Глава 9. Кто куда, а мы – погреться

 

Поезд дернулся в последний раз и замер на месте, остановившись окончательно. Все встали, и ребята собрались уж было покинуть купе, но Аня загородила выход, монументально застыв в дверях. Гоша с Робом непонимающе на нее вытаращились. Но видать армейская выучка, доставшаяся по наследству от отца‑десантника, уже не раз приходила близняшкам на выручку.

– Ну и куда торопимся, бойцы? – строго спросила Аня. – Без нас все равно не уедут.

– Сейчас там толпа безумцев сломится, – пояснила Яна, – тогда мы спокойно и выйдем, как белые люди.

И точно, в коридоре послышался невообразимый топот, шум и гам. Словно стадо носорогов мчалось на водопой в засушливый год. А девчонки, чтобы не терять время попусту, еще раз критически осмотрели своих друзей. И хотя по их пацаньему обоюдному мнению, они выглядели вполне нормально в своих новеньких школьных костюмах, что собственно и соответствовало истине, недостатки, тем не менее, нашлись. Аня все‑таки еще раз прошлась своей расческой по шевелюре Роба. Частично ей даже удалось создать подобие вполне красивой прически.

– Стой, не дергайся, – слышался ее требовательный голос. – А то придется еще раз расчесывать. Тебе же хуже будет…

А Яна чуть туже затянула галстук у Гоши, поправив его так, чтобы он сидел точно по центру. Он попытался слегка возмутиться, сказав, что галстук ему теперь на горло жмет, и того гляди – задушит.

– Ничего, потерпишь, курсант – коротко отрезала Янка. – Иначе один пойдешь. Не могу же я появиться в первый же вечер перед всеми в сопровождении какого‑то вахлака?

И хотя в глазах у девчонки скачут вприпрыжку веселые чертики, выделывая гопака, Гоша понял, что и на самом деле потерпит, иначе он – вахлак, причем самый настоящий. Роб тоже стоически молча выносил экзекуцию над своими волосами.

А когда близняшки окончательно решили, что сделали все возможное и пора показаться перед обществом, в вагоне и на самом деле стало почти тихо. Более спокойные ученики последними покидали поезд. Но перед тем как выйти из купе, они все вместе, вчетвером, и даже не сговариваясь об этом, просто по наитию, сомкнули четыре сжатых кулачка в единое целое и вполголоса хором произнесли:

– Дружба. Навсегда. Легко. Везде.

И только после этого вполне чинно покинули купе. Сперва – Роб с Аней. Следом за ними – Гоша с Яной. На самом выходе из вагона, Баретто, так как кое‑что понимал в этикете, воспитываясь в очень приличной семье, первым легко сбежал по ступенькам и, вполне галантно подав руку Ане, помог ей спуститься. Она бы, конечно, и сама, без его помощи, могла сойти вниз. А, зная характер близняшек, можно предположить, что и просто спрыгнуть, да еще и с диким посвистом лихих казацких наездников. Но не сегодня.

Так как Гоша тоже не среди полярных медведей жил, то вполне удачно повторил тот же самый маневр. А почему удачно? Да просто он увидел безмолвное одобрение в серых глазах Яны, мол, молодца, хвалю, не посрамил честь державы, ну, и так далее.

И скажем честно, выход в свет, а точнее в полумрак полустанка, удался на славу. Те, кто его видел, а это как минимум половина первокурсников, не шибко беснующихся, и часть не успевших еще уехать старшеклассников, замерли с разинутыми ртами, прекратив на время толкотню и суету. Девчонки тихо завидовали, горючими слезами обливаясь в своих сердцах. А некоторых парней, из тех, что посообразительнее, стала потихоньку грызть изнутри совесть, и они прятали виноватые глаза от близ стоявших сокурсниц.

По правому плечу Каджи несильно пару раз ударила волшебная палочка. Он тут же обернулся, не выпуская руки Яны из своей. Прямо перед ним стояла профессор Бласта Мардер. Еще более строгая в жизни, чем на том рисованном портрете из письма. В темно‑синем с отливами платье покроя стандартного для волшебного мира девятнадцатого века. На голове небольшая изящная шляпка, из‑под которой видны начинающие седеть волосы, уложенные в красиво‑замысловатую прическу. Черты лица властные, словно на картине, написанной резкими мазками, без полутонов. Но вот темно‑карие глаза одобрительно сверкают.

– Я смотрю, Каджи, что вы еще не окончательно потеряны для общества, – в голосе, несмотря на всю его строгость, присутствует и какая‑то неожиданная мягкость. – Так что приношу свои извинения, я была о вас худшего мнения. Главное ведь попасть в надежные руки. Вы согласны со мной, Каджи?

