Как заселён был чудесный сад Ирий

 

И вот настало время поведать о деяниях памятных и воспетых боянами древними. О том, как обустроили Сваргу Ирийскую боги светлые Сварожичи после победы великой над силами тёмными.

Вначале боги пошли к Алатырским горам и поклонились Бел-горюч камню Алатырю и восхвалили Рода-батюшку. И омыли они раны тяжкие в мёртвой воде, и тут же затянулись их раны кровавые. А как умылись они живой водою, стали ещё краше, чем были. И так вернули они силу былую.

И протёк тогда из горы Алатырской ручеёк с водою слезовой. В том ручье струйкою малой потекла кровь от ран богов горних. Как вытек тот ручей с-под Камня Алатырского, так потёк он речкой Алатыркою.

Тогда же поднимался с-под камня Алатырского росточек, и потянулся он вверх к небу синему, а корнями ушёл в Землю-матушку. Так и вырос он в Древо великое, скрепляющее Мироздание.

На восточных веточках того Дерева Мирового свил гнездо Алконост солнцеликий. И затем луноликая птица Сирин свила гнёздышко в веточках западных. На вершину же древа Ирийского там уселась Гамаюн птица вещая.

А в корнях великого древа свился кольцами чёрными Змей Мировой. У ствола же стали прохаживаться — сам Сварог-отец, царь небесный, вместе с Ладою-государыней…

Затем по велению Вышнего Рода от Земли поднялся Великий Столп, дабы все семь небес на нём упокоились. И тогда породил Святогора могучего сам Род-прародитель, всесветный бог.

Так велик Святогор, что и Мать Земля еле-еле ныне ту детину носит. И не может он попросту бродить по земле. Он велик и сам, будто гора великая. Ходит-бродит он по Святогорию, только горушки те святые — Святогора и могут удерживать.

И тому Святогорушке, сыну Рода, сам Сварог, бог небесный, сотворил коня. И велел ему Сварог-батюшка вкруг Столпа Великого объезжать дозором и во веки вечные его охранять.

Как в небесном саде Ирийском, да у той златой горы Алатырской поднимался в ту пору цветочек Астры. Род Рожанич лучами златыми звёзд озарил Ирийские горы — и тогда цветок распустился.

Расцвела то не просто Звёздная Астра — то родилася Злата Майя из Любви Всевышнего Бога Рода, из лучей золотистых звёзд.

Во горах высоких Ирийских распустился в ту пору чудесный сад. Во саду явились палаты. И во тех золотых палатах Злата Майюшка вышивала. Вышивала она чистым золотом. Шила первый узор — Солнце Красное, а второй узор — светлый Месяц, шила третий — то звёзды частые.

 

* * *

 

И пролился дождь на Ирийский сад — водяными нитями с синих небес. И в тех струях родилась Макошь — Повелительница Судьбы.

Она нити прядёт, в клубок сматывает. Не простые то нити — волшебные. Из тех нитей сплетается наша жизнь — от завязки-рождения и до конца, до последней развязки — смерти.

А помощницы — Доля с Недолею на тех нитях не глядя завязывают узелочки: на счастье, на горе ли — только Макоши это и ведомо. Даже боги пред нею склоняются, как и все они подчиняются тем неведомым нитям пряхи судеб.

Что за туча по небу движется? То не туча — Корова небесная ко Алатырю приближается.

Это Род ту Корову Земун породил, чтоб богов молоком она насыщала. И река молока в Ирии протекла от Коровы в Сметанное озеро. Создано то озеро из сметаны, чтоб от горя, скверны и нечисти очищать Белый Свет, всю Вселенную, чтоб питать её Соками чистыми.

То не туча по небу движется, то не буря к горам приближается, то Земун — Корова небесная по горам и долинушкам шествует. И идёт Земунушка по Ирийским полям, ест траву Земун и даёт Молоко — и течёт Молоко то по небесному своду, и сверкает звёздами частыми.

И ступила Земун да на Матушку Землю. Мать Земля всколыхалась от топота, океаны-моря расплескались, твердь небесная всколебалась.

