Материалистическая диалектика и релятивистский историзм «новой философии науки»

Важное место в современной буржуазной философской мысли занимает философия науки. В известном смысле можно говорить о расширяющемся в настоящее время на Западе интересе к философскому осмыслению науки, даже тогда, когда ему предпосланы определенные антисциентистские установки. Это свидетельствует о возра' стающем влиянии науки и научно-технической деятельности на все сферы общественной жизни, хотя ни один буржуазный теоретик не в состоянии правильно воспроизвести в теории и истолковать механизм этого воздействия, часто подменяя научное осмысление проблемы

48 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 18, с. 167.

86

различными метафорами 1. Между тем марксизм объяснил, что социальное значение науки возрастает по мере ее превращения в условиях современного общественного производства в важнейшее средство производства богатства 2. Наука, согласно марксизму, не есть некая внеоб-щественная сила; к ней в полной мере относятся основные признаки, которые присущи тому типу общества, продуктом которого она является. К. Маркс указывал на противоречивый статус науки в условиях капиталистического производства, на проявление в ней свойственных буржуазному обществу антагонистических отношений. В то же время, обладая относительной самостоятельностью по отношению к общественным предпосылкам своего существования, наука уже при капитализме становится силой, влияющей на важные стороны человеческих отношений. «Только при этом способе производства впервые возникают такие практические проблемы, которые могут быть разрешены лишь научным путем»3.

Об этих положениях марксизма, раскрывающих социальную природу науки и одновременно относительную независимость от порождающего ее социального бытия, стоит вспомнить, поскольку для буржуазной философии науки характерна мистификация проблемы соотношения науки и общества. Укоренившийся в ней метафизический способ мышления неизбежно ведет к фетишизации науки, ибо не позволяет понять ее сути как сложного, противоречивого социального явления.

Как показано в предыдущей главе, современная философия науки, особенно представленная К. Поппером и «критическим рационализмом», претендует на выяснение роли науки в системе общественной практики. Основные идеи, развивавшиеся в буржуазной философии науки в период 20 — 60-х годов, возникли в русле логического позитивизма или аналитической философии. За последние 15 лет произошла важная переориентация в буржуазной философии науки. Возникла «новая философия науки», главными представителями которой

' Так, западногерманский философ В. Шульц пишет о некоем «онаучивании» современного общества, имея в виду подчинение социальной жизни критериям, стандартам и предписаниям научного рационализма (Schuiz W. Philosophic in der veranderten Welt. Frankfurt a M., 1976).

2 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 47, с. 554.

3 Там же.

87

являются англо-американские философы Н. Р. Хэнсон, М. Поланья, Д. Шэпир, С. Тулмин, Т. Кун, И. Лакатос, П. Фейерабенд4. В марксистской литературе проделана большая работа по выяснению философской позиции этого течения и критике концепций отдельных его представителей 5. Поэтому, не останавливаясь на изложении содержания концепций «новой философии науки» 6, мы обратимся к оценке гносеологического и методологического значения основных постулатов, а также ее идейно-теоретических истоков.

Возникновение и упрочение позиций «новой философии науки» ее главные представители и сторонники склонны истолковывать как факт принципиального значения 7. Суть этой переориентации они усматривают в окончательном разрушении неопозитивистской модели философии науки, игнорировавшей такие проблемы, как рост и изменение знания, его социальный и культурно-исторический контекст, предпосылочный характер научных идей, субъективный характер научного исследования и т. п. Критика неопозитивизма за логико-методологический догматизм является непременной составной частью взглядов представителей нового течения. В противовес традиционной неопозитивистской трактовке философии науки как «логики науки» они выдвигают ее трактовку как «истории науки».

Оценка философских установок и методологических систем «новой философии науки» уже давалась в работах советских исследователей 8. Однако требуют дальнейшего критического анализа методологические аспекты «но-

4 Это течение называют также «постпозитивизм», «новая метафизика», «историческая школа» рационализма и т. п. (Kiesiel Т., Jonson G. New philosophies of science in the USA. — Zeitschrift fur allgemeine Wissenschaftstheorie, 1974, Bd 5, N 1).

