Дневник Салмы Берсекер, 9.09.11, автобус Поинт-Блаф – Милкот.

Дневник Салмы Берсекер, 9.09.11, автобус Поинт-Блаф – Милкот.

  Эта запись, сделанная мной на откидной подставке для коктейля, станет, возможно последней в этом дневнике. Мама давно говорила, что держать свои мысли на бумаге не безопасно, и я согласна с ней. Если мой дневник попадет не в те руки, мне будет нелегко, поэтому я решила, что нужно изучить стенографию, как мне посоветовал отец. Если я сумею запомнить все знаки, то возобновлю свои записи, а пока запечатаю и спрячу подальше эту книжицу, в которой вела их до сих пор.

Сейчас я еду в стареньком автобусе, который буквально рассыпается на ходу. Сквозь запыленное, покрытое частой сеточкой трещин стекло на проезжающие мимо легковушки и думаю. О, какие чувства обуревают меня! Завтра, уже завтра, я буду в Милкоте, без единой родственной души рядом, без опоры и поддержки, совсем-совсем одна! Нет, лучше не позволять себе думать об этом, когда возникают подобные мысли, я теряю последние остатки мужества. Я бы с удовольствием осталась дома, когда папа сажал меня в этот автобус, я едва не заплакала, но он так посмотрел на меня, одновременно и грустно и ласково, с печальным и нежным укором. Я поняла все и сама залезла в открытые миллиметров на 10 двери железной утробы, которая должна отвезти меня туда, где совсем иная жизнь, где другие люди, ритмы и смыслы это самой жизни, которая так непреодолимо далека от моих родных и друзей. Рыдания душили меня, не давая вздохнуть и даже вспоминая об этом мне хочется зарыдать, но я держу себя в руках и моё единственное спасение это почти высохшая ручка и молочно-белая страничка моей записной книжки. Хотя, чернил в моем «пере» хватит только на несколько строк. Прощайте, мама и папа, бывшие друзья и мой тихий, окруженный лесами Поинт, где сейчас остались самые родные моему сердцу люди, и сохрани Господь тех, кто мне дорог.

День спустя, после этой записи, внутренний двор школы для девочек мисс Мейр, постройная линейка.

- Акер, Вельгельмина!  

Высокая белокурая девушка, одетая в фирменные джинсы D&G и полупрозрачную тунику, стянутую на талии дорогим поясочком из змеиной кожи, выступила вперед. Дем оценила её наряд и про себя завистливо присвистнула: «На мне бы это смотрелось гораздо лучше».

-Это дочь местного богатея, мистера Акера, -   пояснила Лидия, заметив взгляд подруги, которым та окинула эту девочку – Он владеет почти всеми барами и пабами в городе.

-Берсекер, Салма!

Рядом с дочкой «пабовладельца» уже стояла девчушка среднего роста, с ярко-рыжими кольцами кудрей до плеч. Она была невероятно бледна, поэтому точки веснушек, рассыпанных по щекам, казалось, светятся, привлекая взгляд. Дем, скользнув глазами по нехитрому костюмчику серого твида, изрядно пропыленному и потрепанному, фыркнула:

-Провинциалка,- и надменно-внимательная пара льдисто-серых глаз уже пробежала дальше.

 

Голосовое сообщение для Ирмы Мунк, послано с мобильного телефона Вельгельмины Акер.

Привет, мам! Я звонила тебе, но никто не брал трубку, вот и решила воспользоваться голосовой почтой.

Я уже в школе. Папа настоял на том, что бы я жила тут же, хотя до нашего дома тут минуты две ходу, не больше. Наверное, это его очередной пиарход, типо, смотрите, как я близок к народу, моя дочь учиться с вашими детьми… Наверняка он рассчитывает, что после этого его точно изберут в депутаты… Хотя, тут довольно неплохо, правда немного шумновато, но, возможно, что скоро я привыкну.