Как ходила Ладушка по небесному саду, как ходила, гуляла и сеяла Хмель, а как сеяла — приговаривала:

— Поднимайся же, Хмель, по тычинке вверх! Ты расти, Хмелюшка — голова весела! От чего ты, Хмель, зарождаешься? По чему ты, Хмель, подымаешься? Зарождаешься ты от Сырой Земли. Поднимаешься по тычиночке. И куда ты, Хмель, подымаешься? Поднимаешься к Солнцу Красному, чтоб сияла, как Солнце, питная сурья! Чтобы сурица пилась во славу богов!

Как у Хмелюшки ножки тоненькие, голова его высока, умна, а язык у Хмеля весьма болтлив. У него бесстыдные оченьки, руки держат всю Землю Матушку.

Набухай же, Хмель, ты пьянящей силой! Набухай своими стеблями! Без тебя, без Хмеля, не варится пиво, без тебя, без Хмеля, сурьи не бывает, без тебя, без Хмеля, невесел пир.

 

* * *

 

Пращур-Род Сварогу небесному богу повелел населить поднебесную. Сотворить людей, рыб, зверей и птиц, насадить леса, травы и цветы. Дабы птицы летали в подоблачье, дабы звери лесами прорыскивали, рыбы плавали бы по водам.

Сотворил тогда праотец Сварог рыб, зверей и птиц в поднебесье. Насадил леса, заселил и моря. В небеса запустил стаи певчих птиц, а зверей свирепых — в тёмные леса, и в моря — китов, а в болота — змей.

Птицы легкокрылые прянули в облака, звери хищные по лесам стали рыскать, змеи лютые поползли по болотам, рыбы в водушках разыгрались.

А затем создавать стали Сварог-батюшка вместе с милостивой Ладой-матушкой племя первых людей, внуков Рода.

И так брали они с земли камешки и бросали их себе за спину. Бросит камень Сварог, приговаривает:

— Там, где был бел-горючий камешек, стань на месте том добрый молодец.

Лада камень бросит, приговаривает:

— Там, где был бел-горючий камешек, стань на месте том красна девица.

А затем во горах Алатырских и во тех Ирийских садах говорила Сварогу Лада:

— Как мне нынче спалось и привиделось: будто в морюшке Щука плавает не простая, а златопёрая. И не просто то Щука резвится средь моря, это Род проплывает средь частых звёзд…

И прорёк тогда батюшка Сварог:

— Что во сне приснилось-привиделось, наяву также может случиться! Если Щуку в морюшке изловить, на двенадцать частей изрубить и потом на двенадцати блюдах её разложить на двенадцать столов, то от трапезы той будут зачаты все двенадцать созвездий — моих Сынов.

И рекла ему Лада-матушка:

— Пусть средь них родится и сам Новый Бог! И то будет великий Божич — Громовержец Перун сын Сварожич!..

 

 

Сказы

ПЕРУНА СВАРОЖИЧА

 

Как во синем небе млад сизой Орел

со Орлицею солеталися —

солеталися, увивалися,

да не билися — похвалялися…

 

— Ай ты не птица, не Орлица —

млада царь-девица, Перуница…

Как настигну я тебя, налечу!

Пух и перышки размечу!

 

— Ай я, молода, в небеса взмываю!

Громом в тучах гремучих играю!

От тебя я, Перун, коли захочу —

молнией с небес улечу!..

 

Как во синем небе млад Перунушка

девицу пытал спозаранушку:

— Косы ты расплела? С неба звёзды смела?

И омыла ль росой Землю-матушку?

 

— Не хотела я косы свои расплетать,

Не хотела я звёзды с небес убирать…

Я в ночи по небу гуляла,

молнии из туч рассыпала!

 

Молвил млад Перун Перунице:

— Полюби меня, царь-девица!

Будем мы не биться — любиться

с ночи до Зари-Зареницы!..

 

ПРИСКАЗКА

 

Небо посуровело, заволоклось по краю. И понесло хмару мороком, и застило Ясно Солнце. Обложили тучи весь Белый Свет!

