Мое призвание - любовь (1896)

Тайны Господа. - Блаженная мать Анна. - Все призвания. - Бросать цветы. - Птенчик. - Божественный Орел. - Конец рукописи <В>.

И.М.И.Т. Иисус +

Дорогая сестра! Вы просите оставить вам что-нибудь на память о моем ретрете, который, быть может, станет последним... Поскольку наша матушка дала на это благословение, - для меня радость побеседовать с вами, дважды ставшей мне сестрою, с вами, отвечавшей за меня и обещавшей от моего имени служить только Господу, когда я еще не могла говорить. Дорогая крестная! В этот вечер с вами говорит дитя, которое вы предали в руки Господа и которое любит вас, как только дитя может любить свою мать. Лишь на Небе вы узнаете о той благодарности, которой исполнено мое сердце. Вам хотелось бы услышать о тайнах, которые Господь доверяет вашей девочке. Мне известно, что эти тайны Он доверяет также и вам, ибо именно вы научили меня внимать божественным наставлениям. Но я все-таки попытаюсь пролепетать несколько слов, хотя и чувствую, что человеческим языком нельзя передать то, что и сердцем-то едва можно постигнуть...

Не думайте, что я купаюсь в утешениях. Нет, мое утешение в том, чтобы не иметь никакого утешения здесь, на земле. Не являя Себя и не давая услышать Свой голос, Господь втайне наставляет меня, но не с помощью книг, потому что я не понимаю того, что читаю. Порою меня утешает слово, например, однажды в конце молитвы (когда я пребывала в тишине и сухости) я открыла наугад: «Вот Наставник, которого даю тебе; Он научит тебя всему, что ты должна делать. Я хочу, чтобы ты читала в книге жизни, где содержится премудрость Любви» (1). Премудрость Любви, да, это слово так сладостно звучит в моей душе. Лишь такую премудрость я желаю и, отдав за нее все свои богатства, подобно Невесте из Песни песней, считаю, что ничего не дала (см. Песн. 8, 7). Мне совершенно ясно, что одна лишь любовь может сделать нас угодными Господу Богу, и эта любовь - единственное благо, к которому я стремлюсь. Господу было угодно показать мне единственный путь, ведущий к божественному горнилу: это - полное доверие беспомощного младенца, безбоязненно уснувшего на руках Отца. «Кто совсем мал, обратись сюда», - сказал Святой Дух устами Соломона (см. Притч. 9, 4). И тот же Дух Любви добавил, что «меньший заслуживает помилование» (Прем. 6, 6). От Его имени пророк Исайя открывает нам, что в последний день «как пастырь Он будет пасти стадо Свое; агнцев будет брать на руки и носить на груди Своей» (Ис. 40, 11), и, словно всех этих обещаний еще недостаточно, тот же пророк, чей вдохновенный взор уже погрузился в глубины вечности, восклицает от имени Господа: «Как утешает кого-либо мать его, так утешу Я вас, на руках буду носить вас и на коленях ласкать» (см. Ис. 66, 13-12). Дорогая крестная! После таких слов остается лишь умолкнуть и заплакать от благодарности и любви. О, если б все немощные и несовершенные души почувствовали то, что чувствует самая малая - душа вашей Терезы, тогда ни одна бы из них не отчаялась, пытаясь достигнуть вершины любви. Ведь Господь не просит великих свершений, но лишь отвержения себя и благодарности; не Он ли сказал в 49 псалме: «Не приму тельца из дома твоего, ни козлов из дворов твоих; ибо Мои все звери в лесу и скот на тысяче гор. Знаю всех птиц на горах, и животные на полях предо Мною... Если бы Я взалкал, то не сказал бы тебе; ибо Моя вселенная и все, что наполняет ее. Ем ли Я мясо волов, и пью ли кровь козлов? Принеси в жертву Богу хвалу, и воздай Всевышнему обеты твои» (Пс. 49, 9-14).

Итак, вот и все, что Господь требует от нас. Ему вовсе не нужны наши деяния, а нужно лишь одно - наша любовь, ибо Тот же Самый Бог, Который заявляет, что Ему нет нужды говорить нам, когда взалчет, не побоялся вымолить немного воды у самарянки. Ему захотелось пить. Но говоря: «Дай Мне пить» (Ин. 4, 7), Творец вселенной просил у Своего жалкого творения любви. Он жаждал любви... О как я чувствую, что Господь страдает от жажды более, чем когда-либо. Но среди приверженцев этого мира Он встречает лишь неблагодарных и равнодушных, а среди Своих учеников Он находит, увы, немного сердец, которые безоговорочно предают Ему себя и могут вместить Его бесконечную любовь.

