Шаман (Главы-ретроспекции, 1992 г., Новосибирск)

 

– Что это? – Максим покосился на маленький шприц в руках Чадоева, наполненный янтарно-желтой жидкостью. Директор Центра усмехнулся:

– Боишься?

– Да нет, не боюсь, хотя вы почему-то постоянно хотите меня напугать. Это так, разумная осторожность, просто хотелось бы знать, на какую дрянь меня сажают.

Максим лежал на мягкой кушетке, увешанный десятком датчиков, составляющих единую, сложную конструкцию, напоминающую паутину, в центре которой замерла обездвиженная жертва.

Араскан попросил его максимально расслабиться, но то обстоятельство, что алтаец накрепко примотал Коврова к кушетке специальными фиксирующими ремнями, совершенно не способствовало расслаблению.

– Это для того, чтобы погасить инерцию непроизвольных телодвижений, – пояснил Чадоев, но Коврова это объяснение не устроило. Во-первых, сразу возникал вопрос о природе этих движений, во-вторых, о причинах, их вызывающих. Что это за движения, от которых пеленают, словно приговоренного на электрическом стуле?

Араскан, будто прочитав в его душе эти настороженные мысли, сел рядом с кушеткой на изящный стул и, похлопав Коврова по плечу, проникновенно сказал:

– Максим, я знаю, что ты мне не доверяешь... в силу определенных обстоятельств, но можешь мне поверить, что я искренне не хочу, и не буду делать тебе больно. У меня здесь не вивисекционный зал и не зубоврачебный кабинет. Но для того чтобы снять с тела корректные и точные показания, ты должен выполнять все мои требования. Это в твоих же интересах. Здесь не место детским страхам и опасениям. Если ты хочешь избавиться от тех кошмаров, которые отравляют тебе жизнь, изволь слушаться меня во всем. Это, – он показал на стойку, стоящую возле кушетки, и заполненную сложной аппаратурой, соединенной с лежащим Ковровым множеством проводов, – высокоточная спецтехника. Она способна фиксировать малейшие изменения в твоем организме. Поэтому и не следует отвлекать ее и путать лишними импульсами. Вот в чем причина твоей неподвижности. Это, – он показал на шприц, – вытяжки из трав. Сложный комплекс биостимуляторов. Он поможет тебе сосредоточиться, отбросить все ненужное и сконцентрироваться на самом важном. Он абсолютно безвреден, поверь мне...

Тонкая игла, преодолевая сопротивление кожи, медленно входит в вену. Пластиковый поршень выдавливает янтарную жидкость, впрыскивая ее в кровь. Чадоев погасил свет в комнате и закрыл жалюзи на окнах. Стало совершенно темно, только огоньки светодиодов и подсветка верньеров и индикаторов замерцала в темноте разноцветными точками.

– Закрой глаза, – голос тихий, словно убаюкивающий. – Закрой. Закрой...

Максим закрывает глаза, чувствуя приятный холод внутри тела. Он открывает их через какое-то время вновь, но на этот раз не видит даже мигания лампочек: то ли Араскан выключил аппаратуру, то ли...

– Закрой их, закрой, и иди... Двигайся вперед, на ощупь, в темноту, – голос Чадоева заполнил все пространство вокруг, и нужно было просто делать то, что он говорил, чтобы не затеряться в этой бесконечной черноте, не потерять этот единственный ориентир – голос во тьме:

– Иди. Иди. Расслабься. Отпусти себя. Стань легким, невесомым. Ты легче воздуха, чувствуешь? Ты можешь лететь. Лети!

Максим почувствовал, как тело оторвалось от кушетки, преодолевая фиксирующую силу ремней и, повиснув в воздухе, полетело вперед и вверх, будто пузырь, наполненный газом.

– Темнота держит тебя. Она не позволит тебе упасть. Слейся с ней. Стань с ней единым целым. Растворись...

Легкость в теле сменилась новым ощущением, как будто каждая клеточка организма стала отделяться от единого целого, вливаясь в бесконечный океан безводной черноты. Максим почувствовал, что теряет себя, свое Я, но это ощущение не испугало его, наоборот, была бездна удовольствия в этом обезличивании. Наверное, именно так буддисты погружаются в Нирвану – наслаждение безмятежностью, покоем и тишиной.

Но удовольствие продолжалось недолго. Где-то вдалеке брызнул болезненной вспышкой яркий свет, будто росчерк стремительной молнии. Тьма съежилась и потеряла объем. Еще один ослепительный взрыв на горизонте. Тишина завибрировала, сразу утратив свою привлекательность. Все микрочастицы Я вновь соединялись в единое целое, повинуясь некоей невидимой силе, притягивающей их из пространства и склеивающей в один осмысленный конгломерат. Вспышки вдруг засверкали так часто, что слились в сплошное белое свечение, напоминающее восход солнца. Этот восход больно обжигал новорожденное тело, забившееся в поисках спасительной тени. Но жаркие палящие лучи схватили человека в свои объятия и со всего размаха швырнули с высоты вниз, куда-то на шумную грешную землю...

