Краткая автобиография Ханны Хаггард

Меня воспитали в семье евангельских христиан, в окружении, где религиозные убеждения считались самым важным на свете. По сравнению с ними ничто не имело значения. Мирской подход к жизни безжалостно исключался. А также все, что могло или стремилось приуменьшить значение духовной жизни и роста души. Духовные вопросы и религиозные доктрины явно имели для моих родителей такую жизненно важную ценность, что не могли не произвести на меня глубокого впечатления.

Человек не мог бы жить в нашем доме и небрежно или равнодушно относиться к возможности существования духовного мира. И я безошибочно сознавала, что «любить Господа Бога своего всем сердцем своим, всей душою своею и всей крепостью своей» было неизменной целью жизни моих родителей. Радость и удовлетворение они находили в стремлении служить Ему. И ко всему своему имуществу они относились как к данному им во временное пользование. Всю жизнь моего отца можно кратко подытожить словами: «От домостроителей же требуется, чтобы каждый оказался верным». Что касается моей мамы, то, несмотря на свое плохое здоровье, страдания и почти непрерывную боль, она была такой радостной, любящей поклонницей Господа Иисуса, что, когда она произносила Его имя, менялся даже ее голос и лицо освещалось внутренним светом. «Имя Твое — как разлитое миро…» — стих, который ближе всего ассоциируется с воспоминаниями о ней.

Одиннадцатилетним ребенком я «пришла к Господу», как я верила и надеялась, предложив свою жизнь невидимому Спасителю, в Чьем существовании я в то время не сомневалась.

Но внешнее выражение духовного поклонения, в котором меня воспитывали, с самых ранних лет казалось мне скучным и угнетающим. Тем не менее ребенком я чувствовала, что религия, должно быть, самая важная вещь на свете. Но я просто не находила в ней ничего реального, никакого удовлетворения. Я боялась тех служб, которые мы обязаны были посещать, и воскресенье было для меня кошмаром, висевшим надо мной всю неделю.

Я молилась, но ответов не было. Ходила на евангелизационные собрания, но мне там было невыразимо скучно. Я покаялась, но не могла перестать совершать неправильные поступки. Читала Библию и находила ее самой унылой, самой безжизненной книгой на свете. Она абсолютно ничего не говорила моей жаждущей душе. Хотя считалась непогрешимым Словом Божьим, единственным каналом, через который Он пожелал явить Себя людям. Мне ничего не помогало. Спасительная сила не появлялась. Я не могла обрести благодать. Я просто была неспособна верить. К тому времени, когда мне исполнилось примерно шестнадцать лет, я больше не могла верить в существование Бога. Потому что, казалось, не было никакого способа связаться с Ним.

Я была несчастным, болезненным, эгоцентричным человеком. Замкнутая в кругу собственных мыслей, поглощенная своими бедами, я никогда ни к кому не испытывала любви. До девятнадцати лет не помню, чтобы я хоть раз ощутила себя счастливой. Хотя, конечно, иногда я переставала чувствовать себя несчастной. У меня было два ненавистных, мучительных недостатка. Первый — ужасное заикание. Когда бы я ни пыталась заговорить, я гримасничала в отчаянном усилии выдавить из себя хоть слово. До девятнадцати лет я никогда не ходила одна в магазин, не ездила на поезде или автобусе, не ходила никуда, где должна была говорить. В детстве, когда мы одни играли в саду и я была естественна, не стыдилась себя, то часто могла выдавать целые предложения. Но если со мной заговаривали или задавали мне вопрос, сразу начиналась страшная борьба.

Я просто ненавидела людей — и бесчувственных, и даже добрых, отводивших от меня взгляд: так страшно они жалели меня, или им было неловко. В школе я испытывала ужасные мучения и выглядела полной идиоткой. Всегда говорила, что не знаю ответа на вопрос, так как не могла его произнести.

Второй недостаток был в какой-то степени хуже первого. Я была одержима терзающими меня страхами. Некоторые из них были довольно обычные, которые бывают у многих людей. Но другие были ненормальными. По крайней мере, их было слишком много. И я постоянно страдала от них. Я боялась темноты, высоты, толпы, боялась быть запертой где-нибудь, страшилась заболеть, потерять сознание и упасть в обморок. И кроме того, днем и ночью меня преследовал еще один ужас — страх смерти.

