Свобода собраний и объединений

Аннотация

В статье обсуждается практика Европейского Суда по правам человека в области свободы собраний (статья 11 Европейской Конвенции о правах человека). Я делаю обзор Руководства ЕСПЧ, содержащего систематизированные позиции ЕСПЧ на эту тему. Затем рассматривается ряд ключевых дел ЕСПЧ о свободе собраний, в том числе связанных с Россией. Обсуждается отражение практики российских судов в актах ЕСПЧ и отражение практики ЕСПЧ в актах российских судов. Делаются выводы о неудовлетворительном состоянии дел со свободой собраний в России.

Ключевые слова: ЕКПЧ, ЕСПЧ, права человека, свобода собраний, Россия

Содержание

Введение. 3

Статья 11 Конвенции. 4

Обзор Руководства ЕСПЧ. 5

A. Важность права на свободу мирных собраний и его связь с правом на свободу выражения мнения 6

B. Классификация жалоб в соответствии со статьями 9, 10 и/или 11. 6

1. Религиозные собрания: статьи 9 и 11. 6

2. Собрание как форма выражения мнения и выражение мнений в ходе собрания: статьи 10 и 11 6

C. Объем права на свободу собраний. 7

1. Форма и тип собрания. 8

2. Свобода форума. 8

3. Мирное собрание. 8

D. Позитивные обязанности. 10

1. Обязанность обеспечить мирное течение собрания. 10

2. Контрдемонстрации. 10

E. Ограничения права на свободу собраний. 11

1. Вмешательство в реализацию права на свободу собраний. 11

2. Обоснованность ограничений. 11

a. «Предусмотрены законом». 11

b. Легитимная цель. 12

c.  Необходимость в демократическом обществе. 13

i.  Узкие пределы свободы усмотрения в случае вмешательства, основанного на содержании взглядов, выражаемых в ходе собрания. 13

ii. Узкие пределы свободы усмотрения в случае общего запрета на собрания. 14

iii. Более широкие пределы свободы усмотрения в случае наказания за умышленное препятствование обычной жизни и уличному движению.. 14

iv. Сдерживающий эффект. 14

v. Санкции – природа и тяжесть. 15

vi. Разгон и использование силы.. 15

F. Уведомительная и разрешительная процедуры.. 16

1. Цель уведомительной и разрешительной процедур. 16

2. Неправомерные собрания. 16

3. Спонтанные собрания. 17

G. Предосудительное поведение. 18

Избранные дела ЕСПЧ. 18

A. Кудревичюс и другие против Литвы (2015). 18

B. Ярослав Белоусов против Российской Федерации (2016). 20

C. Лашманкин и другие против Российской Федерации (2017). 24

D. Навальный против Российской Федерации (2018). 25

Решения ЕСПЧ и российская судебная практика. 31

Заключение. 38

Приложения. 39

A. Важнейшие акты ЕСПЧ по свободе собраний в России. 39

B. Важнейшие акты ЕСПЧ по свободе собраний. 41

157. Запрещаются сходбища и собранія для совѣщанія или дѣйствія, общей тишинѣ и спокойствію противныхъ.

162. Кто учинитъ сходбище подозрительное, или прошеніе или доносъ скопомъ или заговоромъ, того брать подъ стражу и отсылать къ суду.

Уставъ о предупрежденіи и пресѣченіи преступлен iй
(Св. Зак. Т. XIV изд. 1857 г.)

Введение

Краеугольный камень общеевропейской системы защиты прав человека – Конвенция о защите прав человека и основных свобод, известная также как Европейская Конвенция о правах человека («Конвенция»).[1]

Конвенция, как и другие международные договоры, является частью правовой системы России, причем в случае конфликта с нормами национального закона применяются правила международного договора.[2] То есть Конвенция имеет в некотором смысле большую юридическую силу, чем «внутренние» российские законы. 

Смысл положений Конвенции раскрывает в своих постановлениях Европейский Суд по правам человека («ЕСПЧ»), который по условиям Конвенции уполномочен рассматривать жалобы на ее нарушения со стороны государств-участниц. 

Соответственно, нормы Конвенции в истолковании ЕСПЧ подлежат применению российскими судами при разрешении конкретных дел, например, по привлечению к ответственности за несанкционированный митинг. Часто говорят, что «у нас не прецедентное право», но, во всяком случае, постановления ЕСПЧ точно являются юридически значимыми прецедентами, в том числе и для России. И действительно, как Конституционный Суд, так и «обычные» суды нередко ссылаются на постановления ЕСПЧ в своих актах. 

