Запись Леры, удаленная спустя час в одном из пабликов

Я скрыла правду от Стива, но не жалею об этом. Он может осудить человека, который, поддавшись глупому легкомыслию, польстился на глупый заговор.

Я говорю о Галине. Я пишу о той тонкой паршивой книжонке в мягком переплете, которую Галя купила на одном из книжных развалов, ожидая маршрутку. «Сто способов расправиться с врагами и привлечь в дом удачу». Какой-то доморощенный колдун решил немного заработать, выпуская глупые самиздатовские книжки, где приводились заговоры и обряды черной магии. Цена этого издания для сортира – сто двадцать рублей. За сто рублей человек приносит свою душу в ломбард! Я не знаю, для какой цели Галина купила эту гадость, чего она хотела добиться. Я не в курсе также, провела ли она этот обряд. Может, у ее Виктора появилась зазноба. Может, сотрудница с работы Галины постоянно изводила ее рассказами о собственном преимуществе перед ней. Не знаю. Мало того: я даже не совсем уверена, что страшная расплата последовала за то, что она воспользовалась каким-то заговором из книжки. Я могу лишь предполагать. Потому, что спрашивать у Галины об этом мне неудобно, а сама она ничего не рассказывает.

Только, никого не довело до добра это, пусть и ненастоящее, придуманное шарлатанами, обращение к черной магии. Когда я еще училась в школе, среди нас – девчонок – ходила такая шутка: нарисуй на листике тетрадном чертика и напиши, чего хочешь. Пришпиль ночью этот листик к зеркалу. И наутро все исполнится. Правда? Не знаю, но в основном желания моих подруг, а какие могут быть они у школьников, кроме хороших оценок? – исполнялись. Правда, потом ничего хорошего с этими вещами не происходило. Я никогда так не делала.

Хорошо лишь то, что Галина не пострадала. Да, им надо с нуля все начинать. Но могло быть хуже, хуже во сто раз, если бы не этот внеплановый отъезд на море.

Если кто-то возьмет на себя отвагу и поверит всему, что со мной произошло, я дам совет: бойтесь серой птицы с оранжевыми глазами. Она вестница беды. А если ее клюв приоткрыт, будто птица не может проглотить большого жука – значит, будет пожар. И вряд ли, всякий раз призрак бурой кошки придет вам на подмогу. Наверное, я просто родилась в рубашке.

 

 

Потрясение (почти мистика)

 

Я испытала в своей жизни такое потрясение, которое вряд ли может себе вообразить любой смертный человек.

Моя тетка – Изольда являлась вселенским олицетворением зла, но даже она не заслуживает того, что случилось. Я могу так говорить, потому, что не только, на мой взгляд, но и, по мнению всякого человека – только бесчестный и бездушный человек может затеять кровавую распрю с родной сестрой и собственным сыном. Да, я о бабушкином наследстве. Но перед тем, что ввело меня в ужас и изумление - немного предыстории.

Моя бабушка Дина жила в большом доме, настоящем особняке, который дедушка приобрел незадолго перед смертью. Дед мой всю жизнь был при должности адвоката, причем – действующего адвоката, а не одного из тех бумагомарателей, которых, сейчас развелось как нерезаных собак. Он отстаивал права обвиняемых людей, и, насколько я что-то понимаю в юриспруденции, считался сильным и знающим свое дело человеком. Его услуги стоили очень дорого. В быту дед был неприхотливым и скромным человеком. Но, как говорят люди, помнящие его на судебных процессах, в залах суда он превращался в тигра. Говорят, его опасались даже судьи и прокуроры.

Я его плохо помню. Когда дедушка умер от третьего инфаркта, мне едва исполнилось четыре года. Когда моя мама и тетя Изольда вышли замуж и разъехались, бабушка и дедушка остались жить вдвоем. А когда дедушка умер, бабушка заскучала. И тогда меня – маленькую девочку, поселили в ее доме. Хлопоты о беззащитном ребенке развеяли бабушкину тоску, к тому же я не доставляла много беспокойства. Тихая, робкая, как мышонок – вечно играла где-то в уголке, обладая редким для детей качеством: я не требовала никаких развлечений. Всегда сама себя занимала. Но, любого, даже самого скромного ребенка надо кормить, укладывать спать, купать, и бабушка была рада ухаживать за мной. Часто по вечерам мы с ней рассматривали альбом с фотографиями, где большинство снимков принадлежали деду. Тогда-то бабушка и рассказывала мне о деде, о его благородной профессии. Были в альбоме фотографии моей мамы, где она запечатлена была в юном нежном возрасте, часто с другой девочкой, которую я почему-то боялась.

