Глава 3. Иисус и Его предназначение в свете Ветхого Завета

 

Итак, Иисус пришел как завершение рассказанной в Ветхом Завете истории и исполнение провозглашенного в Ветхом Завете обетования. Это становится более чем очевидным благодаря тому, как Матфей использует еврейскую Библию в начале своего Евангелия. Но все–таки Кем же был Иисус?

Марк, чье Евангелие разъясняет нам суть служения Иисуса быстрее, чем любое другое, расставляет акценты в своем повествовании с помощью целого ряда вопросов, возникших в связи с влиянием, которое Иисус оказывал на окружающий Его мир.

Сначала вопрошали бесы: «Что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты пришел погубить нас?» (Мк. 1:24). Совершенно верно!

Народная масса подхватила: «Что это… новое учение?» (1:27). Опять верно!

Религиозные вожди обиделись: «Кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» (2:7). Вернее, чем они могли себе представить.

«Как это Он ест… с грешниками?» (2:16).

«Что это они делают в субботу, чего не должно делать!» (2:24).

«Откуда у Него это?» (6:2).

«Не плотник ли Он?» (6:3).

А Его ученики попали в самую точку, когда сидели, дрожа от страха, в слегка покачивающейся лодке, которую несколькими мгновениями раньше нещадно бросало вверх и вниз и которая чуть не затонула в шторм, который Иисус угасил одним лишь Своим словом. Они вопрошали: «Кто же это?» (4:41).

Вот настоящий вопрос: Кто Он?

Возвращаясь к Евангелию от Матфея, мы вспоминаем, что детство Иисуса проходило в Назарете (см.: Мф. 2). Ничем не примечательном Назарете. То есть в языческой Галилее. В Назарете, в котором ничего хорошего не могло произойти, как считали многие. Действительно, как местный мальчик с таким происхождением мог обрести то значение, к которому читателя готовили две первые главы? Этот вопрос волновал Самого Иисуса во время Его жизни. Существует предположение, что слово «назорей», загадочное определение из Мф. 2, могло быть прозвищем, означающим нечто вроде «непримечательный». Едва ли лестная характеристика Того, Кто родился, чтобы стать стержнем истории.

 

 

«Сей есть Сын Мой»

 

Вероятно, поэтому следующая глава Евангелия от Матфея подводит нас к некоему кульминационному моменту, где дается весьма необычная характеристика предназначения Иисуса. В Мф. 3 описывается служение Иоанна Крестителя и то, как его убедили крестить Иисуса. Это событие – крещение Иисуса – было столь важным, что оно включено во все четыре Евангелия и часто служит отправной точкой апостольских проповедей в Деяниях. Оно, несомненно, было важным и для Бога, поскольку здесь мы видим Бога–Святого Духа, зримо сходящего на Бога–Сына и внятно провозглашающего:

 

 

Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение

(Мф. 3:17).

 

 

И для сатаны это событие было важным. Во всех трех синоптических Евангелиях отмечается, что сразу после этого эпизода сатана бросил все свои силы на то, чтобы уговорить Иисуса извлечь выгоду из того, что Он – Сын Божий. Тем самым он хотел отвлечь Иисуса от Его настоящей миссии (в которой сатана видел свое поражение и погибель): «Если Ты Сын Божий…»

И совершенно очевидно, что это событие было важным и для Иисуса. Еще ребенком Он осознавал Свои особые отношения с Богом как с Отцом (см.: Лк. 2:49). Но через крещение, будучи зрелым человеком в возрасте примерно тридцати лет, Он получает полное подтверждение Своей подлинной природы и миссии из уст Самого Отца. Осознание собственной природы, а также последствий, которые могли Его ожидать, было столь острым и мучительным, что Он был вынужден уединиться в пустыне, где в течение какого–то времени напряженно переживал все это. Но как только Иисус прошел через данное испытание и доказал Свою верность Отцу, выстояв против сатаны, который лукаво использовал Писание, Он начал Свое служение с ошеломляющими результатами, которые последовали сразу же.