Положение о приоритете международного права содержится в «неизменяемой» части Конституции, то есть его нельзя изменить без принятия новой конституции[3]. Правда, в ходе конституционной реформы 2020 года была предпринята попытка выхолостить это положение, дав возможность российским властям не исполнять решения «межгосударственных органов, принятых на основании положений международных договоров» (таких как решения ЕСПЧ), получив на это санкцию Конституционного Суда РФ[4]. Насколько эффективной окажется эта попытка, покажет время. Но сама по себе эта поправка, разумеется, не отменяет приоритета международного права, в том числе Конвенции в истолковании ЕСПЧ.

Официальные языки ЕСПЧ – английский и французский. Важнейшие постановления ЕСПЧ переводятся на русский язык (хотя и неофициально). Эти переводы можно найти в основных справочно-правовых системах. И тем не менее российскому судье, не привыкшему к анализу судебных прецедентов, бывает очень непросто разобраться в практике ЕСПЧ по тому или иному вопросу. 

В результате этого – а, возможно, также и по каким-то иным причинам – ссылки на постановления ЕСПЧ в российских судебных актах нередко имеют чисто формальный характер, а сами постановления, на которые делаются ссылки, подчас выбираются как будто наугад и далеко не всегда поддерживают тот вывод, который из них делает суд.[5]

В помощь национальным судьям, а равно адвокатам и другим практикам юриспруденции, ЕСПЧ выпускает серию руководств по практике ЕСПЧ (case-law guides), систематизирующих и обобщающих практику по различным статьям Конвенции.[6] 

В частности, в августе 2019 года вышло первое издание Руководства по свободе собраний и объединений (статья 11 Конвенции) («Руководство»). Действующая редакция – от мая 2020 года. 

Настоящая статья включает обзор первой части этого Руководства, которая посвящена свободе собраний. Надеюсь, этот обзор окажется полезен в том числе и российским судьям. (Обсуждаемое Руководство на момент написания статьи доступно только на английском и французском языках.)

Далее в статье описываются нескольких дел ЕСПЧ, на которые часто делаются ссылки в Руководстве. В заключительной части обсуждается отражение российской судебной практики в актах ЕСПЧ и отражение актов ЕСПЧ в российской судебной практике.

Статья 11 Конвенции

Статья 11 Конвенции (далее – «Статья 11») гласит следующее.

Обзор Руководства ЕСПЧ

Далее следует обзор первой части Руководства (в нем есть еще три части, относящиеся к свободе ассоциаций и др., но мы их здесь не рассматриваем). По сути своей Руководство представляет собой систематическую сводку позиций ЕСПЧ по вопросам, относящимся к Статье 11, со ссылками на соответствующие акты ЕСПЧ. 

Этот обзор не является полным переводом; кое-что сокращено, но позиции ЕСПЧ обычно излагаются близко к тексту. Структура обзора – то есть заголовки и подзаголовки – тождественна структуре самого документа. Ссылки на постановления ЕСПЧ сохранены избирательно, прежде всего на постановления по «российским» делам. 

Форма и тип собрания

В принципе свобода собраний распространяется и на частные встречи, и на встречи в общественных местах, как неподвижные, так и в форме шествия. Это право может осуществляться как индивидуальными участниками, так и организаторами мероприятия (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 91; Djavit An v. Turkey, § 56).

Основная цель Статьи 11 – защита мирных манифестаций политического характера. Однако статья может применяться и к встречам религиозного характера или встречам просто для дружеского общения (Barankevich v. Russia, § 15; Djavit An v. Turkey, § 60,).

Свобода форума

Право на свободу собраний включает право выбора времени, места и характера собрания (в рамках предусмотренных частью 2 Статьи 11 ограничений). Соответственно, когда место проведения собрания существенно для участников, приказ об изменении этого места может являться вмешательством в свободу собраний (Lashmankin and Others v. Russia, § 405).

Однако это не означает абсолютной свободы выбора места собрания. В частности, Конвенция не создает права входа на частную или государственную собственность, например, в правительственное здание или университет (Taranenko v. Russia, § 78). 

Конвенция также не гарантирует права организовать лагерь протестующих в любом месте, например, в общественном парке. С другой стороны, временные постройки такого рода могут при определенных обстоятельствах рассматриваться как форма выражения политического мнения, ограничения которых должны соответствовать требованиям части 2 статьи 10 Конвенции (Frumkin v. Russia, § 107).

