Из передовой статьи газеты «Народная Воля», № 4, 5 декабря 1880 г.

Гибель типографии помешала нам сделать своевременно разъяснения и дополнения программы. Отсюда ее неправильное толкование и одностороннее понимание многими по сей день. Все это обязывало нас заготовить ряд статей программного характера; но первою возможностью сказать обстоятельное вольное слово мы должны воспользоваться, чтобы остановить внимание партии, как можно скорее, на новом факторе народной жизни, факторе чрезвычайного значения, обращающем положение дел в исключительное. Мы говорим о голоде многих миллионов. […]

Народному терпению бывает конец; под неотразимым стихийным давлением голода возможно массовое движение целых областей. Партия социально‑революционная должна серьезно взвесить историческое значение момента и… приготовиться! […] В истории революционного движения наступает героический период. […]

Каждая инсуррекция[327] – это такое дело, где по преимуществу оправдывается пословица: человек предполагает, а бог располагает. Множество обстоятельств, более или менее неожиданных, постоянно встречаются на пути человеческих расчетов, то мешая им, то помогая. К числу таких неизвестных величин в инсуррекции относится настроение народных масс. Очень часто горячая, кипучая, по всем наблюдениям, масса в решительный момент не двинет пальцем; наоборот, забитая, инертная толпа совершенно неожиданно проявляет энергию и самодеятельность. […]

Одно из самых драгоценных свойств, каким только может обладать народ, – это политическое, гражданское развитие. Политическое развитие может спасти народ при самых неблагоприятных условиях, при полном экономическом разорении, при наличности целой стаи хищников, при опасностях иноземного господства. Никакое бедствие не страшно, если в народе живет уверенность в своих верховных правах, если в нем сильна привычка и уменье следить за всеми государственно‑общественными делами, начиная с деревни и кончая дворцом. При отсутствии политического развития, наоборот, ни роскошь природы, ни прекрасные свойства национального ума и характера, ни широкое общественное чувство не спасает народ от нищеты и рабства. […]

Конечно, иногда первые шаги народной самодеятельности в революционную эпоху не умелы, иногда самые дикие страсти и инстинкты выступают наружу, но как бы то ни было, торжествуя, народ начинает сознавать свое право; покинутый на произвол судьбы, лишенный обычных опекателей, народ приучается организовывать общественные отношения, контролировать своих доверенных лиц и пр., и пр., словом – делается в большей степени гражданином. И затем, когда революционная буря утихает и жизнь постепенно входит в свое обычное русло, повышение политического развития народа сразу сказывается в уменьшении всяких злоупотреблений, правонарушений, произвола. Жить становится легче.

Поэтому всякая инсуррекция наибольшие результаты дает тогда, когда она является только прелюдией к народной революции или ее эпизодом; говоря другими словами, – если инсуррекция только дает толчок народной революции. Насколько возможно взвесить все наше положение, – в России дело так бы и вышло.

Будем ли мы однако в состоянии подготовить удачное восстание раньше стихийного народного движения, или оно предупредит наши расчеты, – в обоих случаях нам кажется наиболее производительно затратить силы, сорганизованные партией, мы можем, только направляя их для разрешения, так сказать, народных сил, для превращения народных масс в сознательную политическую силу. Вот почему мы постоянно говорим и говорили о передаче власти народу, о народной воле, о народном самодержавии. Для народа важно достигнуть лучших общественных форм, но еще важнее – достигнуть этого самому; для него всего важнее пережить такой исторический момент, в течение которого он, народ, был бы действительным распорядителем своих судеб. […]

Для того, чтобы рельефнее выразить, как мы понимаем разрешающую роль партии, мы возьмем наглядный пример. Убедительно просим, однако, читателя не видеть в наших словах изложения плана действии. Только революционное доктринерство сочиняет планы на десять лет вперед; настоящий же, живой революционер имеет только один план: свою основную идею применять к обстоятельствам и осуществлять сообразно с ними. Итак, мы говорим только к примеру, для большей наглядности. Допустим, что партия сорганизовала достаточные силы, дождавшись всенародного движения, начала действовать самостоятельно и овладела центральной властью. Какова ее дальнейшая роль? Создавать новый государственный строй, декретировать необходимые реформы? Мы полагаем – нет. Только в самом несчастном случае, только тогда, если бы народный организм не проявлял уже ни одной искры жизни, – можно было бы признать такую деятельность. В обыкновенное же время для партии было бы обязательным употребить приобретенную власть и средства на то, чтобы революционизировать всю Россию – призывать повсюду народ к захвату власти и осуществлению его заветных желаний, помогать ему в этом всеми силами, и свою центральную власть держать в руках исключительно для того, чтобы помочь сорганизоваться народу. […]

Правительство в революционный момент терпит поражение от двух причин: во‑первых, вследствие нападения боевой революционной силы, во‑вторых – в следствие разложения собственных сил. Но боевую силу, достаточную для того, чтобы разбить правительство хотя на короткое время, немыслимо составить без участия народа, ибо нескольких тысяч бойцов единовременно интеллигенция поставить не в состоянии. Разложение же правительственных войск совершится в значительной степени вследствие антиправительственного настроения масс, которые заражаются иногда на самих баррикадах. Воздействие со стороны партии на массы, тесная связь с ними составит, таким образом, для нас главное условие успеха, и только необходимость сообразоваться со средствами заставляет нас всегда указывать на известную экономизацию сил. […]

Повсюду, даже в наиболее оживленных центрах, замечается недостаток в людях по всем отраслям деятельности. Такое тесное сплочение всех революционных фракций могло бы восполнить этот недостаток. Найдет ли партия в себе достаточно единодушия и преданности делу для того, чтобы, оставляя мелкие различия взглядов, сомкнуться на общей работе? Мы надеемся, что – да. […]

Н. И. Кибальчич