Глава XIV. Свой человек в Гаване

 

Пока я ждал в гаитянском аэропорту имени Туссен‑Лувертюра прилета древнего авиалайнера «Ил», который должен был тайно доставить меня в Гавану, местные служащие провели мимо меня к самолету около 50 гаитян. Это были люди средних лет, до того изможденные и тощие, что я задумался, зачем им вообще нужно лететь. Только сев рядом с ними и застегнув ремень безопасности, я понял, что они летят на Кубу за медицинской помощью. Против туберкулеза! (Вам когда‑нибудь приходилось задерживать дыхание на 90 минут?)

Я прилетел в Сантьяго‑де‑Куба, ошибочно полагая, что меня встретят как героя революции, пренебрегшего эмбарго США и одним из редких американцев, прибывших на Кубу без официального разрешения на выезд, даруемого Штатами медикам и миссионерам или участникам профессиональных конференций. Вместо этого на меня глядели с подозрением. Все считали, что я агент ЦРУ.

Когда на вопрос о месте работы я ответил, что «отошел от дел», на меня начали косо посматривать, а мои россказни о мечтах посетить все страны в мире насторожили их еще больше. Они скептически отнеслись к тому, что я вез с собой $4000 наличными, хотя я и пытался объяснить, что после Кубы меня ждали поездки в еще шесть карибских стран. (Они пришли бы в шок, узнав о еще 4000 долларов, запрятанных в моем ремне, ботинках и книге‑пустышке.) Мой тучный паспорт в пятьдесят страниц навел их на мысль, что ЦРУ послало меня кататься по всему миру и сеять раздор. Ко всему прочему, я сошел с трапа, держа в руках книги Джона ле Карре «Шпион, пришедший с холода», что никак не помогало в моей ситуации. Но какой из меня шпион, в самом деле?

Они опасались происков ЦРУ. В недавно опубликованных документах сообщалось, что между 1960 и 1961 годами, сразу после инаугурации Джона Кеннеди, ЦРУ сотрудничало с чикагской мафией, которая имела свои счеты с Фиделем Кастро, прикрывшим их доходные кубинские казино, и намеревалась расправиться с ним.

Команда из трех хорошо осведомленных агентов безопасности вела допрос два часа. Они проверили каждую страницу моего паспорта в попытке привязать каждую из моих печатей на въезд и выезд к каким‑либо антикоммунистическим событиям в мире. Был ли я каким‑либо образом связан с гибелью президента Туркменистана? Принимал ли участие в референдуме в Венесуэле, на котором Уго Чавес проиграл два года назад? Какую роль сыграл в смещении президента Фиджи? Было ли совпадением мое нахождение в Хартуме в день, когда Чад атаковал и практически захватил город? Присутствовал ли я при переговорах о продлении права США использовать авиабазу в Казахстане? Почему антиправительственные мятежи пришлись ровно на тот день, когда я приземлился в Бангалоре? Я правда думал, что они поверят, будто простым совпадением было то, что через два дня после моего отбытия со Шри‑Ланки правительство вновь направило свои силы против борцов за свободу «Тигров Тамил‑Илама»? И разве Латвия не попросила Россию вывести войска из Риги сразу после моего отъезда? (Здесь они блефовали: мои латвийские печати стояли в старом паспорте.) Разве США не начали подготавливать Джибути в качестве базы для атаки на Саддама Хусейна, как раз когда я был там? И разве Эфиопия и Эритрея не возобновили военные действия после того, как я посетил обе страны?

Я попытался объяснить как можно более вежливо, что все это были просто самые настоящие совпадения, и если бы я организовал хотя бы четверть этих событий, то стал бы лучшим секретным агентом в истории. Снова и снова я старался доказать им, что, если бы я был агентом ЦРУ, у меня была бы куча паспортов на разные имена и у них не было бы возможности отследить мои перемещения. Но все было тщетно.