5 См.: Мамчур Е. А., Раджабов У. А. Структура и генезис естественнонаучной теории. — Философские вопросы естествознания, ч. I. М., 1976, с. 44 — 88; Венцковский Л. Э. Философские проблемы развития науки. М., 1982.

6 См.: Лакатос И. Доказательства и опровержения. М., 1967;

Кун Т. Структура научных революций; Структура и развитие науки. Из Бостонских исследований по философии науки. М., 1978.

7 Toulmin S. From Form to Function: Philosophy and History of Science in the 1950's and now. - Daedalus, 1977, vol. 106, N 3.

8 См.: Грязное Б. С., Садовский В. Н. Проблемы структуры и развития науки в «Бостонских исследованиях по философии науки». — Структура и развитие науки, с. 5 — 39; Микулинский С. Р. Несколько замечаний об анализе концепций развития науки. — В поисках теории развития науки. М., 1982, с. 3 — 11.

88

вой философии науки». Важно полнее раскрыть явное несоответствие ее реальных результатов и теоретических претензий. Особенно актуально выяснение сущности выдвигаемого историзма и его отношения к марксистскому историзму. Это обусловлено прежде всего тем, что среди представителей указанного течения, как и «критического рационализма», в ходу негативные суждения относительно диалектики и утверждения о «преодолении» марксизма, коль скоро развитие в науке и познании оказалось якобы объясненным иными, недиалектическими средствами. В критических выпадах И. Лакатоса и особенно П. Фейерабенда против философии марксизма продолжается попперовская линия резкого неприятия диалектической установки. Детальное описание механизма роста и изменения науки в неких «точных» научных понятиях выдается за главную заслугу и достижение «нового» философского течения.

Для выражения своих взглядов представители «постпозитивизма» интенсивно используют обширный «динамический» лексикон: «революция», «проблемный сдвиг», «научный прогресс», «изменения в науке» и т. п. Возникает вопрос, в какой степени эти и другие понятия выражают историзм и историзм какого толка. В научный обиход поетпозитивистов вошли такие понятия, как «научно-исследовательская программа», «парадигма», «нормальная наука», для обозначения структурных фрагментов сменяющихся типов науки; «внешняя» и «внутренняя» история науки — для различения двух форм детерминации научных изменений и т. д. Некоторые из указанных понятий обладают известным научным содержанием и успешно применяются в качестве научного аппарата исследования 9. Но в целом эта внешне «динамическая» терминология в действительности лишь имитирует отображение объективных диалектических процессов.

Упомянутые выше выражения «внешняя» и «внутренняя» история науки из концепции Лакатоса иногда употребляются там, где в действительности речь должна идти о важнейшем соотношении исторического и логического в историко-научном процессе. Последняя проблема достаточно развита в марксистской диалектике,

9 Например, понятие «научная программа» плодотворно используется при анализе исторических типов науки.

89

и «новые» понятия не вносят ничего, что бы ее обогащало Ч».

Истинный историзм основывается на диалектико-материалистических предпосылках. Правда, сторонники «новой философии науки» — и это способствовало ее популяризации — постоянно твердят о необходимости обратиться лицом к «конкретной научной практике», изучать «вопросы исторического развития реальной науки», исходить из того, что «научное изменение» есть процесс, имманентный самой сущности науки, и т.д.11 Представителям «исторического направления» философии науки удалось поднять и вовлечь в анализ новый оригинальный материал, существенно оживить исследование таких вопросов, как эволюция идей, формирование теорий, перестройка концептуального аппарата знания, становление научных стилей мышления и т. п.

Однако эта «конкретность» в «новой философии науки» ограничивается часто лишь более внимательным анализом исторических обстоятельств и интеллектуальной среды, в которых возникли и функционировали научные идеи, установлением их исходного смысла. Понимание истории науки как процесса все более углубленного познания действительности, детерминированного общественными потребностями, оказалось для этого направления недостижимым. Главные его представители оставались на идеалистических позициях с субъективистским уклоном. Не случайно многие из них придерживаются так называемой интерналистской точки зрения, рассматривая науку как нечто автономное, как движение идей в замкнутом «третьем мире» К. Поппера.