Снимки цветущего сада, (это еще в старом доме, который дед продал за сущие гроши. Почему? Там не было водоема. А к пятидесяти годам дед заделался заядлым моржом). Под деревьями девочки. Моя мама ласково и немного застенчиво смотрит в объектив. В руках корзинка. Другая девочка – немного постарше, смотрит искоса, хмуро. И на всех фотографиях, где сестры вдвоем, она казалась обиженной, насупленной. Будучи младенцем, я отбрасывала эти снимки. А когда немного подросла, все силилась понять – почему моя тетка везде казалась такой недовольной? И сейчас я не могу ответить на этот вопрос. Она не была старой девой, потому жизненные коллизии ее никак не могли очерствить. Ее муж Адам был полностью подчинен злобному нраву моей тетки. Двое ее детей – Лиза и Авдей, были абсолютно лишены своей воли. Жили они не так плохо, значит, и нищета не стала тому причиной. Но…что было.

Когда я вошла в подростковый рубеж, и, следовательно, стала нуждаться в большей заботе – постаревшую бабушку мама забрала в наш дом. А поместье деда осталось пустовать.

Однажды, я помню отчетливо этот момент, тогда я училась в девятом классе, к нам ворвалась разъяренная тетка и, залетев в дом, закрылась с бабушкой и мамой в одной из наших комнат. Несколько часов оттуда раздавались дикие крики. Я уже знала нрав тетки и не слишком ее любила, потому, что каждый ее визит к нам домой оканчивался скандалом.

Через время из комнаты вышла заплаканная моя мама, затем бабушка. А тетка, искрясь от ярости, выскочила как пуля и, с грохотом захлопнув дверь, умчалась восвояси.

Правда той истерики выяснилась позже – оказывается, тетка хотела, чтобы дом ее родителей был оформлен на нее по праву. Но, как же такое возможно? У бабушки же, все-таки, две дочери, причем – ни одна из них не может похвастать обеспеченной жизнью, значит и дом полагается обеим. Я, конечно, очень любила бабушку – добрую ласковую старушку, и вершить посильный уход за ней не воспринимала какой-то обузой, но…по всем правилам моей маме причиталось больше наследства, чем тете. Потому, что именно мы досматривали за бабушкой.

Куда там! Вскоре после дикого скандала, тетя поселила в доме своего сына – моего двоюродного брата Авдея. Ему на тот момент исполнилось двадцать лет, и он, как и все мальчишки, естественно, не мог сохранять дом в порядке. Конечно, Авдей не бедокурил, не пил и не устраивал вертеп, но…горы немытой посуды, разбросанные по полу носки, пыль на мебели. Дом приходил в плачевное состояние. Однажды он забыл включенный утюг, и каким-то чудом проводка не загорелась, но на наше счастье утюг сгорел раньше. Тревога за дом прочно поселилась в нашей семье. Поймите правильно – отнюдь не меркантильность управляла нами. Ну, скажите, кто бы пребывал в абсолютном спокойствии на нашем месте? И как надо было поступить моей маме, неужели запрещать сестре поселять в доме ее сына? Тетка Изольда была десятью годами старше мамы, ее естественно, не стали бы слушать! А я ходила в школу, а кроме меня у мамы больше не было детей. Теткин выпад был определенного толка, но она имела право на особняк, как и мама. «Ничего. За домом стоит присматривать. Чтобы мародеры не растащили его по камешку», говорила мама. Но это было самоубеждение. Тетка не посчитала нужным испрашивать нашего дозволения на свою акцию. Так и пошло.

Так пошло до тех пор, пока Авдею не исполнилось двадцать восемь лет. И он не привел в бабушкин дом невесту. Ха! Этого тетя не могла допустить. Я помню тот день, когда все мы – тетка приехала торжественно, будто царица перед вхождением на трон, и все мы были задействованы в операции «смотр невесты», а походу – выдворение ее прочь – гуськом зашли в бабушкин дом, уже порядком истрепанный, и рыженькая робкая девушка вышла на крыльцо в домашнем халате! Уфф, что тогда началось! Я думала, что тетю поразит удар! Но, честное слово, лучше бы ее тогда тряхнуло, чем то, что случилось впоследствии.

Бедная Юля! Она плакала и краснела, будто преступница, застуканная на воровстве. Авдей все порывался заступиться за нее, но тетя, само собой, ему даже слова не давала сказать. Мне было очень жалко девушку, попавшую в адские тиски. Жить в подчинении тети – этого кошмара я бы не пожелала и врагу. Тем же вечером мы со своей двоюродной сестрой Лизой обсуждали на кухне сцену.

Обсуждать было что. Не добившись своего, тетя выкрикнула напоследок: «пусть каждый плод, который ты понесешь, родится дохлым».

«Я часто не понимаю свою мать», говорила Лиза, «и мне иногда кажется, что она не в ладу со своей головой».

