Повторный арест и ссылка за Полярный круг

Местом ссылки митрополита Петра назначено было село Абалак.

В феврале 1927 г. узник был доставлен туда; ему велено было поселиться на территории закрытого Абалакского монастыря. Пока ремонтировали отведенную ему комнату в монастыре, святитель жил в поселке. Монахиня Иоанновского монастыря Евгения (Манежных) помогала владыке по домашнему хозяйству, но ежедневную работу 65-летний старец выполнял сам - топил печь, варил пищу, убирал жилье. Прожил он там, в относительном покое, недолго.

 

В начале апреля его снова арестовали и доставили в Тобольскую тюрьму. Участь арестованного решал ВЦИК, по постановлению которого он был сослан за Полярный круг, на берег Обской губы в поселок Хэ. Там, лишенный всякой медицинской помощи, уже тяжело больной, он был обречен на медленное умирание.

 

Местные священники, обдорский, абалакский и хэнский, были обновленцами, и к сосланному местоблюстителю относились неприязненно. Митрополит Петр в обновленческие храмы не ходил, а глядя на него, перестали их посещать и другие верующие, которые раньше, из-за отсутствия православных храмов, ходили к раскольникам.

 

В конце 1928 года срок трехлетней ссылки закончился, но 11 мая 1928 года постановлением Особого совещания ОГПУ срок ссылки был продлен на два года. Здоровье святителя становилось все хуже; он с трудом переносил лютый северный климат, особенно в зимние месяцы в связи с полярной ночью.

 

15 июля 1928 года он направил заявление в ОСО ОГПУ и во ВЦИК:

 

"... Оставление меня в селе Хэ Обдорского района, далеко за Полярным кругом, среди суровой обстановки слишком пагубно отражается на моем здоровье, которое после моего годичного проживания здесь пришло в окончательный упадок. Дальнейшее оставление меня в настоящем, трудно переносимом климате,... равносильно обречению на смерть".

 

Заявление узника последствий не возымело.

 

29 марта 1929 года ГПУ провело у владыки обыск. Искали переписку, но ничего не нашли. Митрополит не хранил у себя письма.

 

Летом 1929 года епископ Дамаскин (Цедрик) через монахиню Ирину (Бурову) передал митрополиту Петру письмо, в котором сообщал ему о новых нестроениях в Церкви, связанных с появлением Декларации митр. Сергия, и просил ответов на разные вопросы церковной жизни, в том числе и о границах полномочий митрополита Сергия.

Вместе со своим письмом епископ Дамаскин передал местоблюстителю копии критических писем митрополита Кирилла к митрополиту Сергию и письма других архиереев с критикой "Декларации".

 

Ознакомившись с представленными ему документами, митрополит Петр в декабре 1929 г. направил своему заместителю письмо, не лишенное чувства горечи:

 

"Мне сообщают о тяжелых обстоятельствах, складывающихся для Церкви в связи с переходом границ доверенной Вам церковной власти. Очень скорблю, что Вы не потрудились посвятить меня в свои планы по управлению Церковью".

 

"О себе лично скажу, что я прошел все виды страданий, какие можно себе представить, казалось, что у меня одно время года - время скорби, но Господь, видимо, не оставляет меня. Он поддерживает мои силы, ослабляемые тяжелыми условиями изгнания, и вносит в душу успокоение, которое если и отравляется, то только болью о Церкви..."

 

В феврале 1930 года митрополит Петр отправил из поселка Хэ второе письмо своему заместителю.

 

"Я постоянно думаю о том, чтобы Вы являлись прибежищем для всех истинно верующих людей. Признаюсь, что из всех огорчительных известий, какие мне приходилось получать, самыми огорчительными были сообщения о том, что множество верующих остаются за стенами храмов, в которых возносится Ваше имя. Исполнен я душевной боли и о возникающих раздорах вокруг Вашего управления и других печальных явлениях. Может быть, эти сообщения пристрастны, может быть, я достаточно не знаком с характером и стремлением лиц, пишущих мне. Но известия о духовном смятении идут из разных мест, и главным образом, от клириков и мирян, оказывающих на меня сильное давление. Я, конечно, далек от мысли, что Вы решитесь вообще отказаться от исполнения возложенного на Вас послушания - это послужило бы не для блага Церкви....Пишу Вам откровенно, как самому близкому мне архипастырю, которому многим обязан в прошлом и от святительской руки которого принял постриг и благодать священства..."

 

В сопроводительной записке к письму митрополит Петр среди прочего написал: "Ваши полномочия есть Богом благословенные и имеют обязательную силу".