Запрет на проведение публичных мероприятий в определенных местах (например, около здания суда) допустим, если он обусловлен соображениями безопасности или обеспечения независимости суда. Однако, как показывает одно из «российских» дел, для признания запрета на собрания у зданий судов соответствующим Конвенции этот запрет должен быть сформулирован достаточно узко для выполнения именно указанной цели (Lashmankin and Others v. Russia, § 440).

Мирное собрание

Статья 11 Конвенции защищает только «мирные собрания», но не демонстрации, организаторы которых намерены прибегнуть к насилию. Соответственно, гарантии статьи не распространяются на собрания, организаторы и участники которых имеют такие намерения, призывают к насильственным действиям или иным образом отрицают основы демократического общества (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 92).

В зависимости от фактов дела и природы жалобы, вопрос о том, было ли собрание «мирным», может определять применимость статьи 11 (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], §§ 97-99), или существование вмешательства государства (Primov and Others v. Russia, §§ 93-103), или оба этих вопроса могут решаться вместе (Yaroslav Belousov v. Russia, §§ 168-172).

При этом вопрос о том, было ли мирным собрание, отличается от оценки поведения самого заявителя. 

Бремя доказывания намерений организаторов прибегнуть к насилию лежит на национальных властях. Даже если есть реальный риск возникновения беспорядков вопреки намерениям организаторов, собрание не лишается защиты Конвенции, а любые введенные властями ограничения должны соответствовать требованиям части 2 Статьи 11. 

Перекрытие дорог в ходе демонстрации само по себе считается мирным поведением, попадающим под защиту Статьи 11. Однако намеренное блокирование движения с целью серьезного воспрепятствования деятельности других лиц не занимает «центрального места» в свободе собраний, что имеет значение при определении «необходимости» вмешательства в подобное собрание (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 97). 

Примерно то же относится к действиям по занятию общественных зданий: это поведение, вообще говоря, считается мирным, несмотря на его противоправность (Annenkov and Others v. Russia, § 126).

Если во время собрания имели место отельные акты насилия, она не утрачивает автоматически статуса «мирной» для целей Статьи 11. Человек не утрачивает свое право на свободу собраний в результате отдельных насильственных или иных наказуемых действий других лиц, если сам человек имел мирные намерения и вел себя мирно (Frumkin v. Russia, § 99). То, что лица, намеренные прибегнуть к насилию, не имеющие отношения к организаторам, могут присоединиться к демонстрации само по себе не лишает участников демонстрации права на свободу собраний (Primov and Others v. Russia, § 155).

В некоторых случаях, когда участники демонстрации прибегали к насилию, ЕСПЧ признавал, что демонстрация все равно попадает под действие Статьи 11, но вмешательство государства в свободу собраний было оправдано необходимостью предотвращения преступлений и защиты прав и свобод других лиц.

Для определения того, может ли заявитель требовать защиты по Статье 11, ЕСПЧ принимает во внимание следующие обстоятельства: (1) задумывалось ли собрание как мирное или организаторы намеревались прибегнуть к насилию; (2) проявлял ли заявитель намерение прибегнут к насилию, присоединяясь к собранию; (3) причинил ли заявитель кому-либо телесные повреждения (Gülcü v. Turkey, § 97).

Если изначально мирное собрание вылилось в насилие с обеих сторон – демонстрантов и полиции – иногда следует определить, кто первый начал (Primov and Others v. Russia, § 157).

Если исходя из приведенных критериев ЕСПЧ признает, что заявитель попадает под защиту статьи 11, Суд далее фокусируется на анализе государственного вмешательства на предмет пропорциональности.

ЕСПЧ признает, что когда люди участвуют в актах насилия, государственные власти имеют более широкие пределы свободы усмотрения (a wider margin of appreciation), и наложение санкций за подобные действия может признаваться совместимым с гарантиями Статьи 11. С другой стороны, осуждение на длительные тюремные сроки за невооруженное противостояние полиции либо за метание камней (или иных предметов) в полицейских без причинения им серьезных травм в ряде случаев признавалось непропорциональной мерой (Gülcü v. Turkey, § 115; Yaroslav Belousov v. Russia, § 180; Barabanov v. Russia, §§ 74-75).

D. Позитивные обязанности

Право на свободу собраний включает негативные и позитивные обязанности со стороны государства. Государства обязаны не только сами воздерживаться от необоснованного ограничения этого права, но также прямо защищать это право (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 158; Djavit An v. Turkey, § 57). Особенно это актуально в случае манифестаций, проводимых непопулярными меньшинствами. 