– Да, профессор Мардер, совершенно с вами согласен, – неожиданно для самого себя вполне учтиво и даже предельно искренне ответил Гоша. – Надежные руки очень много значат в этой жизни, – и покрепче сжал ладошку Яны.

Профессор Мардер удовлетворенно чуть кивнула ему головой, обозначила улыбку, едва приподняв уголки губ, и вполне довольная ответом Каджи величаво пошла дальше вдоль состава. Гоша проводил ее долгим взглядом, но так и не смог уловить момент, когда же профессор просто растворилась: не то в полумраке, царившем на перроне, не то просто в воздухе.

Они сбились вчетвером в стайку на этом маленьком полустанке посреди леса. Остальные ученики тоже разделились на кучки по интересам и знакомству. Уже довольно‑таки сильно потемнело, и вдоль перрона зажглись старинные фонари, отбрасывающие диковинный голубоватый свет. Когда Гоша пригляделся к ним повнимательнее, то он обнаружил, что внутри круглых прозрачных плафонов горит пламя. Горит само по себе, просто в воздухе.

Пока старшеклассники уверенно рассаживались по прибывающим одна за другой каретам и уезжали в Хилкровс, первокурсники начали чувствовать себя слегка неуютно, словно их здесь просто позабыли.

– Вот теперь, мальчики, можете немного расслабиться, – тихо произнесла Аня, так чтобы ее было слышно только в их тесном кругу. – Мы себя показали, а это, поверьте мне, очень многое значит.

– Но ведь мы себя ЕЩЕ покажем? – с надеждой в голосе прошептала Яна, сверкая озорными глазенками.

– А то, как же! Еще КАК покажем! – не менее проказливыми глазами блеснула в ответ ее сестра и добавила со вздохом. – Но только позже.

Из стремительно примчавшейся со стороны Хилкровса кареты, не менее стремительно выскочил на перрон мужчина средних лет. Был он с короткой стрижкой ежиком, темноволосый, хотя на висках уже стала пробиваться ранняя и пока еще редкая седина. Брови над глубоко посаженными глазами чуть нахмурены, что придает облику вроде бы серьезность и некоторую озабоченность. Скорее кругловатое, чем вытянутое лицо украшали небольшие усы, плавно перетекающие в бородку‑испанку. И, несмотря на свою нахмуренность, он тут же прокричал довольно‑таки веселым и жизнерадостным голосом:

– Ребятишки! Первокурсники! А ну‑ка, все живенько подтянулись сюда. Давайте, шевелитесь, а то замерзнете.

И когда основная масса учеников собралась около него, молчаливо‑выжидательно всматриваясь в мужчину, он представился:

– Меня зовут Семен Борисович Волков. Я буду преподавать вам историю магии. Но сейчас не об этом… Вы уж нас простите, пожалуйста. Тут такая накладочка вышла неприятная… Вообще‑то, вас должен был встречать совершенно другой человек, чтобы отвезти в замок. Но его сейчас, к сожалению, нет на месте, и в подготовке к распределению, этот момент мы, учителя, как‑то упустили из виду. Еще раз приносим свои извинения… Но теперь я здесь, и, значит, мы незамедлительно отправляемся в Хилкровс.

И помолчав пару секунд, он беззаботно добавил:

– А так даже и лучше получилось: пока там еще старшекурсники, оболтусы, рассядутся за столами… А тут природа, смотрите какая! Свежий воздух…

И тут же несколько раз громко хлопнул в ладоши, прерывая начинающееся невнятное роптание. А затем уже строго‑деловым тоном продолжил, когда все утихли:

– Рассаживаемся в порядке живой очереди по каретам. По четыре ученика в каждую, и чтоб без давки и суеты у меня! Кареты привезут вас во внутренний двор замка к парадному входу в Центральную башню. Вы выходите и, никуда не разбредаясь, спокойно ждете меня. Я приеду последним. Если будет что‑то не так как надо, то пеняйте на себя. И хотя порядки у нас в школе вполне демократичные, но и поезд обратно еще не ушел. При желании успеть на него можно, не напрягаясь. А если даже директор и помилует проказника, то у меня в кабинете завсегда найдутся свежие розги…

Даже странно было, что никто и не попытался возразить, когда первую же карету заняли Гоша, Роб, Аня и Яна. Только проводили их многие ученики завистливыми взглядами. А они, почему‑то, этому даже не обрадовались. Ну, ни грамма.

Карета мягко покатилась по утрамбованной дорожке, усыпанной мелким гравием, стоило только всем четверым оказаться внутри и занять свои места. На одной неширокой деревянной скамейке уселись Каджи с Баретто, а на противоположной – сестры‑близняшки. Убранство внутри роскошным назвать было нельзя ни в коем случае. Наоборот, все скромно, просто, надежно и стандартно. Правда, когда Гоша садился на свою скамейку, то заметил на ней выцарапанную кем‑то надпись: «И чему радуешься?».