«Если Юля не совсем дура, естественно, она не будет жить в бабушкином доме. Но, все дело в том, что у Авдея нет средств, снимать квартиру. А своего жилья он, конечно, не купит», сокрушалась Лиза.

Что тут скажешь?

Дальше - интересней.

По доброте душевной, мама предложила молодым людям перекантоваться в нашей семье. До каких пор? Мы тоже не особо шиковали: в двухкомнатной квартире нас – четверо. Конечно, никто не стал бы возмущаться, согласись Авдей на мамино предложение…но тетка опять закипешивала. 

- Ты глупости не городи, сестрица, Авдей никуда с места не стронется.

Она боялась того, что при переезде молодых в наши пенаты, кто-то из нас, из-за невероятной тесноты, тотчас переселится в бабушкино поместье.

Она ненавидела Юлю, но не могла смириться с тем, что мой брат может куда-нибудь уехать от адского контроля. Поистине, труднейшая моей тете выпадала задача.

В вечном сражении и войне, в которой никто не хотел принимать участия, прошел год.

                                                                                                                                                                                      

Уж не знаю, то ли сила теткиных слов была такой могучей, не то простое совпадение – первый ребенок у моего двоюродного брата родился мертвым. И тут взбычилась родня бедной затурканной девчонки. Ну, конечно! И у нее были отец и мать, которые болели душой за свое дитя. По горячему настаиванию ее родни, Авдей и Юля переселились в однокомнатную квартиру, которую оплачивал Юлин отец. Конечно, тетка опять начала бушевать. Наговорила много грязных и страшных вещей, проклятия неоднократно вылетали из ее уст – даже не в адрес ненавистной снохи, но и на голову единственного сына, и лишь молния с неба могла ее утихомирить. Только молодые уехали. И дом опять опустел.

Через два года умерла моя бабушка. Святой добрый человек, последние десять лет прожившая в стрессе. Этот негатив сильно подорвал ее сердце. Мы искренне скорбели по ней, ни до каких домов нам не было дело. Но, едва бабушку похоронили, как вновь к нам черной тучей заявилась тетка.

- Я прогоню ее прочь, - сказал мой отец. – Не смей. Она моя сестра, какая ни есть, - возразила мама. Конечно, ничем хорошим всякий ее визит не ознаменовался. Так случилось и на этот раз.

Оказывается, все время, пока бабушка болела, тетю не оставляли мысли о завещании! Она изводила себя ночами, думая, что бабушка оставит ее бесприданницей, что свой дом поделит между своей дочерью – моей мамой – и всеми внуками! Едва переступив порог нашей квартиры, тетка об этом и заговорила.

- Завтра пойдем к нотариусу, - заявила тетя, а следующая ее фраза сбивала с ног своим цинизмом: - имей в виду: если наша мать оставила дом вам, обойдя меня, мы будем оспаривать завещание, делая упор на то, что она была больна психически.

Вы представляете! Тетя готова была на все, только бы завладеть домом!

Я еще не знала, что со следующего дня начнется самый главный ад всей нашей жизни.

 Бабушка не оставила никакого завещания.

Я не думаю, что она сделала это целенаправленно. Она любила всех нас – своих внуков и своих детей, хотя и частенько страдала от теткиных выходок, и, наверное, думала, что мы сможем помириться из-за паршивого дома. Что родные люди неспособны на кровную вражду в желании завладеть презренным кусочком земли. Даже если он выглядит столь соблазнительно. Не знаю, чем руководствовалась бабушка. Может быть, в мечтах своих ей виделись гармония и лад среди родичей. Мы со счастливыми улыбками, задаривая друг друга подарками, наотрез отказываемся от наследства. И каждый подтверждает свой отказ какими-то весомыми аргументами. Может быть, ей так хотелось видеть все происходящее. Но, стоит ли оговариваться, что случилось все как раз противоположным образом! И не стоит пытаться гадать, кто явился причиной грандиозной свары. Сцена вышла прямо в кабинете нотариуса, а он, растерявшийся немолодой человек, пытался утихомирить вспышку, нелепо и бессмысленно держа в руке завещание моего деда, где поместье свое он отписывал своей жене. Нашей бабушке.

Тетка вошла в такой амок, что кабинет несчастного нотариуса, чудо благодаря лишь, не загорелся.

Теперь в ее жизни началась новая эра. Собрать как можно больше доказательств того, что все мы – никуда не годимся для большого наследства, а единственный благородный преемник дома – именно она.

Тетка ездила, бегала, платила деньги адвокатам, судьям, черт знает кому еще, не считаясь с суммой, невзирая на то, что выглядит посмешищем. Маму затаскали по юридическим конторам и прочим ведомствам, и, все бы ничего, но портили – здорово портили тетке ее претензии на полное наследство два пункта.