Комнату мне показали сразу же после линейки. О, Боже, мне предстоит провести в ней целых 6 лет! Эта кровать, на которой я лежу, диктуя сообщение, должна стать моей постелью, эта небольшая, но довольно уютная комнатушка - домом и не только для одной меня. Еще два пустых спальных места должны обрести своих хозяек – и что это будут за люди? Сможем ли мы ужиться и стать все втроем одной семьей или нет? Вдруг из-за каждой мелочи мы будем ссориться? Или наоборот, просто не замечать друг друга?

Ну ладно, мне пора кончать. Кстати, как ты? И как малыш? Ты еще не делала УЗИ? Обязательно позвони мне, как только сможешь.

                                                                             Твоя Мина.

Комната 37, 10:05.

Противно просыпаться от звонка будильника. Тем более, когда ты проспала всего несколько часов. Тем более, когда ты всю ночь бухала энергетик с колой.

Дем встала и оглянулась. Блин, где она? Башка раскалывалась, лоб горел, словно бы её черепную коробку набили горячими углями. Кое-как поднявшись, Деми подошла к зеркалу и сделала ужасающее открытие – на ней не было лифа! Боже, как это произошло?!

На правой груди алел след от неумелого засоса, на левой – следы геля с блестками. Девушка прислонилась к холодной гладкой поверхности трюмо – она восхитительно освежала пылающую щеку. Тут нога задела что-то. Дэмиэла посмотрела вниз – это была алюминиевая баночка из-под энергетического коктейля. Она тут же присосалась к ней, глотая опивки напитка, вяжущая гадость потекла по пищеводу, обжигая нёбо и язык. Жадно поглощая темно-фиолетовую жидкость, Дем стала по тихоньку вспоминать, что вчера произошло. Так, Блум и Эмм пригласили её отметить начало учебного года в их комнате. По видимому в ней сейчас Деми и находилась. Втроем они вылакали где-то по баночке пива и запили его тоником и пепси. Потом Эмм предложила пригласить девочек из соседней комнаты, они допили тоник и принялись за алкогольный коктейль, потом было опять пиво, потом опять коктейль, а потом снова пиво. Кто-то предложил сыграть в эротическую бутылочку. Блум позвонила каким-то своим знакомым, приперлись несколько парней, они притащили с собой пару бутылок виски. Что было дальше Дэмиэле вспомнить не удалось, хотя она догадывалась, что произошло. Наверняка поцелуй с одним из этих  «мальчиков», как кокетливо называла их Блуми, оставил отметину на груди. Дем вздохнула – последняя капля из темного чрева банки отозвалась приятным покалыванием на пищевом рецепторе и канула в бездну желудка.

-Что так долго дрыхла, подруга? – в дверях стояла Лидс и в её руках были восхитительные, покрывшиеся каплями влаги бутылки темного стекла.

-Вчера припрятала в туалете, засунула в ведро уборщицы и залила водой, - пояснила Лидия, отколупывая от горлышка крышку.

-Благодетельница ты моя! – Деми схватила откупоренную бутыль и приложилась к ней. Золотистое ароматное пойло обволокло обожженную остатками вчерашнего энергетика, девушка почувствовала, как каждая клеточка её тела впитывает душистый портер – это её любимый напиток, легкий и освежающий, то что надо после попойки, вроде вчерашней. Дем зажмурилась от удовольствия и откинула голову назад, что бы ощутить, как этот нектар потечет по горлу. Янтарная струйка отбежала от губ и скатилась по круглому подбородку, пробежала по шее, оставляя на коже липкую дорожку.

-Эй, не лей добро попусту, - сказало Лидия – Портер дорогое удовольствие.

-А еще есть?

-Там в ведре осталась последняя бутылка.

-Я схожу за ней, ладно?

-Сейчас Эмми и Блум вернуться из душа. Они сказали, что бы мы тут прибрались, скоро проверяющая придет…

-Лидс, милая, умираю, ещё хочу… Ты справься как-нибудь одна. А я тебе подарю свои духи, идет?

-ОК, ведро за дверью. Оставь мне немного.