 

За прозрачным пологом занавесок, прикрывающих вход в спальню, какое-то оживление. Максим, затаив дыхание, лежит в темноте, накрывшись почти с головой теплым одеялом. Сквозь занавески смутно угадываются силуэты людей в зале. Странное освещение, рассеянное и колыхающееся, словно там зажгли свечи. Точно, свечи – запах парафина. Но зачем? Кто это пришел? Шум голосов. В квартире кто-то посторонний, но не чужой, Максим это чувствует. Он, наверное, слишком долго спал и пропустил появление гостей. Но кто это может быть? Эти сны совершенно измотали его. Сны и температура. Мерзкое сочетание, особенно для восьмилетнего мальчика. За окном падает снег. Скоро Новый год, уже через два дня. Все пацаны, наверное, катаются сейчас с огромных снежных гор на городской площади, роют пещеры в двухметровых сугробах около Дома книги, ходят на новогодние представления во Дворец спорта и ТЮЗ. А он... Закон подлости – болезнь пришла в самый разгар любимого праздника и теперь приходится валяться в постели, наедине со своими невероятными снами. Даже если температура спадет, все равно его еще неделю не выпустят на улицу, хотя это и не ангина. Обидно. Ощущение праздника дают лишь слабый запах хвои от елки, поставленной в зале, и терпкий аромат мандаринов, положенных в вазочку на пианино. Тихие голоса. Отец и еще чей-то незнакомый мужской голос. Это явно не дядя Женя, тогда кто же? Отец чем-то обеспокоен. Вот мама говорит что-то тихо, еле слышно. Еще чей-то голос – женский.

Максим вслушивался в эти приглушенные голоса в другой комнате, когда вдруг почувствовал новый приступ дурноты, жар во всем теле и слабость. Опять захотелось спать. Глаза стали медленно закрываться, и уже сквозь дымку, предшествующую сновидениям, Максим увидел, как, откинув полог, из зала на него смотрит незнакомец. На его лице улыбка. Кто это? Видение поплыло, словно растопленное поднявшейся температурой. Новая картинка. Потрясающе красивая девушка с белокурыми волосами, ниспадающими на плечи, и пронзительно яркими голубыми глазами. Она вошла в комнату и села рядом с Максимом на кровать, улыбаясь ему, словно старому знакомому.

«Где я видел ее? Где?». Вокруг девушки мерцает призрачный ореол, похожий на нежное сияние луны.

«Во сне. Я видел ее во сне». Девушка поворачивается к незнакомцу и говорит приятным мелодичным голосом, завораживающим слух:

– Мы заберем его. Позже. Сейчас нельзя...

«Куда?» – хотел спросить Максим, но не смог. Он никогда не мог говорить во сне. Что-то мешало ему сосредоточиться. А может, во снах нужно было знать особый способ разговаривать, который был незнаком людям.

– Спи, малыш. – Прохладная рука девушки легла на горячий лоб, и Максим почувствовал волну невероятного восторга, захлестнувшую его и унесшую в водоворот беспамятства.

 

– Что это было? – Максим сидел в кресле и наблюдал за Арасканом, который прохаживался по кабинету, сложив руки на груди.

– Это был один из пластов твоей психики, подавленный последующими психическими наслоениями. Это была твоя память – глубинная память, та, что отражает события, которые наш разум стремится вышвырнуть за пределы своего влияния.

– Подождите... Вы что, хотите сказать, что это все действительно происходило со мной?

– Ну конечно. Теперь ты уже сам не сможешь отмахнуться от этого факта, который оказался снова введен в сферу действия твоего рассудка.

Максим поднял обе руки вверх:

– Стоп, стоп, стоп. Но как это возможно? Как я мог забыть все это? Ведь прошло всего тринадцать лет! Я помню события, гораздо более удаленные во времени, а этот... Он словно из другой жизни. Как будто я живу в нескольких параллельных измерениях сразу. Эти люди... Вот теперь я отчетливо вспомнил этот случай. Он действительно был! Но это все как-то странно...

Чадоев остановился и, облокотившись рукой на стол, задумался, словно решая, каким образом будет лучше объяснить этот парадокс:

– Все дело в особенности восприятия. Это очень сложно объяснить вот так, в нескольких словах. Я думаю, ты, и сам скоро все поймешь, и все вспомнишь. Тогда мои объяснения вообще станут неактуальными. Но от тебя требуется решимость. Нужно пройти этот курс до конца, чтобы окончательно восстановить все психические функции. Это... своего рода углубленный психоанализ, который вскроет все потаенные и темные участки в твоем сознании и подсознании. В одном из этих тайников прячутся ЙОРМ и Зеркальщик.

– Откуда... вы знаете? – Максим изумленно посмотрел на алтайца. – Я ведь вам не говорил, что называю их так.