Первый тот, который она сделала своими руками. А именно: десять лет тому назад она своими руками прописала Авдея в бабушкином поместье. Значит, строго говоря, он тоже мог претендовать на дом. А второе обстоятельство – бабушку досматривали мы. С этим фактом она не могла не смириться.

Вконец измотанная мама готова была подписать любое соглашение – чтобы отказаться от проклятого дома, лишь бы ее оставили в покое. Но закон есть закон. При отсутствии завещания со стороны владельца недвижимости, учитываются все обстоятельства и нюансы.

Авдей также был задействован в судебных делах. Его жизнь сложилась ужасно: после нескольких мертворожденных детей Юля заработала малокровие. Полечившись в больнице, бедная девушка вернулась домой. Так окончилась их семейная сага.

Постаревший и неухоженный, мрачный, угрюмый – Авдей, должно быть, неоднократно проклял тот час, когда судьба сделала его сыном тети Изольды. Он не мог каяться, что согласился когда-то жить в бабушкином поместье: попробовал бы он сопротивляться воле матери! Ведь она – исчадье зла, всех людей, включая собственных детей, тасовала и перекладывала как карты, изыскивая самый удобный для себя вариант.

Как-то раз, сразу после того, как Юля вернулась домой, Авдей приехал к нам поздним вечером. В его руке была большая сумка из болоньи. В его глазах было все то отчаяние, которое способен воспроизвести организм человека.

- Тесть в вежливой форме выставил меня из квартиры, - горько усмехнувшись, ответил Авдей на наш молчаливый вопрос, - правильно. Какой ему смысл платить за квартиру, где проживает зять?

Так и вышло, что он стал жить в нашей квартире.

Вопрос о том, чтобы парень вернулся к своим родителям, даже не стоял. Хотя, тетка и ее муж проживали в огромной двухуровневой квартире. Зачем ей нужно было столько полезной площади? Я не знаю.

Так нас опять стало четверо. Но тетка никак не могла угомониться.

Поздним вечером раздался телефонный звонок. Я подняла трубку.

- Мать дома? – спросила меня тетка.

- Да.

- Позови.

Я имела оплошность исполнить ее приказ. О чем сожалею до сих пор.

Тетя наорала на маму за то, что она не выставила за дверь своего племянника, и что у них против тетки зреет заговор.

Против тетки было и то, что и бабушка, и дедушка неоднократно говаривали, что единственный наследник их имения – это Авдей. Единственный мальчик среди детей и внуков. Ну и что с того, что это было сказано в воздух? Без документального подтверждения? Но, тетя зацепилась за это, точно каким-нибудь волшебным образом слова двух стариков могли отпечататься на бумаге. И она смело ринулась в бой.

Естественно то, что тетя никак не могла заставить Авдея подписать отказ от доли наследства. Поскольку, наследником он являлся воздушным. Как и все мы. Но, если бы Авдей начал оспаривать свою долю в суде, естественно, он выиграл бы иск.

Следовательно, стоило приложить все силы к тому, чтобы он не стал претендовать на часть дома.

Вот, как поступают в таких случаях другие родители, особенно, если они не самые бедные люди? Покупают ребенку недвижимость, или оставляют ему во владение собственное имущество. Влезают в долги, досматривают за стариками за их слово в завещании.

Тетя надумала свести родного сына со света! Такое невозможно, но это факт. Моя тетя решила убить своего ребенка только потому, чтобы он не вздумал высказывать никаких претензий.

Но, как это можно сделать? Оплатить заказ киллерам? Тетя Изольда понимала, что это очень рискованный вариант, сопряженный с уймой неприятностей. Одна из самых возможных погрешностей – это угроза тюрьмы. Садиться за решетку моя тетка не хотела. Значит, вариант с киллерами отметался. Оставалось одно. Отравить сына.

Я понимаю, сколь абсурдно звучат эти слова. Глупо и низко подозревать человека в злодействе, особенно если зло это направлено на родного человека. Это, кажется, приравнивается к смертному греху. Этот чудовищный оговор недопустимо возводить на человека, который не мог справляться со своими нервами, который, вероятно, был нездоров рассудком. В меня вправе кинуть камень любой человек, который считает – и небезосновательно, кстати говоря! – что подло обвинять мертвого человека в грехах, зная, что он не сможет ничего предпринять в свою защиту. Мир праху твоему, тетя, я часто жалею тебя за ту злость, которой ты вытравила все позитивное из своей души. Что сделало тебя такой? В самых смелых своих фантазиях, думаю я – была ты доброй смешливой девчонкой, но однажды что-то до такой степени тебя озлобило, что ты не смогла больше стать прежней. Что? Рождение ли сестры и перешедшее к ней внимание матери? Пожизненная ревность? Когда смех на твоем лице превратился в чудовищный и дикий оскал? Я не знаю. И никогда не узнаю.

