Первые трубки — «я тут где-то ножик посеял»

Отобедав, шайка пиратов выступила к отмели, на охоту за черепашьими яйцами. Пираты тыкали палками в песок и, найдя местечко помягче, опуск

убрать рекламу

 

ались на колени и зарывались в песок руками. Время от времени им попадалось, в одной только ямке по пятьдесят, а то и по шестьдесят яиц — идеально круглых, белых, размером чуть меньших грецкого ореха. В этот вечер мальчики славно попировали, объедаясь яичницей, и в пятницу утром тоже.

После завтрака они, гикая, поскакали к отмели, норовя обогнать один другого, на бегу срывая одежду, пока не остались совсем голыми, а затем в буйном восторге помчались по мелководью туда, где течение вымывало песок из-под их ступней, еще пуще веселя мальчишек. Время от времени они вставали в кружок и принимались плескаться водой в лица друг друга, понемногу сходясь, отворачиваясь от перебивающих дыхание брызг, и в конце концов, сцеплялись и боролись, пока кто-нибудь не окунал противника с головой, после чего начиналась совершенная куча мала, в которой только и можно было различить, что переплетавшиеся белые руки и ноги, струи воды, вылетавшие изо ртов, смех и пыхтение.

И наконец, они, изнемогшие, выбрались из реки и упали на сухой, горячий песок и полежали, зарывшись в него, а после опять бросились в воду и все повторилось заново. А потом им пришло в голову, что нагая кожа их сильно смахивает на телесного цвета трико, и мальчики нарисовали на песке большой круг и устроили цирк — с тремя клоунами, ибо ни один из них не пожелал уступить эту наиважнейшую должность другому.

По окончании представления состоялась игра в шарики — в «костяшки», в «кружочек», в «держалки» — пока и эта забава не прискучила мальчикам. Джо и Гек снова пошли купаться, но Том в воду лезть не рискнул, поскольку обнаружил, что, сдирая с себя штаны, содрал заодно и украшавший его лодыжку браслетик из «погремков» гремучей змеи и теперь пытался понять, как это ему до сих пор не свело в воде ногу, не защищенную сим мистическим амулетом. Не отыскав его, Том соваться в воду не решался, а когда, наконец, отыскал, двое других мальчиков совсем уже выбились из сил и думать могли только об отдыхе. Постепенно они разбрелись по берегу и всех троих одолела хандра — каждый с тоской поглядывал через широкую реку туда, где лежал, купаясь в солнечном свете, их городок. Том поймал себя на том, что большим пальцем ноги выводит на песке «БЕККИ». Он тут же стер это имя и обругал себя за слабодушие. И однако же, вскоре опять написал то же самое — не смог ничего с собой поделать. Том снова стер написанное и, чтобы избавиться от соблазна, подозвал к себе товарищей.

А между тем, Джо пал духом окончательно и бесповоротно. Тоска по дому стала для него нестерпимой. Он даже боялся расплакаться. Да и Гек тоже впал в меланхолию. Собственно, и Тома одолевало уныние, однако он старался этого не показать. У него имелась тайна, делиться которой с друзьями ему пока не хотелось, и тем не менее, Том понимал: если ему не удастся одолеть, и как можно скорее, их чреватое бунтом уныние, тайну придется раскрыть. И он с деланной веселостью сказал:

— Спорим, на этом острове уже побывали пираты. Надо бы осмотреть его снова. Где-то здесь наверняка зарыты сокровища. Как вам понравится наткнуться на трухлявый сундук, набитый золотом и серебром, а?

Однако эта перспектива вызвала лишь незначительное воодушевление, которое тут же и сникло, не породив ответа. Том попытался раззадорить товарищей еще одним-двумя соблазнительными предложениями и тоже безрезультатно. Джо сидел, ковыряя палочкой песок, и вид у него был мрачнее тучи. В конце концов, он сказал:

— Ладно, ребята, пора кончать. Я хочу домой. Уж больно тут одиноко.

