Различие между точным определением и необходимостью

Причина, по которой проектируемые чувственные данные обычно использнотся как символ, та, что они легко управляемы, определенны и податливы. Мы можем видеть или не видеть как нам нравится; мы можем слышать или не слышать. Существ»лот пределы этой податливости чувственных данных, но они во многом являются посл•.'шными элементами восприятия мира. Но чувство контролирующего присутствия имеет противоположный характер: оно неподатливо, неуловимо и трудноопределимо.

Но вследствие всей своей неуловимости, вследствие всей своей недостаточной определенности, эти контролирукпцие присутствия, эти источники энергии, эти вещи со внутренней жизнью, с богатством их собственного содержания, эти существа с предначертанным по своей природе миром спь то, о чем мы хотим знать.

Когда мы переходим дороп•,.заНЯТУЮ транспортом, мы видим цвета машин. их формы. яркие образы их владельцев, но в данный момент мы поглощены использованием этого непосредственного видения как символа для сил, определяющих непосредственное будущее.

Мы наслаждаемся символом, но мы также проникаем в смысл. Символы не создают свой смысл: смысл

в форме актуальных  созданий реагирует на нас, существует для нас по своему собственному праву. Но символы открывают для нас этот смысл. Они открывают его потому, что в долгом процессе адаптации живых организмов к окружающей среде природа| научила их эти символы использовать. Она сделала нас такими, что наши проектируемые ощущения показывают области, занятые ва•жными организмами.

Наши отношения с этими телами суть именно реакцип на них. Проекция наших чувств не что иное, как иллюстрация мира в частичном соответствии с пространственно-временной систематической схемой, которой эти реакции соответствуют.

Связи каузального воздействия возникают без нас. Они открывают характер мира, из которого мы исходим, неотвратимые условия, к которым мы приспосабливаемся. Связи презентатпвной непосредственности возникают внутри нас и являются предметом интенсификаций, запретов и отклонений, согласно которым мы принимаем их изменение или отвергаем его. Называть чувственные данные «чистыми впечатлениями» неправильно, за исключением случая технического использования термина. Они также представляют условия, вырастающие из активного перцептивного функционирования, как обусловленные нашей собственной природой. Но наша природа должна согласовываться с каузальным воздействием. Таким образом, каузальное воздействие из прошлого — по крайней мере один

 Ср. Prolegomena Го ап Idealist Theory of knowledge, by Norman Кетр Smith, Macmillan and Со., London, 1924.

фактор, дающий нашу презентативную непосредственность в настоящем. «Как» в нашем настоящем опыте должно соответствовать «чему» в нашем прошлом.

Наш опыт возникает из прошлого: он обогащается эмоциями и имеет целью презентацию одновременного мира, и он завещает свои качества будущему под обликом эффективного элемента, навсегда «прибавленного к», или «отнятого от» богатства мира. К добру или к беде:

«Pereunt et lmputantur».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этой и предыдущей главах обсуждался общий характер символизма. Он играет доминирующую роль на том пути, по которому прокладывают свою жизнь все высокоразвитые организмы. Это — причина прогресса и причина заблуждения. Высшие животные достигают мощной способности, посредством которой они могут с некоторой точностью определить в непосредственном мире те отдаленные черты, которые будут детерминировать их будущую жизнь. Но эта способность не безошибочна, и степень риска соразмерна ее значимости. Цель следующей главы — проиллюстрировать это учение через анализ той роли, которую играет способность к символизму в обеспечении сплоченности, прогресса и распада человеческих обществ.