Контрдемонстрации

Демонстрация может показаться неприятной или оскорбительной другим гражданам, не поддерживающим идей демонстрантов. Противники могут устроить контрдемонстрацию или даже прибегнуть к насилию в отношении несимпатичных им активистов. Однако в демократическом обществе право на контрдемонстрацию не должно ущемлять прав участников первой демонстрации. Обязанность властей – принять разумные меры для мирного проведения демонстрации, а, точнее, обеих демонстраций.

При наличии действительно серьезной угрозы столкновений у властей есть широкие пределы свободы усмотрения для выбора мер для обеспечения мирного течения обеих демонстраций (Alekseyev v. Russia, § 75). Однако само по себе наличие подобных рисков недостаточно для запрета демонстрации. Власти должны предъявить конкретные оценки масштаба угроз для оценки ресурсов, необходимых для нейтрализации угрозы столкновений (Barankevich v. Russia, § 33).

Ведь если бы любая угроза перепалки с оппонентами во время демонстрации рассматривалась как основание запрета демонстрации, то общество лишилось бы возможности выслушать непопулярные взгляды, оскорбляющие чувства большинства (Stankov and the United Macedonian Organisation Ilinden v. Bulgaria, § 107). А это недопустимо!

Обоснованность ограничений

Как явствует из буквы Статьи 11, вмешательство в право на свободу собраний является нарушением этой статьи, за исключением случаев, когда ограничения (1) «предусмотрены законом», (2) преследуют одну из легитимных целей, перечисленных в части 2 (обсуждение их списка см. далее), и (3) «необходимы в демократическом обществе» для достижения указанных целей.

A. «Предусмотрены законом»

Выражение «предусмотрены законом», согласно практике ЕСПЧ, означает не только то, что мера должна основываться на норме внутреннего закона, но и предусматривает определенные требования к качеству этого закона, который должен быть доступен для заинтересованных лиц и обладать предсказуемым действием (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 108-110).

Норма не рассматривается как «закон» для целей данного положения Конвенции, если она сформулирована неопределенно и не позволяет гражданину предвидеть последствия своего поведения (Djavit An v. Turkey, § 65). С другой стороны, текст закона не может с абсолютной точностью предусмотреть все возможные ситуации. Многие законы неизбежно имеют некую степень неопределенности, и их интерпретация – задача правоприменительной практики (Primov and Others v. Russia, § 125).

Прежде всего задача интерпретации и применения национального закона ложится на национальные суды. При этом степень точности, требуемая от закона, зависит от его содержания, области применения и числа людей, которым он адресован (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 110).

Для того, чтобы внутренний закон удовлетворял упомянутым требованиям к его качеству, он должен предусматривать определенную степень защиты от произвольного вмешательства властей в права, гарантированные Конвенцией. Так, если закон предоставляет местным властям неограниченную степень усмотрения по согласованию или отказе в согласовании манифестаций, это противоречит принципу верховенства права (rule of law). Закон должен с достаточной точностью устанавливать степень дискреции властей и метод ее применения (Navalnyy v. Russia [GC], § 113).

Соответственно, положения национального права, разрешающие властям предложить изменение места, времени или характера проведения мероприятия и не содержащие достаточных и эффективных защитных мер против произвольного и дискриминационного применения этих правомочий, признавались не соответствующими требованиям Конвенции о «качестве закона» (Lashmankin and Others v. Russia, § 430).

Подобным образом, широкие полномочия властей в части определения того, является ли данное поведение «публичным мероприятием», подлежащим официальному согласованию, в отсутствие критериев, отличающих такое мероприятие от неформальных скоплений людей, заставило ЕСПЧ усомниться в том, что санкции за непрохождение процедуры согласования «предусмотрены законом» в смысле Конвенции (Navalnyy v. Russia [GC], §§ 117-118). 

Меры, принятые со ссылкой на нормы, не имеющие отношения к реальной цели применения этих мер могут рассматриваться как произвольные и неправомерные. Например, если для предотвращения участия в митинге или в наказание за участие в митинге человека привлекают к ответственности по законам о неподчинении полиции или о хулиганстве, это не соответствует требованию Конвенции о законности ограничений (Hakobyan and Others v. Armenia, § 107; Huseynli and Others v. Azerbaijan, § 98).