— Да нет, Джо, тебе еще получшеет, дай только срок, — сказал Том. — Сам подумай, рыбалка-то здесь какая!

— На что мне твоя рыбалка? Я домой хочу.

— Но, послушай, Джо, где еще можно так хорошо покупаться?

— И купание мне ни к чему. Толку-то от него, если никто купаться не запрещает? Я лучше вернусь домой.

— Чушь какая! Дитя малое! По мамочке соскучился.

— Да, соскучился — и ты бы соскучился, если б она у тебя была. Сам ты дитя малое!

И Джо шмыгнул носом.

— Ладно, разрешим этому плаксе вернуться к мамаше, а, Гек? Бедняжка — никак без мамы не может. Ну и пусть идет к ней. Тебе-то здесь нравится, верно, Гек? Мы с тобой отсюда никуда не уйдем, правда?

— Да-а-а, — ответил Гек, но как-то без души.

— Я с тобой вообще больше разговаривать не буду, никогда, — объявил, вставая с песка, Джо. — И все!

И он угрюмо побрел туда, где валялась его одежда.

— Подумаешь! — сказал ему в спину Том. — Больно надо мне с тобой разговаривать. Отправляйся домой, иди, как раз посмешищем станешь. Пират, тоже мне. Вот мы с Геком не плаксы вроде тебя. Мы тут останемся, верно, Гек? А он пусть идет, если хочет. Как-нибудь и без него обойдемся.

Однако на сердце у него было невесело: Джо, надувшись, стал одеваться и это встревожило Тома. А тут еще Гек смотрел на сборы Джо с явной завистью, да и молчание хранил самое зловещее. И вот, наконец, Джо, не произнеся ни слова прощания, побрел по воде в сторону иллинойского берега. Сердце Тома упало. Он взглянул на Гека. И Гек, встретившись с ним глазами, потупился, а после сказал:

— Я, пожалуй, пошел бы с ним, Том. Здесь и так-то тоскливо было, а теперь еще хуже станет. Давай все вместе пойдем, а, Том?

— Никуда я не пойду! Хотите, уходите. А я останусь.

— Тогда я лучше пойду, Том.

— Ну и иди — никто тебя не держит.

Гек начал собирать свою разбросанную одежду. И сказал:

— Шел бы ты с нами, Том, а? Ты посиди, подумай. А мы тебя на берегу подождем.

Грустный Гек поплелся следом за Джо. Том стоял, глядя на уходивших товарищей и сердце его сжимало желание махнуть рукой на гордость и присоединиться к ним. Он надеялся, что мальчики остановятся, но они все шли и шли, бороздя ногами воду. И Том вдруг понял, какое одиночество, какое безмолвие ожидают его. В последний раз схватился он со своей гордыней, а затем побежал за друзьями, крича:

— Постойте! Постойте! Мне нужно вам кое-что рассказать!

Мальчики остановились, обернулись. Подбежав к ним, Том принялся излагать свою тайну. Поначалу они слушали его хмуро, но, когда, наконец, поняли, к чему он клонит, завопили от радости, захлопали в ладоши, назвали его идею «роскошной!» и заявили, что, если бы он сразу им все рассказал, то они никуда уходить и не подумали бы. Том мигом сочинил правдоподобное объяснение своей скрытности, хотя подлинная ее причина состояла в томившем его страхе, что даже эта тайна не сможет удержать их на достаточно долгое время, — вот он и хранил ее про запас, как последнее обольщение.

Повеселевшие, они вернулись назад и предались прежним забавам, без устали обсуждая при этом изумительный план Тома и вознося хвалы его гениальности. После изысканного обеда (яйца и рыба) Том заявил, что хочет научиться курить — не сходя с этого места. Джо его мысль понравилась, он сказал, что тоже не прочь попробовать. Гек вырезал две трубки, набил их. До сих пор нашим неофитам ничего, кроме свернутых из виноградных листьев сигар, курить не доводилось, а сигары эти «кусали» язык, да и вообще не считались принадлежностью настоящего мужчины.