ГЛАВА

ПРИМЕНЕНИЕ СИМВОЛИЗМА

Отношение человека к символизму представляет собой неустойчивую смесь тяготения и отвращения. Практический интеллект, теоретическое желание проникнуть в первичный факт и иронические критические порывы составляют основные мотивы отвращения от символизма. Практические люди желают фактов, а не символов. Ясный теоретический интеллект с благородным энтузиазмом, обращенным к точной истине, любой ценой и рискуя всем устраняет символы, как будто они просто фантазии, скрывая и извращая то внутреннее убежище элементарной истины, на которое разум претендует как на свое собственное. Ироническая критика представителей человечества оказала значительную услугу в расчистке хлама, коим является бесполезная церемония символизации деградированных фантазий первобытного прошлого. Отвращение от символизма выделяется, как отчетливый элемент в культурной истории цивилизованных людей. Здесь не могло быть резонного сомнения кроме того, что этот продолжающийся критицизм оказал необходимую службу в содействии развитию здоровой цивилизации как со стороны практического воздействия на организованное общество, так и со стороны здравого направления мысли.

Бесчисленное количество случаев применения символизма происходит без осознания того, что символические элементы в жизни имеют тенденцию разрастаться, подобно растительности в тропическом лесу. Жизнь человека легко может быть завалена этими символическими аксессуарами. Продолжающийся процесс сокращения и адаптации к будущему, всегда требующий новых форм выражения, является необходимой функцией каждого общества. Успешная адалтащт старых символов к изменениям социальной структуры — это конечная оценка мудрости в социологическом

иск\'сстве, управлять государством. Также время от времени требуется переворот в символизме.

Однако сущестт•ет латинская пословица, согласно которой некоторые из нас в юности писали сочинения. По-английски она читается так: «Изгнанная природа всегда возвращается». Эта пословица иллюстрируется историей символизма. Как бы вы ни старались изгнать его, он всегда возвращается. Символизм не просто пустая фантазия или извращенное вырождение: он присущ самой структуре человеческой жизни. Язык сам по себе — СИМВоЛИЗМ. И другой пример: как бы вы ни сводили функции вашего правительства к предельной простоте, все же СИМВОЛИЗМ остается. Это может быть более здоровый, мужественный церемониал, ВН\'ишЮЩИЙ более красивые идеи. Но он остается символизмом. Вы отменяете этикет королевского двора с его  персональной субординации, но на официальных приемах вы, согласно церемониалу, пожимаете руку правителю вашего государства. Точно так же, как феодальная доктрина о субординации классов, распространяющаяся на самого отдаленного суверена, требует собственного символизма, так и доктрина равенства людей имеет собственный символизм. Кажется, что человечество ищет символ, чтобы выразить себя. И действительно — «выражение» есть «символизм».

Когда публичный церемониал государства свелся к голой простоте, частные клубы и аССОЦИЩИИ наконецто начинают вновь учреждать символические действия. Каж•ется, что мысль человечества всегда должна быть замаскирована. Этот императивный импульс наводит на размышление, что идея бесполезного маскарада есть ложный путь мысли о символических элементах в жизни. Должна быть определена функция этих элементов, поддающихся управлению, воспроизводимых и нагруженных своим собственным эмоциональным воздействием: символический процесс облекает их коррелятивные смыслы одним или всеми этими атрибутами символов и, таким образом, возвышает смыслы до интенсивности определенной действенности — как эле-

                   СИМвОЛиЗм. СМЫсЛ

менты познания, эмоции и ВОЛИ, действенности, которую смыслы могут заслуживать, а может 11 нет на их собственное усмотрение. Цель символизма есть повышение. важности того, что символизируется.

В дис.ю:ссии о примерах символизма наша первая трудность состоит в том, чтобы точно раскрыть, что именно символизируется. Символы достаточно специфичны, но часто бывает очень трудно проанализировать, что лежит за ними, даже если налицо мощное обращение к простым церемониальным актам.

Кажется возможным, что в любой церемонии, длящейся в течение многих эпох, символическая интерпретация, насколько мы можем ее осуществить, варьируется гораздо быстрее, чем сама реальная церемония. Также в своем постоянном движении символ будет иметь различные смыслы для разных людей. В любую эпоху у одних людей доминирует ментальность прошлого, у других настоящего, у третьих — бущущего, а у остальных — множества проблематичных будущих ситуаций, которые никогда не наступят. Для этих разных групп древний символизм будет иметь различные ню-

ансы с неясным смыслом.

