От нас не уходят — от нас отстают

Страдая одышкой, не выдержав темпа, Кряхтя от излишних контраргументов, Уходят с дистанции кто с криком, кто молча, Кто весело с танцами, кто-то по-волчьи!

Нервы сдают, очи мутнеют. Нагрузки растут, а ноги слабеют. Уходят с дистанции так, за компанию… Ушли, согласившись на пенсию раннюю.

«Дистанция левая, трасса не наша. Что я тут делаю?! До скорого, папаша!» Но жизнь продолжается. Все тот же маршрут. От нас не уходят — от нас отстают!

То жарко, то холодно, любви не хватает…. Плохому танцору что-то мешает. Вчера воевал, а теперь размазня «Я ухожу! Не держите меня…

Пахать на кого-то, к чему сия трата?!» А мы вас не держим. Счастливо, ребята! Зачем на прицеп двойная обуза? Нам легче бежать без лишнего груза.

Меньше претензий, ворчанья и стонов. Высшая лига — для чемпионов! Жизнь продолжается, все тот же маршрут. От нас не уходят — от нас отстают…

Многие считают Ваш стиль управления церковью авторитарным. Ваше отношение к этому?

Является ли мой стиль управления авторитар­ным? Конечно же, нет. Прежде всего, что мы подразумеваем под этим словом? Насколько мне известно, авторитарный режим — одна из форм политической или религиозной диктатуры. Отри­цаются принципы конституционности, потому что в основе политических решений — амбиции дикта­тора. Главное кредо авторитарного правления: «государство — это я».

Будучи человеком свободолюбивым, я ненави­жу и презираю все виды рабства, включая и стиль управления, и образ жизни.

Пройдя через суровую школу советской и ре­лигиозной диктатуры, мы сегодня к свободе относимся бережно и ответственно.

Именно ответственность и дисциплина явля­ются неотъемлемой частью моего свободолюбия. Без этого невозможно устроить и упорядочить свою жизнь. Будучи человеком дисциплиниро­ванным и организованным, я добиваюсь того же и от моего окружения. Не знаю, может быть, в силу этих причин у кого-то возникает подозрение в ав­торитаризме. Здесь следует внести ясность. Точно так же, как свобода не есть анархия, дис­циплина не есть диктатура. Между ними — разница. Диктатура — это когда лидер любой це­ной отстаивает свои амбиции, прихоти и капризы. Амбиции, возведенные в закон, порабощают лю­дей. Дисциплина — это когда лидер любой ценой защищает Божьи откровения. А люди, познавая истину, становятся свободными.

В «Новом поколении» защищаются не амбиции пастора, а его откровения, определяющие курс церкви. Если капитан крепко держит в своих ру­ках штурвал корабля, чтобы не сбиться с курса, — неужели он диктатор? И еще. Где вы видели, что­бы в условиях авторитарного режима с миром отпускали несогласных, давая им полное право на самоопределение?! Да еще и благословляя на про­щание.

Насколько мне известно, вожди авторитарных церквей либо проклинают таковых, либо отлуча­ют от церкви до пришествия Христова. Так что извините, но у «Нового поколения» с авторитар­ной церковью просто сплошные неувязки.

 

Даете ли Вы право дочерним церквям иметь свой собственный стиль, отличный от рижской церкви «Новое поколение»?

Ответ на этот вопрос позвольте начать с базо­вых представлений о командном служении. Взаимоотношения церквей зависят от тех задач, которые ставит перед собой данное движение. Насколько ярко высвечена цель, настолько ясны и конкретны пасторские отношения. Насколько цели размыты, настолько неопределенны и абс­трактны церковные взаимоотношения.

В церкви, где людей объединяет ясная програм­ма действий, говорят в основном об эффективной работе и результатах. В церкви, где отсутствует ясная программа, люди в основном рассуждают об индивидуальности и самобытности. Сплошная не­зависимость и автономия. Я — Павлов, я — Кифин, я — Аполлосов, а я — Христов. Демократия, плав­но перетекающая в религиозный беспредел и анархию. На что способна такая церковь, трудно сказать.

«Без откровений свыше народ необуздан». Что такое цель или откровение свыше? Это объединя­ющий фактор. Осмысленное стратегическое откровение. Четко сформулированная программа, которую Божий человек получает с неба. Вокруг этого откровения формируется команда, которая добровольно соглашается работать на это откро­вение.