Как же, дорогая сестра, мы счастливы, что постигаем сокровенные тайны нашего Жениха. Если бы вы захотели написать все, что вам известно о них, мы прочли бы прекрасные страницы, но я знаю, что вам больше нравится хранить тайны Царя в глубине сердца; мне же вы говорите, что «о делах Божиих объявлять похвально» (Тов. 12, 7). Я нахожу, что у вас есть все основания хранить молчание, и пишу эти строки, только чтобы сделать вам приятное, поскольку ощущаю свое бессилие передать небесные тайны земными словами. И потом, даже исписав страницы и страницы, я посчитала бы, что еще не начала... Ведь существует такое множество точек зрения и разнообразных оттенков, что после ночного мрака этой жизни только палитра небесного Художника сможет снабдить меня красками, способными изобразить те чудеса, которые Он открывает очам моей души.

Дорогая сестра, вы попросили меня описать мой сон и «мое маленькое учение», как вы его называете. Я выполнила эту просьбу, но так плохо, что, мне кажется, вы не сможете ничего понять. Возможно, вы найдете мои выражения преувеличенными. Но, простите меня, это, вероятно, происходит от моего не очень-то легкого слога. Уверяю вас, в моей маленькой душе нет никакого преувеличения, там все покойно и мирно.

(Когда я пишу, то обращаюсь к Господу, так мне проще выражать свои мысли. Что, увы, не мешает им оставаться довольно плохо выраженными!)

И.М.И.Т. 8 сентября 1896 года (моей сестре Марии Святого Сердца)

О Возлюбленный мой, Господи Иисусе! Кто сможет выразить, как нежно и кротко Ты руководишь моей маленькой душой! Как возжелал Ты пролить луч благодати Твоей посреди самой мрачной бури! Господи, буря бушевала в моей душе со времени светлого праздника Твоей победы, праздника Пасхи. И вот в одну из майских суббот, размышляя о таинственных снах, которые посылаются некоторым душам, я подумала, что это должно быть хорошим утешением, но не просила о нем. Вечером, глядя на тучи, затянувшие небосвод моей маленькой души, я еще говорила себе, что эти прекрасные сны не для меня; под раскаты грозы я уснула. Следующим днем было 10 мая, второе воскресенье месяца Девы Марии и, возможно, годовщина того дня, когда Пресвятая Богородица соблаговолила улыбнуться Своему цветку.

При первых проблесках зари я оказалась (во сне) в какой-то галерее. Там было много людей, но вдалеке; рядом же со мной была только наша матушка. Вдруг (как они вошли, я не заметила) я увидела трех кармелиток в плащах и больших покрывалах. Мне показалось, что они пришли за нашей матушкой, но ясно я поняла лишь то, что они с Неба. В глубине сердца я воскликнула: «Как я была бы счастлива увидеть лицо какой-нибудь из них!» Тогда, словно услышав мою молитву, самая высокая подошла ко мне; я тотчас упала на колени. О, счастье! Кармелитка подняла свое покрывало или, скорее, приподняла его и накрыла меня. Без колебаний я узнала преподобную мать Анну Иисуса, основательницу Кармеля во Франции. Ее прекрасное лицо дышало неземной красотой. Сияния от него не исходило, но, несмотря на то, что мы обе были под ее покрывалом, я видела это небесное лицо, озаренное невыразимо мягким светом, который оно не отражало, а источало само...

Я не смогу передать ликования моей души - есть вещи, которые можно почувствовать, но нельзя выразить. Прошло уже несколько месяцев после этого дивного сна, но оставленное в душе воспоминание совсем не утратило свежести и небесного очарования. Я еще вижу исполненные любви улыбку и взгляд преподобной матери. Мне кажется, я еще чувствую те ласки, которыми она меня осыпала.

...Увидев, как она меня любит, я осмелилась произнести: «Матушка! Умоляю вас, скажите, надолго ли еще оставит меня Господь Бог на этой земле? Скоро ли Он придет за мной?» Ласково улыбаясь, святая прошептала: «Да, скоро, скоро... Обещаю тебе». - «Матушка, - добавила я, - скажите еще, не требует ли от меня Господь чего-нибудь большего, чем мои жалкие маленькие деяния и стремления? Доволен ли Он мной?» Лицо святой стало еще приветливее, чем вначале, когда она говорила первый раз. И лучшим ответом был ее ласковый взгляд. Но все-таки она произнесла: «Господь Бог не требует от тебя ничего другого. Он доволен, очень доволен!» Затем с любовью, которой не найти и у самой нежной из матерей, она приласкала меня и удалилась. Мое сердце возрадовалось, тут я вспомнила о своих сестрах и хотела попросить каких-нибудь милостей и для них, но увы... проснулась!

Господи! Буря уже не бушевала, небо было спокойным и ясным. Я верила, я чувствовала, что Небо существует, и на этом Небе обитают души, которые меня нежно любят и смотрят на меня, как на свое дитя. Это впечатление остается в моем сердце, и оно еще сильней, оттого что преподобная мать Анна Иисуса до тех пор была мне совершенно безразлична. Никогда я молитвенно не призывала ее, а думала о ней лишь тогда, когда слышала, что о ней говорят, но это бывало редко. Поэтому стоило мне понять, как она меня любит, до какой степени я ей небезразлична, - и сразу же мое сердце растаяло от любви и признательности не только к посетившей меня святой, но и ко всем обитателям небес...