Для того, чтобы оценить необходимую функцию символизма в жизни какого-либо общества человеческих СУЩеС'ГВ, мы должны сформировать некий критерий работы связующих и разрушающих сил. Существует многообразие человеческих сообществ, и каждое из них требует собственного индиви№ального исследования, насколько это касается деталей. Мы сосредоточим ВНИМаНИе на нациях, населяющих определенные страны. Таким образом, предполагается геогра ическое. единство. Группа лиц, объединенных геогра шческим единством, создает первоначальный тип сообществ, какие мы находим в мире. Сообщества высших животных, насекомых, молекул все они имеют географическое единство. Скала не что иное, как сообщество молекул, позволяющее этим молекулам любой вид движения. Я привлек ваше внимание к этой НИЗШеЙ форме сообщества для того, чтобы разрушить идею о том, что общественная жизнь — прерогатива

высших организмов. Случается и противоположное. Что касается значения выживания, кусок скалы с прошлым длительностью около восьмисот миллионов лет, намного превосходит короткий промежуток времени, охваченный жизнью какой-либо нации. Возникновение жизни лучше понять как претензию на свободу какой-либо части организмов, претензию на определенную независимость индивидуальности с собственными интересами и действиями, которую нельзя истолковать только в терминах принудительной силы окружающей среды. Непосредственное воздействие этого возникновения чувствующей индивидуальности приводит к сведению срока жизни для сообществ от сотен миллионов лет к сотням лет или даже к десяткам лет.

Появление живых существ не может быть приписано превосходящей силе выживания ни индивидов, ни их сообществ. Жизнь нации столкнулась с разрушительными элементами, представленными экстремальными требованиями для индивидуальных идеосинкразий. Мы требуем как преимуществ социальной сохранности, так и противоположных стимулов гетерогенности, происходящих из свободы. Жизнь общества спокойно проходит между расхождениями его индивидов. Наличествует отвращение от чистых каузальных обязанностей, наложенных на индивидов социальным характером окружающей среды. Это отвращение сначала приобретает форму слепого эмоционального импульса; но потом, в цивилизованных обществах, эти импульсы критикуются и преломляются разумом. В любом случае существуют индивидуальные источники действия, которые ускользают от обязанностей социального подчинения. Для того, чтобы удалить этот распад надежных инстинктивных реакций, вводятся различные замысловатые формы символической экспрессии разнообразных целей общественной жизни. Реакция на символ почти автоматична, хотя и не вполне; к смыслу здесь обращаются или за дополнительной эмоциональной поддержкой, или из критицизма. Но это обращение не настолько ясно, чтобы быть императивным. Импера-

тивное инстинктивное подчинение влиянию окружающей среды модифицируется. Нечто его заменяет; это нечто по своему внешнему характеру навлекает критицизм, но по своему привычному применению обычно избегает его. Такой символизм делает связанную мысль возможной, выражая ее, тогда как одновременно он автоматически управляет действием. Вместо силы инстинкта, подавляющего индивидуальность, общество обрело воздействие символов, одновременно сохраняющих и общее, и индивидуальную точку зрения.

