Видение праздника. Старая Россия

 

 

От звонниц летит лебедями да сойками

Малиновый звон – во истоптанный снег!…

Девчонкой скуластой, молодушкой бойкою

Гляжу я в зенит из‑под сурьмленных век…

 

Небесный прибой синевой океанскою

Бьет в белые пристани бычьих церквей!

Зима, ты купчиха моя великанская,

Вишневки в граненую стопку налей!

 

Уж Сретенье минуло – льды его хрустнули! –

Святого Василья отпели ветра –

Румяная, масленая и капустная,

И зубы‑орехи со сластью ядра –

 

В платке снеговейном, по коему розами –

Малина и мед, раки, окорока,

И свечи в приделах – багряными грозами,

Белуги, севрюги – кистями платка! –

 

В брусничном атласе, с лимонными бусами,

В браслетах и килечных, и сельдяных,

С торосами семги, с варенья турусами,

С цукатами тяжких серег золотых,

 

Со бронзой копчушек каспийских, поморских ли,

С застылыми слитками сливок густых,

С рассольными бочками, словно бы мордами

Веселых до глупости псов молодых, –

 

С гудками и крыльями райских раешников,

С аджикою плотницкого матерка,

С торчащими черными гривами – елками

Над холкой февральского Горбунка, –

 

Красавица! Радость моя незабвенная!…

Соболюшка!… Черные звезды очей!…

В атласах сугробов святая Вселенная!…

Твой рыжий торговец, седой казначей,

 

Твой князь – из Юсуповых либо Нарышкиных,

Идущий вдоль рынка под ручку с княжной,

Монахиня, что из‑под траура – пышкою,

В надменных усах офицер ледяной,

 

Два Саввы твоих – и Морозов и Мамонтов –

С корзинами, где жемчуга да икра –

Палитрою гения!… – бархата мало вам?… –

Вот – прямо в лицо!… – осетров веера,

 

Глазастый бескостный изюм Елисеева,

Бурмистрова радуга звездной парчи,

Хвостами налимов – Сияние Севера!…

И – что там еще?… –

о, молчи же, молчи,

 

Рыдай, припаявши ладонь узловатую

К забывшим кипение сбитня губам, –

Родная моя!… Это Время проклятое.

Но Праздник я твой никому не отдам –

 

Прижму его крепко ко впалой, чахоточной

Груди, зацелую в уста и щеку! –

Пока не явился жандарм околоточный.

Пока не приставили дуло к виску.

 

 

Видение рая

 

 

Уйди. Не стой со склянкой надо мной.

Я вижу, вижу драгоценный Рай земной –

В берилле неба – яблоки церквей!…

Летит в сугробы манна голубей!…

Павлина гладит стриженый Малец,

У Матери персты – в огнях колец,

Полынным сеном пахнет жаркий хлев,

И лижет ноги ей смиренный лев!…

Все пять хлебов уж муравьи едят…

Прекраснейшие женщины летят.

В зенита бирюзу, и груди их

Пылают сластью яблок наливных,

И на серебряных тарелках площадей –

Хурма, гранаты, – денег не жалей,

А денег нет!… Сожгли!… И даль светла,

И светят обнаженные тела

Кострами, и бенгальскими свечьми,

Лампадами, – о, счастье быть людьми…

Уйди!… Я Рай впиваю наяву:

Озер сапфиры, детски нежную траву

И охристую ржавчину лесов

Осенних, и рубины туесов, –

Там дикая малина холодна,

Там ягодное счастие вина…

А солнца тел над лесом на закат

Превыше журавлей, крича, летят,

И затаил Малец дыханье: ох,

Гляди, павлин, – то золотой сполох!…

 

Там муж жену целует сотни лет –

Уста, запястья, в жемчугах браслет,

Снега ланит растают под рукой,

Живот застынет льдяною рекой,

Но дождь во чрево брызнет золотой

Подземной, поднебесной красотой!…

Так вот какая ты, любовь в Раю –

Тебя в лицо я, плача, узнаю…

 

А звезды там ручные!… В зимний круг

Собьются – и берут огонь из рук:

Клешнястый Рак и бешеный Телец,

Баран – царь среди звездочек‑овец,

Две Рыбы – Трилобит и Целакант,

И Скорпион – хвостатый музыкант,

И пылкий Лев, и льдистый Козерог –

Огонь едят и пьют!… Огонь у ног,

Огонь в руках моих, – я их пасу,

Зверей родных, – во огненном лесу,

И я стою, охвачена кольцом

Огня! Лоб стянут огненым венцом!…

И горным хрусталем улыбки – рот:

Там человечья плоть в огне поет,

Там человечья плоть поет в земле!…

Там папоротник светит на стекле –

В мороз – цветком купальской радуги!…

 

Уйди.

Я Рай люблю. Я сплю с ним на груди.

Не суй во пересохшие уста

Мне снадобий, где соль и кислота.

Не хлопочи – с намоченным тряпьем

К виску. Мы все когда‑нибудь умрем.

Я не хочу в подвальную юдоль.

В битье посуды. В водочную боль.

В больницы, где на лестницах лежат.

В плакатный красный яд и детский мат.

Уйди. Ступай обратно в черный Ад.

А я – в Раю. Мне нет пути назад.

 

 

Уличная ель. Новогодье

 

 

Черная, огрузлая, седая,

Побрякушками, лампадками увешана,

Как цыганка старая, гадает

Старикам насупленным, среброзубым женщинам:

 

– Дети ваши будут нюхать сладости,

Грызть рожки медовые!…

Будут жить они в любви и радости,

Позабыв столетие бредовое…

 

Машет ель руками черными.

На мулаточке игрушки – сладкими клубниками.

А ветра по площади просторные

Машут флагами над сморщенными ликами.

 

Машут флагами – еще багряными!

Отрывают жесть со крыш серебряных!…

А пойдут из магазина пьяные –

Выдохнут: «А ель‑то… как царевна…»

 

И заплачут пьяные, и выпьют из‑за пазухи,

И засунут снова под тулуп питье горячее:

Их сынки – в земле сырой.Им – праздник памяти!

Очи радугою слез горят, незрячие…

 

Ах ты, ель, ты черная, дородная.

Не маши ты им стеклярусом‑подвесками.

Впереди еще – беда народная.

Впереди еще – жальба голодная.

Дай напялить нам наряды новомодные,

Прицепить ко шляпам слезы новогодние,

Дай помыслить нам, что мы – клейменые! – свободные,

Дай полакомиться

Петушками детскими.