Убедительным доводом в пользу моей невиновности стал мой ответ на вопрос, где я собирался остановиться в Гаване. Когда я назвал им свой хостел для путешественников и показал им квитанцию о резервировании, сделанную через безобидную подставную компанию в Торонто, так как эмбарго США запрещало американцам использовать кредитку для любых платежных операций, связанных с Кубой, они быстро поставили печать и позволили мне сесть на самолет до Гаваны. Они сразу смекнули, что уважаемый агент ЦРУ не позволил бы себе остановиться в такой дыре.

Гавана прекрасна. Люди здесь невероятно приветливы и добры ко всем редким гринго, попадавшимся в городе. (Повсюду было полно молодых туристов из Испании, Франции, Германии, Скандинавии и Южной Африки.) У Гаваны был особенный вульгарный шарм, на улицах парни продавали сигары, а женщины продавали себя. В сравнении с чудовищной атмосферой Гаити, находящейся на волоске от смерти, Гавана казалась спокойной и расслабленной, свободной и мирной. Я не наблюдал признаков диктаторского правления или недовольства местных жителей правительством: танки не патрулировали дворец президента, здесь не было ни солдат, ни полицейских с винтовками, повсюду не были расклеены плакаты с Нашим Любимым Вождем, не были растянуты транспаранты с политическими слоганами, за исключением одного полинявшего знака, сообщавшего о праздновании пятидесятилетнего юбилея революции. Люди открыто обсуждали политику, надеялись на стабильные отношения с Бараком Обамой (который только вступил на пост президента) и не выглядели угнетенными и запуганными.

Я видел мало автомобилей на улицах. Большинство местных использовало ультрасовременные автобусы или крошечные, ярко выкрашенные, трехколесные машинки. Но те машины, что мне довелось увидеть, – это были те же самые машины, которые использовались здесь до революции, – были ослепительным напоминанием о Великолепных 50‑х. Шикарные пожиратели бензина с декоративными килями, бамперами «дагмар» и тоннами хрома: «Шевроле», «Форды», «Плаймуты», «Доджи», «Стадбэйкеры», «Бьюики» и «Олдсмобили», с любовью ухоженные и перекрашенные в сияющие цвета, среди которых особенно популярным был аквамарин. Тут и там сновали советские «Лады». На кладбище автомобилей покоились впечатляющие машины 40‑х: «Де сото» и «Ла салле», «Крайслеры Нью‑Йоркеры» и огромные «Кадиллаки».

Вкусной еды здесь было в избытке. И вся она была мне знакома – моя бывшая жена была дочерью американского инженера, который работал над проектами на Кубе в 1950‑х, где она и научилась готовить замечательные «пикадийо» и «ропа вьеха».

После того как Колумб проплыл мимо берегов Кубы в 1492 году, он воскликнул: «Это самая прекрасная земля, которую мне доводилось видеть!» Но не будем забывать, что Христофор видел очень мало тропических островов в дни, когда Земля еще была плоской, и после него 11 миллионов голодных переселенцев вырубили леса под плантации. Та часть Кубы, которую я пересек, была по большей части равниной с небольшими холмами и уступами, симпатичными речками и тремя далекими горными цепями, некоторые из которых поднимались на высоту в 1,5 километра. Я посетил красивую долину и впечатляющую пещеру на северо‑западе. Джунгли уже исчезли, хотя Куба и хвалилась 80 видами пальм, которые выглядели как телефонные столбы, к которым сверху приклеили зеленый шиньон из нескольких листьев, а их плоды годились только на корм свиньям – главному источнику мяса на острове.

В старых колониальных городах центральная площадь, Плаца Майор, почти всегда была в целости и сохранности, но остальные районы выглядели так, словно их не ремонтировали лет сто.

