Письмо к детям. Бояться – глупо

 

 

…Чему ты можешь их научить?

Из разговора

Авраам родил Исаака; Исаак

родил Иакова; Иаков родил Иуду

и братьев его;

 

Иуда родил Фареса и Зару от

Фамари; Фарес родил Есрома;

Есром родил Арама…

 

Евангелие от Матфея. Гл. 1

 

 

В нашей семье никакие революции

и развалы империй не прерывали

связи времен. Потому что нашу

жизнь сопровождали истории.

 

Кирилл П. Гопиус

 

Моими предками были… кто золотых дел мастер по имени Абрам, кто архитектор в Оренбурге. Кто-то с Пушкиным знался.

Прапрадед мой Дмитрий Александрович Юрасов был каракозовцем (террористом по-нынешнему), за что отдыхал в Сибири под Якутском, откуда вернулся в Москву с дочкой Дашей. Она вышла замуж за Евгения Евгеньевича Гопиуса, работавшего в НКВД в отделе Глеба Бокия (разведка, Шамбала, все дела). У них родились мальчики. Одного назвали Сашей. Александр Евгеньевич Гопиус (мой дед), будучи химиком, поездил по Европе. Когда в СССР, как выглядит кинокамера, знали только на «Мосфильме», он уже снимал любительское кино, которое мы до сих пор смотрим. На работе он познакомился с Зоей Федоровной Истриной. Бабушка была из-под Серпухова. Отец ее был офицером и перед революцией умер от тифа, после чего ее мама, Зинаида Орлова (моя прабабушка), переехала в Царицыно, где работала в больнице. У бабушки с де душкой родились дочки. Одну назвали Ниной. Про папу, Павла Игнатьевича Гладких, знаю меньше. Однако про маму с папой я целую книгу написал, «Здравствуй, мама! Здравствуй, папа!».

И все эти люди: красные и белые, террористы и химики, архитекторы и разведчики, евреи и якуты, верующие и атеисты – как-то спокойно уживались в моем самосознании. Видимо, потому, что с детства мне показывали их фотографии и рассказывали о них истории, по которым получалось, что все они были людьми достойными.

Я родился в 1969 году, вместе с Интернетом. А еще в этот год американцы высадились на Луну и прошел рок-фестиваль в Вудстоке.

Жизнь моя текла по-разному. Были мы и в парче, и в парше, спали на шелке и на досках. Было то густо, то пусто, но всегда радостно. И голодно бывало временами, и есть приходилось невкусное. Но ели с кузнецовского фарфора фамильным серебром, играли на фортепиано фирмы Backer, и всегда под истории о достойной жизни. Может, поэтому я привык больше обращать внимание не на хорошую еду, а на людей.

С детства я был спортивным, но не агрессивным. В драки не ввязывался, а даже сторонился их. Бит почти не был, так что самое запоминающееся – то, что произошло в седьмом классе после жесткой подножки одному из братьев Бакиных на школьном футбольном поле. Этот брат Бакин, кувырнувшись в лужу, поднялся, подошел и вытер испачканные руки о мою белоснежную майку. Я даже заплакал. И от публичного унижения, но больше от того, что, конечно, друзьями мы не были, но в приятелях числились…

А еще случилось мне побывать в дурдоме, где я косил от армии. В нашем отделении было четыре группы психов: «овощи» под сульфазином, алкаши послебелочные и косящие (в свою очередь, допризывники и послепризывники). Конечно, те, кто уже понюхал армейской жизни, на свободе почувствовали себя королями и строили всех, даже не встающих с кровати «овощей».

Так вот, как-то один из этих вояк, эдакий тамбовский лоб, почувствовал к себе неуважение с моей стороны. А оно если и было, то не от сердца, просто шел матч чемпионата Европы, играла итальянская сборная. В общем, он позвал меня в туалет. С пятой попытки это ему удалось. И вот мы идем, а я думаю: «А чего я иду? Писать я не хочу, да и вообще…» Развернулся и пошел футбол досматривать. Тамбовец не успокоился, а я, надо сказать, понервничал, но как-то все рассосалось.

Но вот на следующий день этого тамбовца отметелил чеченец-вояка, прибывший в дурдом за то, что нагадил в ленинской комнате. Я особо не радовался, но торжество справедливости отметил. И зря. Попал под горячую руку тому же чеченцу: «Ты почему не бреешься? Бриться надо!» А у меня были козлиная бородка и длинные волосы. Я, честно говоря, струхнули говорю: «Бритвы нет!» Бритва была найдена. И я, испытывая невероятное унижение, побрился.

«А чего ходишь, как баба? Стричься надо!» Холодный пот потек по спине. Состричь волосы музыканту… Лучше вообще не жить! Ответ был совершенно искренний: «Я – музыкант!» Судя по тому, что уходил из дурдома я с волосами, аргумент чеченца устроил.