 

Третий арест

Когда письма митрополита Петра получили огласку, власти были встревожены тем, что плененный ими глава Русской Православной Церкви продолжает активно влиять на ход церковных дел. 17 августа 1930 года он был арестован. Приближался конец срока ссылки, и митрополит Петр, не зная, что его ожидает в действительности, все свои вещи раздал нищим. Три месяца его продержали в Тобольской тюрьме, потом перевели в тюрьму Екатеринбурга.

 

Там его допрашивал уполномоченный ОГПУ - однофамилец владыки. Он предложил узнику снять с себя звание патриаршего местоблюстителя, угрожая в противном случае продлением тюремного заключения. В заявлении, поданном на имя председателя ОГПУ Менжинского 27 марта 1931 года, митр. Петр откровенно объяснил причины, по которым он не может согласиться с предложением ОГПУ:

 

"Прежде всего, я нарушил бы установленный порядок, по которому Местоблюститель остается на своем посту до созыва Поместного Собора. Собор, созванный без санкции Местоблюстителя, будет считаться неканоническим и постановления его недействительными... Далее, моя смена должна повлечь за собою и уход моего Заместителя митрополита Сергия... К такому обстоятельству я не могу отнестись равнодушно. Наш одновременный уход не гарантирует церковную жизнь от возможных трений и, конечно, вина ляжет на меня... Лично о себе я не хлопочу: дней моей жизни осталось немного... Я только опасаюсь, что распоряжением и деланием наобум могу нарушить свой долг и внести смуту в души верующих".

 

 

В ноябре 1930 года против митрополита Петра было возбуждено новое дело по обвинению в том, что, находясь в ссылке, он

 

"вел среди окружающего населения пораженческую агитацию, говоря о близкой войне и падении сов. власти и необходимости борьбы с последней, а также пытался использовать Церковь для постановки борьбы с сов. властью".

 

Обвинение было явно клеветническим. Для того, чтобы хоть чем-нибудь обосновать его, начальнику Тобольского Окротдела ОГПУ было приказано

 

"раздобыть данные, уличающие Петра Полянского в сношении с церковниками и попытках руководства Церковью в антисоветском направлении, обратить внимание на его связи с тобольским духовенством... Подтвердить свидетельскими показаниями все факты антисоветской агитации со стороны Полянского, и в особенности факты направления верующих на активную борьбу с обновленцами".

 

Вызванный на допрос 30 ноября, митрополит Петр показал:

 

"Я написал митрополиту Сергию письмо, в котором сообщил о дошедших до меня слухах о том, что в Церкви происходят раздоры и разделения... Далее, находясь в Абалаке, ссыльный священник обратился ко мне с предложением, очевидно, идущим из Тобольска, о награждении некоторых духовных лиц. Я ему ответил, чтобы местный архиерей написал мне по этому поводу. Со своей стороны я имел в виду представить это митрополиту Сергию со своим мнением".

 

12 декабря ему было предъявлено обвинительное заключение. В этот день он собственноручно записал показание: "В предъявленном обвинении виновным себя не признаю..."

 

За допросами последовало одиночное заключение в Екатеринбургской тюрьме, продолжавшееся почти год - без передач, без свиданий с кем бы то ни было, кроме уполномоченных ГПУ и тюремных надзирателей, почти без прогулок, без медицинской помощи.

Здоровье 69-летнего узника, некогда необычайно крепкое, было подорвано. Мучительные боли наступали после каждого приема пищи. Ночами мучали приступы астмы. От духоты тюремной камеры часто случались обмороки, во время которых узник часами лежал на холодном тюремном полу.

 

Весной 1931 года в Екатеринбургскую тюрьму явился Тучков, и на допросе митрополита Петра сделал ему циничное предложение - стать осведомителем, угрожая в случае отказа новым сроком заключения. Предложение это было отвергнуто с негодованием.

 

Страдания митрополита Петра после визита Тучкова были настолько тяжелы, что спустя несколько дней его парализовало; отнялись правая рука и нога. Рука впоследствии поправилась, а нога так окончательно и не выздоровела, что вызывало затруднения при ходьбе.

 

После ареста прошло девять месяцев, но местоблюстителя не выпускали из одиночки. 25 мая 1931 года он писал Менжинскому:

 

"В настоящее время я настолько изнурен, что затрудняюсь двигаться, стоять и даже говорить....За все время ареста я еще ни разу не видел солнца... Убедительно прошу Вас освободить меня из заключения и возвратить на место постоянного жительства, где бы я мог основательно заняться лечением у пользовавших меня раньше профессоров и иметь общение с сослуживцами архиереями - моим Заместителем и другими".