B. Легитимная цель

Согласно части 2 Статьи 11, ограничения свободы собраний должны устанавливаться исключительно «в интересах национальной безопасности и общественного порядка, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности или защиты прав и свобод других лиц».

Тезис о том, что исключения из права на свободу собраний следует интерпретировать узко, применяется и к легитимным целям, перечисленным в части 2 Статьи 11. В частности, это относится цели «предотвращение беспорядков», на которую очень часто ссылаются национальные власти: понятие «беспорядков» следует толковать ограничительно (Navalnyy v. Russia [GC], § 120). 

Другая легитимная цель, на которую часто ссылаются власти – защита прав других лиц. Поскольку большое скопление людей чревато опасностями для окружающих, власти нередко накладывают ограничения на место, время или характер планируемого публичного мероприятия (Primov and Others v. Russia, § 130).

ЕСПЧ обычно принимает аргументы властей, что принятые ими меры преследовали именно цель «предотвращения беспорядков» или «защиты прав других лиц», если только обратное не очевидно из фактов дела. Так, ЕСПЧ отказывал национальным властям в принятии подобных аргументов, когда собрание было стихийным и не причинило никому неудобств (Navalnyy v. Russia [GC], §§ 124-126). 

В контексте манифестаций представителей сексуальных меньшинств ЕСПЧ отказывал властям в принятии аргумента о том, что они преследуют легитимную цель «охраны нравственности», сочтя действия властей дискриминационными (Bayev and Others v. Russia, §§ 66-69).

Даже если ЕСПЧ признает, что власти преследовали легитимную цель, он может рассмотреть жалобу заявителя, основанную на статье 18 Конвенции. Эта статья запрещает применение ограничений, допускаемых Конвенцией, для ненадлежащих целей. Например, для преследования политических оппонентов. 

Правда, в большинстве дел, где этот вопрос ставился заявителем, ЕСПЧ признавал, что в случае выявления нарушения национальными властями Статьи 11 жалоба по статье 18 уже не нуждается в отдельном рассмотрении (Nemtsov v. Russia, § 130; Frumkin v. Russia, § 173). Однако если эта часть жалобы представляет собой фундаментальный аспект дела, ЕСПЧ может рассмотреть ее отдельно (Navalnyy v. Russia [GC], § 164).

Iv. Сдерживающий эффект

При определении того, являются ли принятые меры пропорциональными, необходимо принимать во внимание их «сдерживающий эффект». Наличие такого сдерживающего эффекта может привести к признанию мер не соответствующими Конвенции. 

Так, например, предварительный запрет манифестации оказывает сдерживающий эффект на потенциальных участников, даже если демонстрация состоялась вопреки запрету, и разгонять ее не стали. Если участников демонстрации подвергли преследованию, но в итоге оправдали или не стали предъявлять обвинений, все равно такое преследование оказывает сдерживающий эффект на потенциальных участников аналогичных собраний (Nurettin Aldemir and Others v. Turkey, § 34).

Сдерживающий эффект часто обнаруживается в мерах, касающихся политических мероприятий. Пресечение таких мероприятий отвращает организаторов и участников от проведения протестных демонстраций, да и вообще от активного участия в оппозиционной политике. Подобные меры дестимулируют участие публики в демонстрациях и вообще в открытых политических дебатах (что недопустимо). Сдерживающий эффект усиливается, если карательные меры направлены на известную публичную фигуру и широко освещаются в СМИ (Nemtsov v. Russia, §§ 77-78).

Неправомерные собрания

Поскольку государство имеет право потребовать получения разрешения на проведение собрания, у него должно быть и право налагать санкции на нарушителей, в противном случае вся разрешительная система стала бы иллюзорной. Соответственно, санкции против участников неразрешенных демонстраций не нарушают Статью 11, если эти санкции предусмотрены законом и пропорциональны (Ziliberberg v. Moldova (dec.)). 

Демонстрацию, проводимую без предусмотренного законом уведомления или разрешения, можно рассматривать как «неправомерную» (что не тождественно «запрещенной» властями демонстрации). Однако неправомерность демонстрации не обязательно оправдывает ущемление свободы собраний. Принуждение к выполнению формальных правил проведения демонстраций не должно превращаться в самоцель (Cisse v. France, § 50; Oya Ataman v. Turkey, §§ 37-39; Gafgaz Mammadov v. Azerbaijan, § 59).