Большая часть земли была отдана либо под выращивание табака, либо под сахарный тростник, но спрос на обе культуры сильно упал. Куба потеряла первенство в продаже сигар, когда старые мастера уплыли во Флориду, а бессменная сахарная культура, на которой два столетия основывалась местная экономика, пришла в упадок. После триумфа революции Кастро в 1959 году экономика смогла и дальше удерживаться лишь на сахаре, так как Советский Союз в знак социалистической солидарности согласился закупать все, что могла вырастить Куба, по более высоким ценам по сравнению с мировым рынком, а также обменивать на масло по заниженным ценам. После падения Берлинской стены в 1990 году Михаил Горбачев расторг контракт, что привело к закрытию примерно 100 из 150 сахарных мельниц Кубы и запустению многих полей сахарного тростника.

 

Финансовая дыра была в какой‑то степени заполнена добычей никеля и туризмом, но главным экспортным товаром были доктора, 40 тысяч из которых работали по всей территории Южной и Центральной Америки и оплата труда которых шла в кубинскую казну.

В этом коммунистическом обществе все трудились на благо государства. Все предприятия, которые я посетил – банки, заводы, турагентства, фермы, магазины, прачечные, издательства, отели, рестораны и сувенирные магазины, – находились во владении государства. Здесь не допускалось владение крупной частной собственностью, хотя тем, кто обладал землей до революции, и было разрешено оставить себе 80 гектаров, а владельцы восхитительных «Бьюиков» и «Олдсмобилей» могли оставить их в наследство своим внукам. Но кубинцам запрещалось продавать свои машины или земли, так как Кастро не терпел частной собственности, кроме той, что использовалась в индивидуальном порядке.

Хотя каждый работал на государство, система была намного менее строгой, чем та, которая была установлена в Китае с 1960‑х по 1980‑е годы, когда государство определяло, какую карьеру выберет, где будет работать и жить каждый ребенок. Как только все было решено, покорный китайский гражданин не мог ничего изменить до конца своей жизни или до того, как к власти после смерти Мао не пришло более лояльное правительство. Мне показалось, что кубинский вариант коммунизма функционировал лучше, чем советский. Рабочие, официанты и продавщицы в лавочках, которые встречались мне на пути, искренне пытались мне помочь и дать дельный совет, хотя ничего с этого не получали. В старом СССР большинство людей с теми же профессиями забавлялись тем, что игнорировали своих клиентов или относились к ним просто по‑хамски.

Главная экономическая проблема кубинской системы состояла в том, что государство не платило рабочим достаточно денег, чтобы они могли жить комфортно, хотя никто не мучился от голода и у всех детей было право на школьное образование, бесплатную медицинскую и социальную помощь. Стандартная зарплата на многих должностях составляла 12 долларов в месяц, более опытные работники, занимавшие административные должности, могли получать до 24 долларов. Низкая оплата труда была самой главной проблемой кубинцев, с которыми мне удалось побеседовать. Они не имели ничего против правления братьев Кастро или невозможности провести настоящие выборы и провести демонстрацию около администрации города, но им не нравилось жить в раю трудящихся за 40 центов в день. Каждый хотел заработать больше даже при всеобщем равенстве.

Пока я находился на Кубе, правительство только‑только начало прислушиваться к гражданам и делать первые послабления. В феврале 2008 года, спустя полных 50 лет правления после революции, Фидель Кастро подал в отставку и к власти пришел его брат Рауль, неся народу надежду на либерализацию, которая, как я смог удостовериться год спустя, медленно охватывала страну.

Правительство начало выпускать лицензии, которые позволяли частникам сдавать комнаты внаем туристам (хотя то же самое правительство забирало 65 % выручки), а также позволило некоторым торговцам готовить и продавать еду прямо из своего дома, но лишь через окна, выходившие на улицу. Пока что они не могли превратить нижние этажи в рестораны, но все шло именно к этому.

