Сегодня я буду любить тебя сильно,

Пока в моей голове действие витамина!"

/проговорив скороговоркой строки песни, морщится и нервно бычкует сигарету в пепельнице/

Вот такую хуету поют, понял? Пидарасы, бля. Ну а девкам нравится. Настя Киборга на танцпол потянула, а меня Маришка, прикинь? Типа понравился, видать. Ну а хули, как истинный джентльмен, вина прикупил, её угостил. Пацаны мои, Лёха с Саней, сразу поскучнели так, но потом Санька ещё какую-то соску цепанул из местных пэтэушниц, их там много по выходным.

А я танцую, и мне, понимаешь, в голову так чисто гормонами бьёт, как лет в пятнадцать. Хуй стоит, прям ей в бедро упирается, а она, сучка, лыбится так загадочно и трётся об меня через джинсы, что твоя кошка. То жопой повернётся, то наклонится, а я топчусь на танцполе, руками-ногами дрыг-дрыг как умею, а она вокруг меня извивается и хохочет, зубками своими сверкает. Я тогда как увидел, сначала не понял. Подумал, неформалка какая, может, из этих, из готов. Ну, зубы у неё острые, типа как подпиленные, понимаешь? И белые-белые, аж светятся.

Диджей, бля, снова «Витаминку» врубил, гондон ебаный. Тут Киборг подскакивает, рядом танцует и на ухо кричит:

— Ну чё, как?

— Ты где её нашёл такую, немец?

— Сама на улице к нам с Настюхой привязалась! По ходу, ебаться любит, как дышать! Чё, тебе спецсредства для бабца выдать?

— Чё?!

— Давай отойдём.

Отводит он меня, значит, в сторону, и на ладонь две капсулы разноцветные кладёт. Я спрашиваю:

— Чё это за хуйня?

— Витаминки, — и ржёт, — бабцы любят! Ебутся потом как заведённые! Сам сожри, расслабляет, отвечаю.

— Сколько?

— Да недорого, сочтёмся потом!

Ну я думаю — а хуй ли нет? Возвращаюсь, значит, на танцпол, при ней "витаминку" на язык кладу и засасываю так натурально Маришку эту, прям там. И ей типа наркотик передаю, понял? Она проглотила и пучится на меня глазёнками своими инопланетными. И я сожрал таблетос.

И она так шепчет мне на ухо, в натуре инопланетянка:

— Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого…

А глазища инопланетянские мерцают в темноте, что твой этот, бля, стробоскоп, и из глаз типа как лучи какие бьют, тонкие такие, но типа тебя насквозь пронизывают, аж волосы на жопе встают, отвечаю.

А мне мигом похорошело прям от витаминок немецких, давай там танцевать, движняк наводить. Все в ахуе были, я ж обычно сурьёзный, на понтах весь. А тут чиста рейвер, бля. Руками машу, что твой чертопеллер, цветомузыка, все дела, все танцуют, нах. И на неё смотрю, глаз не могу оторвать от этого сияния стробоскопа. Нихуя дела, думаю.

У Маришки сразу движения такие дёрганые стали. Мне показалось, что у неё куртка как крылья, порхают сами по себе, так накрыло конкретно. Или не накрыло... Ты, начальник, внимательно слушай, я тебе как на духу излагаю, всё это чертовщина ебаная. Браслеты заебали…

/трёт запястья под наручниками, жалуясь на боль/

Дальше блудняк сплошной начался…

Лицо у бабца заострилось, вроде как окрысилась она, скулы выступили и зубы типа как вперёд выпячивают. Потом я проморгался, и всё нормально стало. Песня доиграла, диджей медляк врубил; мы стоим оба мокрые, аж потом обливаемся, а Маришка ко мне жмётся, руку мою хвать! — и в трусы к себе. А там жарко, будто радиатор в тачке перегрелся. И мокро, скользко так. Я, бля, чуть в штаны не кончил, давай ей по сикелю наяривать пальцами, а она стонет, дышит мне на ухо так тяжело, и шепчет:

— Любимый... Любимый мой, я тебя нашла! Я так долго тебя искала…

— Я Акула... Ну, Вася вообще, а так Акулой кличут. Тебе как, нормально вообще? А, подруга?

