На охлаждение между мужем и женой

 

     Встану я, не благословясь, пойду, не перекрестясь, ни дверьми, ни воротами, а подвальным окном, подвальной отдушиной, положу шапку под пятку, не на сыру землю, а в черный чобот, а в том чоботе побегу я в темный дремучий лес, на большое глубокое озерище, где устроено водяное гнездище, по тому озерищу плывет челнище, а в челнище сидит черт с чертищей. Швырну я шапку из‑под пят в того чертища.         

     И спрошу его: что ты, чертище, сидишь в челнище, с противной чертищей?         

     Сидишь ты, чертище, задом к своей чертище, а она хлопает глазищем, что днем совища, беги ты, чертище, в людское жилище, посели ты, чертище, свою чертищу в такой‑то избище, и дай ей в руки помелище, пусть она этим помелищем машет, между такой‑то и таким‑то (имена)раздор поселяет, вражду нагоняет, и обеим неприязнь навевает. Пусть в этом доме не будет ни ладу, ни складу, а вечная ругань и брань, и во все дни года, зимой и летом, весной и осенью, утром и вечером, во всей хате на печи и на полати, на полу и на потолке, на полке и в уголке идет возня, стукотня и грызня. А у хозяина с хозяйкой ссоры и споры, во все дни живота среди мясоеда и поста. Пусть они так живут, как кошка с собакой, как ведьма с чертом. Пусть мои слова будут кинжалом, змеиным жалом, так и жена такому‑то (имя), а нет и того хуже, змеей подколодной.         

     Эти словеса ни колдуну не отколдовать, ни ветру не отогнать, как мою шапку из омута‑озерища никому не достать. Говорю это не языком, а змеиным жалом, брызжу слюной жабы, заливаю слезой крокодила и кровью двенадцатиглавого дракона.         

 

* * *

 

      Встану я в ночь под Ивана Купала, возьму в руки два трепала, кочергу схвачу и на Лысую гору полечу.         

     Оттуда длинным помелом сгоню всех ведьм в такой‑то дом (имя), пусть бабищи наполняют все его жилище и поселят между мужем и женой (имя) страшное злище, такое, какого нет и на адском днище. Пусть в этом доме муж и жена будут жить как с сатанихой сатана, ни любви, ни радости, а только одно зло, да гадости, брань вечная, ссора бесконечная и угроза бессердечная. Возьму я кочетыг, сковыряю шляпу, надену на левую ногу, на голову обряжу лапоть, вместо бороды – мочалу, вместо усов – метлу, и сяду я у них где‑нибудь в углу и буду им каждый вечер казаться, и будут они меня пугаться, да из‑за этого между собою ругаться, а я буду хохотать и улыбаться, а когда они лягут по разным местам спать, я примусь по избе от радости плясать. Иду, поднимаюсь, на Лысую гору собираюсь, готовься дом, где скоро будет все вверх дном, от мала до велика, в закромах вместо зерна будет пыль одна да повилика. Пусть мои речи будут как картечи, как гром в ночи, как огонь в печи: едки, метки и сбыточны.         

 

Заговор на разлучение

 

     Волк идет горой, домовой водой, они вместе не сойдутся, думы их разойдутся, добро они не творят, ласковых речей между собой не говорят, так бы и рабы (имена) между собой жили, вместо дружбы друг к другу зло питали, ссорились, друг друга хулили, попрекали, она бы на него как змея шипела, как лед бы к нему охладела, а он бы на нее шутом глядел, бегал бы от дел, занимался бы тем‑сем, а больше ничем. Пусть эти слова камнем в их сердца упадут и желанный плод дадут. Эти слова взял я со дна омута, где водяные живут и злые сети ткут, раздором подшивают, оторачивают ненавистью человеческой. И пусть они будут такими, какими есть, ни хуже, ни лучше.         

 

Насколько же сильны и действенны были русские любовные заклинания? Среди колдовских процессов 1750 года было дело о сержанте Тулубьеве, который обвинялся в совершении любовных чар.

Обстоятельства этого дела так изложены в промемории консистории города Тобольска: «Ширванского пехотного полка сержант Василий Тулубьев, квартируя в городе Тюмени у жены разночинца Екатерины Тверитиной, вступил в блудную связь с ее дочерью Ириною, а потом ее, Ирину, насильно обвенчал со своим дворовым человеком, Родионом Дунаевым, но жить с ним – не позволил.

Чтобы закрепить любовь и верность Ирины, он на третий день после венца брал ее с собой в баню и творил над нею разные чары: взяв два ломтя печенего хлеба, Тулубьев обтирал ими с себя и с своей любовницы пот, затем хлеб этот смешал с воском, печиною, солью и волосами, сделал два колобка и шептал над ними неведомо какие слова, смотря в волшебную книгу.

Он же, Тулубьев, срезывал с хоромьих углов стружки, собирал грязь с тележного колеса, клал те стружки и грязь в теплую банную воду и приготолвеным настоем поил Ирину. Поил ее и вином, смешанным порохом и росным ладаном. Наговаривал еще на воск и серу, и те снадобья заставлял ее носить, прилепив к шейному кресту, а сам постоянно носил при себе ее волосы, на которыми также нашептывал.

Подобными чарами Тулубьев так «приворожил» Ирину, что она без него жить не могла, и когда ему случалось уходить со двора – бегала за ним следом, тосковала, драла на себе платье и волосы.