Если участники неправомерной демонстрации не прибегают к насилию, власти обязаны проявлять определенную степень терпимости, в противном случае свобода собираний лишится содержания (Kudrevičius and Others v. Lithuania [GC], § 150; Oya Ataman v. Turkey, §§ 41-42; Bukta and Others v. Hungary, § 34; Navalnyy and Yashin v. Russia, § 63).

Отсутствие разрешения и вытекающая из этого «неправомерность» демонстрации не дают властям карт-бланша, власти по-прежнему связаны требованием пропорциональности.  Прежде всего необходимо разбираться, почему демонстрация не была разрешена, в чем состоял публичный интерес, защищаемый властями, какие риски создавала демонстрация. Методы, использованные полицией для сдерживания или разгона демонстрантов, также играют важную роль при оценке пропорциональности вмешательства властей в свободу собраний (Primov and Others v. Russia, § 119).

При принятии решения о разгоне политической демонстрации власти обязаны учитывать необходимость соблюдения свободы политической речи, что означает узкие рамки свободы усмотрения со стороны властей  (Navalnyy v. Russia [GC], § 131).

Требование определенной степени терпимости по отношению к «неправомерным» мирным собраниям относится к случаям, когда демонстрация в публичном месте не создает риска беспорядков, и неудобства, причиняемые демонстрантами окружающим, не превышают обычного для мирных собраний уровня (Navalnyy v. Russia [GC], § 129-130). Более того, это требование относится и к таким собраниям, которые вызывают определенную степень нарушения обычной жизни, в том числе дорожного движения (Kudrevičius and Others, § 155; Malofeyeva, §§ 136-37).

Пределы требуемой терпимости по отношению к неправомерным демонстрациям зависят от обстоятельств, в частности, от продолжительности и степени вызываемых ими неудобств для публики (Frumkin v. Russia, § 97).

Если есть сомнения по поводу того, попадает ли данная форма манифестации под действие требования о получении согласования («прогулка» вместо демонстрации и т.п.), власти обязаны принимать меры на основе степени общественного неудобства, создаваемого манифестацией, а не на формальных основаниях (отсутствие согласования). Пресечение и разгон такой манифестации или задержание участников может быть оправдано только при наличии конкретных оснований, таких как серьезные риски, предусмотренные законом (Navalnyy v. Russia [GC], § 134).

Спонтанные собрания

В определенных ситуациях, таких как немедленная реакция людей на политическое событие, может быть оправдано проведение спонтанных собраний без каких-либо уведомлений и разрешений. Разгон такой демонстрации лишь по причине отсутствия согласования, без какого-либо незаконного поведения со стороны участников, может быть признан непропорциональным ограничением свободы мирных собраний (Bukta and Others v. Hungary, § 36).

Это не означает, что отсутствие уведомления в отношении спонтанной демонстрации никогда не может быть легитимным основанием для разгона толпы. Право на проведение спонтанной демонстрации может быть выше обязанности подать предварительное уведомление только в определенных обстоятельствах, а именно, если немедленная реакция на политическое событие в виде демонстрации является обоснованной. Например, в случаях, когда промедление сделает демонстрацию бессмысленной (Éva Molnár v. Hungary, §§ 37-38; Budaházy v. Hungary, § 34).

Соответственно, национальное законодательство или судебная практика обязаны делать поправку на особые обстоятельства, в которых такие спонтанные демонстрации допустимы. Если национальное право не признает таких исключений, оно может быть признано чрезмерно жестким в нарушение Статьи 11 (Lashmankin and Others v Russia, §§ 451-54).

Избранные дела ЕСПЧ

В этом разделе статьи обсуждаются несколько дел ЕСПЧ, имеющих значительную прецедентную ценность и часто упоминающихся в Руководстве. Одно из них происходит из Литвы, остальные – из России.

Заключение

Согласно статье 11 Конвенции, свобода собраний может быть ограничена властями, только если эти ограничения предусмотрены законом, преследуют легитимную цель (такую как защита интересов других лиц) и являются «необходимыми в демократическом обществе». Последнее означает, что вмешательство в право на свободу собраний должно быть соразмерно возможным негативным последствиям собрания. 

Важнейшее содержание актов ЕСПЧ состоит в определении того, когда принятые государством меры можно считать «необходимыми», а когда нельзя. Этот анализ, разумеется, не сводится к простому определению того, соблюдена ли демонстрантами и властями буква национального закона. Во-первых, сам закон должен соответствовать Конвенции. Во-вторых, властям следует применять его не противоречащим Конвенции образом. 

