Миллионов за голову федерала

 

Современные реалии нашей чудесной страны порождают странные альянсы. Тришурупские предприниматели сходили с ума. С одной стороны, Желтый со своими архаровцами – голодными земляками, с другой – Антошин, утюжащий регион без разбора на красных и белых. Работал когда‑то с Желтокнязевым – на допрос, с вещами, на выход. Ну а кто с ним поначалу не работал?

Раньше в области все было упорядочено. Каждый коммерсант знал, что можно делать, а чего – нельзя. За что нужно платить – за что нет. При каждом силовике существовали некие «кассиры» в виде где фонда, где ООО «Ягодка», куда надо было регулярно делать не шибко крупные вспоможения, чтобы приличные люди не побирались и не беспределили. Время от времени и от власти «прилетали» просьбочки, в зависимости от крупноты коммерсанта: кому школу построить, кому оборудование в больницу купить, ну а кому юбилей замглавы района профинансировать или учебу дочки в МГИМО оплатить.

Все это было, так сказать, с обоюдного согласия. Не наглели одни, не отказывали другие. И все так чинно, благородно. Коммерсанты расселись кто в депутаты, кто в попечительские советы силовых структур, жизнь текла ровно и гладко, многие даже обзавелись заграничными домами и много времени проводили с семьями там.

Все изменилось в одночасье.

Теперь их жизнь стала сплошным большим следственным экспериментом. Силовики крутили купцов на сдачу чиновников‑коррупционеров. Чиновники же требовали не только, чтобы их не сдавали, но и защиты от силовиков, а это тоже обходилось в круглые суммы на юристов, да и на самих силовиков, чего греха таить.

Антошин так запугал всех во вверенном регионе, что назначения следующего большого федерального начальника, от которого тоже сильно зависел местный бизнес, тришурупские купцы крупного пошиба ожидали с ужасом. Вернее, в один прекрасный день они решили не ждать, а взять инициативу в свои руки.

В ходе тайной вечери в тришурупских банях родилось совместное решение всех бизнесменов обоих типов – как тех, что ездили на поклон к Василичу, так и тех, кто успешно заносил долян Желтому. Проснувшееся общественное самосознание предпринимательского класса подсказало решение – собрать здоровенную взятку и отвезти ее в столицу за назначение следующим страшным федералом «понятного» бизнесу человека. А именно, хорошо всем знакомого замглавы этого ведомства, родившегося и выросшего в Тришурупе, состоявшегося при тех самых понятиях, когда так комфортно жилось и федералам, и бизнесу.

В столице только появись купец из провинции, желающий купить какую‑нибудь должность! Поставят хоть муллу из твоей деревни на место Папы Римского, были б бабки. Ценник за нового тришурупского федерала объявился быстро – 6 миллионов у. е. Купцы крякнули, но их было много, и собрать такую сумму, зато жить потом поспокойнее им показалось не таким уж и дорогим решением, в сравнении с текущими потерями.

Наши купцы сталкивались с подобными делами впервые, по крайней мере, в таком масштабе. Им предстояло узнать много нового. Например, что взятки выплачиваются не до и не после «решения вопроса». Оказывается, нужную сумму необходимо собрать заблаговременно и вместе с представителями того, кому даешь взятку, положить эти деньги в банковскую ячейку. Вскрыть ячейку можно только двумя ключами, то есть только вместе взяткодатель и взяткополучатель могут распорядиться этой здоровенной сумкой черного нала.

Соответственно, когда наступит час икс – две стороны вновь встречаются в ячейке и либо передают деньги получателю, если вопрос решен, либо возвращают давателю, если что‑то не склеилось.

Час икс наступил…

Продвигаемый зам был назначен на искомую позицию…

Но в соседней области!!!

Купцы взвыли. Счастье было так близко. Было очевидно, что взаимодействовали с ними не такие уж жулики. То есть, «занесли» они явно не тому в ведомстве, кто принимал окончательное решение, но явно кому‑то, кто каким‑то образом на решение влиял.

Повздыхали горестно и созвонились с взяткобрателями, чтобы забрать обратно свои деньги (хоть какая‑то радость – экономия возникла). Но не тут‑то было:

– А почему Вы считаете, что Вы должны забрать ресурс обратно? – сказали сухо на том конце радиоволны.

– Ээээээ… Дык нам надо было в нашу область!

– Значит, нужно было четко это проговаривать. Человек должен был получить назначение этого уровня – он его получил. Какие к нам претензии? Не в той области? Работайте с ним в соседней. Хорошо, мы можем предоставить вам за это некоторое неудобство возможность забрать назад треть ресурса.

Купцы обалдели от такой наглости столичных воротил. Оставлять хоть сколько‑то денег они отказались наотрез и еще долго рядились, пытаясь объяснить, что соседняя область им не нужна даже за дисконт в 95 процентов. И что они будут до посинения бодаться и лучше сгноят свои бабки в ячейке, чем отдадут их за то, чего не покупали и покупать не собирались.

– А вы хорошо подумали? – спросили у них напоследок. – Как, вы думаете, после этого к вам будет относиться вновь назначенный на вашу область глава ведомства?

Купцы поняли, что вместо комфорта они купили проблемы. Долго еще бодались с посредниками. Найденное решение в итоге так никого и не устроило. Вновь назначенный федерал трепал купцов почем зря.

Может, и совпадение, конечно.

А в выигрыше остался все‑таки кое‑кто. Один из незадачливых наших купцов плюнул на все, взял, да и переехал‑таки в соседнюю область за тамошним новым федералом. Бросил свой бизнес и устроился при федерале «кассиром», или «решалой», сами решайте, какое название этой работы вам больше нравится.