А он, собственно, и не радовался. Скорее – опасался. Опять внутри зашевелились страхи быть отправленным домой. И хотя они шевелились теперь еле‑еле, словно обожравшиеся удавы, зато к ним добавились новые ощущения: он тогда потеряет и друзей.

Сестрички‑лисички тоже на удивление притихли, точно о чем‑то крепко задумались. Причем создавалось такое впечатление, что задумались одной думкой на двоих. И только Роб Баретто вел себя уверенно и спокойно. Он, можно даже сказать, несколько вальяжно развалился на сиденье и чуть лениво поглядывал сквозь приоткрытую шторку наружу, обозревая местность. Ладно, еще, что не комментировал вслух.

Карета плавно взяла вверх, и сердце у Гоши невольно екнуло. Начался подъем на утес, где собственно и расположился замок Хилкровс.

– Неужели ты не волнуешься, Роб? – поинтересовался Гоша.

– Нет, – даже слегка удивившись, друг оторвался от созерцания окрестностей. – А чего волноваться‑то попусту?

– Что‑то прохладно стало, – тихо пожаловалась Янка.

– А сейчас приедем и согреемся, – непробиваемой невозмутимости Баретто можно было только позавидовать.

– А и правда, что‑то похолодало, или мне это только кажется? – поинтересовалась Аня, зябко поежившись.

– Да, расслабьтесь, ребята. Ну, чего это вы приуныли? – Роб широко и беззаботно улыбнулся. – Я вот, наоборот, загадал, что мы все вместе попадем на один факультет, и только об этом сейчас и думаю. И верю в это! А раз верю – значит сбудется.

Логика у парня была просто поразительная. Но странное дело, всем остальным сразу же стало чуточку легче. И Каджи как‑то сам собой принялся повторять мысленно: «Обязательно вместе! Обязательно!». И случайно встретившись взглядом с серо‑голубыми глазами Янки, прочитал там, даже особо и не напрягаясь, ответ: «Легко».

Карета мягко остановилась, и дверки сами собой распахнулись, приглашая друзей покинуть насиженные места. Что они незамедлительно и сделали.

Внутренний двор Хилкровса был обширный. И хотя перед мраморной лестницей ведущей к большим сводчатым дверям парадного входа в Центральную башню горели несколько голубоватых фонарей на витиеватых чугунных столбах, дальние углы двора терялись в темноте. Но лестница была освещена достаточно ярко, стоявшими на равном расстоянии друг от друга светильниками. По периметру двора они тоже встречались, но много реже. И общее впечатление от этой обступившей четверку друзей темноты, нейтральной серости каменных стен замка, строгой готической архитектуры и абсолютного безмолвия, складывалось напряженно‑торжественное. Во всем окружающем ребят чувствовались древность, величие и волшебство, словно ими был пропитан даже сам воздух, которым они дышали.

Через пару минут прибыла еще одна карета. Из нее вышли другие первокурсники, такие же настороженно‑притихшие, как и наши знакомые. А потом следующая и следующая.

Близняшки, несмотря на свой вроде бы боевой характер, выглядели присмиревшими и задумчивыми. А Янка даже подхватила Гошу под правую руку, тесно прижавшись к нему. И Каджи почувствовал, что девчонка немного дрожит, словно и на самом деле сильно замерзла, как совсем недавно жаловалась. А ему, если сказать честно, было безумно приятно, что она вот так запросто ухватилась именно за него, вроде бы прося поддержки. И еще Каджи нравилось чувствовать себя настоящим джентльменом. В привычку, что ли начало входить?

Из четвертой по счету кареты высыпали одни мальчишки, и Гоша увидел среди них уже знакомые ему короткие светлые косички на висках. Гудэй тоже узнал его, приветливо улыбнулся, помахал рукой, но подходить не стал. Может быть, постеснялся присутствия рядом с Гошей Яны?

Зато вот другой «знакомый» не постеснялся ни капельки.

Через несколько минут из следующей кареты важно выплыл тот парень, которого Гоша так старательно пытался запомнить после случайного столкновения на Заячьем проспекте. Он обвел своим презрительно‑наглым взглядом двор и столпившихся на нем первокурсников. Запнулся на лице Гоши, и что‑то тихо буркнув через плечо появившемуся за ним следом слонопотаму, уверенно направился в сторону Каджи. Его спутник очень внушительных размеров, хотя скорее толстый, чем накачанный, подобно медведю слегка косолапя, затопал за ним следом.

И перед ними все расступались. А если не успевали уйти с дороги, то черноволосый просто отодвигал помеху прочь небрежно‑властным движением руки. Слонопотам же иногда добавлял увесистый тычок в спину особо непонятливым.