Мне, знаешь, стрёмно аж стало. Она типа как животное, крышняк сорвало от тех таблеток. На нас уже люди зыркают, я её отвожу в сторону, а она такая вся гнётся в руках, как пластилиновая. Бери да еби, готовенькая совсем. Тут ко мне Санёк подгребает и предлагает к нему на хату всей толпой поехать. А я чё, я за любой движняк, кроме голодухи. Прыгнули на щипача, в общем, да погнали к нему. Ага, туда, на проспект Космонавтов, где происшествие было. Я, Леший, Санька, Киборг, Настька, та шалава из «Водки», не помню, как звать, Алинка вроде, ну и Маришка, конечно. Микроавтобус вызвали, но всё равно тесно было, водила всё очковал, что наблюют в салоне. В дороге с Маришкой сосались, она на ухо всё шипела, как меня любит, и всякое такое. В салоне, помню, ебаная «Витаминка» опять играла. Я в натуре чуть не шлаканул, заманала эта песня.

Меня от "витаминов" немца всё-то крыло. То в пот бросает, то холодно, ощущения такие необычные, будто нутро когтями скребут; а эта сука пизданутая ещё и укусила пастью своей, зубами наточенными. Весь язык раскровянила, вот, глянь. И хуй стоял как каменный прям. Ваще, бля, пиздос, ебаться хотелось так, что я не вдуплял, что девка-то поехавшая, по ходу. Вообще без башни.

В магазе водяры набрали на всю толпу, пива, закусок, бабам коктейлей. Ну и пошли на хату, собственно... Начальник, чаю можно мне? Бля, благодарю, золотой ты человек! Да я не отвлекаюсь, вишь, всё подробно рассказываю. А скоро принесут? Попроси, чтоб покрепче, ладно? Да, на зоне ещё привык.

Ты на меня, кстати, не смотри так, я ж не тупой, это у меня манера общения такая. Я и книжки читал, ага. Вот Достоевского люблю, «Игрок» и «Записки из Мёртвого дома». Там в «Записках...» про каторгу, что при царе была, а я сам её читал, когда отбывал ещё молодым, понял, да? Это у меня, вишь, от стресса с речью проблемы, не могу нормально говорить, как вспомню вчерашнюю ночь, — маты сами лезут, отвечаю. Странная хуйня там творилась.

Наручники-то можно снять? Нет? Я так и думал, бля. Руки натёрло, не могу уже, смотри. Посинело всё аж.

В общем, чё дальше-то. Зашли мы на квадраты, в смысле на квартиру, к покойному Алексеенко-младшему, стол накрыли, шарманку врубили. Ну все давай бухать, тосты толкать, а я Маришку под локоть и в комнату. Заходим, значит, а она на меня прям набрасывается, натурально рубашку рвёт, джинсы расстёгивает, понял? Ну я думаю — всё, у девки недоебит конкретный. Потом она у меня из рук вырывается, хохочет как ведьма, на кровать прыгает. Куртку не сняла, зато мини-юбку стянула и давай жопой вертеть. Живот такой плоский, знаешь, спортивный, трусики, бля, тонкие, как их, стринги, короч, а пизда прям мокрая, аж нахуй течёт с неё на простыню, понял? Я давай шляпу свою пристраивать по назначению, а она глазами светит в темноте и шипит, бля:

— Мой… Мой, только мой!

И чё-то бормочет, понял, типа как заговор какой или молитву. Нараспев так. Ща скажу… Вот так, короче, слушай:

— Есть на земле вход,

Тот, кто в него войдёт,

Там воду мою найдёт.