-Ладно! – Демиэла застегнула пряжку лифа и вышла.

Комната 10, 10:36.

Мина стояла у окна, прижавшись лбом к прохладному стеклу.

За пределами дома, где располагалось учебное заведение, раскинулся небольшой скверик, утопающий в зелени и анютиных глазках. В разгаре бабье лето и, кажется, оно ничем не уступает настоящему, но пышные кроны кленов, росшие чуть ли не вплотную к стенам школы, были уже подернуты дыханием  осени - широкие, испещренные сеточкой прожилок листья уже обрамились в золоченую кайму.

Мина не любила подобное время года. Почему-то теплые, напоенные ароматами поздних цветов, ветра навевали ей только грустные мысли, а вид осыпанной охристой пылью, но еще зеленой листвы наводил на ненужные размышления.

Иногда Мина думала о маме. Это всегда приятные мысли. Молодая, дышушая здоровьем, всегда пахнущая миндалем и ванилью, добрая, приветливая, любящая, но такая далекая… Сейчас она в Йорке – вместе с новым мужем. А Мина здесь, с вечно занятым отцом…

Салма была права, назвав Вильгельмину многогранной и противоречивой – так оно и было. Иногда она просто таки ненавидела отца, а время от времени ей становилась жалко до слез своего папу. Бывало даже, что она испытывала эти два совершенно несовместимых чувства одновременно. Девушка сама не могла до конца понять себя и разобраться в своих чувствах, многослойных и сложных. Раз даже она сама не смогла полностью разложить себя по полочкам, то куда там окружающим – часто они делают поверхностные и односложные выводы о ней и оказываются не правы, считая её недалекой и капризной (частое смены настроения чаще всего объясняются именно избалованностью и изнеженностью).

Отец тоже, не хуже остальных, неверно воспринимал характер Мины. Мистер Акер никогда не пытался копнуть  докопаться до причин того или иного поступка или поведения дочери, списывая все на «девичьи причуды», как он говорил. В этом то и крылась главная причина непонимания между ними – если бы мистер Акер попробовал копнуть поглубже, он воспринял бы Мину как более целостную личность. Но и сама девушка не предпринимала никаких попыток к тому, что бы сблизиться с отцом. Она просто не понимала, что у других тоже могут возникнуть трудности с пониманием окружающего мира. Вильгельмина думала, что только у нее могут возникнуть подобные сложности, это создавало еще одну задоринку в её и так не очень гладких отношениях с теми, кто находился вокруг неё.

«Жаль, что в мире так мало людей, как Салма, кажется, она видит меня на сквозь и хоть сколько-нибудь понимает. Неплохо было бы сблизиться с ней.»

С силой хлопнула входная дверь. Вздрогнув от неожиданности, Мина обернулась. Салма, с какой-то кружевной грязной тряпочкой в руках и с горящими щеками присела на свою кровать. Вид у неё был до крайности смущенный и растерянный, ресницы мокрые, словно от плача. В нос Мине ударил резкий запах алкоголя, явно исходящий от испачканной тряпицы.

-Что случилось, Салм? Что это? – Вильгельмина брезгливо ткнула пальчиком в неопознанную вещь. Салма молчала.

-Почему от тебя воняет пивом? Ты что, пила?

Та молча покачала головой и разложила на коленях непонятное, бесформенное  нечто, источающие хмельной дух. По когда-то идеально-белоснежному кружеву лямок Мина распознала верхнюю деталь комплекта дамского нижнего белья.

-Чье это?

И вновь молчание. Раздельно, по слогам, как маленькому ребёнку, Вильгельмина повторила:

-Чей это лиф?

Бесполезно. Салм поднялась, достала из тумбочки мыло и маленький, ну просто крошечный флакончик с духами и направилась к выходу:

-Куда ты? – ответом прозвучал стук косяка об наличник. Салма ушла.

Мина подошла к окну и распахнула его – что бы выпустить пьянящий запах. В голове немного гудело, вероятно, от этого самого аромата пивоварни.