Среди отдельных видов символизма, служащих этой цели, на первое место мы должны поставить Язык. Я не имею в виду язык в функции пустого обозначения абстрактных идей или отдельных реальных вещей; но язык, осуществляющий влияние на нацию по сути. В дополнение к голому указанию на смысл, слова и фразы несут в себе скрытые намеки и эмоциональное воздействие. Эта функция языка зависит от того, каким путем он используется, от пропорциональной привычности отдельных фраз и от эмоционального прошлого, ассоциированного с их смыслом и, отсюда, производно переданного в фразы сами по себе. Если два народа говорят на одном и том же языке, эмоциональЙое воздействие слов и фраз должно быть, в общем, для них различным. Что привычно для одного народа, будет странным для другого; что наполнено интимными ассоциациями для одного, окажется, напротив, пустым для другого. Например, если два народа живут на большом расстоянии друг от друга, где фауна и флора различны, то поэзия о природе одной нации потеряет свою полноту в обращении к другой нации, — сравните смысл фразы Уолта Уитмена: «Широкий дикий пейзаж моей страны» для американца с фразой Шекспира: «... этот маленький мир, этот драгоценный камень, оправленный в серебряное море» для англичанина. Конечно каждый американец или англичанин с тонким чувством истории и родства или с тончайшим симпатизирующим воображением, может проникнуть в чувства, выраженные обеими фразами. Но прямая первоначальная интуиция, направляемая воспоминаниями раннего детства. является для одной нации представлением о континентальной широте, а для другой нации — представлением о мире маленького острова. Наконец любовь к явным географическим аспектам своей страны, к ее. холмам, к ее, горам, ее равнинам, деревьям, цветам, ее птицам и всей жизни ее природы — это немалый элемент той созидающей силы, что создает НаЦIПО. Именно функцией языка, работающей через литературу через привычные фразы ранних этапов жизни, является воспитание этого всепроникающего чувства общего обладания бесконечно любимыми сокровищами.

Я не должен быть неправильно понят в том смысле, что этот пример имеет какую-либо уникальную важность. Это только один п имер того, что может быть проиллюстрировано сотне способов. Кроме того, язык является единственным видом символизма, эффективным для этой цели. Но на особый манер язык связывает нацию воедино общими эмоциями, которые он извлекает, и, кроме того, является инструментом выражения свободы мысли и индивидуального критищвма.

Мой основной тезис таков: социальная система сохраняется в единстве слепой силой инстинктивных действий и ИНСТИНКТИВНЫХ ЭМОЦИЙ, концентрирующихся вокруг привычек и предубеждений. Следовательно неверно, что любой прогресс в масштабах культуры неизбежно ведет к сохранению общества. В целом противоположное случается гораздо чаще, и любое рассмотрение природы подтверждает это заключение. Новый элемент жизни множеством способов делает действие старых инстинктов неподобающим. Но невыразимые инстинкты не анализируемы и ощущаются вслепую. Разрушительные силы, представленные высшим уровнем существования, затем вступают в борьбу в темноте против невидимого врага. Точки опоры для внедрения «рационального рассмотрения» — используя замечательную фразу Генри Обстона Тайлора не существует. Символическое выражение инстинктивны.х сил делает их очевидными: оно дифференцирует их и \'станавливает их очертания. Тогда возникает благоприятная возможность для действий разума с относительной скоростью, которая в противном случае была бы заменена медленным действием столетий среди руин и реконструкций. Человечество пропускает эти благоприятные возможности, и не\'дачи разума являются хорошей мишенью для иронической КРИТИКИ. Но тот факт, что разум слишком часто терпит поражения, не служит законным основанием для истеричного заключения, что он никогда не достигает цели. Разум можно сравнить с силой гравитации, слабейшей из природных сил, но, в конце концов, создающей Солнце И звездные системы ЭТИ величайшие сообщества Вселенной. Символическая экспрессия сохраняет общество, во-первых, путем добавления эмоции к ИНСТИНкту, и, во-вторых, она предоставляет точку опоры для разума путем изображения инстинкта, который он выражает. Учение о разрушительной тенденции со стороны новшеств, даже тех, что влекуг за собой рост высших уровней, можно проиллюстрировать воздействыем христианства на стабильность Римской империи. Его также можно проиллюстрировать примером трех революций, которые обеспечили свободу и равенство миру — английский революционный период семнадцатого столетия. Американская революция и Французская революция. Англия едва не избежала разрушения своей социальной системы, Америка никогда не была в такой опасности, Франция, когда внедрение новшеств было наиболее ИНТеНСИВН0, временно испытала этот обвал. Эдмунд Бурк, государственный деятель восемнадцатого столетия, виг, был философом-проповедником, одобрявшим две первые революции и обвинявишм Французскую революцию. Одаренный человек и государственный деятель, который непосредственно наблюдал две революции и глубоко размышлял о третьей, заслмкивает внимания, когда говорит о силах, связующих и разрушающих общества. К сожалению государственные деятели управляемы страстями, которые владеют ими в данный момент, и Бурк всецело разделял этот недостаток, который был привнесен реакционными страстями, вызванными Французской революцией. Таким образом, мудрость его концепции социальных сил была удушена б\'рными неуравновешенными заключениями, которые он вывел из этой концепции; его величие лучше видно в отношении к Американской революции. Его наиболее общие размышления содержатся, во-первых, в ранней работе «Защита естественного общества» и, во-вторых, в «Размышлениях о Французской революции». Ранняя работа несла иронический смысл; но, как часто бывает с гениями, он предсказывал, будучи неосведомленным. Это эссе написано практически вокруг тезиса о том, что успехи в области искусства данной цивилизации могут быть разрушены социальной системой. Бурк представлял себе это заключение как reductio ad absurdum. Но это — истина. Вторая работа — работа, которая по своему непосредственному воздействию была, возможно, наиболее губительной из всех когда-либо написанных, нацеливает внимание на необходимость предубеждения как связующей социальной силы. Здесь опять-таки я считаю, что он был прав в своих посылках и ошибался в своих заключениях.