Возьму я раба Божия Акулу

За руку правую,

Вечную любовь на него наведу…

И типа того дальше. У меня аж хуй упал, допирать я наконец начал, что девка-то того, не в себе конкретно. Тут в дверь комнаты стучат, меня зовут, мол, Акула, пошли в туалет анашу курить. Я перед ней извинился, трусы напялил с джинсами, к пацанам вышел. Дверь за собой прикрыл, а она там стонет, на кровати извивается, аж на стенку лезет. Зашли мы с Киборгом и Санькой, Алексеенко-младшим, в санузел раскумариться, и я им всю хуйню рассказываю. Немец хохочет, бля, а Саня мне так серьёзно:

— Да ну её нахуй, Вася, она же ебанутая. Я ещё в клубе заметил. Дай на такси ей, да пускай валит, я тебе свою Алинку подгоню. Только чур я первый ебу. Резинки дам.

— Да не, пацаны, она мне типа того, понравилась, короч. Ща разберёмся, чё кого, угомоню её, чтобы вечер не портила.

Киборг кропаль на сигарету кладёт, сигарету в бутылку из-под колы, густо так дыма натянул и мне протягивает. Леший с кухни кричит, мол, пацаны, вы мне и бабам оставьте, тут Настюха и Алина тоже дунуть хотят. Я, значит, втянул этой хуйни и понимаю, что Киборг, бля, хуепутало-нарколыга, чорс подсунул. А я чорс не люблю, у меня от него провалы в памяти.

Короче, меня от «витаминок» ещё не отпустило, а тут ещё и эта залупа. Потерялся я, короче, во времени и пространстве. Прихожу в себя там же, в санузле. Ебалом лежу на кафеле, наблевал, бля, в ванну, башка гудит. Весь трясусь в судорогах. А в хате опять «Витаминка» играет и крики какие-то, будто режут кого заживо. Я встаю, значит, кое-как, дверь открываю, а там…

Спасибо, начальник, дай я таки чайку глотну малость. А то трясёт всё-то, как вспомню.

/залпом выпивает чай, неловко удерживая кружку двумя руками/

А в квартире пиздец полный. В прихожей, значит, Алексеенко-младший лежит весь в крови, и дёргается ещё, глаза пучит. Горло разодрано, он его руками зажимает, а оттуда юшка хлещет. И с кухни вопли истошные, бля. У меня первая мысль – поножовщина, перекурили мы чорса немецкого, разодрались к хуям. Из-за двери в кухню выглядываю, а там… Бля, не могу я говорить, волнуюсь, извини, дай закурить ещё, а?

Сидит, значит, Маришка моя на корточках, голая совсем, но в куртяжке своей, а кровью, бля, всё вымазано. Ну ты ж был уже на Космонавтов, да? Вообще, сука, всё в кровище, и тела лежат изодранные, будто их пилой ржавой потрошили. Крови, бля, столько, что она аж плещется под ногами, выливается из кухни в прихожую волнами; а Маришка, тварь ебанутая, наклонилась, язык длинный высунула из пасти и лакает кровь, будто кошак какой, и на меня так зыркает ехидно из-под чёлки. Рядом Настюха шевелится, отползти пытается, а она ей прямо в живот когтями острыми залезла и там копошится, типа кишки вытаскивает, понял, а Настюха орёт, бля, от боли так истошно, что аж ушам больно становится. Я… Я вообще охуел, подумал было, это приход такой дикий, перекрыло меня совсем чорсом сверху на таблетосы и бухло, но моргаю, глаза тру, а ничего не исчезает, только Маришка ко мне ползёт. Ну как ползёт, она в кровище скользит, скользко же, и хихикает как гиена, а сзади на неё откуда-то из-за холодильника Киборг с кухонным ножом кидается. Прятался там, видать. Он ей, значит, нож в спину воткнул, а она от него отмахнулась просто, немец в полку посудную башкой влетел, и всё посыпалось с грохотом, тарелки, бля, ложки, вилки, а она поворачивается и натурально, прикинь, немцу в глотку вгрызается зубами, а я вижу, что у неё зубы прям здоровые стали, огромные и острые, и наружу высовываются из пасти… И пасть как у зверя какого, продолговатая такая, и вообще это не Маришка никакая, а, бля, летучая мышь огромная, и не куртка это у неё на спине, а крылья сложенные, кожаные…

