Религиозные и социально-философские предпосылки социального прогнозирования

Древнейшие представления о развитии процессов различного уровня – от космических до социальных сформировалось в рамках мифологического и религиозного мировоззрения. Архаические мифологические системы, как правило, трактовали социальные процессы по аналогии с природными – в парадигме цикличности – от рассвета к закату и снова к рассвету, от весны к лету и далее. Во многом подобные представления о социальной динамике стали характерны и для многих религиозных систем.

Например, в буддийской и индуистской религиозных концепциях историческое развитие представляется бесконечной сменой циклов становления, регресса, конца и затем – снова становления нового мироздания. Эта цикличность была характерна как для мироздания, так и для души человека, заключенной в череду бесконечных перевоплощений. Наиболее желанным выходом из подобной ситуации был выход в нирвану – освобождение от этой цикличности, при котором душа утрачивает желания и избавляется от страданий.

В иудаистско-христианской и впоследствии исламской традиции на место цикличности приходит представление о «конце света» и новом качественном его состоянии после установления божественного царства. В богословских и религиоведческих произведениях подобные концепции ожидания конца света получили название эсхатологических (от греч. еshatos – последний, конечный). Эти религиозные концепции в значительной степени повлияли на последующие философские теории будущего, а также на обыденные представления людей о том, куда идет общество и человек. Так, к важнейшим стереотипам массового сознания относятся представления: об ухудшении и деградации жизни поколений от прошлого к будущему и, в противоположность этому, надежда на «золотой век», ожидания конца света и вера в приход мессии и т.д.

Параллельно с религиозными воззрениями, начиная с середины I тыс. до н.э. развиваются философско-утопические концепции, отличие которых от религиозных состояло в том, что в них то или иное состояние будущего определялось не сверхестественными, внешними для человека причинами, но во многом зависело от стремлений и действий людей.

Так, первые утопии возникли во второй половине I тыс. до н.э. в Древней Греции и в Китае. Содержанием этих утопий была идеализация родового строя (Лао-цзы, Мо-цзы, Эвгемер, Ямбул), либо «рационализация» рабовладения и сословности (Конфуций, Платон).

Второй этап охватывает эпоху средневековья. В странах христианского ареала на формирование утопий ключевое влияние имело христианское мировоззрение.

Третий этап связан с эпохами Возрождения и Просвещения (XVI - первая треть XVIII в.: условно от «Утопии» Мора до «Завещания» Мелье и «Философских писем» Вольтера). В это время рабовладельческие утопии исчезают, а феодальные отходят на второй план, уступая место буржуазным и особенно социалистическим (Мор, Кампанелла и др.). Утопизм наряду с религиозными концепциями будущего становится идеологией буржуазных революций XVI-XVII вв. В нем впервые ставится проблема связи между социальным и научно-техническим прогрессом (Ф. Бэкон).

Четвертый этап охватывает остальные две трети XVIII в. Он отличается от предыдущего резким разрывом с религией и эсхатологией, использованием достижений западноевропейской философии нового времени (Ф. Бэкон, Гоббс, Декарт, Спиноза, Локк и др.), тесной связью с идеологией просветительства (Вольтер, Руссо, Монтескье, Гольбах, Гельвеции, Дидро, Лессинг, Гёте, Шиллер, Джефферсон, Франклин, Новиков, Радищев и др.), а также более четким характером конкретных программ политической борьбы. Последнее относится к утопиям Великой французской революции (Бабёф и др.).

Пятый этап приходится в основном на первую половину XIX в. (от Сен-Симона, Фурье и Оуэна до Л. Блана и Кабе, Дезами и Вейтлинга, а в России - до Герцена и Чернышевского включительно).

Шестой этап охватывает вторую половину XIX - начало XX века и характеризуется в основном борьбой марксистской и анархистской утопии.

Седьмой этап (символически - с начала XX в.) можно считать современным. На этом этапе состоялась реализация и крах марксистско-ленинской утопии казарменного социализма. На этом этапе постепенно складывается понимание того, что социальный утопизм - это отнюдь не черно-белое кино с разделением всего и вся на утопическое и реа­листическое, а те элементы сознания и нововведения, в том числе политики, которые исходят не из объективных закономерностей и не из промысла божия, а из произвольных пред­ставлений о желаемом будущем (которые часто выдаются за научные или за некое откровение). Таким образом, черты утопизма можно найти в политике любого правительства любой страны мира и во взглядах любого политика, философа, ученого, писателя, вообще любого человека [22].