 

Дело Митрополита Петра рассматривалось 23 июля 1931 года Особым совещанием ОГПУ, которое постановило заключить святителя в концлагерь сроком на пять лет, "считая срок с момента настоящего постановления", т.е. без зачета года, проведенного в одиночной камере. В администрацию Екатеринбургской тюрьмы направлена была служебная записка, составленная сотрудниками ОГПУ Аграновым и Тучковым: "Полянского (Крутицкого) Петра Федоровича, осужденного к заключению в концлагерь, просьба содержать под стражей во внутреннем изоляторе".

 

После объявления приговора следователь посоветовал митрополиту Петру раскаяться и написать покаянное заявление о своем участии в Союзе русского народа.

 

- Я не только не участвовал в такой организации, - ответил узник, - но даже и не слышал, чтобы подобная организация существовала в Советском Союзе.

 

Томясь в тюремном изоляторе, священномученик продолжает обращаться к своим палачам с заявлениями, в которых просит об облегчении своей участи.

 

"Я постоянно стою перед угрозой более страшной, чем смерть. Меня особенно убивает лишение свежего воздуха, мне еще ни разу не приходилось быть на прогулке днем; не видя третий год солнца, я потерял ощущение его....Болезни все сильнее и сильнее углубляются и приближают к могиле. Откровенно говоря, смерти я не страшусь, только не хотелось бы умирать в тюрьме, где не могу принять последнего напутствия и где свидетелями смерти будут одни стены. Поступите со мной согласно постановлению,...отправьте в концлагерь..."

 

В июле 1933 года условия заключения патриаршего местоблюстителя были еще более ужесточены: ему заменили ночные прогулки в общем дворе на прогулки в прохожем дворике, подобном сырому погребу, на дне которого постоянно скапливалась вода, а воздух был наполнен испарениями отхожих мест. Когда святитель впервые увидел ночью свое новое место прогулки, ему стало дурно; он едва смог добраться до камеры и не сразу потом пришел в себя.

 

Митрополита Петра мучили для того, чтобы заставить его отказаться от местоблюстительства. Объясняя свою позицию в заявлении властям, митрополит Петр писал:

 

"В сущности Местоблюстительство лично для меня не представляет интерес, наоборот, оно все время держит меня в оковах гнета...

 

Но я должен считаться с тем обстоятельством, что решение данного вопроса не зависит от моей инициативы и не может быть актом моей единоличной воли. Своим званием я неразрывно связан с духовными интересами и волей всей Поместной Церкви. Таким образом, вопрос о распоряжении Местоблюстительством, как не являющийся личным вопросом, не подлежит и личному усмотрению, в противном случае я оказался бы изменником Святой Церкви. Между прочим, и в акте о моем вступлении имеется напоминание, что я обязан не уклоняться от исполнения воли Патриарха Тихона, а следовательно, и воли подписавшихся к акту архиереев..., равно как и воли клира и верующих, девятый год состоящих со мной в молитвенном общении".

 

Шли годы, а он оставался в заточении, где условия его содержания становились все более страшными. Священномученика перевели из Свердловской в Верхнеуральскую тюрьму особого назначения. Надзирателям было запрещено выводить его в такие места, где бы он мог встретить других узников.

 

Срок его заключения заканчивался 23 июля 1936 года, но за две недели до окончания срока Особым совещанием при НКВД СССР было решено продлить заключение митрополита Петра еще на три года. Президиум ВЦИК удовлетворил ходатайство Особого совещания НКВД о продлении срока. 1 сентября 1936 года об этом было объявлено узнику.

 

В конце 1936 года в Патриархию поступили сведения о смерти местоблюстителя патриаршего престола. В январе 1937 года по нему отслужена была панихида в Богоявленском соборе. В декабре 1936 года, согласно завещанию митрополита Петра, митрополиту Сергию был усвоен титул патриаршего местоблюстителя.

 

В июле 1937 года по распоряжению Сталина был издан приказ о расстреле в течение четырех месяцев всех находившихся в тюрьмах и лагерях исповедников.

 

 

В соответствии с этим приказом администрация Верхнеуральской тюрьмы составила обвинение против митрополита Петра:

 

"Отбывая заключение в Верхнеуральской тюрьме, проявляет себя непримиримым врагом Советского государства, клевещет на существующий государственный строй..., обвиняя в "гонении на Церковь", "ее деятелей". Клеветнически обвиняет органы НКВД в пристрастном к нему отношении, в результате чего якобы явилось его заключение, так как он не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя Патриаршего престола".

 

2 октября 1937 года тройкой НКВД по Челябинской области был приговорен к расстрелу.

 

Расстрелян 10 октября 1937 года в 4 часа дня. Погребен в городе Магнитогорске [7].