Консистория определила: лишить Тулубьева сержантского звания и сослать его на покаяние в енисейский монастырь, а брак Ирины с Дунаевым расторгнуть. Как блудница, Ирина должна быподлежать монастырскому заключению, «но понеже она навращена к тому по злодеянию того Тулубьева, чародейством его и присушкою, а не по свободной воле, – для таких резонов от посылки в монастырь решили отказаться.

Таковы были старорусские заговоры, то есть то самое, что в сказках обычно называют «заклинаниями». Заклинали и заговаривали с разными целями, но успех зависел часто вовсе не от того, какой читался заговор, кто его читал. Хотя именно это считали главным.

Успех, как нетрудно видеть из многих показанных выше заговоров зависел в дальнейшем от того, как начинал себя вести тот кто читал заговор, если заговорщик читал его для себя (самовнушение, самогипноз) или для клиента.

 

 

Глава 2. Бытовая ворожба

 

Крестьянская фантазия населяла дом, двор и хозяйственные постройки духами добрыми или злыми, чистыми и нечистыми, способными сильно повлиять на повседневную жизнь человека. На любой случай жизни существовали свои заговоры.

 

Заговор при родах

 

Говорится трижды на воду, которую дают пить родительнице или которою обкачивают больную:

 

Стану я, раба божия (имя рек), благословясь,

пойду перекрестясь из избы дверьми,

из двора воротами; выйду я в чистое поле,

помолюсь и поклонюсь на восточну сторону,

на той восточной стороне стоит престол господен; –

на том престоле господнем сидит Пресвятая Мати Божья Богородица’,

н помолюсь, и поклонюсь Пресвятой Матери Божьей Богородице:

«Пресвятая Мати Богородица, соходи с престола господня,

и бери свои золотые ключи, и отпирай у рабы божьей (имя рек)

мясные ворота, и выпущай младеня на свет и на божью волю».

Во веки веков!

Аминь!

 

 

* * *

 

Женщину, разрешившуюся от бремени, нужно три первых дня водить в баню, где знахарка, растирая ей живот, читает следующее девять раз; если же случится какая‑либо неудача, то читают тридевять раз и столько же раз продевают младенца между ног матери:

 

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Господа Бога и Мать Пресвятую Богородицу на помощь призываю, а я, раба божия (имя рек), у родимого человека, раба божия (имя рек), про дорогой золотник розыск начинаю:

«Золотник мой, золотник, дорогой золотник, отыщи, дорогой золотник, свое дорогое место и стань, дорогой золотник, на свое дорогое место, чтобы у рабы божия (имя рек), родимого человека, отныне и до века не болело и не щемило, вниз не спущалось и не окаменело».

Могла мать свое чадо сносить и спородить, могу и я, раба божия (имя рек), все болезни отговорить; ведь затвержал Господь Бог воды и земли: знай свои дела; и зааминь. Господь Бог, мои врачебные слова – на веки веков!

Аминь!

 

 

Примечание: под золотником имеется ввиду женская матка.

 

 

Заговор над новорожденным

 

После родов, выпарив родильницу в бане, повитуха парит и новорожденного, приговаривая:

Бабушка Соломоньюшка Христа парила да и нам парку оставила! Господи, благослови!

Ручки, ростите, толстейте, ядрянейте; ножки, ходите, свое тело носите; язык, говори, свою голову корми!

Бабушка Соломоньюшка парила и правила, у Бога милости просила: «Не будь седун, будь ходун; банюшки‑паруши слушай: пар да баня да вольное дело!

Банюшки да воды слушай! Не слушай ни уроков, ни призоров, ни урочищей – ни от худых, ни от добрых, ни от девок пустоволосок! Живи да толстей, да ядряней!»

 

Бабка садится в бане на полок, кладет на колени ребенка и, взяв в левую руку веник, ударяет обрубленным концом в полок, нашептывая трижды следующее:

 

Как эта белая береза стояла во чистом поле, не знала ни уроков, ни призоров, так и ты, младенец, раб божий (имя рек), не знай ни уроков, ни призоров и будь здоров и долголетен!

Тьфу! Свят Дух! Аминь!

 

Затем ребенка парят и окачивают с веника водой.

 

Примечание: «уроками» и «призорами» в старину назывались болезни и увечья.

 

 

* * *

 

Бабы парят новорожденного, приговаривая:

 

Спи по дням, расти по часам!

То твое дело, то твоя работа, кручина и забота!

Давай матери спать, давай работать!

Не слушай – где курицы кудахчут,

слушай пенья церковного да звону колокольного!

 

Младенца трижды приносят в баню, где, по троекратном прочтении следующего над водою, его окачивают той самой водой:

 

Во имя Отца и Сына и Свягаго Духа!

Господи Иисусе Христе, помилуй нас!

Господа Бога Мать Пресвятая Богородица

на помощь призывала и все скорби и болезни обмывала!

Не я пособляю, не я помогаю, не я избавляю;

помогает и пособляет сам Иисус Христос,

и сама Мать Пресвятая Богородица

с своим сыном Христом со небесным помогает и избавляет!

Сама Мать Богородица своего сына Христа обмывала

и нам, для младенцев, ополощинки посылала!

Шелковый веник на бумажное раба (имя рек) тело

с добрым здоровьем ради нашего дела!

Выйдите, все скорби и болезни!

Ведь как могла мать свое чадо сносить и спородить,

так и я, раба божия (имя рек), могу все недуги отговорить!

Зосима и Савватий, соловецки чудотворцы,

придите и помогите нашим делам, младенческим скорбям!

Скорбящая Богородиця избавляет всех от муки и скорбей;

избавь и нас от людских уроков и сетей!

 

 

Примечание: под бумажным телом имелось ввиду белое тело.

 

 

* * *