Володькин или вор-рецидивист Геша-Кошелек. Ни положительных, ни отрицательных эмоций Правдин у бригадира не вызывал, поскольку времена, когда юный «грузчик» Эдик Каргин к каждому вновь принимаемому объекту испытывал жгучую классовую ненависть, остались в далеком прошлом. В том самом, где проезд пятачок, а докторская колбаса по два двадцать.

Закончив разговор, адвокат спрятал трубу и двинулся по набережной в сторону площади Ленина. Вслед за ним параллельным галсом потянулся Каргин, предварительно озвучив своим «грузчикам» команду «подтянуться». Лавируя между вконец оборзевшими маршрутками, Генрих Семенович перебежал дорогу, дотопал до памятника вождю мировой революции и занял явно выжидательную позицию. По причине ветреной погоды воротник адвокатского пальто был поднят, и эта деталь придавала фигуре господина Правдина потрясающее сходство с былинным киногероем Володей Шараповым. Вот только вместо «журнальчика-Огонечка» в руках у него был импозантный кожаный портфельчик. Эдик отыскал взглядом своих, покуривающих на развалинах остова былого фонтана, голосом передал им объекта и пошел к машине. На данном этапе свою часть работы он сделал: адвоката принял и «грузчикам» показал. Уже из машины Каргин связался со стоявшим на Боткинской экипажем Пасечника, и те переместились к Финляндскому вокзалу. После этого человек Пасечника совершил небольшой кружок через площадь и, купив по дороге мороженое, вернулся обратно. С этого момента знающие[5] были в каждом экипаже.

Минут через десять от ребят с площади прошла информация о том, что объект встретился со связью, кличка которому была дана Жорик. Встреча была не слишком продолжительной, однако в ходе нее был зафиксирован факт передачи адвокату некоего свертка, который тот излишне суетливо запихнул в свой портфель. Все эти подробности Эдик Каргин узнал позднее, уже после того, как отзвонился Фадееву и получил от полковника однозначное и категорическое – «связь тянуть обязательно». Поскольку опознать Жорика в лицо могли только «грузчики» Эдика, тащить его пришлось «семь-три-седьмому» экипажу. Соответственно, команда Пасечника выдвинулась за адвокатом, который, расставшись со связью, неторопливо дошел до вокзала, сел в припаркованный на стоянке личный «Вольво» и покатил в сторону «Авроры». (Похоже, на сегодняшний день у Правдина была запланирована поездочка по местам революционной славы.) Тем временем Жорик поймал на Пироговской частника (по крайней мере, внешне это выглядело именно так), и тот, толкаясь в обычных для этого времени дня пробках, стал выруливать на Литейный мост.

Позднее и сам Николай Григорьевич Пасечник честно признается, что в этот день его экипажу откровенно подфартило. Подопечный Генрих Семенович не стал валять дурака, проверяться и вообще совершать какие-либо резкие телодвижения. Он просто докатил до своего офиса, что на Седьмой линии, загнал машину во двор и поднялся в контору, где и пробыл вплоть до окончания рабочего дня, растянувшегося аж до половины девятого вечера. А вот «грузчикам» Каргина Жорик расслабиться не дал.

Начать с того, что тормознутый им частник оказался самым натуральным и опять-таки самым тормознутым чайником. Всеми своими четырьмя колесами он так плотно застрял в пробке на Литейном, что на двухкилометровый путь до улицы Некрасова, где в конце концов выгрузился Жорик, потратил ровно сорок минут. Надо ли говорить, сколько мук и нравственных страданий пришлось перенести механику «семь-три-седьмого», которому ничего не оставалось, как вслед за наблюдаемым перейти на режим движения, не без изящества названный им «стилем раненной в задницу черепахи».

С Некрасова Жорик прошел в пивную «Толстый фраер», хозяином которой, как известно, является наголо бритый шансонье, а по совместительству депутат Государственной Думы и один из культурных символов столь же культурной столицы. В пивной Жорик заказал столь вкусно и обстоятельно, что «грузчики» Каргина при виде этого великолепия поначалу наотрез отказывались вести наблюдение внутри, всерьез опасаясь умереть от обильной потери желудочного сока.

Именно около «Фраера» к экипажу Каргина присоединились заступившие на линию нестеровцы, и два бригадира, закуривая, вышли навстречу друг другу.

– Скажите, – заговорщицки начал Нестеров, – это у вас продаются подержанный диван, персидский ковер и щенки шотландской овчарки?

– У нас, у нас. Можете забирать. Всё оптом и всё даром. Здорово, Сергеич.

– И тебе не хворать. Как клиент? Психически устойчив? Или по пересеченной местности перемещается исключительно скачками?

– А хрен его знает. Мы пока только в пробках гоняли – в них, понятное дело, ведет себя паинькой.

– Это где? На Литейном? А мы с Садовой еле вырвались. Народ совсем озверел, притом что вроде и не пятница сегодня. Сам-то сейчас где?