Я могу утверждать, что тетя хотела довести до смерти сына. Потому, что именно отравление явилось причиной смерти ее мужа. Моего дядьки Петра.

Именно он съел ту рыбу, которая была напичкана каким-то ядом. Странное стечение обстоятельств: тетя ждала в гости сына, который обещал ее проведать, и приготовила его любимое кушанье – фаршированную рыбу. Но часам к восьми начался проливной дождь, и Авдей, позвонив матери, сказал, что – по непогоде нет смысла ехать к родителям, а едва стихнет стихия, он прибудет обязательно. Тетка сказала о рыбе, что оставила ее на столе под полотенцем. «Пусть дождется меня», сказал Авдей. Поздним вечером с работы вернулся Петр, и съел ту рыбу. А ночью его отвезли в больницу в тяжелейшем состоянии. К утру, он скончался.

Самое потрясающее в другом. Завернув останки рыбы в бумагу, моя тетя выбросила ее тем же утром, когда умер дядя. Никто не смог взять даже кусочка на проведение экспертизы. И это странно. Рыба могла протухнуть, пролежав в теплой кухне целый день. Но, тогда тетя не стала бы ее прятать. А так – она повела себя, таким образом, будто что-то знала.

После смерти отца, Авдей еще пуще ушел в свою скорлупу. Теперь, все мы с сожалением вынуждены были констатировать: да, у тети что-то случилось с психикой. Она очень – очень спокойной была на дядиных похоронах. Я бы даже сказала – веселой.

А что же причина смерти?

А причиной дядиной смерти стала некачественная водка. Которую дядя отродясь в рот не брал.

Тогда уже наступило дождливое осеннее время. Мой братец работал в ночную смену, и в тот вечер мы его не ждали. Он ушел вечером после трех дней отгула. Но раздался звонок в дверь, и я пошла отворять. На лестничной площадке стоял мой брат. Его лицо было землисто – серого цвета. Я так испугалась, что начала звать маму. Мне показалось, что он только что перенес сердечный приступ.

Когда это было? Через полгода после смерти тетиного мужа.

Мама также испугалась, увидев племянника в таком состоянии. Он работал грузчиком на каком-то промышленном предприятии, и тяжесть ноши, которую таскал мой брат, вполне могла стать причиной его состояния. Он мог надорваться. После первых оказаний медицинской помощи, мама побежала звонить в «неотложку». А мы с Авдеем остались в комнате. Я сидела на стуле. Он лежал на диване.

- Ты знаешь, что я только что услышал от матери? – вдруг промолвил брат, - я решил проведать ее, мне неспокойно оттого, что она такая одинокая. Вдруг, лежит больная? Голодная? Естественно, она не стала хлопать в ладоши от моего визита. А потом сказала,…не знаю, может у нее такое чувство юмора,…хотя, до сих пор я не припомню, чтобы она шутила.

«Послушай сюда», сказала моя мама, «ты думаешь, твой отец помер случайно? Так вот – я обещаю тебе, что никто не обнаружит, отчего и ты подох, если не подпишешь отказ от своей доли нашего наследства. Я смогу так сделать». Как ты думаешь, может она совсем чокнулась? – Авдей издал краткий нервный смешок, – господи, пропади пропадом этот трижды проклятый дом! Я никогда не претендовал на его часть!

Я сидела, лишь крутя головой. Молча. Потому, что не могла ничего говорить.

С того дня новое откровение снизошло на нас. Мы поняли, что в страсти завладеть домом тетя ни перед чем не остановится.

 

 

Мы ничего не стали рассказывать маме. Она, в любом случае, не смогла бы ничего предпринять, но ей было бы очень больно. Конечно, мама знала, что ее сестра далеко не подарок, но она, ни за что не поверила бы в то, что она монстр.

Кое-как оклемавшись от стресса, Авдей вынужден был вновь съездить к нотариусу. И подписать бумагу – отказ от несуществующей доли бабушкиного наследства. После печатей и подписей нотариуса и агента по недвижимости, тетя прижала к груди листик. На ее лице блуждала блаженная улыбка. Главный ее конкурент был устранен. Оставались мама, ее дочь Лиза и я. Но мы не представляли для нее видимой угрозы.

А дальше я перехожу, собственно, к тому, что явилось для меня самым страшным потрясением.