Бурк рассматривает чудо становления организованного общества, кульминацией чего является стабильное объединяющее действие государства. Подобное общество может состоять из миллионов индивидов, каждого со своим индивидуальным характером, своими индивидуальными целями и своим собственным эгоизмом. Он спрашивает: какая сила ведет это множество отдельных объединений к кооперации для поддержки организованного сообщества, в котором каждый индивид играет свою роль политическую экономическую и эстетическую. Он сопоставляет полноту функционирования цивилизованного общества с абсолютным разнообразием его отдельных граждан, рассматриваемых как просто группа или толпа. Его ответ на загадку состоит в том, что эта магнетическая сила есть предуоеждение или, другими словами, «польза и привычка». Здесь он предвосхищает всю современную теорию «психологии стада» и одновременно отходит от доктрины партии вигов в том виде, в каком она сформиповалась в семнадцатом столетии и была санкционирована Локком. Традиционная доктрина вигов состояла в том, что государство ведет свое происхождение из «первоначального договора», посредством которого обычная толпа волюнтативно организует себя в общество. Такая доктрина усматривает происхождение государства в безосновной исторической фикции. Бурк опережал свое время, обращая внимание на необходимость превосходства как на политическую силу. К сожалению, в эмоциональном порыве Бурк истолковал необходимость превосходства в

негативном смысле по отношению к прогрессивным реформам.