Под тучами черно… Сошлись тучи грозовые, будто рать небесная сошлась с ратью вражьею. И мглу ту, как траурную бязь, рвут молнии. И то отсветы сечи великой, то перуны-молоньи бьют в землю. И горят дубы, и остаются в песке, куда пали молнии, спёкшиеся «чёртовы когти».

Гром небесный погромыхивает вдали… Не эхо ли это слышится от всех войн, что пережила наша земля — а она есть земля «отчич и дедич», завещанная нам пращурами… И те битвы закалили дух наш. Русский дух…

Не так ли тучами чёрными, вороньём налетали на Русь со всех сторон находники во все века? И от стрел с чёрным опереньем не видно было Солнца… Но вновь и вновь Русь погибшая восставала.

Восточные и западные рубежи Руси во все века мглились, пылали… Но пути ворогов преграждали красные щиты русских витязей!

И кто там впереди ратей? Не князья ли то русколанские Бус Белояр[2] и Ягорий Храбрый ведут дружины на гуннов и готов? Не ведёт ли то полки на хазар Святослав? Не рубит ли на Чудском озере псов-рыцарей Александр Невский? Или это бросает в бой засадный полк Дмитрий Донской на поле Куликовом?

Или слышим мы эхо от грохота пушек под Полтавой, да на поле Бородинском? Или это эхо войн минувшего грозного века?..

Грохочет гром!.. Катится по небу громовая колесница бога гроз и сражений… И захватывает дух от той поездочки, от раскатов грома, сотрясающего небо от края до края…

Это скачет по небесам — Перун Громовержец, воевода ратей! И конь его, туча грозовая, встал на дыбы над землёю, и грива того коня клубится. И кудри серебряные бога Грома взвихрены ветрами горними, а за плечами его плащ бьётся, будто крылья орлиные простёрлись в полёте…

И так защищает от нежити и ворогов лютых Орёл Громовержец гнездо своё — Русь Святую… И рядом с ним витает и клекочет Орлица — то супруга его дивная Молонья-Перуница.

И слетает она с небес, и даёт павшим в сече героям выпить из рога воду живую… И возносятся души их птицами в небо синее, и находят место своё в строю небесных защитников Руси, в славном войске Перуновом!..

 

* * *

 

Отгремели громы, отшумел ливень. И небо синее раскрылось над полями чистыми, напоёнными живою водой. И радуга, как путь на небеса, раскинулась над миром…

А мне чудится, будто один конец радуги упирается в кровлю избы нашей… Приладив лесенку, взбираюсь на чердак, потом по лазу — на крышу… Нет, не пройти пока… Но дух захватывает от просторов, от свежести и ощущения полёта. Мечты, щебет птиц и яблоневый цвет на мокрой крыше…

Лезу обратно… Чердак — прибежище голубей, коих конечно, гоняют, но и пускают погреться в лютую зиму. И тут же старое осиное гнездо. И огромный, вращающийся ткацкий станок. Рядом битое зеркало и люлька, в которой качали ещё маму мою. Патефон с грудой чёрных, запылённых пластинок, открытки с героями старых кинолент — мамины, девичьи мечты, забытые на чердаке. Ворох старых газет, и ещё царского времени, и сталинских, — летопись века…

Спускаться по приставной лесенке скучно. Так спускаются все. Нет, я избираю другую дорогу. Отодвигаю тяжёлый короб в углу, а там — тайный лаз. Держась за скобу, с замиранием сердца ныряю вниз.

В темноте, раскачавшись на вытянутых руках, отпускаю ладони и падаю: так быстрее и, главное, интересней. Почему интересней? А потому, что в тёмном без окон чулане сокрыты тайны…

Зажигаю огарок свечи в плошке… По стенам бревенчатым на полочках стоят пузатые бутыли с настойками, жестяные коробочки да табакерки с царскими вензелями по бокам и лечебными порошками внутри, и тут травы купальские сушатся, и старинные книги в деревянных окладах.