Чем старше я становилась, тем более ощущала унижение и боль от своего заикания. Утро за утром я просыпалась с чувством, что не смогу пережить новый день. Я жалела, что мне не хватает храбрости, чтобы совершить самоубийство. Таким образом, мои муки росли, я становилась все более болезненной и окончательно замкнулась в себе. Я не могла думать ни о чем, кроме своего собственного невыразимо жалкого состояния.

В то время я отдала бы все, чтобы поверить, что есть Бог, способный помочь даже мне. Но Он, казалось, не замечал, не обращал никакого внимания на мои отчаянные молитвы и становился все более и более недоступным и нереальным.

Почему я все это так подчеркиваю? Потому что в возрасте девятнадцати лет в течение одного получаса изменилась вся моя жизнь. Эта ненавистная, ненормальная оболочка распалась и слетела с меня. При этом не поменялся ни мой внешний, физический облик, ни мои умственные качества, но абсолютно преобразился взгляд на жизнь.

Вот как произошло это изумительное преображение. Мой отец был единственным человеком на земле, к кому я испытывала настоящую привязанность, так как он один был моим «прибежищем». Он сам был заикой и поэтому мог понять мои мучения. В 1924 году он захотел взять меня с собой на конференцию в Кесвик. Я пришла в ужас при одной мысли о том, что буду обязана весь день присутствовать на религиозных собраниях, запертая в одной палатке с целой толпой народа. Сначала я отказалась. Но в конце концов мы заключили сделку. Я — что поеду с ним на конференцию, буду посещать одно собрание утром и одно вечером. А оставшуюся часть дня буду вольна бродить в одиночестве по холмам.

Всю эту неделю я посещала по два собрания в день. Казалось, абсолютно ничто не затронуло меня. Бог был таким же нереальным, как и прежде.

В пятницу вечером конференция закончилась. Но в субботу утром проводилось большое миссионерское собрание. Один за другим по очереди вышли двенадцать мужчин и женщин и с сияющими лицами рассказали нам о преобразующей силе Бога, которую они видели сами. Как она на самом деле действовала в жизни бесчисленных язычников.

Я не могу припомнить ни единого слова из того, что они говорили. Но то, чего не смог сделать ни один отрывок или стих из Библии, ни один искренний проповедник на конференции, было достигнуто этими двенадцатью мужчинами и женщинами — миссионерами. Будет, конечно, точнее сказать, что они закончили ту работу, которую начали другие на этой конференции. Они добавили последний штрих. Сидя там в своем жалком состоянии, глядя на их лучезарные лица, я слышала в их голосах уверенность, и мое сердце в отчаянии сказало: «Это должно быть правдой. Должен все-таки быть Бог, Который может спасти и изменить даже самых несчастных. Он может и хочет, очевидно, спасать всех, кроме меня. Почему же я не могу Его найти?»

Когда эти двенадцать миссионеров закончили, председатель поднялся и спросил, есть ли в этой огромной аудитории молодые люди и девушки, услышавшие, что Бог призывает их на миссионерскую ниву. Тех, чьи сердца откликнулись, он попросил встать. Огромная палатка наполнилась шумом — множество, возможно, сотни молодых людей поднимались на ноги. Затем председатель спросил, есть ли здесь родители, готовые отпустить своих детей на миссионерскую ниву, куда призвал их Бог. Мой отец встал рядом со мной и стоял вместе с сотнями других родителей.

Это было последней каплей. Я с трудом поднялась на ноги и бросилась вон из палатки. Вскочив на свой велосипед, я помчалась в гостиницу за городом, где мы остановились. Ворвалась в свою комнату, заперла дверь и упала на колени рядом с кроватью. И наконец в отчаянии и сердечной скорби закричала вслух: «О Бог! Если Ты есть хоть где-то, Ты должен стать реальным для меня. Если Ты существуешь и действительно такой, как описывают тебя эти люди, Ты не сможешь оставить меня в таком состоянии!»

Я схватила свою Библию и, держа ее закрытой в руках, вскричала снова: «О Бог, если Ты есть! Твои последователи сказали, что Ты говоришь с ними через Библию. Если Ты реален, поговори с помощью этой книги и со мной».

Я распахнула Библию и заглянула в нее. Она открылась на главе из Третьей книги Царств.

