Коридор спального этажа школы, 10:18.

Очередь в душ выстроилась почти во весь коридор. Шумно галдящий ручеек девочек, очень, очень, ну просто не выносимо очень медленно тянулся к выложенному розоватым кафелем помещению.

«Боже, когда же это кончится?» спрашивала себе Салма. Вереница желающих помыться еле двигалась, многие отходили, видимо, не в силах больше ждать, весь холл был наполнен недовольным ворчанием сотни голосов, словно потревоженный улий – жужжанием сердитых пчел. Постепенно очередь стала рядеть – уставших от ожидания стало больше, но все равно хвост, тянувшейся из душевой оставался по прежнему огромным.

Салме хотелось ополоснуться – от неё пахло дальней дорогой, поскольку вчера она так была занята обустройством на новом месте, что попросту не вспомнила об этой необходимости. Теперь же эта потребность очень остро ощущалась – заскорузлый запах пота и сидений автобуса стягивал кожу, а от того, что Салма не сполоснула рот, десны словно усохли и покрылись каким-то бледно-розовым налетом, создавая дискомфорт и дурной запах.

Всякому, имеющие начало, присуща такая вещь, как конец. Терпение девушки тоже не было бесконечным. «Сполосну рот и умоюсь в туалете» решила она.

2 минуты ходу и вот перед Салмой дверь туалета из мореного дуба, выкрашенного в ослепительно белый цвет.

-Трах-крак!!!!!!!!! – это стекло брызнуло осколками во все стороны, вместе с ним разлетелись крупными брызгами золотисто-медовая жидкость.

-Черт!!! – это ругнулась высокая, прекрасно сложенная девица в одном лифчике.

Салма вжалась всем телом в угол, покрытому прехолодной плиткой, крепко прижав к груди свои купальные принадлежности. Полуголая девушка бранилась, как заправский сапожник, стирая с себя капли некоего напитка. В воздухе разлился хмельной дух, пьянящий, сладковатый:

-Это что, пиво?! – удивленно спросила Салма, указывая рукой на пенящуюся лужу.

Девушка оторвалась от созерцания своего заляпанного кружевного лифа, даже на миг прекратила материться. Но потом поток ругани полился из ее уст с удвоенной силой. Она говорила такие вещи, что Салме хотелось заткнуть уши и убежать, убежать как можно дальше и дать волю слезам – оскорбительные сравнения и эпитеты, сыпавшиеся, как крупа из рваного мешка, морально расплющили, растоптали бедную девушку. У неё было такое ощущение, что эта девица с каждым произнесенным словом плюет ей в душу или бьет Салму по лицу. Попытаюсь привести речь Демиэлы (ибо, как вы уже наверное, поняли, это была именно она) в более мягких выражениях:

-Ты, чё, пугало огородное, рыжая сволочь, наделала, а? Как я, по твоему, убирать все это буду, чмо ты недоделанное, недоносок, нарожают а потом девать некуда таких идиоток, как ты?!!! Я тебя спрашиваю, мелкая тварь! Ты нафиг сюда вообще приперлась, специально, да? Убила бы! – она на миг остановилась, что бы перевести дух и посмотрела ненавидящим взором на несчастную Салму, которая вся вжалась в свой уголок, словно хотела слиться со стеной. От этого взгляда у девушки перехватило дыхание, столько презрения и досадливой злобы было в нем. Ни когда, никто ТАК не смотрел на Салму – странные, холодные, как воды Ледовитого океана глаза, светло-серые волны радужной оболочки и маленький черный островок мертвой земли – зрачка. Эти глаза можно было бы назвать красивыми, если в них отражалось хоть что-то человеческое, живое, а так они наводили только отталкивающий, жуткий страх. Они были похожи на стеклянные шарики – бездушные, стеклянные шарики, не имеющие ничего общего с обыкновенными людскими взорами.

-Сейчас ты возьмешь тряпку и вытрешь здесь все, осколки соберешь и выбросишь в окно – процедила Дем сквозь зубы, - Что бы и следа не осталось, поняла?

Салма, как завороженная, кивнула. Эти странные глаза словно подчинили её своей воле, загипнотизировали, не оставили ни одного шанса на сопротивление. Все еще не решаясь, наконец, отойти от стенки, она смотрела, как Деми снимает с себя испоганенный лифчик. Она кинула его под ноги Салмы:

-Выстираешь так, что бы ни запаха и не единого пятнышка. А это я пока заберу, - Деми завернулась в принесенный Салмой полотенец, –Что стоишь, шуруй за тряпкой.

Девушка снова бессознательно кивнула и наконец отделилась от кафеля. На негнущихся ногах она вышла из туалета.

Когда Салма вернулась, Демиэлы там уже не было. Паста и зубная щетка, которые она оставила на раковине, оказались смытыми в унитаз.

Комната 10, 10:36.

Мина стояла у окна, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

За пределами дома, где располагалось учебное заведение, раскинулся небольшой скверик, утопающий в зелени и анютиных глазках. В разгаре бабье лето и, кажется, оно ничем не уступает настоящему, но пышные кроны кленов, росшие чуть ли не вплотную к стенам школы, были уже подернуты дыханием  осени - широкие, испещренные сеточкой прожилок листья уже обрамились в золоченую кайму.