Команда Ноя строила ковчег.

Команда Моисея вела народ в обетованную землю.

Команда Иисуса распространяла Евангелие до краев земли.

Команда Эдвина Коула возрождает мужское лидерство.

Команда Ульфа Экмана возвращает евреев на родину.

Команда Алексея Ледяева воплощает в жизнь Новый Мировой Порядок.

Независимость и автономия, о которых вы го­ворите, — это полный абсурд, противоречащий принципам командного служения.

Если команда не подчинена единому замыслу, она обречена на провал. В основе наших отноше­ний — осмысленное сотрудничество, а не глупое слепое подражание.

Даю ли я право дочерним церквям иметь свой собственный стиль, отличный от рижской церкви «Новое поколение»? Конечно, все мы разные, и право быть собой — это врожденное и святое пра­во любого человека. Но меня, в первую очередь, волнует не форма, а содержание. В данном случае действует принцип единства в многообразии и многообразия в единстве. Единство в целях, мно­гообразие в методах.

На свой вкус вы можете поменять декорации спектакля, но не его сценарий. По своему усмотрению вы можете изменить аранжировку произведения, но не само произведение. Вы можете изменить фор­му и регламент церковного служения, но не курс церкви. До тех пор, пока наша индивидуальность действует в рамках существующих откровений, она приветствуется и поощряется. Но, как только личностные характеристики служителя вступают в конфликт с курсом церкви, к сожалению, мы вынуждены расстаться с таковым.

 

Готовы ли Вы изменить «жесткие правила порядка» в церкви?

Да бросьте вы — «жесткие правила порядка». Своим помощникам я доверял, как самому себе, предоставляя им неслыханные привилегии и без­граничную свободу действий. А это, к сожалению, людей портит. Особенно если они родственники. Был бы пожестче, может быть, и избежали бы многого — как знать. Родственники в команде — тема особая. И если уж что нужно изменить, так в первую очередь особенность данной темы.

Охарактеризуйте, пожалуйста, доктрину крещения в Моисея. В чем ее суть?

Крещение в Моисея — это фундаментальный принцип ученичества, основа любой педагогики. Прежде всего, это школа в широком смысле этого слова.

Задача любого учителя — передать ученикам свой опыт, мастерство, искусство. Задача любого ученика — стать отражением своего учителя.

Крещение в Моисея — это погружение в мир своего учителя и отождествление с ним. Успеш­ный ученик — тот, кто крестился в своего учителя и воспроизвел в своей жизни его мастерство.

Если ученик не крестился в учителя и остался прежним — это плохой ученик. К чему тогда учеба? Достойные ученики всегда достойно про­должают эстафету своих учителей. Павел сказал: «Подражайте мне, как я — Христу». В основе крещения в Моисея — подражание. В основе под­ражания — любовь.

Только тот, кого ты любишь, может тебя чему-то научить. Крещение в Моисея — продукт любви ученика к своему учителю.

«Новое поколение» — это тоже школа, в кото­рой я, как учитель, имею цель взрастить своих последователей и учеников, которые бы по всей земле распространяли радикальное Евангелие. А также откровение о восстановлении скинии Да­вида и реформации общества, преображая нации и утверждая на этой земле Новый Мировой Поря­док, имя которому — Царство Божье.

Всем, кто желает в нашу школу, мы говорим: добро пожаловать! А кто уходит — ну что ж, увы, не по пути.

 

Некоторые пасторы помимо церкви занимаются бизнесом, чем вызывают недовольство среди прихожан. Как Вы считаете, возможен ли такой симбиоз?

Возможен ли такой симбиоз? На мой взгляд, возможен лишь в некоторых случаях, когда в од­ном человеке совмещаются ярко выраженные дарования и пастора, и бизнесмена. Но, скорее всего, это больше исключение из правил, чем правило.