И я начала читать. Первые слова, на которые упал мой взгляд, шокировали меня. Потому что открыла я 18-ю главу Третьей книги Царств, где Илия призывал израильтян верить в единственного истинного Бога и провозглашал, что докажет, что Он существует. Стих, с которого я начала читать, гласил: «Долго ли вам хромать на оба колена? если Господь есть Бог, то последуйте Ему».

Мысль, пришедшая ко мне, была четкой и ясной, меня как будто озарило: «Вот что потребует от меня этот неведомый Бог, прежде чем сделается для меня реальным, — отдать Ему свой запинающийся язык, согласившись стать Его свидетельницей и посланницей».

Значит, именно поэтому Он все это время не открывался мне! Он ждал, когда я соглашусь отдать ему свой заикающийся язык и скажу, что Он может использовать его, как Ему угодно. Как Ему это удалось, я до сих пор не понимаю, но наконец настал момент, когда я снова воскликнула: «О Бог, если Ты есть, если Ты сделаешься реальным для меня, я отдам Тебе свои заикающиеся уста!»

Я вошла в ту комнату в 13.00 26 июля 1924 года и вышла из нее в 13.30 после получаса агонии полностью преображенная. С того момента жизнь стала абсолютно другой, она излучала свет.

Моя боязливая природа все еще была со мной. Мое заикание никуда не исчезло. Мой страх перед людьми по-прежнему не оставлял меня. А также я абсолютно не имела представления о том, как начать думать о других и считаться с их интересами. Я все еще была той же Ханной. Но каким-то таинственным, чудодейственным образом я была поднята и перенесена в совершенно новое умственное и духовное окружение: из пограничной зоны внешней тьмы в свет и славу небес.

Прошло два с половиной месяца. Осенью я собралась поступать в библейский колледж Риджлендс. Я еще заикалась, но не так сильно, как прежде. Мне даже удавалось после долгой борьбы очень кратко публично молиться вслух.

Я решила, что должна поехать одна в поезде и на метро, хоть раньше еще никогда не делала этого, несмотря на то что тогда мне было почти двадцать лет от роду.

Послушание всегда подвергается испытанию до конца. Легко не бывает никогда. И всегда появляется внутреннее предчувствие, что однажды Его сила иссякнет и Он подведет меня. Я поняла, что нельзя обращать никакого внимания на все эти страхи и сомнения.

С одной стороны, в те годы я вела двойное существование, так как меня постоянно атаковали старые страхи, опасения и отвратительные физические ощущения. Почти каждый день шла мучительная внутренняя борьба перед тем, как совершить шаг послушания и откликнуться на какой-нибудь Его новый призыв. И все же, с другой стороны, каждый раз, когда я повиновалась, я ощущала такую изумительную радость, которую невозможно описать.

Так я постепенно пришла к пониманию, что эти два недостатка, всегда так мучившие меня, на самом деле были двумя особыми подарками от Господа. Они были двумя острыми гвоздями, прибившими меня к Нему, чтобы я никогда больше не осмелилась пойти своим собственным путем.

Завершив двухгодичный курс обучения в библейском колледже Риджлендс, я вступила в евангелизационную группу «Друзья» для дальнейшей подготовки к миссионерскому труду. Эта группа была межконфессиональной миссией. Члены ее несли Благую весть в деревни Англии и Ирландии.

Девиз этой группы в то время был таким: «Готовы на все». Готовы на все, что Господь попросит нас предпринять. Готовы отправиться всюду, куда Он пошлет нас. Когда я присоединилась к ним, мне был двадцать один год. Я сильно шокировала своих родственников: им было стыдно за меня, что я разъезжаю по стране в фургоне, проводя со своими товарищами собрания под открытым небом и совершая миссионерские поездки по деревням.

После того как я проработала в евангелизационной группе четыре года, меня снова делегировали в Ирландию. Я ездила по стране и рассказывала о нуждах деревень Англии и Ирландии, в которых еще не слышали проповеди Евангелия. Однажды в субботу после обеда меня с компанией фабричных девушек и продавщиц пригласили в загородную поездку в Айлендс-Ай, одно из живописных местечек неподалеку от Дублина. Вскоре я покинула их и ушла бродить одна. И взобралась на самый высокий скалистый пик.