Итак, есть различие между тем, что об Иисусе думали другие люди (по крайней мере, вначале), и тем, что о Нем думал Бог–Отец. Евангелист Лука показывает это довольно искусно, помещая свой вариант родословной Иисуса сразу после Его крещения, когда Бог провозгласил: «Ты Сын Мой»:

 

 

Иисус, начиная Свое служение, был лет тридцати, и был, как думали, Сын Иосифов…

(Лк. 3:23).

 

 

Иными словами, с точки зрения людей, Иисус был сыном незаметного плотника из ничем не примечательного Назарета. В глазах же Бога Он был «Сыном… возлюбленным, в Котором [Его] благоволение» – вот настоящая характеристика Иисуса.

Для такого важного случая, как крещение Сына, Бог, как можно было бы предположить, должен был придумать что–то совершенно новое. Какие–нибудь слова, которые человек никогда не слышал. Какую–нибудь яркую речь, такую, как та, что знаменовала начало служения Моисея или Исайи. Но нет.

Повторяется ли история – трудно сказать, но Бог, несомненно, повторяется. Слова, которые так много значили для Иисуса в критический момент Его жизни, были фактически повтором двух, а возможно, и трех различных фрагментов Ветхого Завета. Вероятно, Бог–Отец знал, что Его Сын к тридцати годам был настолько сведущ в иудейских Писаниях, что не только узнает тексты, но и поймет, что они значат для Его самоопределения. Сами слова не были новыми. Новым было то, что эти три отрывка были соединены и соотнесены с одним человеком, имеющим уникальные черты и миссию. Три текста, отзвуки которых мы здесь слышим, – это Пс. 2:7, Ис. 42:1 и Быт. 22:2.

Се есть Сын Мой (Ты Сын Мой)

Это отзвук Пс. 2:7, который изначально был псалмом о царе Давиде, а потом – и о любом царе, который будет его потомком. Царь не должен бояться угроз и выпадов со стороны своих врагов, потому что Сам Бог помазал его на царство и защищает его. Фраза «Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя», вероятно, произносилась при коронации или восхождении на престол царей из рода Давида в качестве божественного утверждения их законной власти. Однако падение Иерусалима и пленение в 587 г. стало концом династии царей из рода Давида. Поэтому данный псалом начал соотноситься с будущим ожидаемым Сыном Давида, с Мессией, Который будет царствовать, когда Бог восстановит Израиль. И голос, прозвучавший с небес при крещении Иисуса, возвестил именно о таком Его предназначении.

Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение

Это отзвук Ис. 42:1, начального стиха так называемых «Песен Раба Яхве». Раб представлен там, скорее, как царь, но по мере развития темы песен (см.: 42:1–9, 49:1–6, 50:4–10, 52:13–53:12) становится ясно, что этот Раб осуществит Свое призвание не через царскую власть, а через страдание, отвержение и смерть. Однако, добровольно заплатив такую цену, Раб не только восстановит Израиль, но и станет Тем, через Кого Божье спасение распространится до концов земли.

Сын Мой, Мой возлюбленный

Многие ученые находят в этой фразе третий отзвук еврейской Библии, Быт. 22:2, где Бог говорит Аврааму: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака» и принеси его в жертву Господу. В итоге, Исаак был пощажен, но Авраам все равно получил похвалу за готовность верить и покоряться Богу, даже до такой крайней степени. История, известная в иудейской традиции как «связывание Исаака», была предметом глубокого изучения и размышлений в силу ее двойной темы: готовности Авраама как отца принести в жертву своего сына и готовности Исаака как сына стать жертвой.

Эту историю, вероятно, держал в уме апостол Павел, когда писал в Рим. 8:32: «Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего?» И почти наверняка эту историю держал в уме Бог, когда при крещении Иисуса назвал Его Своим единственным Сыном, Которого Он любил, но готов был принести в жертву ради спасения мира. Только в этот раз все будет по–настоящему. Не будет в последний момент овна, который заменит Иисуса. Был ли Иисус, как Исаак, готов к этому? Неудивительно, что у Иисуса, уже зрелого человека, полностью осознававшего Свое предназначение, был продолжительный период мучительной душевной борьбы и испытаний (более подробно мы рассмотрим это в гл. 5).