Классический пример записан в шестой главе книги Деяний Апостолов, второй стих. Там сказа­но: «Не хорошо нам, оставивши Слово Божье, пещись о столах». Поэтому я за классический формат. Понимаете, любое дело, любая работа, любое искусство, будь то бизнес, будь то пас­торство, будь то театр, требует не пятьдесят процентов и даже не семьдесят, а все сто процен­тов твоего творческого потенциала, твоей энергии и твоего времени, которого не так уж много. Это если говорить о совместимости пасторства и бизнеса. А если говорить о недовольстве прихожан неожиданным преуспеванием пастора, то во избе­жание подозрительных вопросов «Откуда у него такая машина?» процветание пастора должно быть эквивалентно процветанию церкви.

В этом вопросе я полностью поддерживаю аме­риканскую формулу: процветание государства базируется на процветании среднего класса.

 

Как Вы считаете, может, пастору следует быть более открытым с паствой? Эдакий внутренний public relations в церкви?

Как я уже говорил, процветающий «крутой» пастор при оскорбительно нищенствующей цер­кви — то же самое, что процветающий диктатор при бедствующей стране. Как, например, Север­ная Корея: страна находится в страшной нищете, а ее президент любит дорогие автомобили и кол­лекционные вина. Тут уж никакой public relations не поможет. Служители всегда в эпицентре, они люди на ладони, за ними следят, их изучают, взвешивают, оспаривают. Поэтому главный исце­ляющий рецепт против болезненных вопросов типа «Куда уходят наши десятины и пожертво­вания?» — ясная, конструктивная программа служения церкви и обществу. На мой взгляд, это и есть внутренний public relations — самое эф­фективное лекарство против всех «церковных» болезней. На пасторе лежит огромная ответствен­ность за людей. Он подобно президенту страны должен быть максимально прозрачен для прихо­жан. Более того, все его действия точно также должны быть прозрачными для прихожан. Лично я стараюсь пресекать все возможные слухи на корню. Например, на пятидесятилетие наша команда бизнесменов подарила мне новый авто­мобиль Chrysler C300. Я об этом сразу же объявил в церкви, рассказал, откуда у меня эта машина, и показал бизнесменов, к которым можно подойти и задать все интересующие вопросы. И люди бы­ли рады тому, что у пастора новая машина. Пастор не может позволить себе такую роскошь, как игнорирование паствы. Люди хотят знать, чем живет их пастор, с кем встречается и к чему стре­мится. Мне рассказывают, что некоторые пасторы меняют свои мнения и направления церкви, как перчатки, и при этом ничего не объясняют людям. Это обязательно негативно скажется на отноше­нии паствы к пастору.

ЛИЧНОСТЬ

«Проигравшие задавали вопрос: что я буду иметь от этой жизни? Победители задавали вопрос: что жизнь будет иметь от меня?

Проигравшие пытались взять от жизни все, что можно. Но, увы, жизнь их опередила и забрала у них все, что можно, оставив их ни с чем. История не помнит их имен».

Вы прошли в служении много потрясений и предательств друзей. Скажите, бывало ли у Вас чувство, что хочется все оставить и уйти?

На эмоциональном уровне — да! На рациональ­ном — нет! Ну что такое наши эмоции?! Особенно когда в один день навалится на тебя куча проб­лем: неоплаченные счета, разбитая машина, а тут еще и камни в почках — просто жить не хочется. Кажется, безвылазная трясина. Конечно, в этот момент хочется все бросить, чтобы боль хоть чуть-чуть стихла.

Но удивительно: проходит время — и снова вы­карабкался. Светит яркое солнышко, и снова жить хочется. А здравый смысл твердит свое. Место встречи изменить нельзя. Призвание, слу­жение, церковь «Новое поколение».

 

Бывает, что проповедники, служа многим людям в исцелении, сами себя исцелить не могут. Случались ли у Вас в жизни чудеса исцеления?

Я расскажу об одном драматическом пере­живании. Только что отпраздновали мой день рождения 10 марта 1992 года. За столом бурно об­суждался план открытия десяти новых церквей «Нового поколения» в Латвии. Программа была готова. Люди были готовы. Города были готовы. А утром в субботу, 13 марта, умываясь, я с ужа­сом обнаружил, что правая половина моего лица парализована. В плену оказались главные инстру­менты моего служения — лицо и речь. Правый глаз не закрывался. Я не мог произносить соглас­ные буквы, так как губы потеряли чувствительность. Улыбка превратилась в чудовищную гримасу.