Правительство не встревало в дела молодых людей, которые пристегнули к своим велосипедам повозки и брали не облагаемую налогами плату за извоз. Проституция и чаевые от туристов также стали популярными способами дополнительного заработка, несмотря на то что полиция относилась к секс‑услугам довольно сурово – ведь продажа своего тела была несовместима с заветами коммунизма, так как считалось, что таким образом выражается несогласие с системой коллективизма. Конечно, это была форма частного предпринимательства, наиболее частного из возможных, и яркое доказательство тому, что государство не выплачивало достаточное количество денег трудящимся.

Мне не хотелось покидать Гавану. Это один из самых подходящих для жизни городов в мире, здесь должно было быть просто чудесно в годы его расцвета и в первое десятилетие после Второй мировой войны. Карибской зимой здесь стоит замечательная погода – яркие, солнечные дни с прохладным свежим бризом, тянущимся с трех сторон. Здесь есть все: широкие бульвары, хорошая экология, никаких пробок, обласканные солнцем пальмовые парки с журчащими фонтанами и кучей удобных скамеек, множество резных старых фортов, дворцов и общественных зданий, жизнерадостные, образованные местные жители, мужественные и атлетически сложенные парни и прекрасные грациозные девушки, а также вкусная еда по низким ценам, включая домашние пиццы за 30 центов.

Я надеялся, что США снимут эмбарго, чтобы все остальные смогли насладиться красотами Кубы, и был приятно удивлен, когда узнал, что президент Обама установил контакт с государством. Эмбарго имело смысл только в качестве пережитка «холодной войны», призванного смягчить пыл 1,2 миллиона иммигрантов, выступавших за воссоединение исконных земель и постоянно голосовавших во Флориде. Эмбарго функционировало с 1961 года, и Куба не пала, но вместо этого стала центром антиамериканской социалистической коалиции с Венесуэлой и Боливией при поддержке Китая. Эмбарго возымело обратный эффект, так как Куба была более экзотичной и привлекала европейцев и других обитателей земного шара. Оно стало причиной лицемерия и предательства, ведь визу можно было легко получить на Ямайке, улететь с Гаити, а «Колу» и «Спрайт» приобрести в Мехико. Какой смысл в том, что это единственная страна, в которую правительство запрещает нам въезд?

Во время моей поездки все только и говорили о том, что Фидель еще жив! Впервые за долгие месяцы он появился на публике и поприветствовал президента Чили, опровергнув слухи о своей кончине. Несмотря на это, Куба медленно отходит от жесткой коммунистической системы и разрешает, даже поддерживает некоторые формы предпринимательства. Ситуация будет развиваться, и, пока Фидель будет уходить со сцены, к власти придут более либерально настроенные правители.

Куба представляет собой интересный парадокс – здесь не соблюдаются права человека, но поддерживается высокий уровень человеческого развития, и нам нужно остановиться на этом вопросе поподробнее.

Здесь и речи не ведется о правах человека. Последние 45 лет почти каждый год более 20 тысяч кубинцев‑диссидентов отправлялись за решетку по политическим причинам лишь из‑за инакомыслия. Учителя и профессора, не входившие в партию, подвергались гонениям. Гомосексуалисты, религиозные деятели и другие «неугодные» проходили через трудовые лагеря, где их жестоко «переучивали». Государство контролировало радио, телевидение и печать, используя их в целях пропаганды. Комитет по защите революции заставлял соседей шпионить друг за другом. Более миллиона человек бежало в США и другие страны. И хотя сложно назвать точное число, но считается, что примерно 15–17 тысяч людей было предано казни в первые годы революции.