Помимо прочего, национальные власти обязаны проявлять определенную степень терпимости даже в случае формальных нарушений закона со стороны демонстрантов. Так, разгон и наказание участников несогласованного митинга, не совершавших актов насилия, могут быть признаны нарушением Конвенции.

***

ЕСПЧ неоднократно (в одном только 2019 году более десятка раз) давал свою оценку российскому законодательству и практике российских судов в отношении свободы собраний. Эта оценка отрицательная. ЕСПЧ, рассматривая жалобы российских манифестантов, почти неизменно обнаруживает нарушения свободы собраний российскими властями.

Более того, в одном из дел («Навальный против Российской Федерации») ЕСПЧ признал, что со стороны российских властей «вне всяких разумных сомнений» имеет место не просто чрезмерное усердие в защите общественного порядка, а злонамеренное «подавление политического плюрализма».

Можно заключить, что сегодня состояние дел со свободой собраний в России гораздо ближе к тому, что было в 1857 году, когда не стеснялись без обиняков запрещать неугодные властям «сходбища и собрания» (см. эпиграф), чем к современным стандартам прав человека, зафиксированным в Конвенции и практике ЕСПЧ. 

***

Согласно Конституции РФ, Конвенция является частью правовой системы России, подлежащей приоритетному применению по сравнению с национальным законом. Российские суды регулярно ссылаются и на Конвенцию, и на практику ЕСПЧ, в том числе и в делах о несогласованных митингах.

Однако эти ссылки чаще всего имеют чисто формальный характер. Так, в актах разных судей Мосгорсуда на тему административного наказания участников манифестаций (дела за 2017-2019 годы с самыми разнообразными фабулами) более тысячи раз повторяется буквально один и тот же абзац текста, содержащий ссылки на три постановления ЕСПЧ, самое позднее из которых относится к 2007 году. Этим «анализ» практики ЕСПЧ и ограничивается. И несмотря на то, что ЕСПЧ разрешил все три этих дела в пользу заявителей, Мосгорсуд разрешил всю тысячу дел против манифестантов. 

Более актуальная практика ЕСПЧ, а тем более такие дела, как «Навальный против России», в этих решениях не обсуждаются. Последнее дело, несмотря на его большую значимость для практики ЕСПЧ, кажется, вообще ни разу не было упомянуто ни одним российским судом!

***

Осознает ли судья, бездумно копирующий в свое решение чужие тексты, что его мотивировка — лишь пустая отписка? Или же судья действительно верит в то, что практика ЕСПЧ говорит в пользу вынесенного судьей карательного решения? И что это карательное решение правосудно? 

Бог весть.

Но если какой-то российский судья действительно захочет разрешить дело в соответствии с Конвенцией и практикой ЕСПЧ — то есть в соответствии с российским правом! — то, надеюсь, эта статья сможет стать ему подспорьем.

Приложения

Аннотация

В статье обсуждается практика Европейского Суда по правам человека в области свободы собраний (статья 11 Европейской Конвенции о правах человека). Я делаю обзор Руководства ЕСПЧ, содержащего систематизированные позиции ЕСПЧ на эту тему. Затем рассматривается ряд ключевых дел ЕСПЧ о свободе собраний, в том числе связанных с Россией. Обсуждается отражение практики российских судов в актах ЕСПЧ и отражение практики ЕСПЧ в актах российских судов. Делаются выводы о неудовлетворительном состоянии дел со свободой собраний в России.

Ключевые слова: ЕКПЧ, ЕСПЧ, права человека, свобода собраний, Россия

Содержание

Введение. 3

Статья 11 Конвенции. 4

Обзор Руководства ЕСПЧ. 5

A. Важность права на свободу мирных собраний и его связь с правом на свободу выражения мнения 6

B. Классификация жалоб в соответствии со статьями 9, 10 и/или 11. 6

1. Религиозные собрания: статьи 9 и 11. 6

2. Собрание как форма выражения мнения и выражение мнений в ходе собрания: статьи 10 и 11 6