Сейчас, когда мы исследуем, почему общество подчиняет своих индивидуальных членов функции соответствия своим нуждам, мы обнаруживаем, что одна из важнейших воздействующих сил — наша широчайшая система врожденного символизма. Существует замысловато выраженный символизм языка и действия, который распространяется по всему обществу и который вызывает неустойчивое представление об основе общих целей. Отдельное направление индивидуального действия прямо соотносится с отдельными строго определенными символами, представленными ему в данный момент. Реакция действия на символ может быть настолько прямой, что может изъять любое деЙствительное отношение к основной символизируемой вещи. Эта элиминация смысла называется рефлекторным действием. Иногда в смысл символа вмешивается некое действительное отношение. Но этот смысл не отменяется специфичностью и определенностью, которые могли бы пролить свет разума на специфическое действие, требуемое для сохранения финала. Смысл неуловим, но требует внимания. Это настойчивое требование играет роль в гипнотизации индивида для завершения специфического действия, ассоциируемого с символом. В этом процессе элементы, которые ясны и определенны, являются специфическими символами и действиями, вытекающими из символов. Но сами по себе символы — бесплодные факты, чья прямая ассоциативная сила будет недостаточна для создания автоматическш•о соответствия. Не. сицествует достаточного повторения или достаточного подобия различных случаев для обеспечения простой автоматической покорности. Но на деле символ вызывает лояльность к неясно постигаемым понятиям, фундаментальным для нашей духовной природы. В результате наша природа приводится в ДВИЭ-к•еНИе, приостанавливающее все антагонистические импульсы, так что символ обеспечивает требуемую реакцию в действии. Таким образом социальный символизм имеет двойное значение. Практически он означает направленис индивидов на определенные действия; а теоретически он означает неопределенные первичные основания с их эмоциональным аккомпанементом, посредством чего символы обретают энергию для организации смешанной толпы в равномерно действующее сообщество.

Контраст между государством и армией иллюстрирует этот принцип. Государство имеет дело с гораздо более сложной ситуацией, чем его армия. В этом смысле оно является более свободной организацией, и в отношении большей части населения символизм этого общества не может полагаться на его эффективность в смысле частого повторения почти идентичных ситуаций. Основная часть человеческой •,кизни избегаел сферы влияния военной дисциплины. Полк проходит строевую подготовку для одного вида работы. В результате здесь гораздо больше надежды на автоматизм и меньше надежды на обращение к первичным основаниям. Натренированный солдат действует автоматически по получении приказа командира. Он реагирует на 3BVk и игнорирует идею; это — рефлекторное действие. Но апелляция к силе все еще важна в армии; также она предусматривается в другом наборе символов, таком как флаг, хроника почетной службы в полку и в других символических обращениях к патриотизму. Таким образом, в армии существует один набор символов для обеспечения автоматического повиновения в ограниченном наборе обстоятельств и другой набор символов для обеспечения всеобщего чувства важности исполнения обязанностей. Этот второй набор предотвращает произвольный рефлекс от срыва автоматичес.кой реакции на предыдущий набор.

Для основного числа граж•дан государства практически нет прочного автоматического повиновения какому-либо символу подобно слову командира для солдат, за исключением нескольких слчаев, таких как реакция на сигналы дорожной полиции. Таким образом, государство зависит от превалирования символов весьма специфическим образом; опи объединяют курс некоего хорошо известного направления действия с глубоким отношением к цели государства. Самоорганизация общества зависит от всепроникающих символов, вызывающих всепроникающие идеи, в то время указующих на всеми понимаемые действия. Обычные формы вербального выражения являются наиболее важным примером такого символизма. Также героический аспект истории страны есть символ ее непосредственного достоинства.

Когда революция полностью разрушает этот общий символизм, ведущий к общим действиям, направленным на общие цели, общество может спасти себя от распада только посредством воцарения террора. Те революции, которые. избегают воцарения террора, оставляют нетронутым фундаментальное воздействие символизма на общество. Например Английские ревоЛЮЦИИ семнадцатого столетия и Американская революция восемнадцатого столетия оставили обычную жизнь своих обществ без изменения. Когда Джордж Вашингтон сместил Георга Ш, и Конгресс сместил Английский парламент, американцы сохранили хорошо понятную систему настолько, насколько это касалось общей структуры их социальной ЖИЗНИ. Жизнь Вирджинии не должна была принять направление, слишком отличавшееся от того, которое проявлялось до революции. По фразеологии Бурка, предрассудки, от которых зависело общество Вирджинии, не были сломлены. Обычные знаки указывали людям на обычные действия и предлатали обычное оправдание с общим смыслом для всех.