Несмотря на скромные заслуги на поприще борьбы за права человека, у Кубы высокий показатель в Индексе человеческого развития (ИЧС), который, по иронии судьбы, зависит от той же самой авторитарной системы, контролируемой государством. Грамотное население составляет 99,8 %, а это второй показатель в мире. Детская смертность очень низкая, а продолжительность жизни – видимо, казненных диссидентов не считали – составляет 78,3 года, что ставит этот большой и густо заселенный остров на 36‑е место по данному показателю во всем мире. В 2006 году Куба стала единственным государством, которое отвечало условиям устойчивого развития организации WWF, сократив экологический след до 1,8 гектара на душу населения. В 2010 году страна могла похвастаться 800 баллами в ИЧС, это третий показатель в Карибском бассейне. И самым красноречивым примером стали регулярные победы баскетбольной команды Кубы в международных состязаниях – они брали первое место на Кубке мира девять раз подряд.

Я не утверждаю, что цели оправдывают средства, так как для нас этот «рай для трудящихся» выглядит неоднозначно. Представьте, что человека заперли в тюрьме, но при этом предоставили ему услуги лучших преподавателей, прекрасное медицинское обслуживание и ежедневное трехразовое питание. У вас получится здоровый, образованный заключенный, который проживет долгую, полную запретов и не знающую разнообразия жизнь в камере без стен под названием «Куба».

Через несколько дней после моего отъезда Рауль Кастро объявил о реформах, которые положили конец тотальному коммунизму на Кубе. Месяц спустя президент Обама заявил о внесении США послабления в ограничения на въезд в Кубу, появилась необходимость предпринять «несколько шагов, чтобы помочь народу Кубы и поддержать его желание пользоваться главными правами человека и свободно определять будущее страны». К 2012 году около 400 тысяч кубинцев стали свободными предпринимателями, а это 40 % от всей рабочей силы, и Рауль Кастро заявил, что хочет перевести 40 % национального продукта в негосударственный сектор за пять лет.

Уверяю вас, а также моих неустрашимых допрашивающих, что я здесь ни при чем. Это просто еще одно странное совпадение. Правда.

 

Глава XV. Ты то, что ты ешь

 

Уменя было мало выбора по части пищи на протяжении моих скитаний и мало времени, чтобы привередничать. Всеядный по жизни, я ел все, что было доступно, – кроме животных и растений, занесенных в Красную книгу, сырых морских ежей и мяса замученных телят.

Чувство открытия и приключения (а иногда и настоящего удовольствия) от поездки зависит от необычной еды и местной кухни, развивавшейся на протяжении веков. Национальные блюда помогли мне лучше понять культуру, экономику, повседневные обычаи людей со всего света.

Во время своих поездок я попробовал: мясо броненосца (на холмах Гренады), зебры (в Кении), рыбьи губы и глаза, суп из лишайника, утиные лапки (все это в Китае), мясо кенгуру, страуса, эму и крабов из залива Мортон (Австралия), суши из рыбы фугу (приготовленные с тщательностью и осторожностью в Японии), мясо морской свинки (в Перу и Боливии), змеи (много где), лошади (Монголия, Киргизия и ЦентральноАфриканская Республика), пироги с кускусом, тушеными травами, колоказией, листьями сапотового дерева, папайей и багацилло (на разных Карибских островах), мясо гну, антилопы Лиланда, газели, антилопы‑прыгуна, антилопы‑штейнбок, лесной антилопы, антилопы ньяла и орикса (Сахара и Южная Африка), голубей (Франция и Морокко), игуаны (Центральная Америка), кровяные колбаски (Колумбия и Германия), куриную отбивную с сахаром и мороженым (Турция), мясо крокодила (Африка и Австралия), жареные утиные желудки, тушеных медуз, острый суп из мелко рубленных внутренностей и органов, сваренных в крови (все в Китае), кашу на свиной крови, карамелизированных мальков, салат из корней лотоса, кровавых моллюсков на пару, карамелизированный свиной желудок и крыс (Вьетнам), жареных муравьев‑листорезов, тарантулов, приготовленных в духовке, жареных личинок, пчел, жуков, кузнечиков, червей, гусениц, скорпионов, куколок мотыльков (во многих местах, иногда по случайности) и практически каждый фрукт и овощ на планете.