– Привет Каджи, – черноголовый остановился в шаге от Гоши с Яной. – Я тебя в прошлый раз не признал.

Гоша продолжал напряженно молчать. Хотя очень хотелось, ну почти невтерпеж, вообще без слов просто двинуть наглецу в челюсть или под глаз. И двинуть от души, что б он прочувствовал весь кайф и радость от долгожданной встречи сполна. И хотя Мерида просила Гошу забыть, но почему‑то ничего не забывалось. А парень самоуверенно продолжил:

– У меня тут неплохая компания собирается из настоящих волшебников, а не полукровок, – он скользнул презрительным взглядом по Яне, словно догадавшись о том, что она именно из них. – Это вот Дурмаш Биг из Венгрии. – Он небрежно кивнул головой в сторону слонопотама, тупо стоявшего позади него. – Есть и другие. Не желаешь присоединиться? Меня, кстати, зовут Гордий Чпок.

И уверенно протянул руку для пожатия, нисколько не сомневаясь, что Гоша будет счастлив от предоставленной ему чести. А Янка крепилась, крепилась, но все‑таки не вытерпела и, громко фыркнув, зажала ладошкой рот, едва сдерживаясь, чтобы окончательно не расхохотаться во весь голос. Даже слезы на глаза навернулись от натуги у бедняжки.

– Что, фамилия кажется смешной? – зло прошипел Гордий, сразу же изменившись в лице.

А девчонка отчаянно замотала головой, испортив идеальную прическу, мол, ну нисколечко. А потом, не выдержав все‑таки, звонко рассмеялась и кое‑как выдавила из себя:

– Да нет, имя.

А Гоша продолжал стоять даже не шелохнувшись, словно закаменел. И ни о каком ответном рукопожатии не могло быть и речи. Парень только сильнее прижал локоть Янки к своему боку, словно удерживал ее порыв куда‑нибудь исчезнуть незаметно. А по правде, таким образом Каджи подавлял свою собственную ярость, готовую вот‑вот выплеснуться в каком‑нибудь необдуманном поступке, о котором он потом наверняка очень пожалел бы. В поезде, на обратном пути домой.

Гордий тоже зло полыхнул глазами в ответ, все прекрасно поняв, и быстро убрал руку, засунув ее в карман брюк. А потом уже презрительно, в своей обычной манере, окинул взглядом стоявшую перед ним парочку. И усмотрев кольцо, сверкнувшее на пальце у Гоши, то, что подарила Мэри, скривился в пошловатой улыбке:

– А, ну понимаю, тебе сейчас не до мужской компании – чуть гнусаво протянул он. – Поменял няньку на невесту. Растешь помаленьку. Колечком вон, смотрю, обзавелся, Каджи? Свадьба‑то скоро будет?

– Тебе‑то что? – за Гошу весело ответила Янка, поблескивая отражением фонарей в серых глазищах. – Все равно ведь не пригласим…

– А тебе вообще никто слова не давал, полукровка…

И вот тут Каджи все‑таки не стерпел, рванулся вперед, собираясь размазать наглеца по мостовой. В пыль превратить, в ничто, закатать под булыжник. Да вот только Янка, наверняка предчувствуя такой поворот событий, отчаянно вцепилась в Гошину руку, почти повиснув на нем. Да так сильно, что он не смог и шага сделать толком. Но видимо, во всем его порыве было столько откровенной ярости, что Гордий невольно отшатнулся на шаг назад. И тут же растянулся на пятой точке, чувствительно ударившись копчиком о булыжную мостовую двора.

– Ой, чпок! – Аня демонстративно‑неспешно убрала выставленную вперед ногу. – В смысле, я хотела сказать, Гордий Чпок – вы совершенно невоспитанный грубиян, отдавили мне ногу…

Со всех сторон послышался смех. Оказывается, большинство первокурсников давно уже с все возрастающим интересом наблюдало за дальнейшим развитием событий. И, по всей видимости, компания настоящих волшебников оказалась не такой уж и внушительной, так как смех был многочисленным, если почти не единодушным.

Гордий резво вскочил на ноги и рванулся было в сторону девчонки, но ему преградил дорогу Роб, спокойно встав перед Аней и переплетя руки на груди.

– Ты что‑то хотел сказать? – участливо‑доброжелательно поинтересовался Баретто, слегка наклонившись к Гордию. – Никак извиниться решил? Молодца, хвалю…

Гордий отчаянно покрутил головой во все стороны, выискивая своих сторонников. Но почему‑то к своему удивлению никого из них не обнаружил, кроме Бига, тупо и ничего не понимающе мнущегося на месте. Зато все остальные ученики злорадно скалились ему в ответ или откровенно потешались. И Чпок без раздумий рванул в сторону, подальше от неприятной компании, непонятно когда успевшей так крепко сдружиться. Только серая мантия развевалась на ветру. И в результате он оказался почти на ступенях парадной лестницы, ведущей в Центральную башню.