Теперь мальчики лежали, подпираясь локтями и попыхивали трубками, осторожно и не очень уверенно. Вкус у дыма был неприятный, они немного давились им, но Том все же сказал:

— Надо же, дело-то легче легкого! Знал бы, что все так просто, давным-давно научился бы.

— И я тоже, — подтвердил Джо. — Пустяк дело.

— И ведь сколько раз я смотрел на тех, кто курит, завидовал им, но никогда не думал, что у меня получится, — прибавил Том.

— Вот и со мной то же самое было, ведь так, Гек? Ты же слышал, как я говорил об этом точь-в-точь такими же словами, — слышал? Вот пусть Гек скажет.

— Ага — много раз, — подтвердил Гек.

— А я не говорил что ли? — сказал Том. — Сто раз говорил. Один раз около бойни сказал. Ты помнишь, Гек? Там еще Боб Таннер был, и Джонни Миллер, и Джефф Тэтчер, я при них и сказал. Помнишь, Гек, как я это говорил?

— А как же, помню, — ответил Гек. — Это было в аккурат через день после того, как я белый шарик потерял. Хотя нет, через два.

— Ну, я же говорил, — сказал Том. — Гек, он все помнит.

— Я бы, наверное, целый день мог трубку курить, — сказал Джо. — И не тошнит совсем.

— И меня тоже, — подхватил Том. — Я бы тоже курил целый день. А вот Джефф Тэтчер не смог бы, об заклад бьюсь.

— Джефф Тэтчер! Да он после двух затяжек скопытился бы. Ты бы ему дал разок пыхнуть. Чтобы знал, каково оно!

— Точно. И Джонни Миллер — посмотрел бы я, как он с этим справится.

— Да уж и я посмотрел бы! — согласился Джо. — Господи, да Джонни Миллер вообще ни на что не годен. Ему только нюхнуть табаку дай — и нет его.

— Что верно, то верно, Джо. Эх, жалко другие мальчишки нас сейчас не видят.

— Да, это жалко.

— Знаешь, — только вы, ребята, не проговоритесь никому, — когда мы с ними опять встретимся, я подойду к тебе и скажу: «У тебя трубочки не найдется, Джо? Мне что-то покурить охота». А ты ответишь, небрежно, как будто это самое обычное дело: «Да, я нынче при моей старой трубке и еще одна есть. Правда, табачок у меня так себе». А я скажу: «Ну и ладно, главное, чтоб крепкий был». А после ты вытащишь трубки и мы их раскурим, спокойненько так — представляешь, какой у них будет видок?

— Черт, отличная мысль, Том! Жаль, что мы сейчас этого сделать не можем.

— А то не жаль! А уж, когда мы им скажем, что научились курить, пока были пиратами, думаешь, они нам не позавидуют?

— Еще как! Головой ручаюсь!

Так этот разговор и тянулся. Впрочем, понемногу он начал прерываться, становиться отчасти бессвязным. Паузы удлинялись, мальчики сплевывали все чаще, чаще. Каждая пора их ртов обратилась в бесперебойно работающий фонтан; под языками образовалось что-то вроде затопляемых погребов, из которых они едва успевали откачивать влагу, влага эта переполняла горло, а старания прот

убрать рекламу

 

олкнуть ее вниз приводили лишь к позывам на рвоту. Оба неопытных курильщика побледнели и вид имели прежалкий. Трубка Джо выпала из его обессилевших пальцев. Вскоре то же проделала и трубка Тома. Фонтаны били теперь с яростной силой и работавшие изо всей мочи насосы с ними уже не справлялись. Джо тонким голосом сказал:

— Я тут где-то ножик посеял. Пойду, поищу.

На что Том дрожащими губами ответил, запинаясь:

— Я помогу. Ты иди вон туда, а я у ручья пошарю. Нет, Гек, ты не ходи… мы его сами найдем.