Среди самых запоминающихся кулинарных экспериментов был муравьед, которого я и Стив нашли сбитым на дороге в Панаме. Мы не хотели упустить такой прекрасный запас протеина, так что порезали его, добавили соли и перца, пожарили на огне, и мясо на вкус было… просто кошмарным, похожим на бургер, маринованный в формальдегиде.

А также я никогда не забуду тарелку морских огурцов – холодных, черных, сморщенных морских существ, поданных на странно выглядящем темном желейном комке. Разжевав их, я почувствовал вкус сала и клейстера.

Крысы же, вопреки ожиданиям и брезгливости, навязанной нам культурой, очень вкусные, особенно крупные особи в Африке, где их называют «хомячками», милой кличкой, вне всяких сомнений придуманной тем же рекламщиком, который переименовал патагонскую рыбу‑клыкача в «чилийский сибас», а рыбу‑каплю в «рыжего ерша». Местные свежуют крыс, разрезают посередине, расправляют тушку и жарят на огне или гриле. Каждая крыса приобретает вкус того, что она ела при жизни. Например, если она жила среди зарослей сахарного тростника, у нее будет сладковатое мясо.

К сожалению, жук, питавшийся слоновьим навозом, пах в точности так же, и, когда я съел его в Кении, мне пришлось избавляться от запаха с помощью распыления репеллента прямо у самого моего носа. (Лучше пользуйтесь духами или кремом после бритья, если решите поэкспериментировать в домашних условиях.) Мне было стыдно есть этого жука‑навозника, ведь он избавлялся от животных экскрементов, а это была самая неблагодарная и грязная работа, которую кому‑либо приходилось делать. (Когда я ненадолго заглянул в национальный парк Крюгер, один из моих товарищей, занимавший высокую административную должность в обществе по охране жуков‑навозников, бегал с лупой от одной кучки, оставленной гиенами, к другой. Я попытался представить его прошлое – какая детская травма могла заставить его выбрать такую карьеру. Ведь, в конце концов, он мог стать проктологом.)

Одним голодным утром недалеко от полярного круга я внезапно стал легендой среди инуитов, после того как остановился в деревне у реки, пока они готовили на дыму только что пойманных кижучей. Я купил одну еще живую рыбу, откусил ей голову, а остальное съел сырым, наслаждаясь свежайшим сашими из лосося, пока удивленные деревенские жители с ужасом смотрели на меня.

Хотя я попытался следовать правилу «знай‑что‑ешь», это было не всегда возможно и привело к неприятному опыту в маленькой забегаловке в Иране. Узнав, что блюдом дня было жаркое с овощами, и подробно расспросив работников о цене самого блюда, цене использования тарелок, ножей и вилок, скатерти и салфеток – мы были научены горьким опытом непонятных наценок в Александрии и Багдаде, – мы заказали жаркое и насладились прекрасным ужином.

Я захотел узнать, что за мясо нам подали, чтобы заказать его еще раз при случае, но так как я не разговаривал на фарси, а мое знание арабского заканчивалось на фразах «Сколько стоит?», «Это слишком много», «Где туалет» и «Пошел к черту!», я показал на пустую тарелку, удовлетворенно потер живот, прикрыл глаза в неге и развел руками, что повсюду значило: «Что это?», а затем с правильным ударением спросил: «Му‑му?»

«Нет, – официант покачал головой, – это была не корова».

Я попробовал «бе‑бе» овцы, блеянье козла, ржание лошади, но каждый раз ответом было «нет», и вскоре мой репертуар звуков одомашненных животных подошел к концу, исключая хрюканье свиньи, о которой я не собирался напоминать среди верующих мусульман.

Я снова показал на тарелку, вопросительно взглянул на официанта и пожал плечами.

В ответ на это я услышал: «Гав‑гав, гав‑гав».

Любопытство кошку сгубило, в моем случае – собаку.