Единственная трудность в объяснении моей мысли состоит в том, что личностно воздействующий символизм состоит из различных типов экспрессии, которые пропитывают общество и вызывают чувство общей цели. Это самая важная деталь. Требуется вся сфера символической экспрессии. Национальный герой, такой как Джордж Вашингтон или Джефферсон, является символом общей цели, которая воодушевляет жизнь американцев. Символическая функция великих людей есть одна из трудностей в обретении сбалансированного исторического оправдания. Существует истерия осуждения и существует противоположная истерия, которая делает личность бесчеловечной для того, чтобы возвеличить. Трудно показать величие без утраты человека. Более того, мы знаем, что по крайней мере мы — человеческие существа; но половина нашего вдохновения от наших героев теряется, когда мы забываем, что они были человеческими существами.

Я имею в виду великих американцев, потому что я говорю в Америке. Но эта же истина относится к великим людям всех стран и возрастов.

Теория символизма, изложенная в этих лекциях, дает нам возможность различать чисто инстинктивное действие, рефлекторное действие и символически обусловленное действие. Чисто инстинктивное действие  это такое функционирование организма, которое полностью анализируемо в терминах условий, созданных его развитием под влиянием определенных факторов окружающей его среды, условий, описываемых без какого-либо отношения к его перцептивной форме презентативной непосредственности. Этот чистый инстинкт есть реакция организма на чистое каузальное воздействие.

Согласно этому определению, чистый инстинкт является наиболее примитивным типом реакции, которая подается организмами на стимулы их окружения. Любая физическая реакция части неорганической материи на окружающую ее среду должна быть, таким образом, определена как инстинкт. В слиае с органической материей, ее основное отличие от неорганической состоит в большей чяљствительности при внутреннем взаимном приспособлении мельчайших ее частей и, в некоторых случаях, в более высокой эмоциональности. Таким образом, инстинкт, или непосредственное приспособление к непосредственной окружающей среде, становится более выпуклым в функции направления действия к целям живого организма. Мир есть сообщество организмов; эти организмы в массе определяют внешнее влияние на каждого из них. Только когда внешнее влияние в форме инстинкта благоприятно для индивидов, возможно устойчивое сообщество устойчивых организмов. Таким образом, общество как окружающая среда ответственно за выживание отдельных индивидов, составляющих его; и эти отдельные индивиды ответственны за содействие окружающей среде. Электроны и молекулы выживают, потому что они удовлетворяют этому первичному закону стабильного порядка природы в связи с данными сообществами организмов.

Рефлекторное действие есть возвращение к более простому типу инстинкта той части организмов, которые пользовались или пользуются символически обусловленным действием. Таким образом, ее обсуждение должно быть отложено. Символически обусловленное действие возникает в высших организмах, которые используют перцептивную форму презентативной непосредственности, иными словами, чувственное восприятие одновременного мира. Это чувственное восприятие символически стимулирует анализ мощного восприятия каузального воздействия. Каузальное воздействие, следовательно, воспринимается как разлоэкимое на компоненты с расположением в пространстве, главным образом принадлежащим к чувственным представлениям. В случае воспринимаемых организмов, внешних по отношению к человеческому телу, пространственная проницательность, включенная в восприятие человеком своего чистого каузального воздействия, настолько ничтожна, что практически не существует контроля над данным символическим переносом, кроме непрямого контроля прагматических последствий; другими слова мн. ИЛИ ЦеНШ)СТ'Ь выживапия, ИЛИ самоудовлетворение логическое и эстетическое.