C. Объем права на свободу собраний. 7

1. Форма и тип собрания. 8

2. Свобода форума. 8

3. Мирное собрание. 8

D. Позитивные обязанности. 10

1. Обязанность обеспечить мирное течение собрания. 10

2. Контрдемонстрации. 10

E. Ограничения права на свободу собраний. 11

1. Вмешательство в реализацию права на свободу собраний. 11

2. Обоснованность ограничений. 11

a. «Предусмотрены законом». 11

b. Легитимная цель. 12

c.  Необходимость в демократическом обществе. 13

i.  Узкие пределы свободы усмотрения в случае вмешательства, основанного на содержании взглядов, выражаемых в ходе собрания. 13

ii. Узкие пределы свободы усмотрения в случае общего запрета на собрания. 14

iii. Более широкие пределы свободы усмотрения в случае наказания за умышленное препятствование обычной жизни и уличному движению.. 14

iv. Сдерживающий эффект. 14

v. Санкции – природа и тяжесть. 15

vi. Разгон и использование силы.. 15

F. Уведомительная и разрешительная процедуры.. 16

1. Цель уведомительной и разрешительной процедур. 16

2. Неправомерные собрания. 16

3. Спонтанные собрания. 17

G. Предосудительное поведение. 18

Избранные дела ЕСПЧ. 18

A. Кудревичюс и другие против Литвы (2015). 18

B. Ярослав Белоусов против Российской Федерации (2016). 20

C. Лашманкин и другие против Российской Федерации (2017). 24

D. Навальный против Российской Федерации (2018). 25

Решения ЕСПЧ и российская судебная практика. 31

Заключение. 38

Приложения. 39

A. Важнейшие акты ЕСПЧ по свободе собраний в России. 39

B. Важнейшие акты ЕСПЧ по свободе собраний. 41

157. Запрещаются сходбища и собранія для совѣщанія или дѣйствія, общей тишинѣ и спокойствію противныхъ.

162. Кто учинитъ сходбище подозрительное, или прошеніе или доносъ скопомъ или заговоромъ, того брать подъ стражу и отсылать къ суду.

Уставъ о предупрежденіи и пресѣченіи преступлен iй
(Св. Зак. Т. XIV изд. 1857 г.)

Введение

Краеугольный камень общеевропейской системы защиты прав человека – Конвенция о защите прав человека и основных свобод, известная также как Европейская Конвенция о правах человека («Конвенция»).[1]

Конвенция, как и другие международные договоры, является частью правовой системы России, причем в случае конфликта с нормами национального закона применяются правила международного договора.[2] То есть Конвенция имеет в некотором смысле большую юридическую силу, чем «внутренние» российские законы. 

Смысл положений Конвенции раскрывает в своих постановлениях Европейский Суд по правам человека («ЕСПЧ»), который по условиям Конвенции уполномочен рассматривать жалобы на ее нарушения со стороны государств-участниц. 

Соответственно, нормы Конвенции в истолковании ЕСПЧ подлежат применению российскими судами при разрешении конкретных дел, например, по привлечению к ответственности за несанкционированный митинг. Часто говорят, что «у нас не прецедентное право», но, во всяком случае, постановления ЕСПЧ точно являются юридически значимыми прецедентами, в том числе и для России. И действительно, как Конституционный Суд, так и «обычные» суды нередко ссылаются на постановления ЕСПЧ в своих актах. 

Положение о приоритете международного права содержится в «неизменяемой» части Конституции, то есть его нельзя изменить без принятия новой конституции[3]. Правда, в ходе конституционной реформы 2020 года была предпринята попытка выхолостить это положение, дав возможность российским властям не исполнять решения «межгосударственных органов, принятых на основании положений международных договоров» (таких как решения ЕСПЧ), получив на это санкцию Конституционного Суда РФ[4]. Насколько эффективной окажется эта попытка, покажет время. Но сама по себе эта поправка, разумеется, не отменяет приоритета международного права, в том числе Конвенции в истолковании ЕСПЧ.

Официальные языки ЕСПЧ – английский и французский. Важнейшие постановления ЕСПЧ переводятся на русский язык (хотя и неофициально). Эти переводы можно найти в основных справочно-правовых системах. И тем не менее российскому судье, не привыкшему к анализу судебных прецедентов, бывает очень непросто разобраться в практике ЕСПЧ по тому или иному вопросу. 

В результате этого – а, возможно, также и по каким-то иным причинам – ссылки на постановления ЕСПЧ в российских судебных актах нередко имеют чисто формальный характер, а сами постановления, на которые делаются ссылки, подчас выбираются как будто наугад и далеко не всегда поддерживают тот вывод, который из них делает суд.[5]

В помощь национальным судьям, а равно адвокатам и другим практикам юриспруденции, ЕСПЧ выпускает серию руководств по практике ЕСПЧ (case-law guides), систематизирующих и обобщающих практику по различным ст