В некоторых ситуациях у вас просто нет иного выхода, и вам приходится есть, что дают, например, когда вы попадаете в гости в стране, где считается невежливым отказываться от приглашения или ваш отказ станет причиной бесчестья хозяина дома. Мы со Стивом стали гостями нескольких сановников из Гонконга, которые очень помогли нам в пути. Они пригласили нас в изысканный ресторан в районе Вон‑Чай, где нас рассадили за круглым столом с дыркой размером с грейпфрут посередине. Из‑за моей убежденности в необходимости консервирования мне было сложно есть несколько блюд, в особенности суп из птичьих гнезд и желе из плавников акулы, но я не мог отказаться от пищи, не нанеся обиды нашим друзьям.

Беда пришла в конце – перед завершением ужина официант с каменным лицом принес живую мартышку в корзинке. Он ловко просунул ничего не подозревающего примата под столом и вставил его голову в отверстие посередине стола. Прежде чем я осознал, что происходит, рассчитанным и хладнокровным ударом ножа рассек малышу голову и таким же быстрым движением снял верхнюю часть головы, чтобы показать серый, влажный и все еще пульсировавший мозг.

Пока хозяева вечера с радостью показывали правильную технику поедания еще живого мозга чайной ложечкой и убеждая нас отведать немного, пока он не остыл, а также, что животное не чувствует боли, когда ты ешь его мозг, я с неохотой взял свою ложку.

Этот ужин я не забуду и не повторю никогда.

Иногда мне, наоборот, не удавалось попробовать местных деликатесов. Так случилось во время моей поездки по деревенской части Шотландии, где я искал местный хаггис, но узнал, что его готовят только в канун дня Бобби Бернса. То же произошло в Доминике, где я хотел попробовать национальное блюдо из тушеной «горной курицы» (снова работа того рекламщика?), но мне пришлось отказаться от своих планов, так как неизвестная болезнь сильно сократила популяцию лесных лягушек.

Мне не удалось попробовать мышиное мясо. В туристическом лагере в Лилонгве, столице Малави, я узнал, что местные едят мышей, целиком поджаренных на вертеле. Хотя я всегда готов отведать странные блюда (в пределах разумного), мышь казалась мне уникальным опытом. Хотя я уже успел перепробовать кучу ракообразных и морских гадов (например, моллюсков, устриц, креветок, маленьких кальмаров, улиток, сардин и мальков), а также вкусил мясистые части таких маленьких животных, как крысы и морские свинки, я никогда не поглощал целое млекопитающее за один присест. Я бросил себе будоражащий и пугающий вызов съесть мышь целиком, вместе с головой, хвостом, лапками, шерстью, внутренностями, сердцем и прочим. По ощущениям это напоминало мой первый и последний жуткий прыжок в воду с шестиметровой стойки.

Для начала мне следовало проверить предупреждения о том, что есть мышей опасно, потому что их травили цианистым калием. Я узнал, что это ложный слух (который, скорее всего, распустили заводчики кур), дети выкапывали мышей из их нор в полях в попытке пополнить семейный бюджет.

Мне пришлось долго расспрашивать жителей Лилонгве, и у меня начало складываться впечатление, что утонченные городские жители с отвращением относились к поеданию мышей и даже видели в нем мерзкий пережиток колониальной бедности. Но в последний день перед отъездом на главном рынке я нашел бородатого старца, который сказал мне, что я могу найти шашлык из мышей в ларьке в отдаленном 36‑м районе, куда он (за чаевые в 10 долларов) отправился проводить меня на маленьком автобусе, и мы нашли нужный магазинчик, грязный, но пустой. Мы обыскали его и нашли мясника/повара, делавшего уборку в кладовке. Я спросил, не смогу ли отведать здесь жареных мышей.