О, мой Возлюбленный! Эта благодать была лишь предвестницей еще больших даров, которыми Ты пожелал осыпать меня. Позволь же мне, единственная Любовь моя, напомнить Тебе о них сегодня. Сегодня, в шестую годовщину нашего союза. Господи, прости меня, если я безрассудна, желая поведать о своих стремлениях и надеждах, доходящих до бесконечности, прости меня и исцели мою душу, подавая ей то, на что она уповает!

Господи, быть Твоей невестой, быть кармелиткой, быть в силу союза с Тобой матерью душ - всего этого мне должно было бы хватить. Но ведь это не так. Разумеется, эти три дара и есть мое призвание: кармелитка, невеста и мать. И все же я чувствую в себе и другие призвания: воина, священника, апостола, учителя Церкви, мученика, - наконец, я ощущаю необходимость, желание совершить ради Тебя, Господи, все самые героические подвиги. В своей душе я чувствую храбрость крестоносца, я хотела бы умереть на поле битвы, защищая Церковь.

Я чувствую в себе призвание священника! С какой любовью, Господи, я держала бы Тебя в руках, когда на мой голос Ты сходил бы с Небес. Но, увы! Желая быть священником, я восхищаюсь и преклоняюсь перед смирением святого Франциска Ассизского и чувствую призвание подражать ему, отказавшись от высокого сана священства. О Господи! Любовь моя и жизнь моя... Как же сочетать эти противоречивые стремления? Как осуществить желания моей бедной маленькой души?

Да, невзирая на всю свою малость, я хотела бы просвещать души подобно пророкам и учителям Церкви. Мое призвание - быть апостолом... Я хотела бы обойти всю землю, проповедовать имя Твое и водрузить Твой прославленный Крест на земле язычников. Но, Возлюбленный мой, одной только миссии мне бы не хватило. Я хотела бы возвещать Евангелие одновременно в пяти частях света, вплоть до самых далеких островов... Я бы хотела быть миссионером не просто каких-нибудь несколько лет, но от сотворения мира и до скончания века. Но больше всего я хотела бы, о мой возлюбленный Спаситель, я желала бы пролить свою кровь за Тебя, всю, до последней капли...

Мученичество - вот мечта моей юности. Под сводами Кармеля она росла вместе со мной. Но и здесь я опять ощущаю все безумие моей мечты, ибо не сумела бы ограничиться желанием только одного рода мучений. Чтобы удовлетворить меня, мне нужны были бы все... Подобно Тебе, мой желанный Жених, я хочу, чтобы меня бичевали и распяли. Я хочу умереть с содранной кожей, как святой Варфоломей. Подобно святому Иоанну, я желаю быть погруженнои в кипящее масло; я желаю претерпеть все пытки, предназначенные мученикам. Вместе со святой Агнессой и святой Цецилией я желаю подставить шею мечу и, подобно моей любимой сестре Жанне д'Арк, желаю шептать на костре Твое имя, о Господи Иисусе... Размышляя о мучениях, которые станут уделом христиан во времена антихриста, я чувствую, как содрогается сердце, и хотела бы, чтоб эти мучения были уготованы и мне. Господи, Господи, если б я захотела написать все свои желания, - мне следовало бы попросить у Тебя книгу жизни, где изложены деяния всех святых, и я желала бы совершить эти деяния ради Тебя...

О Господи Иисусе! Что Ты ответишь на все мои безумства? Найдется ли душа еще меньше, еще немощней, чем моя! Именно из-за моей слабости Тебе, Господи, было угодно исполнять мои маленькие детские желания, а теперь Ты хочешь исполнить и другие, которые превосходят саму вселенную...

Во время молитвы я мучительно страдала от этих желаний и открыла послания апостола Павла, чтобы поискать какой-нибудь ответ. На глаза мне попались 12 и 13 главы Первого послания к Коринфянам. Там, в первой из них, я прочла, что все не могут быть апостолами, пророками, учителями Церкви, и что Церковь составляют различные члены, и что глаз не может быть одновременно рукой.