– Откушать изволит.

– Ну да, как раз самое время… Пойду взгляну, что ли. Как он выглядит-то?

– Второй столик справа у стены. Шайба у него такая… короче, шесть на девять, манеры соответствующие, ветровочка синяя… Мимо не пройдешь.

– Понял, – кивнул Нестеров и нырнул в заведение. Минут через десять он вернулся и, судя по пенным усикам над верхней губой, свой визит «бригадир» залегендировал под предлогом «пива хочется – аж скулы сводит».

– Э-эх, господин подполковник, – усмехнулся Эдик. – И как вам не совестно? Солнце, можно сказать, еще высоко, неграм еще пахать и пахать, а вы уже злоупотребляете.

– Я бы попросил вас, господин майор, не путать кружку праздности с кружкой прикрытия. Каждый шаг разведчика должен иметь правильную, соответствующую постоянно меняющейся оперативной обстановке мотивацию. Кстати, я чего-то не понял – почему их там двое?

– Да подсел к нему минут десять назад какой-то крендель. Я уже Фадееву отзванивался.

– И чего?

– А ничего. Этого, говорит, тоже тащите. Руководство, похоже, совсем охренело. Нет, ты прикинь: объекта, связь, связь от связи – и на все про все три экипажа. Крутитесь как хотите.

– Мы когда выезжали, я в дежурке слышал, что нам на подмогу вроде как «семь-три-девятого» должны перекинуть. У них в Парголове который день полный штиль – объекта еще ни разу в глаза не видели. Может, он там вообще помер, а наши просто не знают.

– Да пока они из Парголова по таким пробкам доедут, у нас тут экспедиторы[6] сто раз разбегутся и снова сойдутся. Нет, Сергеич, вот обычно говорят «понедельник – день тяжелый», а по мне так тяжелый день – это вторник. Вечно у меня по вторникам какой-то гемор нарисовывается. Я, кстати, два раза женился, и оба раза, представляешь, тоже во вторник.

В этот момент, словно в подтверждение «теоремы вторника» Каргина, раздался тональный сигнал, оповещающий о выходе объекта.

– Ну вот, блин. Что я тебе говорил? Че делать-то будем?

– Так делать нечего – оставляй своего «грузчика», пусть малехо второго потаскает, снимки сделает. Если 739-му не передаст, то потом подберете его где-нибудь. А мы этого дальше погоним. Вы его, кстати, как обозвали?

– Связь-то? Жориком…

– Ох, Эдик, никакой фантазии у твоего экипажа, все-то у вас «жорики» да «гарики». Скучно. Вот у нас на прошлой неделе знаешь какие объекты были? Ромуальд и Пафнутий! Во как… Ладно, ша! Вон он выходит. Все, погнали наши городских.

Нестеров нажал тангенту радиостанции:

– Иван, видишь, мужик из кабака вышел?… В синей ветровке. Эта песня посвящается тебе. Давай, подбирай…

На этот раз Жорик, видимо наученный горьким опытом утреннего прозябания в пробках, до следующего пункта назначения предпочел пройтись пешком. Его прогулка до Загородного проспекта заняла не более пятнадцати минут и завершилась у дверей недавно открывшегося мини-отеля «Кристофф», что на Пяти углах. Жорик шагнул внутрь, и через полминуты вслед за ним направилась Полина. Как бывшая «ульянщица», в разного рода учреждениях и организациях Ольховская держалась гораздо уверенней, нежели Лямка, который всегда испытывал робость и благоговейный трепет перед богатыми интерьерами и суровыми секьюрити.

По узкой, покрытой коврами лестнице Полина поднялась на второй этаж и осмотрелась: Жорик стоял у стойки администратора и вполголоса беседовал с миловидной девицей, ведающей вопросами заселения. Судя по ее чрезмерному оживлению и немедленно выставленным напоказ голым коленкам, с клиентами в заведении было не густо. Сориентировавшись в обстановке, Ольховская решила разыграть роль посетительницы и подошла к стойке, заняв очередь за объектом. Еще на подходе она уловила обрывок фразы, из которого следовало, что Жорик намеревается забронировать на завтрашнее число одноместный полулюкс. В ответ девица удовлетворенно мурлыкнула и повернулась к компьютеру.