Чадоев усмехнулся: – Это только начало. Самое интересное впереди. Завтра я уведу тебя довольно далеко – в твое детство, на гораздо более значительную глубину, нежели сегодня. Если это удастся осуществить, там, возможно, ты встретишься и с Йормом, и с Зеркальщиком, и с теми людьми из сегодняшнего видения, и еще с множеством интересных персонажей.

– Араскан! – Максим наморщил лоб, мучительно пытаясь уловить что-то в собственных размышлениях. – А ведь я вспомнил сейчас. Вот теперь я вспомнил! Ведь там, ну, в том видении, были вы, Араскан? Вы? Елки, я еще мучился потом, вспоминал. Лицо знакомое, а вспомнить не могу. С этой красивой женщиной, ведь вы были, да?

Директор ЦНТ мягко улыбнулся и чуть заметно кивнул головой.

– Это... что же это выходит? Вы знали меня с детства, с восьми лет? Да?

– Да, Максим. Даже с более раннего возраста.

– Что же это, а? Как же так? Я ведь вас совсем не помню. И эта женщина... Значит, она на самом деле существует?

Чадоев поднял руку, останавливая поток вопросов, обрушившихся на него:

– Всему свое время, Максим. Давай все вопросы отложим на завтра. Хорошо? Завтра ты сам дашь на них себе все ответы. Завтра...

 

С утра начались подготовительные процедуры, которые почему-то больше напоминали предоперационную подготовку. Лаборантка Людмила, приятная молодая девушка, разбудила Коврова в пять часов утра. И началось. Очистка кишечника, стакан витаминизированного напитка, контрастный душ и в семь часов – Камера, сложный гибрид различных аппаратов, в целом напоминающий тренажер для космонавтов или летчиков-испытателей. Пришлось, несмотря на неловкость и стыд, раздеться догола, обвязавшись только небольшой тонкой простынкой. Максим чувствовал себя жутко неуютно, потому что в комнате, помимо Чадоева и лаборанта Володи, присутствовали две девушки, тоже сотрудницы Центра, которые деликатно отворачивались, стараясь не смущать обследуемого. Более-менее прикрытым Ковров ощутил себя только внутри кабины, собственно и именуемой Камерой. Кушетка внутри Камеры была застелена холодной клеенкой, и тело сразу покрылось «гусиной кожей». Затем в сферу протиснулся бородатый Володя и стал оплетать Максима проводами, прикрепляя к телу миниатюрные датчики.

– Володя, меня будут пытать?

Лаборант улыбнулся:

– Не переживай, будет не больно. Вот давай нацепим тебе на голову...

– Это что, намордник?

– Мускулопульт с системой чувствительных нервно-лицевых датчиков. Широкополосные линейные усилители биотоков.

– А-а... А вон та рукавица с наперстками – тоже усилитель?

Володя бережно надел сплетенную из проводов перчатку на левую руку Коврова и, соединив ее с каким-то разъемом, благоговейно прошептал:

– О-о, Макс, это вещь! Биоэлектрический манипулятор! «Рука Демиурга». Знаешь, сколько он стоит? Он бесценен, потому что это технологии будущего столетия. Эксклюзив. Наслаждайся. Сейчас тебе Ирочка пару укольчиков всандалит, и в добрый путь!

Максим обеспокоено зашевелился, стараясь не разомкнуть десятки соединительных контактов.

– Ты это, Володь, хоть накрыться чем-нибудь дай. А то эта простынка как насмешка, честное слово. Неудобно же...

Володя захихикал и, нагнувшись к уху Коврова, заговорщицки прошептал:

– Поздно, батенька, стесняться. Здесь камеры везде.

– М-да, – Максим откинулся на клеенку, закусив губу. – Весело.

Через десять минут все было позади: два укола, инструкции Араскана, контрольные тесты для настройки систем... Створки сферы захлопнулись, и Максим оказался в полной темноте. В крошечной горошине радиопередатчика, помещенной в ухе, возник голос Чадоева.

– Как слышишь меня, Макс? Нормально? Никаких неудобств?

Максим хотел было сказать, что никаких, кроме ощущения того, что вид его, практически обнаженного, тела транслируется на мониторы в зале, но передумал. Это все-таки не тайский массажный клуб, это лечебная процедура, нужно ее перетерпеть.

– Все нормально.

– Ну и отлично! Ляг ровно, расслабь руки и ноги, шею, живот. Не напрягайся. Осциллограф показывает, что ты напряжен. Вот так. После легкого толчка в спину постарайся не паниковать. Вспомни предыдущую процедуру. Все под контролем. Слушай мой голос и ни о чем больше не думай. Я поведу тебя и всегда буду рядом. Запомни это. Сегодня нам нужно уйти как можно дальше в прошлое. Не сопротивляйся этому путешествию, желай его. В нем ответы на все вопросы, которые мучают тебя уже несколько лет. Сейчас очисти свой разум. Все посторонние мысли будут тормозить тебя. Вышвырни их из своей головы. Слушай только мой голос. Все... Поехали. Приятных сновидений, Адучи. Приятных воспоминаний...