И все же на следующий день я решился выйти на сцену. Думал, что это недоразумение и оно пройдет само собой. Но, увы... Народ замер, увидев пастора в таком состоянии. Кое-как я за­кончил проповедь. У меня до сих пор есть эта страшная видеокассета с моим перекошенным лицом. Это было трудное время. Я сидел дома. В голове роились разные мысли: «Других спасал — теперь спаси себя самого». Ну что еще оставалось делать? Искать свою собственную формулу исце­ления.

Молитва известными формулами не помогала. Равно как и возложение рук, и помазание елеем. Но, когда я садился за фортепиано и начинал по­клоняться Ему, комнату наполняла особенная атмосфера. В Божьем присутствии мое сердце плавилось, текли слезы, звучали слова призна­ния: «Ты знаешь, что я люблю Тебя. Делай со мной что угодно, но я докажу Тебе, что все равно я люблю Тебя и буду служить Тебе».

Единственная молитва, которая работала, — это откровенное признание в любви. Менялась ат­мосфера, но лицо оставалось прежним. Решил сходить к врачам. У врачей свои прогнозы: — Случай непростой, молодой человек, шансы невелики.

После вопроса, кем я работаю, мне стало ясно, что мне здесь делать нечего. Конечно, я ответил, что работаю пастором. И добавил, что буду обра­щаться к другому врачу.

— Передайте ему, что в данной ситуации мас­саж противопоказан, — посоветовала врач.

Я ответил:

— Он в курсе.

На прощание доктор все же полюбопытствовала:

— А как его имя, если не секрет?

— Конечно, не секрет. Иисус Христос.

— В вашем положении шутки неуместны.

— А я и не шучу.

— Но, если у вас что-то не получится, возвра­щайтесь к нам снова.

После этих слов на меня что-то сошло, и я бук­вально отчеканил свое заявление: «Я обязательно приду к вам, чтобы показать свое здоровое лицо». Прошел месяц. В мае мы планировали открыть пер­вую церковь в городе Екабпилс. Наступила дата открытия. Невзирая на уговоры жены остаться до­ма, я рвался в бой. У меня был один аргумент — ничего страшного, что лицо перекошено. Главное, чтобы не было перекошено сердце. Вот в таком состоянии я и проповедовал в тот день. Ничто не мог­ло омрачить этот праздник. Церковь была открыта.

Ночами глаз все еще не закрывался, по-преж­нему с трудом давались мне согласные, улыбка все так же неестественно искажала мое лицо, но я шел ва-банк, несмотря ни на что. Кто-то может назвать это безумием, а кому-то этот поступок покажется проявлением отчаянной веры. Так или иначе, в тот год мы открыли десять церквей.

Мое исцеление не произошло мгновенно. Скорее оно напоминало наступление весны. Где-то еще снег и ледяные глыбы, а где-то уже проталины, согретые солнцем, и первые подснежники. Но ясно, что процесс уже не остановить. Так и моя болезнь, как зима в марте, уходила медленно, но уверенно, до полного исчезновения. В течение нескольких ме­сяцев мое здоровье полностью восстановилось.

Свой последний разговор с врачом я не забыл. Собрался и приехал. Захожу в знакомый кабинет. Знакомый врач предлагает присесть:

— Какие проблемы?

— Проблем нет.

— А в чем дело?

— А дело в том, что я обещал вам показать свое здоровое лицо.

Вы бы видели ее лицо! Она мгновенно вспомни­ла меня:

— Так это вы, Ледяев Алексей!

— Он самый.

Не веря своим глазам, она рассматривала мое лицо со всех сторон.

— Молодой человек, вам крупно повезло! Бла­годарите Бога за это...

Что я и делаю, по сей день. Потому что на самом деле это крупная удача или большое чудо от Бога! Миллион раз Ему спасибо за это.

Как Вы вообще относитесь к болезням? Позволяете себе поваляться с температурой дома, например?

Ой, я бы не сказал... Вообще не помню, когда я последний раз с температурой лежал дома. Я как-то читал Виктора Суворова — того, который пишет об истории Второй мировой войны и тайнах советской разведки. Он сказал очень интересную вещь: «Вы когда-нибудь слышали, чтобы развед­чики не смогли исполнить задание по причине болезни?» И дальше он заявляет: «Болезнь — это выбор. Болеют те люди, которые взяли для себя та­кую установку». Уровень моего служения не позволяет мне такой роскоши, как лежать с темпе­ратурой в кровати. Даже если я обнаруживаю подобные симптомы, я игнорирую их. Я вообще не дружу с болезнями, об этом может сказать моя же­на. Валяться в постели в то время, когда жизнь идет мимо, — это уж слишком! Если разведчики позволяют себе не болеть, то, я думаю, и пасторы серьезного уровня тоже могут себе это позволить.