Гек снова уселся на землю и прождал целый час. Наконец, ему это наскучило, и он пошел искать своих товарищей. Он нашел их, очень бледных, крепко спавших в разных, далеко отстоявших один от другого уголках леса. Впрочем, приглядевшись к каждому, Гек понял: если с его друзьями и случилось что-то неладное, они с этим уже справились.

За ужином они все больше униженно помалкивали, когда же Гек набил свою трубку и взялся за их, оба сказали — не надо, им как-то не по себе, наверное, съели в обед что-то не то.

Около полуночи Джо проснулся и разбудил товарищей. Какое-то задумчивое, томительное ожидание висело в воздухе. Мальчики сбились в кучку, поискали дружеского утешения у костра, даром что воздух и без того был жарок и душен. Они сидели, настороженные, неподвижные, и ждали. Стояла торжественная тишь. Все, что лежало за кругом излучаемого костром света, поглощала непроглядная тьма. Но вот трепетный, тусклый всполох на миг вырвал из нее листву и тут же угас. Спустя недолгое время за ним явился другой, поярче. За ним еще один. А следом какой-то тихий стон прозвучал среди ветвей леса, и мальчики ощутили коснувшееся их лиц легкое дуновение и задрожали, решив, что это сам Дух Ночи пронесся мимо них. Снова безмолвие. И внезапно жутковатая вспышка обратила ночь в день, показав мальчикам каждую травинку, что росла у их ног, отдельно и явственно. Показала она и три белых испуганных лица. Глухой раскат грома прокатился по небесам, обратившись вдали в угрюмый гул и стихнув. За ним последовал порыв холодного ветра, взъерошивший листву и взметнувший над костром белые хлопья пепла. Еще одна яростная вспышка озарила лес, и сразу за нею последовал страшный треск, заставивший, как показалось мальчикам, деревья пригнуться. По листьям ударили редкие, крупные капли дождя.

— Живо, ребята, под навес! — воскликнул Том.

Они вскочили на ноги и побежали кто куда, спотыкаясь во мраке о корни, увязая в плетях дикого винограда. Бешенный порыв ветра пронесся по лесу, заставив его взвыть. Била одна слепящая молния за другой, и их сменяли оглушительные раскаты грома. И наконец, ударил ливень, и ураганный ветер понес над землей полотнища воды. Мальчики перекликались, но голоса их тонули в реве ветра и громовых раскатах. Впрочем, им все же удалось отыскать друг друга и забиться под навес — продрогшим, перепуганным и мокрым до нитки, — а обрести в такой беде компанию, это уже утешение, за которое следует быть благодарным. Они не разговаривали — старый парус колыхался и хлопал с таким неистовством, что заглушил бы их голоса даже в отсутствие прочего шума. Гроза все разгуливалась и, в конце концов, ветер сорвал парус и унес его с собой. Мальчики схватились за руки и побежали, спотыкаясь, падая и покрываясь ссадинами, под защиту огромного дуба, стоявшего на берегу реки. Небесная битва достигла теперь высшего ее разгара. Непрестанные молнии сжигали небо, и все под ним словно замирало в резко очерченной, лишенной теней отчетливости: гнущиеся деревья, покрытая волнами и кипенью река, хлопья сорванной с нее пены, смутные, едва различимые за летящими клочьями тумана и завесой косого дождя силуэты высоких обрывов противоположного берега. Время от времени какой-нибудь лесной великан не выдерживал натиска бури и с треском рушился в юный подлесок; неустанные раскаты грома обратились в надрывавшие уши взрывы, резкие, мощные, неописуемо страшные. И наконец, буря набрала новую, невиданную до этого силу, способную, казалось, разодрать остров на куски, спалить его, затопить по самые верхушки деревьев, сорвать с места и оглушить на нем каждое живое существо — и все это в одно и то же мгновение. Страшная была ночь для бесприютных мальчишек.