А ярость у Гоши тут же схлынула без следа, и осталась только какая‑то бесшабашная веселость.

– Эй, Гордий, – звонко крикнул он, и Чпок замер на первых ступеньках, обернувшись к Каджи. – Ты, это, слышь, не обижайся на нас. Но забери, пожалуйста, с собой и свою Дурмашину. А то она нам весь этот, как его, – пейзаж загораживает…

И тут же последовал новый взрыв хохота, такой мощный, что казалось, сейчас в замке стекла повылетают от его неистовой силы. И в нем почти утонула тихая туповатая фраза:

– Вообще‑то меня зовут – Дурмаш…

– Да какая разница, – небрежно отмахнулся Каджи от слонопотама. – Он говорит, что я ошибся и его имя – Дурмаш. Но только ты все равно забери его, будь ласков…

А тут из подъехавшей последней кареты резво выскочил Семен Борисович. Скользнув мимолетным взглядом по остаткам веселья на лицах первокурсников, он тоже улыбнулся мягко и непринужденно:

– Я смотрю, вы тут не скучали без меня. Вот и хорошо. – И тут же без перехода соскользнул на серьезный тон. – Итак, господа первокурсники, вас приветствует международная школа обучения колдовству Хилкровс. Постройтесь парами, возьмитесь за руки и прошу вас следовать за мной. Добро пожаловать…

И профессор Волков легко взлетел по ступенькам в голову начинающей суетливо выстраиваться колонны учеников. Подождал минутку, и когда первокурсники наконец‑то разбились попарно, степенно и важно повел их в Большой зал Центральной башни.

Гордий, оказавшийся на ступеньках раньше других, угрюмо возглавлял шествие в паре с какой‑то симпатичной негритяночкой, так и не подав ей руки, на что она жутко обиделась. Говорить о том, что вся наша дружная четверка оказалась рядом – не приходится. Роб уверенно держал ладонь Ани, чем она была страшно довольна, по достоинству оценив недавнее заступничество Баретто. Янка уцепила Гошу по‑взрослому, под локоток. И Каджи этим несказанно гордился, нимало не смущаясь от завистливо бросаемых на них взглядов. А Дурмаш Биг в одиночку косолапил последним, замыкая колонну учеников. Для него пары не нашлось. Первокурсников было всего двадцать девять человек…

Тяжелые на вид двери открылись удивительно свободно и бесшумно, разъехавшись створками в стороны от одного только легкого прикосновения к ним руки Семена Борисовича. И Гоша слегка подивился, помня то, что ему рассказывала Мерида. Их учитель истории – не волшебник, а всего лишь магл. Но он так себя уверенно чувствовал в этом мире, словно ничем и не отличался от всех остальных.

Сперва первокурсники попали в просторный холл. Впереди виднелась еще одна двустворчатая дверь, уже чуть меньшего размера, но зато более украшенная замысловатой резьбой по дереву. А с двух сторон холла вверх уходили сравнительно широкие каменные лестницы, с надежными перилами из чугунины, со всевозможными завитушками и хитросплетениями.

На стенах висело бесчисленное множество разнообразных картин: в основном портреты, но иногда попадались и пейзажи с натюрмортами. Как и ожидал Каджи, все они были живыми, а не застывшими. Люди, изображенные на портретах, с интересом вглядывались в прибывших первокурсников и о чем‑то тихо переговаривались между собой. Наверно, уже перемывали им косточки. А что им еще оставалось делать? Так ведь и со скуки помереть можно: повеси‑ка годами на одном и том же месте.

Около дверей красовались две застывшие каменные фигуры мантикор. Их львиные морды спокойно лежали на вытянутых вперед лапах, а смертоносные хвосты‑жала непринужденно распластались вдоль тел. Но стоило только Каджи глянуть в их каменные зрачки, как он с ужасом понял, что не такие уж они и застывшие. Вернее всего эти монстры могут запросто в любой момент ожить, и тогда ломись, братва, кто куда хочет, но только как можно быстрее. Иначе – хана.

А по левую сторону от каждой из лестниц возвышались рыцарские доспехи с полным набором амуниции: круглые щиты с красочными гербами, шлемы с закрытыми забралами и цветастыми плюмажами на макушках, в руках сжаты остро заточенные алебарды. Капусту ими шинковать самое милое дело. И, наверное, не только капусту.