 

Тренированный разведчик никогда не болеет. Нужно себя контролировать. Нужно гнать болезнь от тела. Наше тело подчинено нашей воле, а уси­лием воли можно выгнать из себя любую болезнь, даже рак. Сильные люди не болеют. Болеют сла­бые духом.

Виктор Суворов, «Аквариум»

Служитель на работе и дома — это зачастую разные личности. Как Вы ведете себя дома — как ребенок, как взрослый или как родитель?

Порой, конечно, хочется быть ребенком, но до определенных границ. Дом — это место, где мы отдыхаем, где мы снимаем с себя мундиры, пого­ны, тяжкий груз ответственности и хотим быть самими собой. Я стараюсь дома не быть пастором. Всякий раз, когда за столом на кухне я пытаюсь решать церковные вопросы, из этого ничего хо­рошего не получается. Поэтому жизнь учит оставлять все проблемы и строить отношения.

Я дома хочу быть другом своим дочерям и сво­ей супруге. Конечно, когда тяжело, больно и одиноко, хочется положить голову на колени сво­ей жене и сказать: «Ты хоть меня понимаешь?» А в целом в отношениях с женой мне всегда хоте­лось быть единомышленником и другом.

Вообще, в отношении заботы я очень чувстви­тельный. Например, никогда не сажусь дома обедать или ужинать в одиночку, потому что для меня обед или ужин — не просто поглощение пи­щи, а ритуал общения. Если я хочу кушать, то всегда усаживаю возле себя всех. Мне это позарез нужно, для меня это острая необходимость.

А вот что касается того, чтобы найти в шкафу или на кухне то, что мне нужно, — тут я уж точно ребенок. Иногда даже не могу найти дома своей рубашки или чего-нибудь поесть.

 

Во сколько и с чего начинается Ваш день?

Недавно у нас была сформирована команда биз­несменов, и мы договорились: с четырех до пяти мы обзваниваем друг друга по сотовым телефонам и молимся вместе за церковь, программы. Я не знаю, это ночь или день. Но этот час, который мы отдаем Богу, настолько много значит в нашей жизни! Рождается масса новых идей, приходит ясность работы, которую делаешь. Более того, сверхъестественное благоволение сопровождает тебя целый день. Вот это — первое вступление к рабочему дню. Ну а начинается день с чашки кофе, с обсуждения грядущих планов с женой. А потом летим в церковь, работаем.

 

Вы хорошо учились в школе и в институте?

Школу закончил с золотой медалью. Во время учебы мне почему-то очень понравилась химия, и я поступил на химический факультет Казахского го­сударственного университета. А когда поступил, понял, что любовь к предмету и любовь к препода­вателю — это разная любовь. Многое зависит от преподавателя и его отношения к предмету и к сво­ей работе. Поэтому со временем я перешел учиться на вечернее отделение, закончил университет, но ни одного дня не работал по своей специальности.

Что Вы любите читать? Какие книги можно найти в Вашей библиотеке?

В последнее время люблю читать Джона Макс­велла. За три дня и три ночи ради интереса прочитал «Код да Винчи» Дэна Брауна, чтобы узнать, из-за чего вокруг столько шумихи. В ин­формационном отношении — интересная книга. Много любопытных фактов о язычестве, о като­лической церкви. Понравился язык — легкий, простой, доступный. Ясно, что концепция, ко­нечно, абсолютно еретическая, но подача очень хорошая. Дай Бог, чтобы наши христиане могли подавать правильные идеи в таком профессио­нальном, доступном и красивом формате.

Очень люблю исторические книги. Прочитал недавно биографический двухтомник о Ленине, где подается его портрет без ретуши и грима.

Из классиков мне очень нравится Вересаев, его рассказы. Это проповедник, философ, потрясаю­щий писатель. У меня его книга зачитана до дыр. Я очень многое беру для себя из его книг.