Они обходят вопрос об истине как соответствии идей действительности. Критика «эмпирического догматизма» неопозитивизма стала для них поводом для того, чтобы вообще усомниться в объективном статусе эмпирического базиса науки и указать на его условность, относительность, зависимость от исследовательской установки, произвольного выбора философско-теоретических принципов, из которых ученый в дальнейшем исходит в своей научной практике. В этом, например, суть критики эмпи-

10 См.: Микулинский С. Р. Несколько замечаний об анализе концепций развития науки. — В поисках теории развития науки, с. 5.

11 Hanson N. R. Patters of Discovery. An Jnquiry into the Conceptual Foundations of Science. Cambridge, 1958.

90

ризма Фейерабендом, утверждения о произвольном выборе гипотез «жесткого ядра», т. е. некоторых условно неопровергаемых допущений, научной программы у Ла-катоса, трактовки науки как реализации натурфилософских установок у Агасси.

Если говорить о разработке теории «новой философией науки» в концептуальном отношении, то придется признать, что в методологическом плане одни догмы заменены другими, что основные пороки позитивистского мышления, вытекающие из его метафизической сущности, не были преодолены, но лишь представлены в более сложном виде.

Марксистский принцип историзма требует изучать закономерности развития в развертыва.нии многообразных конкретных форм действительности, не терять из виду тех важнейших исторических звеньев цепи событий, которые позволяют теоретически объяснить последовательность явлений в целом. В работах буржуазных теоретиков науки содержится множество примеров из истории науки, указание на ряд тонких наблюдений, остроумных и поучительных выводов. Но в целом они служат лишь подспорьем для подкрепления заранее сформулированных идей. Не случайно произвол в интерпретации одних и тех же фактов рождает бесконечные и бесперспективные дискуссии среди западных исследователей.

Принципиально иначе решается проблема исторической теории и исторического факта в концепции марксистского историзма применительно к познанию. В. И. Ленин отмечал: «...действительное познание причины есть углубление познания от внешности явлений к субстанции. Двоякого рода примеры должны бы пояснять это: 1) из истории естествознания и 2) из истории философии. Точнее: не „примеры" тут должны быть... а квинтэссенция той и другой истории + истории техники» 12. Замечание В. И. Ленина относительно «примеров» теоретически важно: он говорит об истории науки не как об «архиве гносеологии», из которого черпаются иллюстрации каких-либо произвольных гносеологических утверждений, а как об основе и составной части диалектической теории познания.

История науки, как и история мысли вообще, тесно связана с диалектикой: «Диалектика Гегеля есть... обоб-

12 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 142-143.

91

щение истории мысли. Чрезвычайно благодарной кажется задача проследить сие конкретнее, подробнее, на истории отдельных наук. В логике история мысли должна, в общем и целом, совпадать с законами мышления»13. Таким образом, марксистская гносеология обладает приоритетом в постановке фундаментальных вопросов развития науки и их связи с общими вопросами познания. Поэтому не имеют оснований претензии сторонников «новой философии науки» на пальму первенства в этой области. Но сам факт перестройки их методологической ориентации на проблемы развития весьма знаменателен.

Выяснение отношения «новой философии науки» к Предшествовавшей ей философии науки неопозитивистского толка позволяет решить вопрос о теоретических источниках ее релятивизма. Представители «новой философии науки» критически оценивают логический позитивизм и демонстративно отказываются от основных положений логического анализа науки. Особенно четко это выразил Лакатос. Свою программу философского анализа науки он расценивает как диаметрально противоположную программе логического позитивизма. Последний, по его мнению, истолковав философию науки как логику и сведя ее к логическому анализу языка научных теорий как знаковых структур, закрыл доступ к реальным проблемам науки, которые в первую очередь связаны с ее развитием. Оценка науки по критериям логического формализма наглядно демонстрирует драматический разрыв между предлагаемой позитивизмом методологией и действительным функционированием науки. «Формализм, — пишет Лакатос, — отрицает статус математики для большей части того, что обычно понималось как входящее в математику...»14 Отбрасываемые части математики — это как раз те ее разделы, в которых осуществляются открытия, развитие математического знания вообще, без чего немыслимо понимание ее сущности. «Философия науки без истории науки пуста; история науки без философии науки слепа»15, — перефразирует Канта Лакатос.