...Ответ был ясен, но желаний моих не исполнял и мира не приносил... Подобно Марии Магдалине, которая, продолжая склоняться к пустому гробу, все-таки обрела то, что искала (см. Ин. 20,11-18), я тоже, опустившись до самых глубин своей ничтожности, поднялась так высоко, что смогла достичь цели. Не отчаиваясь, я продолжала чтение, и вот фраза, которая принесла мне облегчение: «Ревнуйте о дарах больших, и я покажу вам путь еще превосходнейший» (1 Кор. 12, 31). Апостол объясняет, что все эти большие дары - ничто без любви... Что любовь к ближнему и есть тот превосходнейший путь, который непременно приводит к Богу. Наконец-то я обрела покой. Рассматривая мистическое тело Церкви, я не узнавала себя ни в одном из членов, описанных апостолом Павлом, или же, скорее, мне хотелось узнать себя во всех. Любовь к ближнему дала ключ к моему призванию. Я поняла, что, если у Церкви есть состоящее из разных членов тело, это означает, что самый необходимый, самый благородный из всех членов присутствует тоже. Я поняла, что у Церкви есть сердце, и это сердце пылает любовью. Я поняла, что только любовь побуждает ее члены к действию, и если любовь охладеет - апостолы больше не будут возвещать Евангелие, а мученики откажутся проливать кровь. Я поняла, что любовь заключает в себе все призвания. Что любовь - это все, и она охватывает собой все времена и пространства... одним словом, она - вечна!

Тогда, исполненная безумной радости, я воскликнула: «О Господи, Любовь моя... мое призвание, наконец-то я нашла его! Мое призвание - это Любовь!»

Да, я нашла свое место в Церкви. Это место, Боже мой, Ты дал мне его... в сердце моей Матери-Церкви я буду любовью... тогда я буду всем... и мечта моя осуществится!

Зачем говорить о безумной радости? Нет, это выражение неправильно. Скорее, это мирное, безмятежное состояние мореплавателя, увидевшего маяк, который должен привести его в гавань... О лучезарный маяк любви, я знаю, как до тебя добраться. Я открыла тайну, как завладеть твоим пламенем.

Я всего лишь дитя, немощное и слабое, однако именно слабость наделяет меня отвагой, чтобы принести себя в жертву Твоей любви, Иисусе! Некогда Бог крепкий и всемогущий благосклонно принимал лишь чистые и непорочные приношения. Для удовлетворения Божественного Правосудия необходимы были жертвы совершенные, но на смену закону страха пришел закон любви, и любовь избрала меня для всесожжения, меня, слабое и несовершенное творение... Этот выбор, разве он не достоин любви? Да, чтобы любовь была удовлетворена сполна, ей нужно снизойти, снизойти до ничтожества и преобразить его в огонь...

О Господи, я знаю, что любовь вознаграждается только любовью. Поэтому я искала и нашла способ облегчить свое сердце, воздавая Тебе любовью за любовь. «Приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк. 16, 9). Вот, Господи, совет, который Ты даешь Своим ученикам, после того как сказал им, что «сыны века сего догадливее сынов света в своем роде» (Лк. 16, 8). Дитя света, я поняла, что мои желания быть всем и охватить все призвания, - это те богатства, которые вполне могли бы сделать меня неправедной, и тогда я воспользовалась ими для приобретения друзей... Вспомнив о молитве Елисея к Илии, когда он осмелился попросить, чтобы дух Илии был на нем вдвойне, я предстала пред ангелами и святыми и сказала: «Я - самое малое из творений, я знаю свое ничтожество и немощь, но мне также известно, что благородные и великодушные сердца любят делать добро. Итак, умоляю вас, блаженные обитатели небес, умоляю вас, удочерите меня. Вам одним будет причитаться та слава, которую вы позволите мне стяжать. Соблаговолите внять моей мольбе, она дерзка, я это знаю и все-таки осмеливаюсь попросить вас добыть для меня вашу любовь вдвойне».

Господи, я не могу просить еще большего, потому что боюсь оказаться раздавленной под тяжестью смелых желаний. Моим оправданием будет лишь то, что я - дитя, а дети не задумываются над значением своих слов. Однако, если их родители вступят на престол и завладеют огромными богатствами, разве не исполнят они без колебаний желания маленьких существ, которых любят больше самих себя? Чтобы порадовать их, родители совершают безрассудные поступки и доходят до слабости. Так вот! Я - дитя Церкви, а Церковь - Царица, ибо она - Твоя Невеста, о божественный Царь царей. Но не богатства и славы (пускай небесной) настойчиво просит детское сердце... Оно понимает, что слава по праву принадлежит его братьям - ангелам и святым. Его же славой станет отблеск той славы, что сияет на челе его Матери. Дитя просит только любви. Оно умеет лишь одно: любить Тебя, о Христе Иисусе. Ему не дано совершать великие дела, оно не может проповедовать Евангелие, проливать свою кровь... Так что же? Вместо него трудятся его братья, а оно, малое дитя, держится поближе к престолу Царя и Царицы и любит за тех, кто сражается... Но как засвидетельствовать ему свою любовь, если любовь подтверждается делами? Так вот, малое дитя будет бросать цветы. Их благоуханием оно окутает царский престол, а своим серебристым голоском будет петь песнь любви...