«Что с ней случилось? Сама она действительно не пила – от неё не пахло, вонял именно лифчик. Но где она взяла его? И почему плакала? Все это более, чем странно»

Беспечная болтовня воробьев, которые расположились на ветке старого клена, лепет его листьев наполнили небольшую комнатку, свежий ветерок выдул из неё дурной запах. «Как только Салм вернется, я хорошенько расспрошу её обо всем» - решила Мина, наслаждаясь звуками сада.

Комната 37, 10:38.

День был испорчен. Это происшествие в туалете до краев наполнило Дем досадой и злостью. Войдя в комнату Блум и Эмми, где осталась Лидия, она застала там их всех втроем за уборкой помещения:

-Привет, Деми. Что смурная такая? – спросила Эмм, которая собирала мусор с ковра. – Мы оставили тебе немного пивасика на опохмелку, чего не хватило? – и она задорно подмигнула.

Дем шутки не оценила.

-Правда, ты чего?

-Да какая-то стерва ворвалась в туалет, я от неожиданности уронила бутылку. Блин, ни единого глотка сделать не успела, да еще бюст пивом загадила, - и она скинула на пол полотенце, которое отобрала у Салмы, - Я её так покрыла, что она просто офигела, и заставила все вытереть, а лифон постирать. Блуми, у нас с тобой один размер, не одолжишь свой? А то мне в лом в чемодан лезть за другим.

-Бери в шкафу.

-Ну, пока, а то мне ещё свою комнату найти надо. Я же вчера туда так и не заявилась.

-Эй, а уборка?

-За меня Лидс потрудиться.

-ОК, раз она согласна.

-А то, я ей за это духи обещала.

-А какая у тебя комната? Мы закончим и к тебе завалим.

-Мо моему, 10.

Демиэла натянула водолазку и взяла свой чемодан:

-Бай, девчонки.

  

 

 

 

  

 

 

 

 

 

  

  

 

 

 

 

   

 

 

 

Дневник Салмы Берсекер, 9.09.11, автобус Поинт-Блаф – Милкот.

  Эта запись, сделанная мной на откидной подставке для коктейля, станет, возможно последней в этом дневнике. Мама давно говорила, что держать свои мысли на бумаге не безопасно, и я согласна с ней. Если мой дневник попадет не в те руки, мне будет нелегко, поэтому я решила, что нужно изучить стенографию, как мне посоветовал отец. Если я сумею запомнить все знаки, то возобновлю свои записи, а пока запечатаю и спрячу подальше эту книжицу, в которой вела их до сих пор.

Сейчас я еду в стареньком автобусе, который буквально рассыпается на ходу. Сквозь запыленное, покрытое частой сеточкой трещин стекло на проезжающие мимо легковушки и думаю. О, какие чувства обуревают меня! Завтра, уже завтра, я буду в Милкоте, без единой родственной души рядом, без опоры и поддержки, совсем-совсем одна! Нет, лучше не позволять себе думать об этом, когда возникают подобные мысли, я теряю последние остатки мужества. Я бы с удовольствием осталась дома, когда папа сажал меня в этот автобус, я едва не заплакала, но он так посмотрел на меня, одновременно и грустно и ласково, с печальным и нежным укором. Я поняла все и сама залезла в открытые миллиметров на 10 двери железной утробы, которая должна отвезти меня туда, где совсем иная жизнь, где другие люди, ритмы и смыслы это самой жизни, которая так непреодолимо далека от моих родных и друзей. Рыдания душили меня, не давая вздохнуть и даже вспоминая об этом мне хочется зарыдать, но я держу себя в руках и моё единственное спасение это почти высохшая ручка и молочно-белая страничка моей записной книжки. Хотя, чернил в моем «пере» хватит только на несколько строк. Прощайте, мама и папа, бывшие друзья и мой тихий, окруженный лесами Поинт, где сейчас остались самые родные моему сердцу люди, и сохрани Господь тех, кто мне дорог.