За эти пять лет, что мы не виделись, случилось много чего: я вышла замуж и развелась, потому, что он оказался недостойным человеком, закончила учебу и работала программистом в банке. Авдей так и тух бобылем. Лиза оформила документы и уехала жить в другую страну. На фоне всех этих событий – приятных и не очень – мы как-то совсем упустили из виду нашу тетю. Откровенно говоря, мы о ней никогда не вспоминали, пока она сама о себе не заявляла. А, раз она не спешит напрягать нас своей персоной, кто бы начал первым настревать ей в зубы?

А она, меж тем, благополучно переехала в бабушкино имение. На правах единственной хозяйки.

В июне месяце, я пришла домой с работы. Мама сидела на кухне. Перед ней на столе лежал сотовый телефон.

- Звонила Изольда. Зовет нас к себе, - сказала мама.

- Что ей теперь нужно? – спросила я, - она добилась, чего хотела.

- Не знаю. Вот, подъедет Авдей и отвезет нас к тете. Но, мне почему-то кажется, что она решила пойти на мировую.

По своей сердечной чистоте мама приписывала людям добрые помыслы. Так же случается крайне редко.

То есть, спешу оговориться: я не хочу говорить, что все люди злые. Я просто хочу напомнить о том, что образ кающегося грешника чрезвычайно колоритен. Но это персонаж литературных произведений. В жизни же тот, кто всю жизнь положил на производство грандиозного зла, в принципе неспособен на благо.

Я с большой неохотой ехала к тетке. Лихорадочно перебирая в голове – что она придумала на этот раз? Лишить нас нашей квартиры? Она не имеет право: отец еще жив, квартира оформлена на него. Испортить мне работу? Взять на шантаж? Я готовилась ко всему, зная – тетя способна на все. Даже на убийство.

Мы приехали к дому, столько приятных минут подарившему мне в раннем детстве. И ставшему камнем преткновения в дни моей молодости. Мы прошли по тропинке, поднялись по крыльцу.

С самой террасы в нос мне ударил неприятный гнилостный запах. Как будто, под ступенями тухла издохшая крыса. Странным то мне показалось.

Тетя встретила нас как всегда. Так, будто мы расстались вчера вечером.

- Итак, - заговорила она, - я вчера разговаривала с Лизой. Ее благоверный нецензурно обложил меня, когда я сказала о доме. Но, я не верю, что они не начнут высказывать претензии, когда ей надоест жрать всякую падаль в своей Финляндии. Я потребовала, чтобы она приехала, как можно скорее. И пусть подпишет отказ от дома. Я не успокоюсь, пока не увижу ее роспись на документе.

- Зачем ты нас позвала? – спросила я, - только для того, чтобы рассказать о Лизе?

Тетя скользнула по мне взглядом. Я для нее не существовала.

- Отец покупал всякие бумажки, думая, что когда-нибудь предприятия, к которым они относятся, восстанут из пепла. Все это время мебельный комбинат не успевал выметать труху от своей продукции. Я периодически звонила на биржу. И сегодня утром, брокер объявил мне, что впервые за десять лет акции комбината поднялись на полтора пункта. Налицо перемены к позитиву.

Я законсервировала акции восемь лет тому назад. Теперь я должна их забрать. И ты это сделаешь, - обратилась она ко мне, - бесплатно. Потому, что я не хочу платить банку откат за операцию.

Мы с мамой переглянулись.

- Я не смогу этого сделать, - сказала я, - я не имею возможности делать операции по вкладам родственников…

 Тетя меня не воспринимала.

- Если акции показывают движение, пусть и маленькое, значит, комбинат воскресает. И его еще рано отправлять в утиль.

- А тебя я позвала.…Выйдите, - не глядя на нас с Авдеем, скомандовала тетя.

Мы повиновались и спустились по ступеням.

Через десять минут вышла мама. И мы поехали домой.

Тогда я совсем избавилась от первого удивления, которое постигло меня у входа в дом.

Через три месяца, в самом конце августа, вновь последовал вызов к тетке.

Я, закрутившись в своих делах, запамятовала о том, что должна была активизировать акции мебельного комбината.

И вспомнила об этом у ворот в бабушкино имение.

Запах ужасающей гнили встретил нас в самом начале тропинки к дому.

Мы вошли в холл. Мама позвала тетю. Страшная вонь как плоть, тяжело и неподвижно громоздилась повсюду. Слышалось гудение мух. Авдей поморщился.

- Наверное, мать забыла в тепле кусок мяса.

Моя мама, тем временем, бегала по дому, ища тетю.

Мы, не обнаружив источника неприятного запаха, поднялись по лестнице на второй этаж.

Со ступеней мы услышали приглушенный испуганный вскрик мамы. Вне себя от страха, я побежала на этот сигнал беды. Авдей спешил за мной.

Тетя находилась в спальне, накрытая белым покрывалом. Здесь тоже пахло гнилью, но как-то слабее. Меня удивили черные ямы под тетиными глазами.