Да, мой Возлюбленный, вот на это и будет истрачена моя жизнь. У меня нет иного способа доказать Тебе свою любовь, кроме как бросать цветы, то есть не упустить ни малейшей жертвы, ни одного взгляда, ни единого слова, использовать каждую мелочь, и все это делать из любви. Из любви я хочу страдать, но также и радоваться из-за любви. Перед Твоим престолом я буду бросать цветы, обрывая их лепестки ради Тебя. И еще, разбрасывая цветы, я стану петь (разве можно плакать, когда занимаешься таким радостным делом?), даже если придется срывать цветы среди шипов, и мое пение будет тем благозвучнее, чем длиннее и острее будут шипы.

Господи, для чего же послужат Тебе мои цветы и песни? Да, я хорошо знаю, что этот благоухающий дождь, эти нежные, не имеющие никакой ценности лепестки и песни любви наименьшего из сердец очаруют Тебя. Да, эти пустяки будут приятны Тебе. Им улыбнется торжествующая Церковь. Она подберет мои цветы с оборванными из любви лепестками и даст им коснуться Твоих божественных рук, о Иисусе. Тогда, желая позабавить свое дитя, небесная Церковь станет бросать эти бесценные от Твоего божественного прикосновения цветы. Она станет бросать их на Церковь страждущую, чтобы гасить ее пламя, и на Церковь воинствующую, чтобы помочь ей одержать победу!

Господи Иисусе! Я люблю Тебя, люблю Церковь - мою Мать и помню, что: «самое незначительное выражение чистой любви полезнее, чем все другие дела, вместе взятые» (2). Но чиста ли любовь в моем сердце? Мои необъятные желания - не мечта ли, не безумие ли? Если это так, Господи, - просвети меня, Ты ведь знаешь, что я ищу истину. Если мои желания дерзки, то дай им исчезнуть, ибо для меня эти желания - наибольшее из мучений. Но в то же время я чувствую, о Иисусе, что, если, несмотря на все мои стремления к вершине любви, мне не будет дано ее достигнуть, - я найду больше радости в моем безумии и страдании, чем в блаженстве небесной Отчизны, если только чудесным образом Ты не отнимешь памяти о моих земных упованиях. Позволь же мне в изгнании наслаждаться радостями любви. Позволь мне вкусить сладостной горечи моего мучения...

Господи, Господи, если так отрадно само желание Тебя любить, чем же тогда будет обладание, наслаждение Любовью?

Каким образом столь несовершенная душа, как моя, может стремиться к полноте Любви? Господи Иисусе! Мой первый и единственный Друг, только Тебя я люблю! Скажи мне, что это за тайна? Почему Ты не оставляешь эти безграничные желания великим душам, орлам, парящим в высоте? Я же считаю себя слабым птенчиком, покрытым легким пушком. Я не орел. Просто у меня глаза и сердце орла, и, несмотря на мою крайнюю малость, я дерзаю неотрывно смотреть на божественное Солнце любви, ощущая в своем сердце устремления орла.. Птенчик хочет лететь к этому сияющему Солнцу, пленившему его взор. Ему хочется подражать орлам, его братьям, которых он видел возносящимися прямо к божественному очагу Пресвятой Троицы. Увы, все, что он может сделать, это приподнять свои маленькие крылышки, но взлететь - не в его малой власти! Что станет с ним? Умрет ли он от горя, видя себя таким беспомощным? О нет, птенчик даже не опечалится. В дерзновенном самозабвении он будет неотрывно смотреть на божественное Солнце. Ничто не сможет напугать его: ни ветер, ни дождь. А если мрачные тучи скроют Светило любви, птенчик не сдвинется с места, потому что знает: по ту сторону туч Солнце продолжает сиять, и его свет никогда не затмится. Правда, иногда в сердце птенчика разыгрывается буря, и ему начинает казаться, что он больше не верит в существование чего-либо другого, кроме окружающих его туч. Так вот, это и есть мгновение совершенной радости для бедного, слабого, маленького существа. Какое счастье все-таки оставаться там и взирать на невидимый свет, который скрывается даже от его веры! Господи, до сих пор я понимаю Твою любовь к птенчику, потому что он не отдаляется от Тебя... Но я знаю, и Ты тоже это знаешь, что зачастую несовершенное крохотное создание, пребывая на своем месте под лучами Солнца, позволяет себе несколько отвлечься от того одного, что только и бывает нужно (см. Лк. 10, 41-42). Оно начинает подбирать со всех сторон зернышки, бежит за червячком, потом, наткнувшись на лужицу с водой, смачивает свои едва окрепшие перышки, глядит на цветок, который ему понравился, и тогда его жалкий ум занят этим цветком, наконец, не умея парить подобно орлам, бедный птенец занимается еще и разной чепухой. И после всех этих проступков, вместо того чтобы пойти и спрятаться в углу, оплакивая свое ничтожество, вместо того чтобы умереть от раскаяния, птенчик поворачивается к своему возлюбленному Солнцу, подставляет его благотворным лучам свои мокрые крылышки и поет как ласточка (см. Ис. 38, 14). В этой песне он просто и подробно рассказывает о своих изменах, думая таким образом стяжать своей по-детски бесстрашной доверчивостью нечто гораздо большее и еще полнее привлечь любовь Того, Кто «пришел призвать не праведников, но грешников...» (Мф. 9, 13). Если же обожаемое Светило остается глухим к жалобному щебетанию Своего создания, если Оно продолжает пребывать скрыто... ну что же, жалкое создание остается мокрым. Оно согласно цепенеть от холода и радуется такому, вполне заслуженному, страданию. Господи, как же Твой птенчик счастлив быть маленьким и слабым! Что бы из него вышло, будь он большим? Никогда ему не хватило б смелости являться к Тебе и дремать в Твоем присутствии. Да, это еще одна слабость птенчика, ведь, когда хочется устремить взор к божественному Солнцу, а тучи не дают увидеть ни одного лучика, то вопреки его воле глазки смыкаются, головка тянется под крылышко, и бедное существо засыпает, думая, что все это время оно продолжает неотрывно смотреть на любимое Светило. Пробудившись же, птенчик не сокрушается и сердечко его пребывает в мире. Он снова начинает свое служение любви и взывает к ангелам и святым, которые, словно орлы, поднимаются к желанному всесожигающему Очагу и, сжалившись над своим маленьким собратом, охраняют его, защищают и обращают в бегство тех хищных птиц, которые хотят его погубить. Но птенчик не боится хищных птиц, этих бесовских образов, потому что ему предопределено достаться в добычу не им, но тому Орлу, которого птенчик созерцает в самом центре Солнца любви. О, Слово Божие, Ты тот обожаемый Орел, которого я люблю и который влечет меня к Себе. Устремившись на землю изгнания, Ты пожелал пострадать и умереть, чтобы привлечь людские души к вечному очагу Всеблагой Троицы. Ты возносишься к неприступному Свету, который отныне будет Твоим уделом. Ты все еще пребываешь в этой долине слез, сокрывшись под видом хостии... О Предвечный Орел, Тебе угодно питать меня Твоей божественной Сущностью, меня, маленькое существо, которое обратилось бы в ничтожество, если бы Твой божественный взгляд каждое мгновение не даровал мне жизнь... О Господь, позволь мне в преизбытке благодарности сказать Тебе, что любовь Твоя доходит до безумия. Как при этом моему сердцу не устремиться к Тебе? Как мое доверие может иметь границы? Да, мне известно, что ради Тебя святые тоже совершали безумства, они совершали великое, ибо были орлами...