Антипозитивистская аргументация Лакатоса допол-

13 Там же, с. 298.

14 Лакатос И. Доказательства и опровержения, с. 6.

15 Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции.-Структура и развитие науки, с. 203.

92

няется критицизмом Н. Р. Хэнсона, Д. Агасси и др.16 Однако при разработке методологии, лежащей в основе их понимания истории развития знания, вопреки антипозитивистскому пафосу представители «новой философии науки» по существу исходили из идей, культивировавшихся в позитивистской философии. Следует иметь в виду, что в позитивизме на различных этапах сохранялся определенный интерес к вопросам развития и эволюции. Известны теория прогресса О. Конта, эволюционистские идеи Г. Спенсера. Встречаются и достаточно развитые концепции истории науки (П. Дюгема, Э. Маха). Эволюционистские-взгляды присущи любой разновидности позитивизма.

Основу позитивистского «историзма» составлял специфический симбиоз идей индуктивизма и кумулятивиз-ма. Познание (и историю науки) позитивизм объяснял как процесс накопления и упорядочения знаний, пополнения фактов и индуктивных обобщений, совершенствования методик и процедур основных форм научного исследования и т. д. Это был вариант метафизической теории развития (о которой В. И. Ленин писал во фрагменте «К вопросу о диалектике»), построенной на материале истории знания. Глубокое осмысление природы научного творчества, понимание сложности развития науки, многокачественности стадий, которые не укладываются в элементарную схему «донаучный этап — научный», уяснение социальной природы науки — все это оказалось недоступным для эволюционистской методологии, являющейся по существу феноменалистской. Трудным испытанием для позитивистской философии 'науки явилась научная революция конца XIX - начала XX в. Как известно, позитивисты реагировали на нее усилением релятивистских и конвенционалистских элементов, что видно на примере А. Пуанкаре. «...Подобного рода научные революции, — отмечал он в 1911 г., — весьма поучительны для тех, кто интересуется естественнонаучной теорией познания. Эти революции раскрывают пред нами, как научные теории друг друга заменяют и взаимно дополняют, как накопление новых опытных данных зачастую принуждает отказаться от старых идей и принять новые,

16 Shapere D. Meaning and Scientifical Change. — Mind and Cosmos. Ed. by R. Colodny. Pittsburg, 1966; Elkana Y. Scientifical and Methaphisical Problems. Euler and Kant. — Boston Studies for the Philosophies of Sciences, 1976, vol. VIII.

93

которые отнюдь не правильнее, но представляются более удобными и теснее охватывают совокупность известных нам фактов, сочетая их вместе с тем более гармонично в одно целое»17.

Неопозитивизм не только воспринял, но и значительно усилил конвенционалистски-индуктивистскую концепцию развития, введя в нее представление об идеале, к которому должна стремиться наука. Таким идеалом, как известно, была объявлена теория, построенная по всем требованиям логического формализма. Характерным примером неопозитивистского конвенционализма служит концепция К. Айдукевича, известная под названием «радикальный конвенционализм». Он исходит из идеи «образа мира», задаваемого избранной системой понятий, определяющих способ интерпретации эмпирических данных. Эволюция науки включает в себя момент замены одного «образа мира» другим, что диктуется определенными целями. Эти цели находятся не вне науки, а в ней самой: «Под целью науки мы понимаем идеальную конечную стадию, к которой постепенно приближаются отдельные стадии науки...»18 Она представляет собой завершение тех тенденций, которые уже содержатся в развитии науки.

Айдукевич указывает на четыре такие тенденции, которые при ближайшем рассмотрении оказываются как раз теми критериями научности, которые спустя 30 лет были подвергнуты критике «новой философией науки» как надуманные и безжизненные. Это стремление прежде всего к непротиворечивости научного аппарата, к максимально возможному ограничению материала опытных данных при построении теории и решении проблем, к созданию систем, внутри которых не встречаются неразрешимые проблемы, и, наконец, к наукам со все более развитыми языками для описания данной опытной ситуации.