 

 

Картины и примеры из Ветхого Завета

 

Далее в этой и следующей главах мы сделаем более обстоятельный разбор картин и примеров, связанных с Иисусом. Сейчас же мы рассмотрим, как используется Ветхий Завет для характеристики Иисуса. Момент крещения имел колоссальное значение для Иисуса. Еще до начала публичного служения Он должен был быть абсолютно уверен в том, Кто Он и для чего пришел. Его предназначение и миссия стали понятны благодаря Его крещению у пророчествующего глашатая Иоанна Крестителя. И как же Небесный Отец провозгласил и подтвердил предназначение Иисуса? С помощью цитат из Писания. С помощью персонажей, событий и пророчеств Ветхого Завета, делающих миссию Иисуса более зримой и яркой.

Матфей в своем Евангелии показал, как в Ветхом Завете рассказывается история, которую завершил Иисус. Затем он показал, как в Ветхом Завете провозглашается обетование, которое Иисус исполнил. А потом, с целью помочь нам понять, Кем был Иисус, открывает Ветхий Завет как некий склад, где хранятся образы, случаи, примеры и идеи.

В самом деле, возвращаясь еще на шаг назад, можно увидеть, что именно Ветхий Завет помог Иисусу понять Иисуса. Кем, по Его собственному мнению, Он был? Что, по Его мнению, Он должен был сделать? Ответы пришли из Его Библии – из иудейских Писаний, где Он обнаружил мастерски сотканный ковер, на котором были изображены различные исторические персонажи, картины пророчеств и символы поклонения. И там, где другие видели лишь разрозненное собрание всевозможных персонажей и надежд, Он увидел Свое лицо. Еврейская Библия определила Его собственное предназначение. Рассказывая нам о крещении Иисуса, Матфей доказывает, что это не было произвольным, прихотливым использованием Библии романтически настроенными почитателями Христа. Скорее, это был собственный способ Бога определить предназначение Своего Сына. Осознание Иисусом Своего предназначения опиралось на ясную характеристику, данную Ему Его Отцом. А она, в свою очередь, опиралась на иудейские Писания Ветхого Завета.

Понимание этого позволяет нам сделать шаг вперед в достижении цели, поставленной в данной книге. Мы основывались на убеждении, что чем лучше мы понимаем Ветхий Завет, тем ближе приближаемся к пониманию сущности Иисуса. В первых двух главах мы рассматривали этот факт, так сказать, «внешне». В них описывалось, как те, кто наблюдал и толковал деяния Иисуса, понимали и объясняли это в связи с ветхозаветной историей и обетованием. Здесь же мы попытаемся приблизиться к самосознанию Иисуса. Мы больше не говорим о младенце, или ребенке–переселенце, или даже об отвлеченном понятии мессианства. Здесь мы имеем дело с взрослым человеком, в какой–то степени мало заметным в толпе людей, стекавшихся к Иоанну Крестителю для крещения. Если Его и знали, то лишь как сына плотника из Назарета. Однако этот человек берет на Себя невероятную миссию с невероятными для Себя последствиями. И делает Он это, соотнося и отождествляя Себя с тремя ветхозаветными персонажами.

Иисус имеет власть царя из рода Давида и особые отношения сыновства с Богом, Божественным Царем. Это означает, что с начала Своего служения Иисус осознавал Свое предназначение как Сына Божьего и Мессии из рода Давида. Хотя в дальнейшем Он не стремился подчеркивать это – из–за того, что Его последователи иногда истолковывали данный аспект с ошибочной политической точки зрения. Иисус решил сделать акцент на аспекте сыновства потомка Давида (это мы будем рассматривать в последней главе), то есть на послушании Богу. Послушание высоко ценилось в Израиле, причем как в буквальном смысле, когда речь шла о настоящих детях, так и в метафорическом, когда они называли себя сынами Яхве (см., напр.: Мал. 1:6). И это было особым призванием царя из рода Давида (см.: 2 Цар. 7:14 и дал.; Иер. 22:1–5).