Словно бы чувствуя интерес первокурсников к внутреннему убранству замка, Семен Борисович никуда не торопился. Он остановился перед закрытыми дверями Большого зала, дал ученикам вволю поглазеть по сторонам и только потом, повернувшись к ним, тихо произнес:

– Ну, а теперь друзья, прошу вас всех успокоиться и настроиться на серьезный лад. Буквально через несколько минут для каждого из вас найдется место в нашей школе на одном из пяти факультетов. И, возможно, именно то, какая из стихий вас выберет, окажет решающее значение для всей вашей дальнейшей жизни. Хотя и не обязательно… Но еще раз повторю: мы все ждем от вас сейчас серьезности, спокойствия и достоинства.

И после этого Волков мягко дотронулся до створки двери. Причем именно дотронулся, как заметил Гоша, а не толкнул или еще что‑то подобное сделал. И та медленно и торжественно стала открываться.

Большой зал оказался именно большим. Нет, даже не настолько уж большим, насколько грандиозным. И впечатлили Каджи не столько размеры, сколько все остальное.

Высокий трехсводчатый потолок, расписанный под ясное небо с плывущими по нему кустистыми облаками, плавно переходящий в звездную ночь. Три ряда резных каменных колонн, поддерживающих это великолепие. Пол, выложенный крупными каменными плитами, образующими какую‑то сложную для восприятия мозаику. Хотя она и состояла всего из двух цветов: светло‑серого и темно‑серого. Уходящие ввысь стены со стрельчатыми окнами‑бойницами, забранными фигурными решетками. Между окнами – ярко горящие факелы. И великое множество свечей, парящих в высоте сами по себе. Противоположной от входа стены как бы и не существовало вовсе. Каджи так и не понял, не то это искусно нарисованная волшебная картина, основу которой составляет пейзаж лесной поляны, над которой летают птички, а невдалеке пламенеет костерок? Или стены и на самом деле просто нет? А около нее вдоль боковых стен расположились несколько живописно горящих каминов, отчего в большом зале было тепло и комфортно.

Но собственно, не это все оказалось главным. Лица. Из‑за пяти рядов длинных столов на первокурсников внимательно и с любопытством таращилось множество лиц более старших учеников. Доброжелательно, хмуро, равнодушно, весело, с издевкой, – по‑разному. Но так много, что у Гоши невольно пересохло в горле от волнения. И, похоже, что не только у него одного.

– Страшно что‑то стало, – едва слышно прохрипела Янка, и еще сильнее вцепилась ему под руку.

Гоша в ответ только кивнул головой. Выдавить из себя хоть слово, он пока еще был не в состоянии.

– Поприветствуем наших первокурсников, друзья! – раздался громкий голос откуда‑то спереди. – А то, как я погляжу, они что‑то оробели перед вами. Не бойтесь, проходите вперед, здесь никто не кусается…

И только теперь Каджи заметил, что вдали, позади длинных харчевальников учеников, на небольшом возвышении, там, где находился отдельный стол учителей, за золоченой трибуной стоит мужчина. Да нет, какой там мужчина, – старичок.

Роста среднего. И весь седой, даже кустистые брови, и то словно изморозью побило. Длинные волосы спокойно ниспадают до плеч, перехваченные на лбу светлым металлическим обручем. Густые усы, плавно сменяющиеся книзу окладистой бородой, доходящей до середины груди, тоже отливают серебрянкой. Мантия слегка развевается позади него, словно на легком ветерке. И от этого кажется, что по ее синеватому фону изредка проскальзывают всполохи молний. Вот только странно, что всполохи эти были каждый раз разного цвета, а точнее всех пяти цветов, беспорядочно сменяющих друг друга. И глаза… Несмотря на всю благообразность и величавость старца, они‑то были совершенно молодые: в меру спокойные, не в меру хитроватые, и безмерно веселые.

– Этерник Верд‑Бизар, директор, – кто‑то тихо прошептал позади Каджи.

Ну, конечно, кто же еще! Гоша мог бы и сам догадаться, да вот только от волнения мозги, похоже, совсем ничего не хотели соображать. Даже самые элементарные мысли доходили с опозданием, как до жирафа. Хотя при чем здесь длинношеее животное? Оно наверняка сообразительнее, чем Гоша сейчас.

Под сравнительно дружные аплодисменты Семен Борисович провел колонну первокурсников между столами. А потом так же парами выстроил на свободном пятачке, относительно просторном, невдалеке от золотистой трибуны директора.

– Что ж, не будем тянуть кота за хвост, – улыбнулся из‑под усов Этерник, сверкнув смеющимися карими глазами. – А то ему больно будет. Пора приступать к распределению по факультетам. А все остальное потом, когда вы займете свои места среди сокурсников…

Самый дальний из каминов ожесточенно выплюнул из себя огромный клубок языкастого пламени. Все – и ученики, и учителя, разом удивленно повернулись в его сторону. Один только Верд‑Бизар остался невозмутимо спокойным, даже не глянув туда. И как показалось Гоше, он с хитрецой бросил взгляд именно на него, чуть прищурив глаза, отчего морщинки в их уголках собрались в гусиные лапки, и громко произнес:

– Я знал, Мерида, что ты постараешься успеть на распределение. Разве ж можно пропустить такое важное событие? Молодец – ты не опоздала.