Выдвинутая Айдукевичем концепция развития науки дает ничтожные возможности понять реальный процесс. Не в том смысле, что указанных им тенденций в нем нет, а в том, что их реальное значение мало походит на гипертрофированный теоретический образ этого процесса. В условиях XX в. такого рода «историзм» был философ-

17 Пуанкаре А. Новая механика. Пг., 1919, с. 6.

18 Ajdukiewicz К. Obraz Swiata i Aparatura Poyeciowa.- Jezyk i Po-znanie. Wybor pism, t. 1. Warszawa, 1960, s. 175.

94

ским ретроградством по сравнению не только с диалектическим материализмом (что само собой разумеется), но и со ставшим очевидным фактом сложного, противоречивого развития науки. Тем не менее «новая философия науки», провозгласив идею об изучении знания и науки с точки зрения их развития, не обратилась к диалектике как наиболее полной и всесторонней теории развития19, а попыталась преодолеть недостатки своей предшественницы, став на традиционный путь философского критицизма и комбинирования идей, в первую очередь философских взглядов К. Поппера, Р. Дж. Коллинг-вуда и Л. Витгенштейна.

Обращаясь к Попперу, рассматривая его концепцию как резервуар методологических идей, по-новому освещающих ситуацию в процессах познания, сторонники «новой философии науки» наглядно продемонстрировали внутреннюю связь своих взглядов с позитивистскими традициями. По их мнению, К. Поппер первым заговорил о необходимости иметь в виду «рост» и «прогресс» знания при выяснении основных проблем философии науки20. Попперовский вариант «демаркации» науки и философии и его инициатива в обсуждении значения «метафизических предпосылок» в научном прогрессе важны для понимания современных дискуссий. Он подверг критике позитивистское учение о «псевдопроблемах» и показал, что в создании концептуального строя науки определенная роль принадлежит и философским понятиям. Особое значение в понимании механизма «научных изменений» сторонники «новой философии науки» приписывали «принципу фальсифицируемости», который якобы только и может служить основой научного критицизма, а вместе с этим и развития познания. Как было показано выше, метафизичность позиции Поппера в целом не вызывает сомнения21.

19 Влияние марксизма на формирование концепций «новой философии науки» нельзя сбрасывать со счетов, особенно когда речь идет о попытках осмыслить социальные факторы науки, что признают и сами ее сторонники (Toulmin S. From Form to Function... — Daedalus, 1977, vol. 106, N 3). Но его не следует и переоценивать. Критика неопозитивизма, содержащаяся в «новой философии науки», является непоследовательной и запоздалой, ибо давно уже дана научная, действительно последовательная марксистская критика логического позитивизма.

20 Popper К. The Logik of Scientific Discovery, p. 19.

21 См.: «Критический рационализм»: философия и политика, с. 66-120.

95

Более сложной задачей является оценка Р. Дж. Кол-лингвуда как идейного предшественника рассматриваемого направления. Крупнейший буржуазный историк, он много работал в области методологии и философии истории. В отличие от большинства зараженных позитивизмом историков Запада он уделял внимание философскому осмыслению исторического познания, обращался к истории философии как школе теоретического мышления, понимал, что без философских предпосылок невозможно создание научной теории. Как отмечают современные исследователи, Коллингвуд с вниманием относился к гегелевской традиции в философии, в частности к проблеме развития мышления и самопознанию22. Во взглядах Коллингвуда содержались и диалектические идеи, в частности идея о превращении одних форм исторического сознания в другие, создающие в целом диалектическую линию развития мышления. Диалектические положения содержатся и в его учении о сущности научного познания.

Он отверг идею о том, что начальной стадией построения теории являются эмпирические данные, не опосредованные какими-либо теоретическими (философскими) предпосылками. Системность и упорядоченность являются признаками научности мышления, считал Коллингвуд. Системность и упорядоченность понимаются им не в логическом смысле, как это было типично для логического позитивизма, а как последовательность движения мысли. Каждое суждение, пишет Коллингвуд, есть ответ на вопрос, следовательно, вопрос предшествует познанию. Системность научного мышления определяется тем, что в нем есть и вопрос (проблема), и ответ на него (разрешение проблемы) 23.