- Ты активизировала мои акции? – обратилась она ко мне с вопросом.

- Изольда, ты заболела? – повторила мама.

 Тетя сверкнула на нее молнией.

- Ты же видишь, что со мной все в порядке! Смерти моей хочешь? Я вас всех переживу, еще и станцую степ на ваших могилах.

- Я не могу лазить в пассивы банка, - сказала я, - у нас пункт в договоре. Работники не имеют право оказывать банковскую помощь своим родственникам. Если дирекция банка узнает, что я возобновляла акции тете, меня вышвырнут с работы.

- Но, прежде, активизируй мои акции.

В этом была вся тетя: наплевав на благополучие любого, она радела душой за свои дела.

- Не получится. Мои операции, как и любого работника, находятся под неусыпным контролем управляющего.

- Что надо для того, чтобы ты смогла разморозить мои акции?

Что для этого надо? Только отречься от родства. Зарегистрироваться на чужом компьютере. Или выдать себя за хакера.

Потому, что – проделай я обыкновенную работу по размораживанию акций, банку полагается некоторая сумма. Та, которую тетя не хочет платить.

Мы и тогда ушли, осыпаемые проклятьями тети. Она кричала, что рада будет видеть нас, пожираемых мухами.

В начале октября приехала Лиза. Оставив в отцовской квартире сумку, мужа и маленького сынишку, она пришла к нам. Вне себя от тревоги.

- Что такое? Почему мама не отвечает на звонки?

- Я не знаю, - сказала моя мама, - мы не виделись с лета.

- Господи, я так волнуюсь! – сказала Лиза, - мы разговаривали в сентябре. Она говорила медленно, будто ее язык заплетается. Мне показалось, что она очень больная, но на мой вопрос о ее самочувствии, она раскричалась и выключила телефон.

Мы с ходу поехали в бабушкин дом.

Мне показалось странным то, что тот запах гниения, прочно поселившийся в особняке, только усилился. Ни одна издохшая крыса не могла источать такую вонь столь длительное время. Мы заходили внутрь дома, закрывая платками носы – поскольку, дышать было немыслимо.

И тети нигде не было видно.

А на столе в библиотеке записка. Точнее – письмо. Белый лист бумаги и неровный, корявый почерк.

Она была придавлена тяжелой пепельницей в форме толстого китайца. Тетя не курила. Мраморная пепельница принадлежала дедушке.

«Я умираю. В середине апреля сбила мизинец, гуляя около пруда. Через месяц поняла, что у меня газовая гангрена: запах гниения и мокнущая рана. К врачам обращаться не буду ни за что – пока меня будут пилить на куски, кто-то отхватит то, что принадлежит мне по наследству. Процесс идет стремительно. Я гнию по кусочкам.

Если хотите закопать то, что от меня останется – ступайте в спальню. Постель сожгите. Я окроплю собой все, что в доме, чтобы никто не смог в нем жить. Так что, желательно сжечь весь дом. Я въелась в стены и пол, я везде!

Боль невыносимая. Но еще невыносимее осознавать, что все остается! Я превращаюсь в зловонную жижу, а все будет таким же, как сейчас. А у меня нет возможности все изломать и исковеркать.

Нет сил? Ха! У меня уже нет нижней половины. Я безногая и беззадая подыхающая тварь.

Но мое время еще впереди. Когда встретимся там, я сделаю все, чтобы сделать вашу участь непереносимой. Чтобы вы страдали так же, как я сейчас».

Вот так я получила потрясение.

Все-таки, у моей тети нечеловеческое было терпение. Я пыталась представить, какие она испытывала муки, и ледяная испарина пробивала меня. Она превратилась в то, что предрекала – лужу зловонной жижи. Как та Бастинда из детской сказки.

Наверное, Бог решил покарать ее такой лютой смертью. Ведь, при общем заражении организма, смерть наступает прежде конечной стадии гангрены. И болезнь не развивается так стремительно…

 

После похорон, я однажды отважилась спросить у мамы, что ей говорила тетя в тот день, когда впервые рассказала об акциях.

Мама усмехнулась.

- Она сказала: «знаешь, что? Еще неизвестно, почему умерла наша мать. У нее было здоровое сердце. Если ты будешь претендовать на дом, я приложу все силы, чтобы тебя упрятать за решетку. И скажу, что это ты отравила нашу мать». Я не собиралась отвоевывать дом. Он и ей не принес счастья. Всю жизнь положила, чтобы отстоять имение. А сама сгнила заживо.

Дом пришлось разрушить. Запах гнили прочно въелся в стены. И тут тетя оказалась права.

Мне жалко ее. Хотя, ничего хорошего я от нее не видела. Но, такой страшной смерти, какой умирала тетя, никому не пожелаешь. И у меня никогда не повернется язык обозвать ее грубым или беспощадным словом. Ненавидя себя, она мстила родным и близким.