Господи, я слишком мала для великих дел. И мое безумие - уповать на то, что Твоя любовь примет меня как жертву. Мое безумие заключается в том, чтобы упросить моих братьев-орлов добиться для меня милости подняться к Солнцу любви на крыльях божественного Орла.

И столь долго, сколько Тебе угодно, мой Возлюбленный, Твой птенчик будет оставаться без сил и без крыльев, но он всегда будет пребывать с устремленным на Тебя взором. Он желает быть завороженным Твоим божественным взглядом и стать добычей Твоей любви. И я уповаю на то, что настанет день, когда Ты, мой Орел, придешь за Своим птенчиком и вознесешься вместе с ним к очагу Любви, чтобы навсегда погрузить его в пылающую бездну той Любви, в жертву которой он себя принес...

Господи Иисусе! Как мне поведать всем малым душам о Твоем неизъяснимом снисхождении... Я чувствую, что, если бы Ты нашел (хотя это и невозможно) душу еще слабее и меньше моей, - Тебе было бы угодно осыпать ее еще большими милостями, предай она себя с полным доверием Твоему безграничному милосердию. Но к чему это желание сообщать Твои тайны любви, Иисусе? Не Ты ли Один наставлял меня в них, и разве не можешь Ты открыть их и другим? Да, я знаю об этом и умоляю Тебя сделать это. Я прошу Тебя преклонить Твой божественный взор на великое множество малых душ... Я прошу Тебя избрать легион малых жертв, достойных Твоей любви!

Наименьшая сестра Тереза Младенца Иисуса и Святого Лика, кармелитка

РУКОПИСЬ «C»    Рукопись, адресованная матери Марии де Гонзаг

ГЛАВА 10 Испытание веры (1896-1897)

Тереза и настоятельница. - Божественный лифт. - В первый раз кровь при кашле. - Трапеза грешников. - Призыв к миссиям. - Что есть любовь к ближнему.

И.М.И.Т. Июнь 1897  Иисус +

Возлюбленная матушка! Вы выразили желание, чтобы я вместе с вами закончила воспевать милости Господни, - песнь, которую я начала вместе с вашей любимой дочерью Агнессой Иисуса, ставшей для меня матерью, ибо Господь поручил ей руководить мною в детстве. Итак, вместе с ней я должна была воспеть милости, ниспосланные цветку Пресвятой Богородицы в весеннюю пору его жизни. С вами же вместе мне предстоит петь о счастье этого цветка теперь, когда робкие лучи зари уступили место жгучему зною полудня. Да, вместе с вами, возлюбленная матушка, и, отвечая вашему пожеланию, я постараюсь поведать о моих чувствах, о признательности Господу Богу и вам, которая являет Его мне видимым образом. Разве не в ваших материнских руках я целиком предала себя Ему? Матушка, запомнился ли вам тот день? Да, я чувствую, что ваше сердце не смогло бы его забыть... Я же должна ждать, когда попаду на Небо, потому что здесь не нахожу слов, способных передать то, что произошло в моем сердце в тот благословенный день.