Научный вопрос, согласно Коллингвуду, всегда содержит в себе предпосылку. Предпосылка одного вопроса является ответом на предшествующий вопрос. Сочленение предпосылок в системе вопросно-ответного движения мысли представляет динамику движения научной мысли. Он, однако, полагает, что имеется и система «абсолютных предпосылок», которые не являются ответом на какой-то вопрос. Они обнаруживаются посредством

22 См.: Киссель М. А. Р. Дж. Коллингвуд — историк и философ. — Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М 1980 с. 418-459.

23 Collmgwood R. G. An Essays on Metaphysics. Chicago, 1972, p. 24.

96

«метафизического анализа»24. Эти предпосылки задают определенную проблематику, стиль научного мышления, в пределах которого они не могут быть подвергнуты анализу и истинностной проверке — они просто принимаются.

Наиболее глубокое изменение мышление переживает, когда осуществляется переход от одних «абсолютных предпосылок» к другим. Тогда изменяются структура научного познания, проблемы, подлежащие выяснению. Коллингвуд исходит из того, что метафизика (философия) неразрывно связана с научным мышлением и последнее немыслимо без нее. Представление о взаимообусловленности и развитии как важных аспектах научного мышления, о связи всех его моментов и другие диалектические идеи ставили Коллингвуда на голову выше современных ему историков.

Но диалектика его строилась на идеалистическом основании, была неполна и далеко не последовательна. Он не раскрывает основу диалектического процесса, не рассматривает его как «самодвижение» 25. Не избежал Коллингвуд и определенных релятивистских ошибок, особенно в вопросе об истине. Так, согласно его представлениям, процесс мышления как переход от вопроса к ответу зависит не от того, получают ли они разрешение в истинных ответах, а от самого факта существования ответа. Все дело якобы в том, принимаем ли мы некое суждение в качестве ответа на определенный вопрос или нет. Таким образом, Коллингвуд скорее склонен говорить о правильных, т. е. соответствующих некоторым принятым требованиям, ответах, нежели об истинных 26.

Представители «новой философии науки» (С.Тулмин и др.) восприняли общую схему коллингвудовской концепции, оставив в стороне ее диалектические элементы. Когда Тулмин пишет об «идеях естественного порядка», лежащих в основе исторически данного типа мышления и науки, то здесь несомненно обнаруживается связь с учением об «абсолютных предпосылках» Коллингвуда. То же можно сказать и о другой важной идее постпозитивизма — об идее изначальной «теоретической нагруженности» высказываний о фактах. Согласно Хэнсону,

24 Там же, с. 40.

25 См.: Киссель М. А. Р. Дж. Коллингвуд — историк и философ. — Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография, с. 437.

26 Collingwood R. G. An Essays on Metaphysics, p. 39-41.

97

Поланьи, Фейерабенду, Агасси и др., теория целиком определяет свой «базисный универсум». Поэтому нет беспредпосылочных, чисто эмпирических суждений, а есть только факт, являющийся таковым в свете данной теории и для нее.

Попытки рассмотреть диалектику взаимодействия философии и науки привели методологов «новой философии науки» к выводам о том, что всякое научное исследование является по существу реализацией философских установок ученого. Таким образом, понимание связи философии и науки, не получившей и у Коллингвуда верного объяснения, еще более утрируется, представляя ученого как реализатора заданных философских идей 27.

В какой-то мере взгляды представителей «новой философии науки» связаны с идеями, развитыми в поздних работах Витгенштейна, в частности с идеей «языковых игр», использовавшейся им для объяснения поведения ученого в процессе научного исследования 28. Эта концепция Витгенштейна не может быть представлена как описание некоторых диалектических моментов научного познания. Наоборот, она ведет к конвенционализму в науке и другим позитивистским философским выводам29. Таким образом, философская традиция, на которую равняется «новая философия науки», в значительной мере обусловливает антидиалектический характер трактовки историзма (прежде всего в духе релятивизма), на развитие которого претендуют ее сторонники.