И все-таки, битва закончилась, небесные армии разошлись со становившимися все слабее угрозами и ропотом, и на землю вновь опустился мир. Перетрусившие мальчики вернулись в свой лагерь и обнаружили, что им есть, за что благодарить судьбу, — огромный платан, под которым они ночевали, разбила молния, а они, когда это случилось, были вдали от него.

Все в лагере пропиталось водой, в том числе и костер, — беспечные, как то и положено в их возрасте, мальчики не потрудились принять какие-либо меры предосторожности на случай дождя. Отсутствие огня привело их в уныние, ибо они промокли насквозь и озябли. Они принялись описывать друг другу свое горе, прибегая к выражениям самым живописным, но вскоре обнаружили, что огонь успел проложить себе путь под упавшее дерево, у которого был разведен костер (там, где оно изгибалось, приподнимаясь над землей), и под ним сохранилась в сухости покрытая горячими углями полоска земли примерно в ладонь шириной; мальчики начали терпеливо обхаживать эти угли, подкармливая их щепками и кусками коры, которые они отдирали с исподов других лежачих стволов, и наконец, костер разгорелся снова. Мальчики наваливали на него давно иссохшие сучья, пока пламя не заревело, точно в топке, наполнив радостью их сердца. Они обсушили на нем ветчину, поели, а затем уселись у огня и до самого утра, благо ни одного сухого места, на котором можно было прилечь, вокруг все равно не осталось, обсуждали свое полуночное приключение, обраставшее, что ни миг, новыми, великолепными подробностями.

Когда же к ним начали подбираться первые лучи солнца, на мальчиков напала сонливость и они, выйдя на песчаный берег, завалились спать. Но скоро солнце стало припекать всерьез, и они проснулись, и хмуро занялись приготовлением завтрака. После еды они помрачнели еще пуще, руки и ноги не слушались их и каждый снова затосковал по дому. Быстро заметивший дурные предзнаменования Том постарался, как мог, развеселить пиратов. Однако друзьям его не милы уже были ни каменные шарики, ни цирк, ни купание, ни вообще все на свете. Том напомнил им об их замечательной тайне, сумев немного поднять настроение друзей. И пока оно не упало снова, постарался увлечь их новой затеей. Состояла она в том, чтобы на время забросить пиратство и побыть, разнообразия ради, индейцами. Идея пришлась им по душе и скоро все трое, сбросив одежду, с головы до пят изукрасились полосками черной грязи, обратившись в подобия зебр — каждый, разумеется, стал вождем своего собственного племени, — и помчались по лесу, намереваясь разорить поселение англичан.

Затем они разделились на три враждебных племени и принялись, испуская ужасные боевые кличи, наскакивать один на другого из засады, убивая и скальпируя друг друга целыми тысячами. Кровавый выдался денек. А стало быть, и до крайности удовлетворительный.

К ужину мальчики вернулись в лагерь счастливыми и голодными. И тут возникло серьезное затруднение — враждующие индейцы ну никак не могут преломлять друг с другом хлеб гостеприимства, не заключив прежде мира, а заключить его без трубки мира дело решительно немыслимое. О других возможностях мальчики отродясь не слыхали. И двое из дикарей почти пожалели о том, что не остались пиратами. Однако иного выхода не было, и они, изобразив, насколько им то было по силам, радостную веселость, раскурили трубку и положенным образом сделали по затяжке каждый.

И нате вам — вскоре Том и Джо уже радовались, что подались в дикари, ибо это наделило их новым опытом: они обнаружили, что могут курить понемногу, не ощущая потребности отправляться на поиски посеянных ножиков: их, конечно, мутило, но не так уж и сильно. Упускать, по одной только лености, такую многообещающую возможность не следовало. И потому после ужина они осторожно попрактиковались еще раз — и добились порядочного успеха, так что вечер у них получился просто-напросто праздничный. Новое достижение наполнило их гордостью и счастьем, каких они не изведали бы, даже оскальпировав и освежевав всю Лигу ирокезов. Что же, оставим их ненадолго — пусть себе курят, болтают и хвастаются, нам они пока не нужны.

Глава XVII