Тут к Полине подскочил халдейского, вида молодой человек с набриолиненными волосами и заученным голосом понес любезно-рекламную чушь в стиле «Чего изволите? У нас есть все!». Раздосадованной Ольховской невольно пришлось отвлечься и включиться в деловую игру под наименованием «Продавец втюхивает – клиент отбрехивается». Через пару минут она уже обладала «ценнейшей» информацией о том, что в каждом номере отеля имеются приточно-вытяжная вентиляция и кондиционер Daikin, а к услугам постояльцев предоставлены круглосуточная охрана, видеонаблюдение, камера хранения багажа и круглосуточный кафе-бар с русской и европейской кухней. Переваривая весь этот словесный понос, Полина краешком глаза заметила, как девушка занесла в компьютер данные, продиктованные Жориком по бумажке, и приняла от него аванс в размере десяти тысяч рублей. Взамен тот получил квиток, сухо попрощался (похоже, голые коленки впечатлили его не шибко) и направился к выходу, о чем Ольховская оповестила своих тональным сигналом станции. Сразу же подрываться вслед за ним было категорически нельзя, поэтому ей ничего не оставалось, как доигрывать свою роль до конца. Полина оборвала молодого человека на полуслове, подошла к девушке и поинтересовалась, какие данные требуются для бронирования номера на ближайшие выходные. Оказалось, что нужны лишь имя и номер паспорта. Ольховская с ходу назвалась первой пришедшей на ум «Рябининой Вероникой Сергеевной», и девица, войдя в программу, начала забивать новую карточку постояльца поверх последней записи, сделанной по данным, продиктованным Жориком. Предыдущее имя Полина запомнила отчетливо: «Россомахин Валерий Леонидович», а вот из паспортных данных в памяти отложились лишь непривычные буквы серий – СТ. Как грамотно и без особых подозрений покинуть отель, она придумала заранее, и после того, как девица попросила предоплату, Ольховская сделала удивленные непонимающие глаза: «извините, я и не знала, что у вас тут деньги вперед требуются, подождите – сейчас сбегаю, принесу». После чего она скоренько откланялась и выскочила на улицу, однако ни оперативной машины, ни «грузчиков» у Пяти углов уже не было.

Докричаться до своих Полине удалось не сразу – в каменных джунглях центральной части города есть немало «мертвых зон» с очень плохим приемом сигнала, между тем репитерами оснащена лишь малая часть носимых «грузчицких» радиостанций. Наконец машина нашлась у «Макдоналдса», что на углу Рубинштейна и Невского, и Ольховская чуть ли не бегом подорвалась туда: оперативный транспорт, он ведь как автобус, ждать не будет.

Когда запыхавшаяся Полина добежала до своих, оба «семь-три-пятых» «грузчика» сидели в салоне. Бригадир пояснил, что на Невском Жорик совершил посадочку в троллейбус, и теперь первым номером его потянула смена Эдика Каргина. Пашка завел мотор, присмотрел удобную лазейку и в нарушение правил залихватски вырулил налево, воткнувшись в плотный поток машин, двигавшихся в сторону Невы. По достоинству оценив столь нахальный финт, возмущенный гаишник едва не проглотил свой свисток и отчаянно замахал полосатой палочкой. Козырев вильнул в его сторону, небрежно засветил спецталон и излишне самоуверенно проскочил под желтый, чудом не поцеловав стартанувший секундой раньше «нисан», из которого до «грузчиков» донесся поток отборной брани.

– Але, ямщик, ты это… лошадей не гони, – неодобрительно крякнул сидящий «на первой парте» бригадир. – Расшибешь нас, как бог черепаху.

– Так вон он, троллейбус, уже к «Елисеевскому» подъезжает. Оттуда уже ни фига не видно.

– Да хрен с ним, с объектом-то! Ты нас чуть не расшиб. Об «нисана». Причем прямо на глазах доблестного гиббона.[7] Оно, конечно, с непроверяйкой на дорогах ты герой, но зачем стулья, в смысле машины, ломать?

– А… Да я, честно говоря, не заметил.

– Кого? – поинтересовался с заднего сиденья Лямка. – «Нисана» или гаишника?

– Да обоих.

– Во-во. Помнится, похожий случай был у нас с Антохой Гурьевым, – тут же откликнулся Нестеров. – Короче: ночь, дождь, машин на дорогах почти нет, перекресток на Мориса Тореза. Объект на желтый проскочил, а мы малехо выждали и подорвались за ним на «помидор». Через какое-то время, гля, мать моя женщина, нагоняют с мигалками и в матюгальник по-доброму так: «Водитель номер такой-то, остановитесь». Ну, делать нечего, прижимаемся, потому как могут и пострелять, с них станется. Подходят два зайца, радостные такие, оба с калашами, от возбуждения и предчувствия больших бабок пальцы на курках так и пляшут. Антоха им в форточку спецталон показывает. Те, ясен пень, расстраиваются и мрачно так: «Что ж вы, господа хорошие, творите – мы ж за вами уже, почитай, километра два гонимся». Гурьев им отвечает, мол, извините, мужики, не заметил. И тогда их старший выдает офигительный по своему внутреннему содержанию перл: «Сегодня вы не заметили на дороге сотрудника Госавтоинспекции, а завтра вот также запросто не заметите человека»… Стоп, Пашка, ну-ка звук прибавь. Похоже, у них там остановочка образовалась.

Остановочка образовалась на стоянке общественного транспорта у Эрмитажа. И здесь ведущий наблюдение в тролл<