Бурное развитие «новой философии науки» привело к упрощению специфического релятивистского историзма. Рассмотрим это на примере концепции Лакатоса. Методологически она связана с принципом фальсификации К. Поппера и его идеей «третьего мира», в котором якобы осуществляется процесс познания «без познающего субъекта»эо. Лакатос исходит из посылки «комбинирования идей» и пытается создать такую «модель историзма» на материале науки, которая вобрала бы в себя позитивные моменты предшествующих теорий развития

27 Agassi J. Faraday as Natural Philosopher. Chicago, 1971.

28 См.: Порус В. Н., Черткова Е. Л. «Эволюционно-биологическая» модель науки С. Тулмина. — В поисках теории развития науки с. 260-278.

29 См.: Козлова М. С. Философия и язык. М., 1972, с. 181, 186.

30 Popper K. Epistemology without Knowling Subject.- Logis, Methodology and Philosophy of Science, vol. III. Amsterdam, 1968.

98

науки: индуктивизма, конвенционализма, фальсифика-ционизма и др.

Лакатос полагает, что, введя в обиход философии науки положение о фальсифицируемое™, Поппер тем самым внес представление о процессе в науке как постоянном явлении и дал критерий научного прогресса 31. Проблема в таком случае состояла бы, по Лакатосу, в том, чтобы приладить этот принцип к объяснению науки, где, по его мнению, имеют место и подтверждение теории, и их фальсификация, и даже функционирование уже фальсифицированных теорий.

«Научно-исследовательская программа» признается основной структурной единицей науки и состоит из конвенционально принятого теоретического ядра и научного аппарата его подтверждения. Внутри ее осуществляется движение науки, описываемое индуктивистски-кумуля-тивистской методологией и принципом верификации. За пределами данной программы складывается новая как попытка объяснения эмпирических данных, не ассимилированных господствующей программой. Взаимоотношения двух программ составляют содержание научного конфликта, возможное разрешение которого осуществляется победой новой программы над старой, что Лакатос и называет научной революцией32.

Методология Лакатоса напоминает веберовские «идеальные типы», отвлеченно моделирующие реальные явления. Это особенно становится ясным, когда он вводит понятие «внутренняя история», представляющее собой результат реконструкции теоретико-логическими средствами историко-научной ситуации 33. На практике «внутренняя история» предстает как объяснение процесса научных изменений, осуществляемого средствами самой науки.

Фактически Лакатос защищает мысль о самодетерминации эволюции научных идей. «Внешняя история», по Лакатосу, — это совокупность тех перипетий, случайных обстоятельств, которые сопровождали движение научной мысли в определенных социальных условиях. Они могут

31 Lakatos I. Falsification and the Methodology of Scientifical Research Programms. — Criticism and Growth of Knowledge. Ed. by I. Lakatos and S. Musgrave. Cambridge, 1970, p. 95.

32 Там же, с. 93.

33 См.: Лакатос И. История науки и ее рациональные реконструкции. - Структура и развитие науки, с. 230 — 235.

99

в той или иной мере воздействовать на внутреннюю историю, сообщать ей определенный колорит, но не изменяют ее содержания. Такова, собственно говоря, трактовка его роли и значения социально-исторических и других причин в развитии научного знания. Здесь едва ли сделан существенный шаг вперед по сравнению с неопозитивистской трактовкой этого вопроса, не говоря о том, что диалектика исторического и логического в понимании развития науки подменена плоским сопоставлением «внешней и внутренней истории».

В объяснении сущности научной революции представители «новой философии науки» по существу не иду1 дальше интерпретации ее в чисто структурном отношении. Лакатос представляет ее как смену программ, разница между которыми состоит лишь в количестве объяснимых фактов или отбрасываемых положений. В свою очередь интерпретация научной революции Т. Куном как смены парадигм, весьма напоминающая лакатосовскую, связана с релятивистскими установками. При смене парадигм осуществляется переход от одного способа миропо нимания к другому,- которое просто «иное» и не может быть соотнесено в качественном отношении с предшествующим. Происходит как бы смещение точки отсчета, сдвиг объектива. «В период революций ученые видят другие вещи, чем прежде, как будто они внезапно попали на другую планету... После революции ученые как бы сообщаются с другим миром... после революции ученые работают в другом мире» 34.