А потом я женился. Начало 1990-х, время лихое. Пошли мы с женой перед Новым годом на Тишинский рынок куртку продать, чтобы хоть что-то к праздничному столу было. И нарвались на рэкетиров (человек пять), которые, взяв куртку якобы померить, тут же предложили нам же ее купить за полцены. Мыслей своих я не помню. Я стоял и смотрел на того, кто держал куртку. Только вдруг жена стала хватать меня за руку: «Ты что?! Ты что?!» – а этот… швырнул в меня куртку: «Да ладно, ладно!» Они развернулись и растворились из моего сознания.

Прошло время. Сижу дома, жена ужин готовит, ребенок играет. Сестра пошла собаку выгуливать. Вдруг звонок, тревожный такой. Открываю дверь, а там сестра в истерике и великовозрастный балбес стоит на площадке. Хотел изнасиловать ее в лифте. Тоже мыслей своих не помню, только повалил я его на пол и держал, пока из лифта не вышел милицейский патруль с автоматами.

А то какие-то отморозки с акцентом решили, что я им что-то должен. И много гадких слов мне говорили по телефону. Про русских, про москвичей, про мою семью, про меня. Даже приводить их здесь не буду. Мерзко! Я раза три с ними разговаривал, а на четвертый интеллигентно (подчеркиваю это слово) послал. И у меня и мыслей не возникло, что это их как-то может обозлить. Потому что я знаю, кто я! И мне с ними разговаривать не о чем!

Для кого я это все написал? Для себя? Конечно. Мне будет приятно перечитывать написанное. Для курсантов «Реального мира»? И для них тоже. Ато, бывает, человек и силен, и координирован, и техника у него поставлена, а в сложной ситуации… как бы это сказать… медлит принять непопулярное решение. И за него это решение принимают его оппоненты.

Но главные мои читатели – это мои дети. Надеюсь, они когда-нибудь это прочтут. И, пользуясь случаем, через эти строки хочу им сказать: «Жизнь – не всегда крем-брюле с орешками. Бывает, прижмет. Не забывайте о тех людях, что стоят за вами (всех, кого я перечислил в начале, + я). И тогда ни одна падла вас с места не сдвинет! А значит, действительно бояться глупо!

 

Самоидентификация

 

 

Наши корни уходят в могилы.

Наши ветви воображают

Свой возможный кусочек на небе,

Где сплетутся с чужими ветвями…

Нам осталось понять, кто мы.

 

 

«Апофеоз войны» (власть и смерть)

 

К мировому художественному творчеству меня приучали с детства. Конечно, прежде всего это происходило через посещение Третьяковской галереи, которая находилась через одну станцию метро от нашего дома. А еще мама собирала марки, и со многими картинами, особенно с теми, которых не было в Третьяковке, я познакомился в мамином кляссере (специальном альбоме для марок). Мне очень нравились компактность и аккуратность марок, их глянцевость и, конечно, многочисленные ровные зубчики. Но не об этом речь.

Надо сказать, что мама и бабушка, водившие меня в Лаврушинский переулок, не стремились увлечь меня детскими сюжетами вроде «Иван Царевич на сером волке» или «Аленушка» Васнецова. Нет. Я сразу начал любоваться «Явлением Христа народу», «Боярыней Морозовой» и даже «Итальянским полднем» (репродукция которого, кстати сказать, висела у нас в туалете на даче).

Многие картины привлекали мое детское воображение и внимание. Но одна из них нравилась особо. Это картина «Апофеоз войны». Подчеркиваю, нравилась. Конечно, я ни секунды не задумывался в то время над трагической сущностью войны. Я не наслаждался огромной горой голых черепов. Но меня завораживало до восхищения какое-то необычное состояние, в которое я впадал, стоя перед этим полотном Верещагина. Мне даже, по-моему, что-то говорили в том смысле, что своей картиной художник осуждает ужас войны. Я с этим не спорил, но внутренне не соглашался. (На всякий случай, если кто не знает, апофеоз (др. – греч.) – обожествление, прославление, возвеличение какого-либо лица, события или явления.)

«Посвящается всем великим завоевателям – прошедшим, настоящим и будущим», – написано на раме под картиной. Ни название, ни подпись не указывают на то, что картина есть некое предостережение. Да и не исходила бы от нее эта загадочная энергия, которая возбуждала в моей детской душе какое-то странное состояние (и сейчас продолжает возбуждать), если бы картина была просто плакатом «Не ходите, дети, в Африку гулять». Все в ней: и отполированные черепа, и черные вороны, и пустынная земля, и голубое прозрачное небо – не отвращает, но притягивает, заставляет искать и входить в резонанс.

У медиков есть поговорка: «У каждого хирурга есть свое собственное кладбище». Имеются в виду те, кого он не смог спасти (по разным причинам). И говорится это не с осуждением, но в назидание: помни, что оно есть… Memento mori…

Так вот, такое кладбище есть и у полководцев. И у правителей. У священников. Есть его подобие у руководителей, ученых, артистов – словом, у каждого, кто имеет хоть какую-то власть над своей аудиторией.

Именно это кладбище изобразил Василий Верещагин на своем полотне. Возвеличил его, обожествили в тысячный раз напомнил: «Власть ваша на крестах… или на Кресте». Несите, если вам под силу. Рассказывайте свою историю. И помните!

 

 

Глава 3

Культура зрителя