Символически обусловленное действие есть действие, которое, ТаКИМ образом, оЛсловлено анализом перцептивной формы каузального воздействия, вызываемого символическим переносом от перцептивно“ формы презентативной непосредственности. Этот анализ может быть истинным или ложным, в соответствии с тем, согласуется он ИЛИ не согласуется с действительным распространением воздействующих тел. Настолько, насколько оно правильно при обычных обстоятельствах, оно позволяет организму согласовывать свои действия с далеко распространяющимся анализом сПиШфических обстоятельств его окружения. Настолько, насколько превалирует этот тип действия, чистый инстинкт вытесняется. Этот тип действия поддерживается в основном мышлением, которое использует символы в соотношении с их смыслами. Не существует смысла, при котором ЧИСТЫЙ инстинкт был бы ложным. Но символически обусловленное действие может быть ложным в том смысле, что оно может возникнуть из ошибочного символического анализа каузального воздействия.

Рефлекторное действие это то органическое. функ-

ционирование, которое полностью зависит от чь'вственного восприятия, не. сопровождаемого каким-либо анализом каузального воздействия через символическое отношение. Сознательный анализ восприятия в основном связан с анализом символического соотношеНИЯ между двумя перцептивными формами. Таким образом, рефлекторному действию  мышление, которое неизбежно поддерживает возвышение значимости символического отношения.

Рефлекторное действие возникает, когда под воздействием символизма организм обрел привычку действовать, реагируя на непосредственное чувственное восприятие, и отбросил символическое возвышение каузального воздействия. Таким образом, оно представляет собой возвращение от высшей активности симво-

 СИМВОЛИЗм.

лического отношения. Это возвра щение практически неизбежно при отсутствии сознательного внимания. О рефлекторном действии ни в коем случае нельзя сказать, что оно ложно, хотя оно может быть

Таким образом. важный связнощий фактор в сооб-

ществе насекомых, возможно, подпадает под понятие. чистого инстинкта, как мы его здесь определили. Ибо каждое индивидуальное насекомое является, возможно, таким организмом, что каузальные УСЛОВИЯ, которые оно наследует из непосредственного прошлого. являются адекватными для детерминации его социальных действий. Но рефлекторное действие играет свою подчиненную роль. Ибо чувственные, восприятия насекомых имеют некоторые области действия, предполатающие автоматическую детерминацию поведения насекомых. Оставаясь более слабым, символически обусловленное действие вмешивается в такие. ситуаЦИИ, когда чувственное восприятие обеспечивает символически определенную спецификацию каузальной ситуации. Но только активное мышление может спасти символически обусловленное действие от быстрого возвращения в рефлекторное действие. Наиболее удачные примеры совместной жизни имеют место тогда, когда в высшей степени господствует ЧИсТЫЙ инстинкт. Эти примеры встречаются только в неорганическом мире; среди сообществ активных молекул, формирующих

скалы, планеты, солнечные системы, скопления звезд.

Более развитый тип живых сообществ треб',^рет успе-

шного выхода чувственного восприятия для успешного выражения каузального воздействия во внешней окруэкающей среде; и также он требует возвращения к рефлексу, подходящему для сообщества. Мы, таким образом, получаем более гибкие сообщества с низко

развитым мышлением или даже живые клетки, которые обладают некой энергией для адаптации к случайным деталям отдаленного окружения.

В конце концов человечество тоже более искусственный символизм, обретаемый. главным образом, путем концентрации на определенном выборе чувственных данных. таких как слова, например. В

этом слнае имеет место цепочка дериваций от символа к символу, посредством чего, наконец, частные связи между последним символом и конечным смыслом полностью теряются. Таким образом, эти деривативные символы, полученные в произвольной ассоциации, действительно являются результатами рефлекторного действия, подавляющими промежуточные звенья цепочки. Мы можем использовать слово «ассоциация», когда существует подавление промежуточных связей.

Этот деривативный символизм, используемый человеком, в общем не является простым указанием смысла, при котором все общие черты, разделяемые символом и смыслом, потеряны. В каждом действенном символизме есть несколько эстетических черт, коими они обладают сообща. Смысл, приобретающий эмоции и чувства, напрямую возбуждается символом. Это основа художественной литературы, то есть эмоции и чувства, на<