Возлюбленная матушка, настал день, в который моя душа еще сильнее, если это только возможно, привязалась к вашей. Это произошло, когда Господь снова возложил на вас бремя настоятельства. Тогда, дорогая матушка, вы сеяли в слезах, но на Небе исполнитесь радости, неся снопы свои (см. Пс. 125, 5-6). Простите мне, матушка, мою детскую непосредственность: я чувствую, что вы позволяете мне говорить с вами, не подыскивая слова, которые молодой монахине позволительно говорить своей настоятельнице. Возможно, я не всегда буду находиться в рамках, предписанных младшим. Но осмелюсь сказать, матушка, это ваша вина, ведь я веду себя с вами как дитя, потому что вы ведете себя со мною не как настоятельница, но как мать...

Дорогая матушка, я так хорошо чувствую, что в вашем лице ко мне обращается Сам Господь Бог. Многие сестры думают, что вы баловали меня и что с момента моего вхождения в ковчег (т. е. в Кармель. - Прим. пер.), я получала от вас лишь похвалы да ласки. Между тем это совсем не так. Вы сами, матушка, увидите в написанных мною воспоминаниях детства то, что я думаю о строгом материнском воспитании, которое получила от вас. От всего сердца благодарю вас за то, что вы не щадили меня. Господу было хорошо известно, что Его цветку необходима животворная влага смирения. Он был слишком слаб, чтобы без этой помощи укорениться, и именно вы, матушка, оказали ему такую услугу.

Вот уже полтора года, как Господь по-другому растит Свой цветок. Решив, что теперь ему хватает влаги, и одного солнца достаточно, чтобы он рос, Господь только одаривает его Своей улыбкой, которую посылает опять же через вас, возлюбленная матушка. Это ласковое солнце совсем не иссушает цветок, но чудесно способствует его росту. А на донышке своей чашечки цветок бережно хранит драгоценные капли росы, некогда полученные им. Эти капли непрестанно напоминают ему, что он мал и слаб... Все создания могут наклоняться к нему, любоваться им и хвалить его. Не знаю почему, но все это не может прибавить ни капли ложной утехи к той истинной радости, которой он наслаждается в своем сердце, когда видит себя тем, что он есть в глазах Божиих: маленьким ничтожеством и ничем более... Я сказала, что не знаю, почему, но не потому ли, что он был защищен от потоков восхвалений до тех пор, пока его чашечка не оказалась достаточно наполненной росой смирения? Теперь уже нет опасности. Напротив, наполняющая цветок роса кажется ему такой вкусной, что он поостережется сменить ее на пресную воду похвал.

Не хочется говорить, дорогая матушка, о той любви и доверии, которые вы мне выказываете. Но не подумайте, что сердце вашей дочери остается равнодушным. Просто я чувствую, что теперь мне нечего бояться. Напротив, теперь я могу радоваться, приписывая Господу Богу то доброе, что Он пожелал в меня вложить. Если же Ему угодно, чтобы я казалась лучше, чем есть, меня это не касается. Он волен поступать как Ему угодно... Матушка, как же разнообразны те пути, по которым Господь ведет человеческие души! В житиях святых мы видим, что многие не хотели оставить после смерти ничего своего: ни малейшего воспоминания, ни единой строчки. Но были и другие, которые, наоборот, как святая Тереза Авильская, обогатили Церковь своими возвышенными откровениями, не побоявшись открыть тайны Царя, дабы Он стал более известен и более любим людьми. Какой из этих двух типов святых больше нравится Господу Богу? Мне кажется, матушка, что они Ему угодны одинаково, ибо все они следовали за Святым Духом, как сказал Господь: «Скажите праведнику, что все - благо» (см. Ис. 3, 10). Да, все - благо, если искать только волю Господню. Потому-то и я, бедный цветок, повинуюсь Господу, стараясь порадовать мою возлюбленную матушку.