Не отрицая прогресс в науке, Т. Кун определяет его по таким критериям, которые не вносят ничего нового в старую эволюционистскую доктрину прогресса. Обычно указывается на «увеличение списка решенных проблем», на точность их решения в соединении с растущей специализацией. Но самым существенным недостатком является нераскрытость механизма революционных преобразований, что придает описанию научной революции мистический характер; последнее не определяется и не может быть определено правилами разума 35.Не случайно, что даже среди близких Куну по духу методологов

34 Kuhn T. The Structure of Scientific Revolution. Chicago, 1962 p.110-133.

35 Lakatos I. Falsification and the Methodology... — Criticism and Growth of Knowledge, p.93.

100

его концепция характеризуется как «ведущая к идеалистической теории познания» 36.

Основные недостатки буржуазной философии науки в области методологических проблем развития сказываются на самой трактовке процесса изменения. Большинство из них отрицает прогресс как ведущую линию движения науки. Это не делается в открытой форме (Т. Кун, И. Лакатос), однако в завуалированном виде обнаруживается достаточно легко, как отсутствие критериев прогресса, игнорирование его сущности и форм. Но есть и прямые нападки на идею прогресса (П. Фейера-бенд). Трактовка революции как какой-то аномалии, как чего-то непредсказуемого противоречит действительному процессу развития науки, раскрытому марксизмом и показавшему закономерный характер научной революции, многообразие ее форм.

Большинство буржуазных теоретиков рассматривают развитие науки вне процесса познания, как нечто независимое от него или так, что познание выступает как одна из функций науки. Оторвав науку от познания с его противоречиями и не поняв механизма связи науки с практикой, они лишили себя возможности определить действительный источник движения науки через противоречия познавательного процесса.

Необходимо отметить и принципиальное непонимание сторонниками этой концепции диалектического соотношения характера научной теории с действительностью и с практикой. Так, Хэнсон пишет о неоднозначности фактов, на которые опирается теория, о том, что вне теоретического контекста невозможно восприятие фактов, которые имеют сложный характер, что нет однозначных подтверждений теорий и т. д.37 По основным вопросам у постпозитивистов сходные позиции. Но, поставив вопрос о зависимости фактов от теоретической позиции, они по существу релятивизировали проблему эмпирической обоснованности теории, пришли к субъективистским выводам. Таковы утверждения Хэнсона и Фейера-бенда о том, что теория не имеет окончательного или абсолютного подтверждения, что в процессе развития меняются любые критерии и поэтому говорить о надежности подтверждения не приходится.

36 Toulmin S. Conceptual Revolutions in Sciences. — Synthese, 1967, vol. 17, p. 82.

37 Hanson N. R. Patterns of Discovery, p. 18, 41, 70-92.

101

Ход рассуждений представителей «новой философии науки» в основном совпадает с тем, какой задолго до них проделали теоретики махизма, решая вопрос о соотношении абсолютной и относительной истины и критерия практики в научном познании. Критикуя его философскую несостоятельность, В. И. Ленин показал, что «критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления» 38. Раскрывая диалектическую сущность критерия практики, В. И. Ленин показывает, что в относительном характере практической подтверждаемости науки содержится устойчивый момент: «Этот критерий тоже настолько «неопределенен», чтобы не позволять знаниям человека превратиться в «абсолют», и в то же время настолько определенен, чтобы вести беспощадную борьбу со всеми разновидностями идеализма и агностицизма»39. Положение В. И. Ленина о том, что соответствие «теории с практикой не могут изменить никакие будущие обстоятельства по той же простой причине, по которой вечна истина» 40, прямо опровергает тезис «новой философии науки» о неопределенности соотношения науки и практики (и опыта).

Таким образом, представители «новой философии науки» предприняли определенную попытку порвать с антиисторизмом в понимании процессов познания, но, не владея диалектическим методом в трактовке вопросов человеческого познания и его развития, они оказались на позициях релятивизма и субъективизма.

Глава VI