Послушание было также связующим звеном между потомком Давида и довольно неожиданной фигурой Раба. В тогдашней еврейской традиции такой связи не существовало. Взгляд на мессианскую роль царя из рода Давида в свете страдающего, покорного Раба Господа, похоже, возник в процессе служения Самого Иисуса. Схожим образом, послушание было связано с Исааком, который готов был принести себя в жертву, несмотря на то что он был единственным сыном своего любящего отца.

Верховная власть, служение, жертвенность – вот три неотъемлемых элемента призвания Иисуса. Все три приобретают глубину и смысл благодаря ветхозаветным персонажам, чьи черты слились в Иисусе. Его собственные черты, контуры Его миссии и образ Его жизни – все они, так сказать, «запрограммированы» в генетическом коде, содержащемся в ветхозаветной литературе.

Сравнение с генетическим кодом не должно наводить на мысль, что Сам Иисус был каким–то образом «запрограммирован» или что в Ветхом Завете можно выявить какие–то «генетические признаки» Иисуса из Назарета. В Евангелиях сказано, что именно те, кто лучше всего был знаком с текстом иудейских Писаний, не признали в Нем Мессии. А применение Иисусом Писания в отношении Себя Самого было творческим, иногда и неожиданным. Как мы уже говорили в гл. 2 нашей книги, найти убедительное соответствие предсказаний и исполнений было не так уж просто.

Смысл сравнения с генетическим кодом в том, чтобы подчеркнуть, что Иисус не был каким–то новым экзотическим существом. Особо стоит отметить, что Он не был, как многим из нас хочется думать, «основателем новой религии». Да, конечно, во многих отношениях Он был уникален, что мы и обнаружим, продвигаясь дальше. Но тем, у кого есть глаза, уши и память, Библия дала примеры и образы, благодаря которым Мы можем понять Иисуса и Он Сам смог понять и объяснить Себя и Свои цели другим.

 

«ЭТО ТАК ТИПИЧНО!»

 

Слово «типология» иногда употребляется для описания метода, с помощью которого предлагается рассматривать отношения между Ветхим Заветом и Иисусом. Картины, примеры и образы, которые Ветхий Завет дает для понимания Иисуса, называются «типами». Соответственно, их новозаветные аналогии, или параллели, называются «антитипами». Некогда это был очень распространенный способ интерпретации Ветхого Завета, но в последнее время многие ученые его критикуют. «Типологическое» толкование остается тем не менее традиционным методом толкования Ветхого Завета в некоторых христианских церквах. Стоит кое–что рассказать об этом способе – для тех, кто никогда о нем не слышал, и для тех, кто вынужден сталкиваться с неадекватным или причудливым его использованием.

1) С точки зрения библеистики, типология – это не богословский и не специальный термин

Английское слово type происходит непосредственно от греческого слова typos, которое означает «пример», «образец», «модель». В Новом Завете оно не имеет очень четкого диапазона значений. Иногда оно применяется к Христу, но часто – и к другим людям. Так, Павел говорит о событиях в истории Израиля как о «предупреждениях» или «примерах» для нас (см.: 1 Кор. 10:6,11). В некоторых местах это слово означает пример, которому должна следовать паства, а в качестве примеров берутся либо сами апостолы, либо церкви, либо пастыри (см.: Флп. 3:17; 1 Фес. 1:7; 2 Фес. 3:9; Тит. 2:7; 1 Пет. 5:3). В Рим. 5:14 мы видим, что Адам описывается как «образ» Христа, в 1 Пет. 3:20,21 – как проводится аналогия между потопом и ковчегом, с одной стороны, и христианским крещением, с другой. Таким образом, типология – это отнюдь не жесткий метод связывания Ветхого Завета с Новым. С точки зрения библеистики, это просто набор образов и примеров соответствия. Это не может служить основным ключом к открытию тайн Ветхого Завета.