Вы знаете, матушка, что я всегда хотела стать святой. Но увы, сравнивая себя со святыми, я всегда приходила к заключению, что между ними и мной существует такая же разница, как между горой, вершина которой теряется в небесах, и безвестной песчинкой, попираемой ногами прохожих. Но, вместо того чтобы предаваться отчаянию, я сказала себе: «Господь не может внушать неисполнимые желания, значит и я могу, несмотря на свою малость, стремиться к святости. Возрасти мне невозможно, я должна терпеть себя такой, какая есть, со всеми моими несовершенствами. Но я хочу отыскать способ попасть на Небо малым путем, совсем прямым и коротким, совершенно новым путем. Мы живем в век изобретений, теперь уже можно не карабкаться по лестнице, у богатых людей ее с успехом заменяет лифт. Мне бы тоже хотелось найти лифт, чтобы вознестись до самого Господа, ведь я слишком мала, чтобы взбираться по крутой лестнице совершенства». Тогда я принялась искать в Священном Писании намек на желанный лифт и прочла слова, исшедшие из уст Премудрости: «Кто совсем мал, пусть придет ко мне» (см. Притч. 9, 4). Итак, я пришла, догадываясь, что обрела искомое, и желая узнать, что Ты, Боже мой, сделаешь совсем малому, ответившему на Твой призыв, я продолжила поиски и вот что нашла: «Как утешает кого-либо мать его, так утешу Я вас, на руках буду носить вас и на коленях ласкать» (см. Ис. 66, 13-12). Никогда еще слова благозвучнее и нежнее не радовали мою душу. Лифт, который должен был вознести меня до самого Неба, это Твои руки, Господи Иисусе! Для этого мне не нужно возрастать, наоборот, мне нужно оставаться маленькой и делаться все меньше и меньше. Боже мой, Ты превзошел мои ожидания, и я хочу воспеть милости Твои (см. Пс. 88, 2). «Ты наставлял меня от юности моей, и доныне я возвещаю чудеса Твои. И до старости, и до седины буду возвещать их» (см. Пс. 70,17-18). Какой же будет для меня эта старость? Мне кажется, для меня она может наступить и теперь, потому что пред очами Господа и две тысячи лет не более двадцати... не более одного дня (см. Пс. 89, 5). Но не подумайте, возлюбленная матушка, что ваше дитя хочет покинуть вас... не думайте, будто за наибольшую милость оно посчитает смерть на заре жизни, а не на склоне дней. Лишь одно оно ценит и желает: угодить Господу. Теперь, когда Господь, кажется, приближается к нему, чтобы привлечь в обитель Своей славы, дитя ваше радуется. Уже давно оно уразумело, что Господь Бог ни в ком не нуждается (а в нем еще меньше, чем в других), чтобы творить добро на земле.

Матушка, простите, если огорчу вас. Мне бы так хотелось вас порадовать. Не думаете же вы, что, если ваши молитвы не услышаны на земле, если Господь всего на несколько дней разлучит дитя с его матерью, то молитвы эти останутся неуслышанными и на Небе?

Я знаю, вы хотите, чтобы рядом с вами я выполняла одно совсем простое и очень приятное поручение. Но разве не смогу я завершить его с высоты Небес? Подобно Господу, обратившемуся к апостолу Петру, вы сказали вашей дочери: «Паси агнцев Моих» (Ин. 21, 15). Я же удивилась и ответила вам, что «слишком мала»... Я умоляла вас, чтобы вы сами пасли своих агнцев, а меня бы из милости оставили пастись вместе с ними. Но вы, возлюбленная моя матушка, ответили лишь отчасти на мое справедливое желание: вы присматривали и за агнцами и за овцами (1), а меня часто посылали пасти их на тенистых пастбищах и показывать им лучшие и наиболее укрепляющие травы, помогая распознавать те яркие цветы, к которым они никогда не должны прикасаться, разве только затем, чтобы растоптать их ногами... Вы не побоялись, дорогая матушка, что я собью с пути ваших агнцев. Вас вовсе не напугали ни моя неопытность, ни юность. Быть может, вы вспомнили, что Господу часто бывает угодно умудрять младенцев и что однажды, возрадовавшись духом, Он благословил Отца за то, что Тот утаил тайны от разумных и открыл их младенцам (см. Лк. 10, 21). Матушка, вам известно, что редко встречаются души, которые не меряют могущество Божие своими короткими мыслями. Многим очень хотелось бы, чтоб повсюду на земле были исключения, - Один лишь Господь Бог не имеет на них права! Я знаю, с давних пор люди оценивают опытность по числу лет, ибо царь Давид пел в юности Господу: «Мал я и презрен» (Пс. 118, 41). Однако в том же 118 псалме он не побоялся сказать: «Я сведущ более старцев; ибо повеления Твои храню... Слово Твое светильник ноге моей и свет стезе моей... Спешил и не медлил соблюдать заповеди Твои...» (Пс. 118,100,105, 60).

Возлюбленная матушка, вы не побоялись как-то раз сказать, что Господь Бог просвещает мою душу и дает мне опыт зрелых лет... Матушка, я слишком мала теперь, чтобы быть тщеславной, я еще слишком мала, чтобы красивыми фразами заставить вас поверить в мое великое смирение. Лучше я просто признаюсь, что сотворил величие Сильный (см. Лк. 1,49) в душе дочери Его божественной Матери, и величие это состоит в том, что Он ей показал ее мал