Он мягко пожурил меня: «Сегодня они уже кончились. Приходите завтра к полудню. Ваши традиции, должно быть, отличаются от наших. Мы едим мышей только на завтрак».

Во время путешествий я попробовал самое разное таинственное мясо, в жареном, вареном и тушеном виде, чье происхождение не поддавалось определению так же, как и природа отдельных его частей, которые были порезаны на мелкие кусочки перед готовкой. Я уверен, что разжевал и проглотил бесчисленное количество кусочков, которые никогда и не помыслил бы отправить в рот у себя дома, даже если бы департамент здравоохранения дал бы на то свое согласие. Но в дороге я предупредительно смирился со всеми условиями, и, кажется, без лишней угрозы для жизни.

Единственный глубоко ненавистный мне заморский продукт – это иньера, вездесущий «хлеб» Эфиопии и Эритреи, мерзкая смесь ячменя, пшеницы, кукурузы и сорго, с консистенцией хозяйственной губки, внешним видом лунного пейзажа и вкусом недельного блинчика на свернувшемся молоке. Не думаю, что я смог бы выжить в Эфиопии, где год голода сменял год потребления иньеры.

Блюда, которые вызывали у моего желудка самые большие проблемы, были приготовлены мной, хотя я делал это, слава богу, всего несколько раз. Задания сложнее чистки моркови превосходят все мои возможности, у меня нет кулинарных способностей. Когда я переехал в собственную квартиру 40 лет назад, то сразу же отключил подачу газа к плите, и с тех пор ни я, ни мои гости не жалели об этом, ведь я водил их в кафе, чтобы нормально поесть.

Так как я не готовлю и могу вынести в путешествии только определенное количество консервированных сардин, пакетированных орехов и бананов, то на ужин я ищу горячую пищу в придорожных забегаловках и уличных ларьках, а не в ресторанах, так как питаться там бессмысленно. Посколько в бедных странах санитарные условия вызывают больше всего опасения, я не хочу играть с огнем в ресторанах, где не могу увидеть процесс готовки. В придорожных лавках, наоборот, все открыто, и я могу следить за каждым этапом, от выбора продуктов до их помывки, если она вообще нужна. Я всегда ношу с собой палочки и пластиковые ложки и прошу продавцов положить еду на бумажную тарелку или лист банана, чтобы не беспокоиться о том, что по моей тарелке бегает смертоносный вирус из предыдущего блюда. Если у меня есть выбор, то я ищу ту лавку, где посуда выглядит чистой и содержится в порядке, предполагаю, что удача на моей стороне, ведь доход владельцев зависит от их собственной стряпни. Такой подход действительно работает, и я ни разу не стал жертвой отравления, диареи или изжоги за все 30 лет моих поездок.

У меня всегда наготове запас кайенского перца или порошка чили, так как кроме вкуса они обладают особыми медицинскими свойствами. Активным элементом в перце является капсаицин (C₁₈H₂₇NO₃), который выделяет так много тепла в теле, что некоторые медики считают его причиной того, что жители стран с острой кухней болеют простудой и инфекционными заболеваниями намного реже, чем могли бы. Я очень люблю красный перец, в свое время выиграл несколько соревнований по поеданию халапеньо в Мексике и обычно добавляю к каждому куску пиццы три столовые ложки соуса чили. И у меня не было гриппа или простуды со времен колледжа.

Когда я ем в ресторанах в неразвитых странах, то стараюсь избегать шикарных заведений, рассчитанных на туристов, и выбираю маленькие недорогие забегаловки, где едят местные жители. И пусть вас не отталкивают их названия. Вам могут подать отменное блюдо в месте под названием «Жопа мира» и отличный рамен в «Девственном тандури». Если еда покажется вам слишком сухой и пресной, отправляйтесь в «Веселую щель», посмотрите, что предлагают там. И не забудьте посетить Huy Huy и «Золотой стульчак». (Все эти названия не выдуманные, у меня просто не хватило бы фантазии.)