Я дверку в санузел захлопнул, на щеколду закрыл и сел на унитаз. В полном ахуевозе прямо. С кухни Киборг кричит, на помощь зовёт, а мне единственное, чего охота сделать, так это обосраться со страху. Сижу весь дрожу, значит. Смотрю тут – над унитазом окошко, немаленькое такое для меня. Вспоминаю, что этаж второй. А я ж по малолетке домушником был, для меня это вообще хуйня война, типа этот, паркурщик, короче. Открываю я окно, лезу в проём. Оно вообще-то узкое, но и я не особо здоровый. А сзади ломится эта тварь в дверь, прям, блядь, выламывает её, и орёт:

— Любимый, куда ты? Любимый, открой!

Только голос у неё изменился, жуткий такой стал. Видать, из-за того, что пасть стала как у зверюги. Ну я, значит, протиснулся кое-как, вываливаюсь наружу, падаю со второго этажа прям на иномарку припаркованную, Хёндай Солярис этого пидора /кивает в сторону коридора, где сидит потерпевший/. Крышу помял ему, бля. Мне тогда ваще, нахуй, не до крыши было. Уёбок, бля. Крышу ему, бля, помял. Квартиру ему, бля, кровью затопили…

А тогда уже, оказывается, наряд соседи вызвали. Вот этот вот пидарас и вызвал, да? Ну спасибо ему, нахуй, хоть за это! ППС рядом был, подъезжает во двор, а тут я на крыше авто лежу, прохлаждаюсь. Спиной ушибся больно, что пиздец. И смотрю, как из этого же окошка, в которое я вылез, Маришка выбирается, толчками так, знаешь, типа как гусеница какая. Я думаю – всё, пизда мне. Соскакиваю, значит, бегу к пэпэсам, а они как меня увидели, давай орать, мол, щас шмалять будем. А я мычу чё-то невнятно и за спину себе показываю, а там надо мной прямо что-то пролетело, типа вроде как птица большая, понял? И за шкирку меня уцепить попыталась. Если б в рубахе был, точно мне бы пизда пришла, а так только когтищами кожу расцарапала. Сержант этот, пэпэс, даже выстрелил раз в эту хуету летающую и, кажется, ранил даже, потому что она как заверещала, громко так, и мы все на колени попадали, за уши схватились. Типа как сирена громкая орёт, знаешь? У меня всё-то крик этот в ушах стоит, и песня эта, бля, «Витаминка»…

А потом эта блядина улетела куда-то. Только крикнула напоследок чё-то невнятное, но мне показалось, что крикнула «Я за тобой вернусь, любимый».

Ну а потом меня уже приняли.

Начальник, слышь, ты меня из камеры не выпускай, хорошо? Мне отбывать не впервой, люди мне за показания ничего предъявят, потому что все, про кого щас сказал, померли там, на Космонавтов. Если думаешь, что я психический, ты меня хоть в психушку отправь, но только чтоб там решётки на окнах были, чтобы эта тварина вовнутрь не пролезла. Ты думай чё хочешь, но я всё это своими, бля, глазами видел. А хуй ли я, думаешь, седой стал наполовину? У меня с сердцем теперь проблемы, я ссусь, срусь со страху, как услышу, что эту ебаную песню, «Витаминку», крутят по радио в камере, у меня, бля, мысли навязчивые, я жрать не могу, дёргаюсь от каждого звука. Ты меня же, начальник, знаешь, я Акула, я бы просто так пиздеть не стал.

/мелко крестится, уставившись на окно, где за арматурной решёткой виднеется чёрная смоляная ночь, опасная и непроницаемая. Выдыхает и говорит, испуганно глядя на оперативника:/

Точно тебе говорю – чертовщина там творилась, а я не при делах. Дай сигаретку ещё, а?