2) Типология – это обычный, общепринятый способ познания и понимания вещей

В типологии нет ничего причудливого. Мы используем ее ежедневно, когда пытаемся учиться или учить чему–то новому или неизвестному. Любой учитель знает, что, знакомя учеников с новыми идеями или навыками, нужно использовать аналогию и соответствие, опираясь на то, что уже известно и знакомо, – либо на события прошлого, либо на имеющийся опыт, либо на уже имеющееся первоначальное представление. Даже если взять наиболее высокий уровень – научное знание, то развитие его происходит в рамках того, что называется «парадигмами» той или иной сферы знаний, то есть в рамках общепринятых моделей или образцов, которые показывают, как, по общему мнению, функционирует физический мир. Часто один доказанный научный результат служит «типом», или моделью, для решения еще не решенных проблем. А в области права и правосудия мы опираемся на так называемые «прецеденты». Решение суда, вынесенное по одному конкретному делу, служит образцом, или «типом», для будущих дел, где будут рассматриваться схожие ситуации. И в обыденной речи, когда мы восклицаем: «Это так типично!», имея в виду чей–то поступок, мы хотим сказать, что вовсе не удивлены, потому что он вписывается в модель поведения, которая, как говорит наш опыт, характерна для этого человека.

3) Типология была характерна уже для самого Ветхого Завета

Из нашего обзора Ветхого Завета в двух последних главах видно, что уже в самом Ветхом Завете имеется внутренняя типология. Многие события и люди берутся и рассматриваются в Ветхом Завете как «типичные». Иными словами, они иллюстрируют какие–то характерные черты того, что делает Бог. Следовательно, такие места можно использовать для облегчения понимания каких–то новых Божьих дел или того, что Бог обещает или угрожает сделать. Так, Содом и Гоморра стали крылатым выражением, означающим осуждение Богом человеческого греха. Разрушение Богом Силома используется Иеремией в качестве наглядного примера того, что Бог собирается сделать с Иерусалимом (см.: Иер. 7:12–15). Исход неоднократно используется как образец последующих освободительных деяний. Даже у отдельных людей есть этот «типический» аспект. Давид, конечно, служит примером идеального царя. Авраам – примером веры и послушания (см.: Быт. 15:6). А Моисей – это образец пророка (см.: Втор. 18:15,18).

4) Типология опирается на аналогию

Как уже было сказано, слово typos не используется в Новом Завете в каком–то специальном или устоявшемся смысле. Есть, однако, множество способов, с помощью которых авторы Нового Завета привлекают наше внимание к аналогиям между Ветхим и Новым Заветом, используя слово typos. Несмотря на явные различия между Ветхим и Новым Заветом, есть также места, которые, несомненно, друг с другом соотносятся.

Так, мы находим соответствие между словом Божьим при творении, описанном в Бытии, и началом нового творения в Иисусе, Слове, описанном в Ин. 1. Рождение Иисуса как начало Евангелия искупления в Новом Завете имеет параллель с рождением Исаака как сына обетования в Ветхом Завете (Гал. 3, 4; Рим. 4). Пролитие крови Иисуса можно понять через аналогию одновременно с исходом, пасхальным агнцем и переходом через Красное море! Есть явные аналогии между общиной, собранной Иисусом как Мессией, и восстановленным Израилем (это мы будем разбирать ниже). Павел настойчиво использует аналогию земли и царства, чтобы описать новое состояние ранее отвергаемых язычников, когда те примирились с Богом через Христа (см.: Еф. 2:11–22). В том же самом отрывке сравниваются храм и Церковь. Есть такое же сочетание идей в 1 Пет. 2:4–12. Есть и другие аналогии, некоторые из них нами уже отмечались. Например: между Новым Заветом во Христе и всеми предыдущими заветами в еврейской Библии; между царством Яхве и израильских царей и царством Божьим; между Божьей заботой обо всех народах и обо всем мире в изначальной истории, описанной в Быт 1–11, с одной стороны, и масштабом миссии среди язычников и нашей надеждой на будущее искупление и объединение всего творения во Христе, с другой.