 

Торговец временем

 

Ди-джей одной радиостанции выходил из «Дома Радио» поздним вечером, полумертвый от дикой усталости и голода. Его смена окончилась, но это ничего не значило – так, кратковременная передышка, только для того, чтобы, спустя двенадцать часов, опять приплестись на эту сволочную работу, и в течение восьми часов молоть языком всякий вздор. Нет хуже работы, чем быть развлекателем всей этой невидимой, безгласной и виртуальной толпы. Ты обращаешься в овальный микрофон, обтянутый мягким поролоном, ты представляешь, как тебя слышат во всех точках Отчизны, но ты разговариваешь сам с собой, и к концу смены уже чувствуешь себя так, будто целую смену возил вагонетки с камнями, да еще и не переставал чесать при этом языком.

А самое мерзкое было в тех часах, когда приходилось выполнять заявки той самой виртуальной толпы, которую он развлекал. От уймы глупых, непристойных, часто даже пошлых посланий Громов просто шалел. Иногда в эфир прорывались откровенные психи, болтали всякую чушь, и ему приходилось призывать на помощь весь свой талант психолога, чтобы избегать неловких, а подчас и просто скандальных ситуаций.

Да. Громов не любил свою работу. Хотя, это, разумеется, нонсенс, почему-то именно ди-джеи могут держаться с каким-то невероятным апломбом, именно его собратья корчат надменные физиономии, когда называют свою должность, почему-то принято считать, что и девушки ходят табунами именно за ди-джеями. Так было когда-то, сто лет тому назад. Но со временем от наушников стираются волосы именно в районе висков, тем самым провоцируется плешь. Подступает тугоухость от децибел на концертах, где приходится присутствовать, а тут и избыточный вес от малоподвижного образа жизни. Отвратительно. И не радуют те девчонки, которые визжат в бурных приветствиях. Он – это клоун, а они – это та толпа, которая ждет представления, усевшись в кресла в цирке. А ему надоело быть клоуном.

И так без конца. Эта круговерть, адский круг, который невозможно разомкнуть, или разорвать. Ничего нового, все известно наперед. Сейчас приедет в свое холостяцкое логово, накидает в желудок что-то вредное и калорийное и рухнет замертво. Только для того, чтобы через десять часов опять влиться в струю нового дня. И так до смерти.

 

Сегодня особенно противный день. За десять минут до дома на дорогу выбежал человек, что случается крайне редко. Какой черт толкнул его кончать с жизнью именно перед машиной Громова? Роман резко затормозил, машину кинуло к обочине.

- Ты что, сдурел? – набросился Громов на человека, - набухался, что ли?

Тот, кто решился на суицид, испугался своего поступка. Это был мужчина средних лет, полноватый, одетый как дачник. На голове белая панама.

- Простите, молодой человек. Я не увидел машины.

Роман выпустил пар. Больше ругаться не хотелось. Он завел мотор машины.

- Простите, - человек заглянул в окошко, - я виноват перед вами и должен исправить свою оплошность.

- Ладно, проехали.

- Постойте! У меня есть предложение, которое ни сможет вас не заинтересовать.

- Что за предложение? – ему неинтересно, но приходится делать вид. Громов мог задавить человека, он тоже испытывает вину перед ним.

- Выйдете из машины, прошу вас. Это занимательно.

Я продаю вещи, которые никого не могут оставить равнодушными.

- Что за вещи?

Человек ничего не держал в руках. Никаких лотков с товаром также не просматривалось на расстоянии нескольких метров.

- Я продаю молодость, - сказал человек, - а также детство, зрелость.

Очередной аферист. Громову сделалось досадно. Он пошел к машине.

- Подождите, юноша, - остановил его человек, - я еще не закончил. Каждый человек грустит по какому-то времени своей жизни. Самое грустное, что время, в котором он был счастлив, уходит безвозвратно. Но, разве мы не можем повторить все заново? Пережить с новым чувством то, что не осознавалось счастьем? Ведь теперь, когда ты понимаешь, что твое основное счастье приходилось именно на этот период, ты можешь по-другому прожить этот отрезок.

- Вы торгуете временем?

- Не совсем. Юноша, не кривитесь в презрительной усмешке. Уверяю вас, я не мошенник.

Вспомните себя, вспомните, неужели в вашей жизни не было приятных, радостных моментов?

Громов завел мотор.

- Если вы захотите вернуться в то время, выпейте это, - на панельную доску мужчина бросил холщевый мешочек, – разведите в стакане воды и выпейте.

- Сколько это стоит?

- Ничего для вас существенного. Заплатите мне десятью минутами из вашего счастливого периода.

Псих какой-то.