И тут древний, ещё прабабкин, сундук, изумрудно-зелёный, окованный полосами железными с чеканкой. Сколько ему лет? Может — сто, а то и больше! Там-то и сокрыты все тайны… Да только не открыть его, ибо заперт он тяжёлым висячим замком, а ключ-то скрыт неведомо где… И говорят мне: не надо открывать его! Это бабкин сундук!

Нельзя… а ведь охота — сил нет… А может, там счастье наше сокрыто? Или сокровища и тайные книги? А иногда вдруг кажется, что там запечатано волшебство коварное, потому-то его и нельзя открывать…

Открой — и вырвутся силы неведомые, нарушат заведённый порядок вещей, повернут колесо времён, и покатится мир невесть куда…

Ох, и не нужно было того делать! Однако нашёл-таки путь, приспособил старый гвоздь с ножом и провернул… Замок повис на одной дужке… Вскрываю…

Так что же там? Приданое бабкино — это ясно. Сарафаны там да юбки, что сама соткала да сшила более полувека тому назад — к свадьбе своей. И тут ещё вещи деда покойного…

А вот и шашка его, именная и наградная… Беру её и, не удержавшись, рублю воздух с плеча — свистит… Вжж-ик! Вот так принимают удар — учит меня шашка… Вот в щёлочку эту! И у врага шашка пополам — дринк! Шашка старая с потёками, то ли ржавчины, то ли чей-то крови… С империалистической ещё, и с гражданской войны покоится тут.

Вспомнив ещё об одном свидетеле прошлого — бегу к люку, ведущему в погреб. Там на кадке с капустой квашеной вместо гнёта — трофей с первой германской: кайзеровский шлём с пикою.

Притаскиваю его, приспосабливаю на стояк со старым драповым пальто, походящим на шинель. И начинаю играть, махая дедовой шашкой… Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана!..

И вдруг останавливаюсь, перехватило дух… Я осознаю — войны не ушли… Они лишь притаились по чуланам да погребам. И готовы в любой миг проснуться, надеть заржавленные шлемы, и строем, дикими ордами, махая знаменами всех цветов, стягами и хоругвями, выбрасывая значки, бряцая мечами, грохоча пушками, ревя моторами, ринуться, прогарцевать грибовидным всадником по людскому месиву, — руша, сметая, сжигая…

Всё-всё помнит шашка — и героизм, и предательство, и гибель боевых товарищей, и братоубийство Гражданской… Какой страшный выбор стоял тогда перед дедами нашими! И шли они в бой кто за белую идею, а кто за красную…

Не так ли сражались и братья Сварожичи — Велес да Перун? Не потому ли и главный закон Сварожий: быть мирными между родами? И лучше быть распяту и самому принять смерть, чем пролить родную кровь — так гласил Бусов завет…

А кто преступит сей закон — на того обрушится кара небесная и земная, а победа мнимая неизбежно обернётся поражением. Так и пришла расплата всем за смуту гражданскую — ужасами лагерей, новыми войнами… Через всё это прошли деды…

Но что тут поминать? В семейной сваре нет героев, и поминали мы только тех, кто сложил голову в борьбе с германцем в Первую и во Вторую мировые войны…

Нет! Нет!.. Нужно закрыть этот ящик Пандоры! И я бросаю шашку обратно в сундук и запираю его… Да, нужно всё закрыть, забыть… Все ужасы смут и междоусобиц, и пролитую братскую кровь…

Но всегда нужно помнить святые имена тех, кто пал за отчизну. И мы помним их и носим цветы к вечным огням… И в День Победы, что для нас также и день Ягория Храброго, и Ярилин-день… И как тут не вспомнить, что и Георгий Жуков также носит имя в честь древнего князя Ягория!

Поминаем павших и в день начала войны, что на Купалу, с коей ночь начинает прибывать, и на Русь приходит Скипер-зверь… А после его гонит Перун до самого Ильина-дня — Перунова-дня…

Тогда мы вспоминаем и старые русские сказы о первой битве Громовержца с Мировым Злом, и читаем сказы о Перуне и Велесе Сварожичах.