Итак, имеется надежное основание для того, чтобы считать аналогию правомерным методом библейского толкования, потому что она используется в самой Библии. В Ветхом Завете аналогия используется для объяснения того, что на тот момент было будущим. А в Новом Завете аналогия используется для объяснения настоящего через ссылку на прошлое. Когда Петр встал для проповеди в день Пятидесятницы, солнце не потемнело и луна не была кровавой, однако он мог уверенно сопоставлять значимость того, что происходило в тот момент, со знаменитым видением Иоиля (Иоил. 2:28–32) и утверждать, что сегодня то же, что было тогда (Деян. 2:16 и дал.).

5) Типология опирается на историю

Соответствие между Ветхим и Новым Заветами заключается не только в аналогиях, но и в том, что нам указывают на многочисленные примеры реальных действий Бога в истории. «История спасения» – это краткая характеристика системы представлений о том, как Бог с целью довести до конца спасение действовал в истории через конкретные события. В предыдущих двух главах мы исследовали, как эти действия вписываются в схему «обетование – исполнение – возобновление обетования». Такое исследование помогает увидеть, как Бог пользуется Своей верховной властью и что в Своих действиях Он последователен.

Бог действует так, как «типично» для Бога. Иными словами, если вам известны Его предшествующие дела, то можно сделать вывод, что есть что–то характерное, предсказуемое в Его действиях. Как сказала однажды новообращенная христианка, выражая свое восхищение по поводу постоянства и последовательности Божьих деяний, Бог всегда поступает по–божьему!

И, конечно, это отнюдь не говорит о том, что Бог обязан однообразно повторять прошлое. Он также искусен в сюрпризах и может даже торжествующе воскликнуть через Исайю: «Забудьте прошлое! Смотрите, я творю нечто новое!» Но даже в этом случае Его «новое» может быть описано на языке изначальных понятий – новый исход, новое творение или новый завет. Итак, если современники Иисуса понимали, Кем Он был и чего Он достиг, они говорили следующее: «Это типично для Бога. То, что Он совершил в Иисусе Христе, – это, по сути, все то, что Он совершал в прошлом, только превосходит прошлое и доводит все до конца».

6) Типология – это не только прообразы и предзнаменования

Старый взгляд на типологию стал непопулярен, потому что главным в этом подходе был поиск по всему Ветхому Завету «прообразов» Христа. Считалось, что главная особенность «типа» – указывать на образ Христа. Проблема, однако, в том, что выводы делались без учета того, что впоследствии рассматривалось в свете Христа. Происходящее представлялось скорее как сама причина существования «типа». Поэтому «типом», согласно такой точки зрения, были любое событие, явление или человек в Ветхом Завете, которому Бог предопределил в первую очередь быть предзнаменованием Христа. У такого понимания было два побочных эффекта.

Во–первых, обычно это означало, что толкователям Ветхого Завета не удавалось найти много реальности и смысла в событиях и персонажах самого Ветхого Завета. Не было необходимости тратить время на толкование текстов в их собственном историческом израильском контексте или на выяснение их значения в прошлом. Можно было сразу «перепрыгивать» непосредственно к Христу, потому что именно там, по их мнению, нужно было искать предполагаемый «настоящий» смысл. Взгляд на Ветхий Завет был очень идеалистическим. Иными словами, Ветхий Завет воспринимался всего лишь как собрание «намеков» на что–то еще. В результате, обесценивалась историческая реальность Израиля и терялось истинное значение всего того, что Бог совершил через него и ради него.

Во–вторых, в силу такого рода типологии поощрялись причудливые попытки толковать всякую деталь ветхозаветного «типа» как некое предзнаменование какой–то другой неясной детали, касающейся Христа. Как только вы отрезали событие, явление и человека от их подлинных исторических израильских корней, детали уже не могли быть просто частью истории, как ее изложил рассказчик в Ветхом Завете. Поскольку «настоящий смысл» должен был, по сути, обнаруживаться в Христе и Новом Завете, все детали должны были иметь скрытое значение, которое можно было бы приложить к Иисусу. А это уже было вопросом умения или воображения писателя или проповедника, чтобы извлечь этот смысл, как фокусник извлекает кроликов из шляпы под восторженные «ахи» зрителей. Такая манера обращения с еврейским текстом сейчас вполне справедливо считается необоснованной и субъективной. К сожалению, она все еще встречается в некоторых проповедях.