Мина не любила подобное время года. Почему-то теплые, напоенные ароматами поздних цветов, ветра навевали ей только грустные мысли, а вид осыпанной охристой пылью, но еще зеленой листвы наводил на ненужные размышления.

Иногда Мина думала о маме. Это всегда приятные мысли. Молодая, дышушая здоровьем, всегда пахнущая миндалем и ванилью, добрая, приветливая, любящая, но такая далекая… Сейчас она в Йорке – вместе с новым мужем. А Мина здесь, с вечно занятым отцом…

Салма была права, назвав Вильгельмину многогранной и противоречивой – так оно и было. Иногда она просто таки ненавидела отца, а время от времени ей становилась жалко до слез своего папу. Бывало даже, что она испытывала эти два совершенно несовместимых чувства одновременно. Девушка сама не могла до конца понять себя и разобраться в своих чувствах, многослойных и сложных. Раз даже она сама не смогла полностью разложить себя по полочкам, то куда там окружающим – часто они делают поверхностные и односложные выводы о ней и оказываются не правы, считая её недалекой и капризной (частое смены настроения чаще всего объясняются именно избалованностью и изнеженностью).

Отец тоже, не хуже остальных, неверно воспринимал характер Мины. Мистер Акер никогда не пытался копнуть  докопаться до причин того или иного поступка или поведения дочери, списывая все на «девичьи причуды», как он говорил. В этом то и крылась главная причина непонимания между ними – если бы мистер Акер попробовал копнуть поглубже, он воспринял бы Мину как более целостную личность. Но и сама девушка не предпринимала никаких попыток к тому, что бы сблизиться с отцом. Она просто не понимала, что у других тоже могут возникнуть трудности с пониманием окружающего мира. Вильгельмина думала, что только у нее могут возникнуть подобные сложности, это создавало еще одну задоринку в её и так не очень гладких отношениях с теми, кто находился вокруг неё.

«Жаль, что в мире так мало людей, как Салма, кажется, она видит меня на сквозь и хоть сколько-нибудь понимает. Неплохо было бы сблизиться с ней.»

С силой хлопнула входная дверь. Вздрогнув от неожиданности, Мина обернулась. Салма, с какой-то кружевной грязной тряпочкой в руках и с горящими щеками присела на свою кровать. Вид у неё был до крайности смущенный и растерянный, ресницы мокрые, словно от плача. В нос Мине ударил резкий запах алкоголя, явно исходящий от испачканной тряпицы.

-Что случилось, Салм? Что это? – Вильгельмина брезгливо ткнула пальчиком в неопознанную вещь. Салма молчала.

-Почему от тебя воняет пивом? Ты что, пила?

Та молча покачала головой и разложила на коленях непонятное, бесформенное  нечто, источающие хмельной дух. По когда-то идеально-белоснежному кружеву лямок Мина распознала верхнюю деталь комплекта дамского нижнего белья.

-Чье это?

И вновь молчание. Раздельно, по слогам, как маленькому ребёнку, Вильгельмина повторила:

-Чей это лиф?

Бесполезно. Салм поднялась, достала из тумбочки мыло и маленький, ну просто крошечный флакончик с духами и направилась к выходу:

-Куда ты? – ответом прозвучал стук косяка об наличник. Салма ушла.

Мина подошла к окну и распахнула его – что бы выпустить пьянящий запах. В голове немного гудело, вероятно, от этого самого аромата пивоварни.

«Что с ней случилось? Сама она действительно не пила – от неё не пахло, вонял именно лифчик. Но где она взяла его? И почему плакала? Все это более, чем странно»

Беспечная болтовня воробьев, которые расположились на ветке старого клена, лепет его листьев наполнили небольшую комнатку, свежий ветерок выдул из неё дурной запах. «Как только Салм вернется, я хорошенько расспрошу её обо всем» - решила Мина, наслаждаясь звуками сада.

Комната 37, 10:38.

День был испорчен. Это происшествие в туалете до краев наполнило Дем досадой и злостью. Войдя в комнату Блум и Эмми, где осталась Лидия, она застала там их всех втроем за уборкой помещения:

-Привет, Деми. Что смурная такая? – спросила Эмм, которая собирала мусор с ковра. – Мы оставили тебе немного пивасика на опохмелку, чего не хватило? – и она задорно подмигнула.

Дем шутки не оценила.

-Правда, ты чего?

-Да какая-то стерва ворвалась в туалет, я от неожиданности уронила бутылку. Блин, ни единого глотка сделать не успела, да еще бюст пивом загадила, - и она скинула на пол полотенце, которое отобрала у Салмы, - Я её так покрыла, что она просто офигела, и заставила все вытереть, а лифон постирать. Блуми, у нас с тобой один размер, не одолжишь свой? А то мне в лом в чемодан лезть за другим.

-Бери в шкафу.

-Ну, пока, а то мне ещё свою комнату найти надо. Я же вчера туда так и не заявилась.

-Эй, а уборка?

-За меня Лидс потрудиться.

-ОК, раз она согласна.

-А то, я ей за это духи обещала.

-А какая у тебя комната? Мы закончим и к тебе завалим.

-Мо моему, 10.

Демиэла натянула водолазку и взяла свой чемодан:

-Бай, девчонки.