В целом предпочитаю читать те книги, которые проливают дополнительный свет на реальность, которая меня окружает, и помогают мне строить самого себя, свое служение.

Что же касается извечного вопроса о форме и со­держании, то скажу так: если в книге нет интересного, захватывающего и интеллектуально­го содержания, тогда уже я обращаю внимание на форму. Знаете, бывает, встречаешь человека, обща­ешься с ним, и тебе совершенно не интересно, что он тебе рассказывает. Тогда начинаешь смотреть на его костюм, галстук, часы, ботинки. А если человек богат душой, то вообще не помнишь, во что он был одет, какого он вида, — он просто тебя впечатлил. Так и книги. Если они глубокие, ты даже не замеча­ешь в какой форме, в каком стиле они написаны.

 

Можете сформулировать, какие качества особенно важны для главы такой большой и популярной церкви?

Я вижу два ключа к успеху: честность и откро­венность. Честность — это путь к реальности. Если нет честности, мы окружаем себя иллюзиями, кото­рые дезориентируют нас и ведут к разочарованию. Честность освобождает человека от иллюзий и ведет к истине. А истина делает его свободным. Я стараюсь по жизни выполнять эти правила.

Мое кредо: имей что сказать, скажи, что име­ешь, и больше ничего не говори. Для того чтобы дать что-либо кому-то, я должен это иметь. Про­ще говоря, для меня служение — это реализация моего жизненного опыта.

Что имею, то даю. В этом, наверное, и заключа­ется честность служителя. Говорить о вещах, которые не имеют к твоей жизни никакого отно­шения, — это нечестно. Вера, не подтвержденная делами, превращает служение в пустую болтовню и демагогию. Я не имею права обманывать лю­дей. Всякая неправда есть грех. Не хватало еще грешить на сцене.

Проповедуя о любви, я должен иметь ее.

Проповедуя о свободе, я должен иметь ее.

Проповедуя о силе, я должен иметь ее.

Второе: я не стесняюсь говорить о своем нега­тивном опыте. Многие служители думают, что таким образом они разрушают свой авторитет, однако я обнаружил, что, чем чаще делишься с людьми своими неудачами, тем выше твой рей­тинг, потому что люди видят, что ты такой же человек, как и они. Это приближает меня к людям. А опыт всех вдохновляет.

Чемпион — не тот, кто не проигрывает, а тот, кто не сдается. Праведник — не тот, кто никогда не падает, а тот, кто, даже семь раз упав, способен встать. Я стремлюсь быть честным и искренним не только перед Богом, но и перед людьми. Вот эти два ключа я храню как зеницу ока до сегодняш­него дня.

 

Вы перешагнули отметку в пятьдесят лет. Какое у Вас отношение к своему возрасту?

Помните, как в известной в советское время песне Вахтанг Кикабидзе пел: «Мои года — мое богатство»? Так вот, я с ним согласен. «Страсти-мордасти» и лишние эмоции остаются позади. Мне кажется, в этом возрасте обнажается рацио­нализм и суть человеческой жизни. В молодости мы более романтичны, более эмоциональны, а когда перешагиваем такой рубеж, то уже стараемся ухватить саму суть жизни, а не ее окраску или оттенки. Поэтому мое отношение очень практическое: мы научились жить и теперь начнем!

В отношении служения к пятидесяти годам остается меньше романтики и больше рациона­лизма. Когда я был молодым пастором, мы все были романтиками, заявляя: «Мы возьмем все страны для Иисуса!» В этом была романтика, потому что мы даже не представляли себе, что такое покорить землю для Христа. Нам море было по колено, флаг в руки, барабан на шею — и вперед. Но когда становишься старше, то по­нимаешь, что романтика уходит, и теперь надо начинать тяжело «пахать».

Для того чтобы завоевать землю или хотя бы одну страну для Иисуса, нужно взращивать ли­деров, утверждать общественные организации, продвигать своих людей в правительство. А там уже романтики нет. Настоящий профессио­нализм лишен лишних эмоций. Я думал, что к пятидесяти наступит покой, а здесь только на­чало. Сейчас критерий нашего служения — это результат, это влияние.

А насчет романтики в семье... Чем еще можно компенсировать отсутствие романтики на работе? Конечно же, романтикой в семье!