У Каджи радостно забилось сердце, и он ожидающе уставился в медленно тающий сгусток пламени. Прямо из него выскочила запыхавшаяся Мерида. И была она вся какая‑то пыльная, чумазая и растрепанная до чрезвычайности. И даже мантия слегка порвана на боку. Девушка, не обращая ни на кого внимания, стремительно скользнула взглядом по выстроившимся попарно первокурсникам. И когда увидела довольно лыбящегося Гошу, сама расцвела. Подмигнула ему и уже неспешно направилась за стол учителей, меняясь прямо на ходу.

– Это что еще за чудо‑юдо? – тихо поинтересовался Баретто, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Это ЧУДО – моя сестра Мэри, – так же едва слышно, но с гордостью ответил другу Каджи.

– А, ну, тогда другое дело, – голос у Роба потеплел. – Симпатичная вообще‑то.

А Мэри и впрямь стала очень симпатичной. Абсолютно чистенькая и опрятная. Вместо какого‑то темного дорожного платья и порванной мантии на сестре уже красовался вечерний наряд, вполне бы подошедший и к великосветскому приему, и к веселому балу.

Платье золотистого цвета совсем без рукавов, открывающее на всеобщее обозрение темные плечи, обтягивает стройную фигуру. Его низ был вообще интересно обрезан наискось: с правой стороны чуть выше колена, а слева почти до середины лодыжек. На голове примостилась небольшая диадема, но зато сверкающая алмазным блеском. В ушах – сережки в виде маленьких березовых листочков с бриллиантовыми капельками росы на кончиках. На шее устроилась тонкая цепочка с каким‑то замысловатым амулетом из нескольких переплетенных между собой рун. Глаза радостно лучатся, став цвета фиалки. А льняные волосы собрались в пышную косу до талии, и на самом низу ее даже примостился простенький легкомысленный бантик, белый в черный горошек.

Именно в таком виде Мерида и опустилась за стол, непринужденно устроившись на свободное место между профессором Мардер и незнакомым Гоше светловолосым тридцатипятилетним мужчиной с небольшим хвостиком на затылке. И взгляд, которым запнулся этот мужчина за Гошу, разглядывая первокурсников, Каджи совсем не понравился. Холодный, злой и колючий одновременно.

– Итак, – оживленно продолжил Этерник, – теперь, когда мы все в сборе, пора приступить к распределению. Прошу вас, Семен Борисович, сегодня эта честь по праву принадлежит вам.

А сам директор легкой походкой, словно ему лет двадцать всего, покинул трибуну и ушел к остальным учителям за стол. По пути его задержала Мерида, ухватив за руку. Этерник нагнулся к ней, и девушка что‑то быстро прошептала ему на ухо. Тот только кивнул седой головой и занял место в центре стола.

Профессор Волков даже засиял от радости, но быстро взял себя в руки, совладав с забурлившими эмоциями. Он развернул свиток пергамента и произнес уже вполне спокойно и буднично, обращаясь к первокурсникам:

– Я сейчас буду вызывать вас по одному. От вас же потребуется всего лишь встать вон на тот пятиугольник с эмблемой школы, – учитель ткнул свитком в сторону, – вытянуть вперед обе руки ладонями кверху и все. А там посмотрим, какая из магических стихий вам ближе всего. Соответственно их выбору, вы и будете зачислены на один из пяти факультетов. И все семь лет обучения он будет для вас второй семьей. Ну, а Хилкровс – родным домом… Но главное, оставайтесь абсолютно спокойными. Процедура совсем не страшная, примерно такая же, как и при выборе волшебной палочки. Итак…

Семен Борисович мельком глянул в список и громко объявил:

– Баретто, Роберт. Прошу вас…

Гоша даже вздрогнул от неожиданности. Вот и началось. И сразу же с его друзей. В голове сгустился туман, и дальнейшее он впоследствии помнил какими‑то жалкими урывками, хотя и присутствовал на процедуре распределения от начала и до конца.

А Баретто спокойно вышел из строя первокурсников и направился к темнеющей на полу пентаграмме. Каджи проводил его пристальным взглядом и только тогда обратил внимание на то место, где должна была решиться их дальнейшая судьба.

Невдалеке от пентаграммы стояли пять мраморных кубов, бока которых усыпали непонятные руны, высотой примерно в метр, расположившихся полукругом. Они чем‑то напоминали жертвенники. И над каждым из них присутствовало по одной из магических стихий.