У меня и в мыслях не было, что Бог будет говорить со мной особым образом. И что я услышу четкий призыв, который еще раз перевернет всю мою жизнь. Я все еще чувствовала, что Бог хочет, чтобы я стала миссионеркой, но у меня не было ни малейшего представления о том, куда Он меня пошлет. Там, наверху, в Айлендс-Ай, я не думала ни о чем особенном и просто начала читать Библию, где она открылась. Это оказалась девятая глава Книги Пророка Даниила. Пока я медленно читала эту замечательную молитву, размышляя над ней стих за стихом, произошла одна неожиданная и потрясающая вещь. В голову мне пришла мысль, как бы естественно вытекающая из предыдущих. Но такая ясная и значительная, что, казалось, это был личный призыв: «Ханна, согласишься ли ты связать свою жизнь с израильским народом, если Я попрошу тебя об этом?»

Я поймала себя на том, что внутренне отвечаю Ему с великим огорчением:

«Господь, прости меня, но скажу откровенно: мне совсем не нравятся евреи. Из всех людей на земле, мне кажется, я в последнюю очередь хотела бы помогать именно им. Какая польза может быть от меня как от миссионерки среди евреев, если они мне не нравятся?»

«Если ты целиком доверишься Мне и согласишься поехать туда, Я сделаю тебя способной любить их и слиться с ними. Все зависит от твоей воли».

Я вскочила на ноги и преклонила колена на камне, ставшем жертвенником. Ибо это было явное принесение себя в жертву, акт глубокого поклонения и радостной покорности. Он завершил разговор и поставил печать на моей готовности подчиниться. Тогда, стоя на коленях на этой скале, я сказала: «Вот я, Господь. Я поеду миссионеркой к Твоему народу».

Когда я спустилась со скалистого пика и стала рассказывать своим друзьям, что Бог призвал меня отправиться миссионеркой в Палестину, я практически ничем не могла это доказать. Подруга, с которой я тогда жила, спросила меня, откуда я знаю, что у меня есть такое призвание, и как оно ко мне пришло.

Когда я сказала лидеру отряда, что чувствую, что Бог теперь призывает меня на миссионерское поле, а именно в Палестину, он, а с ним и другие, сначала очень сомневался.

Стало еще труднее, когда после дальнейших молитв о водительстве я написала секретарю единственной, какую знала, межконфессиональной миссии, работавшей в Палестине, и предложила им свои услуги. Среди полученных мной в ответ писем в одном спрашивалось, совершенно естественно, о том, есть ли у меня специальное образование. И почему я чувствую, что призвана работать среди евреев в Палестине. А у меня не было никакого объяснения, кроме «тихого голоса», сказавшего мне в Айлендс-Ай: «Согласишься ли ты связать свою жизнь с израильским народом?»

Я ответила на все вопросы, как могла, и в должное время снова пришло письмо. Там говорилось, что у меня нет никакой особой специальности, я не дипломированная медсестра, не учитель и не секретарь, в которых они нуждаются, а для женщины-евангелистки в данный момент вакансии у них нет. У евреев, как мне сообщили, считается, что женщину не стоит и слушать, если она пытается проповедовать мужчинам или учить их.

На пути к миссионерской ниве каждый шаг подвергался испытанию. Мой доктор, как и большинство моих друзей, считал мое здоровье и темперамент неподходящими для работы за границей. И я не могла не согласиться с ним.

Кроме того, я знала, что поскольку у меня не было никакого специального образования, вряд ли какое-либо миссионерское общество возьмет меня в штат, если оно не нуждается в работниках-евангелистах. Но в конце концов было решено отправить меня на испытательный срок в Хайфу. Я должна была сама оплачивать свои расходы и взять на себя обязательство оказывать всяческую посильную помощь. Я должна была быть готовой выполнять любую работу, какая потребуется, пока не прояснится, какое дело Господь действительно хочет мне поручить. Или пока Он Сам не откроет это мне.

21 января 1932 года со смирением и благодарностью я добралась до Палестины.

Оглядываясь назад, на свой жизненный путь, искренне и радостно я могу засвидетельствовать: «Верен Призывающий вас, Который и сотворит сие»!

Аминь, Господь. Да, с того памятного дня, когда я преклонила колена у своей кровати в Кесвике, Ты сделал меня Своей. Твоей благодати всегда было довольно для меня. И Ты помог бедной мисс Ой-Боюсь следовать за Тобой. Ни одному великану не позволено повернуть ее назад, и никакому злу — подойти близко к ее жилищу.

Это сокращенный вариант автобиографии из книги «Hearing Heart». Полное описание служения Ханны Харнард в Израиле приведено в книге «Wayfarer in the Land».