Резюмируя сказанное, можно сделать вывод, что при надлежащем использовании типология представляет собой способ познания Христа и связанных с Ним новозаветных событий и явлений с помощью аналогий с историческими реалиями Ветхого Завета, рассматриваемыми как примеры и образы. Она основана на последовательности Божьих деяний в истории спасения. Подтверждение этому мы находим в Самом Христе, Который, опираясь на авторитет Отца, видел Себя именно так.

Но типология не единственный способ толкования Ветхого Завета. Во–первых, она вынуждает нас избирательно подходить к текстам, которые мы берем из Ветхого Завета (то есть искать отрывки, которые в значительной мере помогают нам понять Христа). А ведь в Новом Завете категорически утверждается, что все Писание, целиком, написано ради нашей пользы (см.: 2 Тим. 3:16 и дал.). Во–вторых, потому что типология ограничивает нас в поисках смысла этих избранных текстов (то есть мы вынуждены искать смысл, касающийся непосредственно Иисуса). Если вернуться к трем текстам, прозвучавшим при крещении Иисуса, становится ясно, что каждый из них помогает нам понять великие истины о характере и миссии Иисуса. Но если Пс. 2, Ис. 42 и Быт. 22 прочитать целиком, становится также ясно, что в этих главах мы можем найти величайшие истины и смысл, которые к Иисусу прямого отношения не имеют. Типология – это способ помочь нам понять Иисуса в свете Ветхого Завета. Но только с помощью одного это способа понять весь смысл Ветхого Завета невозможно.

 

 

Иисус как Сын Божий

 

После экскурса в проблемы типологии мы возвращаемся к Иисусу и Его крещению. Давайте более внимательно посмотрим на ощущение Собственного предназначения и цели, которое появилось у Иисуса благодаря крещению. Мы будем исследовать ветхозаветные сведения чуть более основательно, чтобы выяснить, как они влияли на представление Иисуса о Себе. Но мы также обнаружим, что Иисус не был просто «собран» из фрагментов Ветхого Завета. Он вышел за рамки древних образов и видоизменил их. Он наполнил их новым смыслом, касающимся Его собственной уникальной личности, Его примера, учения и связи с Богом. Его последователи стали свидетелями, как то, что было изначально основой признания и понимания Иисуса в свете их Писания, превратилось затем в глубокое и удивительно новое понимание Писания в свете Иисуса. Именно это, несомненно, пережили Его ученики на пути в Эммаус (см.: Лк. 24).

Итак, мы возвращаемся к прозвучавшему при крещении голосу и фразе: «Се Сын Мой». Осознание, что Бог – Его Отец, а Сам Он – Сын Божий, является, вероятно, самой фундаментальной чертой самоощущения Иисуса. Это то, с чем согласилось бы большинство специалистов по Новому Завету. Даже те, кто с благочестивым скептицизмом выискивает в текстах Евангелий то, что можно с абсолютной уверенностью отнести к достоверным речам Самого Иисуса, признают, что «отцовско–сыновний язык», относящийся к Богу и Иисусу, пройдет отбор даже у самых строгих скептиков. И они также подтвердят, что для Иисуса отцовство Бога и Его собственное сыновство не были просто абстрактными понятиями. Как не были они и просто частью того, что надлежало прояснить в Его учении. Это были живые реалии собственной жизни Иисуса. Его отношения с Богом характеризуются такой близостью и зависимостью, что их может описать только как «язык отцовства и сыновства». Глубже всего это было выражено в молитвенной жизни Иисуса, что было подмечено Его ближайшими друзьями, слышавшими, как Он, обращаясь к Отцу, говорил «Авва» (еврейское обращение к отцу, употребляемое в семье, где существуют очень близкие отношения). Это было нечто новое и беспрецедентное, привнесенное Им в смысл понятия «дети Божьи».

Обратимся же теперь к Писанию, откуда Иисус узнал, что значило изначально быть сыном Бога и называть Бога Отцом. Так как Израиль тоже называл Бога Отцом, а Бог называл Израиль сыном.