Над крайним справа выбрасывал вверх разноцветные языки пламени сгусток яркого огня. Рядом с ним над соседним кубом кружился на одном месте волчок скромного торнадо. С противоположной стороны над крайним левым шел дождь, и иногда даже сверкали молнии, вот только грома слышно не было. Чуть ближе к центру – медленно кружилась в воздухе темно‑бурая пыль, образовав небольшое облачко. А вот над центральным кубом не было ничего. То есть, там что‑то присутствовало: черное непроглядное пятно, слегка размытое и подрагивающее. Но складывалось такое впечатление, что там просто пустота.

Роб встал на пентаграмму и вытянул вперед руки, как того и требовал от них профессор Волков. И уже через несколько секунд над его правой ладонью вспыхнуло пламя, прилетевшее со стороны «жертвенника». Оно было ярко‑желтое с длинными синими языками. А еще через пару секунд пламя исчезло. И всем показалось, что оно просто проникло внутрь Баретто, всосавшись через ладонь. Даже сам Роб недоумевающе рассматривал свою руку, поворачивая ее то в одну сторону, то в другую. Похоже, что и не показалось вовсе.

– Факультет Блэзкор! – громко объявил Волков.

И тут же мантия Баретто перестала быть просто блекло‑серой. На его спине словно костер в ночи вспыхнул. Сама она стала темной, почти черной, но со сдвигом в синеву. А от низа вверх по мантии свободно гуляли язычки пламени. Не настоящие, конечно, но очень на них похожие.

Довольный Роб повернулся ко всем лицом, которое просто сияло от счастья. За крайним правым столом дружно захлопали в ладоши. А кто‑то умудрился залихватски свистнуть. Семен Борисович нахмурился, выискивая нарушителя правил, но Гоша успел заметить, что глаза у учителя посмеиваются. Так что нарушитель, естественно, не отыскался. А Роб уверенно направился за стол своего факультета, успев по дороге ободряюще подмигнуть друзьям и поднять большой палец над сжатым кулаком.

– Биг, Дурмаш. Вы – следующий, – Семен Борисович сделал приглашающий жест рукой.

Слонопотам лениво прокосолапил к пентаграмме. Около нее он тормознулся на пару секунд, не решаясь наступить, но все же встал, в конце концов, на темный пятиугольник. И вытянул вперед лапы, так как руками их назвать можно было бы только с большой натяжкой.

Прошла почти минута напряженного ожидания. И в результате на ладонь толстяка упали две маленьких капельки воды, тут же и впитавшихся в кожу.

– Фалстрим, – сказал Семен Борисович, и указал Дурмашу на крайний левый стол его факультета.

Мантия у Бига тоже изменилась, перекрасившись в сине‑зеленую, и переливающуюся так, как будто по ней волны перекатывались, одна за другой. Аплодисментов из‑за стола Фалстрима слышно не было, но Дурмаш, похоже, и не расстроился совсем. Он абсолютно равнодушно закосолапил в указанное ему место.

– Дип, Ривер, – вызвал Волков следующего.

От строя первокурсников отделился чернявый парнишка маленького роста и невероятно щуплый. Его постигла та же судьба, что и Дурмаша. Только на этот раз все прошло очень быстро. На ладонь ему почти мгновенно вылился целый ушат воды, тут же и исчезнувший в пареньке. Да кто‑то за столом Фалстрима похлопал в ладоши. Правда, аплодисменты получились жиденькими.

– Иванова, Ли Ин, – чуть изогнув в удивлении брови, прочитал учитель.

На пентаграмму стремительно взлетела оживленная первокурсница со слегка раскосыми глазенками. Она раскинула руки в стороны. И тут же над обеими ее ладошками закрутились маленькие вихри. У девчонки даже короткие каштановые волосы разметались в стороны. Но так же быстро ветер стих, исчезнув в ней самой. А Иванова блаженно улыбалась, как будто получила именно то, о чем мечтала всю свою жизнь.

– Факультет Эйсбриз, – и тут же раздались дружные аплодисменты из‑за стола, стоявшим по соседству с Блэзкоровским.

Мантия у девчонки перекрасилась в нежно‑голубой цвет, по которому иногда проплывали белые облака. А она сама живенько исчезла среди своих, словно ее только что и не было даже рядом с пентаграммой.

– Инхель, Гудэй, – Гошин знакомый, улыбаясь, направился к месту своей судьбы, дернув себя за косичку, видать, на счастье.

И вновь пришлось ждать, пока стихии определятся в своем выборе. А они почему‑то совсем не торопились. Но вот над ладонью парнишки зависло темное нечто, и медленно, словно нехотя, спустилось ниже и исчезло. Инхель изумленно пожал плечами. И было видно, что он не то расстроился, не то находится в недоумении. Гудэй даже вытянул шею, недов<