Я видел его как‑то в деле (дело было в насмерть затонированном «Гелендвагене», припаркованном напротив «Макдональдса»):

– Таа‑ак, добрый день, молодой человек, рад познакомиться! Да не утруждайте себя длинным рассказом! Вы просто скажите мне названия конфликтующих юрлиц и скажите, за кого мы играем? Тааак, ООО «Лютик» – хорошее; ЗАО «Ромашка» – плохое, записал! Расценки знаете? В ячейку когда готовы будете зайти, разгрузиться? Или Вам удобнее безналом мне за юридические услуги перечислить? Славно! Но тогда на 13 процентов больше – обнал[20] дорожает, сами знаете!

Купец ушел от решалы счастливым, ни больше ни меньше. Да что там говорить – весь тамошний бизнес был в восторге от приехавших к ним неожиданно федерала и кассира «с понятием». Дядьки эти проработали в соседней области много лет, прямо до пенсии федерала. Недавно я был у него на прощальном банкете. Там был весь бомонд региона. Все, как один, говорили ему, что он привнёс стабильности в правоохранительную систему региона в наше смутное время. Он расчувствовался, пускал слезу и благодарил за доверие. А на лицах купцов явственно читалась тревога – кто‑то к ним приедет на смену?

 

Мертвые кабинеты

 

Нет более трагического места на планете, чем кабинет чиновника перед отставкой. Отставка всегда выглядит трагично. Даже если она ожидаемая. Даже если отставник – юнец, или, наоборот, он – давно пенсионер и его нахождение на службе каждый год продлевалось каким‑нибудь специальным указом из столицы, потому что нахождение пенсионеров во власти вообще‑то бюрократическими распорядками не поощряется.

Ближайшее сравнение к последним дням отставника – это, конечно же, последние дни жизни человека и его похороны.

Ваш покорный слуга в прошлый раз уходил из чиновников в мальчишеские 35 лет, но от возраста это не зависит – все было дико траурно.

Так же, как и в случае с умирающим: обычно о том, что на днях все будет кончено, все знают заблаговременно. Новость быстро облетает всех, с кем ты взаимодействовал «при жизни», и твой кабинет замирает в звенящей тишине.

Только несколько дней назад веселые трели десятка разновидностей видов связи занимались в 9 утра и не смолкали до глубокой ночи, а теперь ты ходишь из угла в угол и не понимаешь, чем себя занять.

Просто свалить куда‑нибудь на рыбалку или в запой – нельзя. Тот, кто тебя выгоняет, может об этом узнать и еще «строгача» влепить на дорожку. Или, чего доброго, «по статье» уволить, а не «по собственному», а это создаст дикие проблемы при новом трудоустройстве.

Не звонят тебе и домашние – потому что они приучены, что звонить тебе в рабочее время бессмысленно, все равно ты не сможешь толком поговорить.

В приёмной рыдает секретарь. Не только от горя предстоящей разлуки с шефом, к которому прикипела за годы работы. Ей теперь тоже предстоит искать работу, поскольку любой новый шеф, абсолютно любой, секретаря шефа предыдущего выгонит первым делом. Это человек, который слишком много знает. Ближайшее доверенное лицо. Доверять ему тайны, которые могут дойти до предшественника, смертельно опасно для зародившейся новой карьеры.

Как говаривал перед возможной отставкой Иван Палыч, старейший наш вице‑губернатор и великий мудрец, «две вещи я им, сукам, не сдам – секретаршу и водилу».

В моем случае этих двоих супер‑профи и родных людей я бы тоже не сдал, а забрал с собой, но беда была в том, что забирать их с собой было пока некуда. Отставка случилась неожиданно, нового местечка я себе пока не присмотрел. Так что Элеоноре было от чего рыдать.

Я уже написал нескольким знакомым столоначальникам, что освобождается супер‑специалист на позицию персонального ассистента, получив в ответ вялые «подумаю, старик, положил в голову», и заниматься было решительно нечем.

Покидал какие‑то личные вещи в коробки. Сохранил на флешку личные документы из компа. Порылся в каких‑то бумажках на столе. Наткнулся на письмо от швейного ателье, типа «высылаем инструкцию, как снять мерку, чтобы пошить вам индивидуальные рубашки». Тогда уже вошло в моду рубашки не покупать, а шить на заказ, чтобы на лацкане красовались инициалы важного человека. Я тоже собирался это сделать, но все было некогда. А теперь вот – времени вагон. А рубашки мне на новой работе тоже, скорее всего, пригодятся, не пойду же я в грузчики.

– Элеонора! Хватит ныть. Будем мерки с меня снимать.

Раз у нас похороны – то сделать замеры сам бог велел. Элеонора раздобыла где‑то тряпичный замеряющий девайс и начала действовать по инструкции. Разумеется, в самый пикантный момент, когда она, стоя за моей спиной, замеряла мне объем грудной клетки, кто‑то пинком открыл сразу обе двери моего кабинета и оказался перед нами:

– О!.. Ничосе! Не помешал?

Это пришел Слон. Верный и надежный Слоняра. Который тоже служил тут большим начальником, и его пока еще не выгнали вслед за мной. Показываться лишний раз в компании отставника – остающимся опасно. Тот, кто меня выгнал, внимательно смотрит сейчас, кто побежит меня утешать. Это означает, что таких утешителей больше интересует мое мнение, чем нашего бывшего общего шефа.

Исключения составляют только те, кого сам бывший шеф отправляет меня утешать. Ему ведь тоже важно знать, что я буду делать после изгнания – точить кинжал и пытаться отомстить или смирюсь с увольнением, поняв, что было за что, и просто буду искать новую работу.

Такие «друзья» ко мне тоже тогда заходили, но были довольно быстро распознаны и отправлены в сад.

Слон – другое дело. Мы с ним чуть с детского садика друг за другом ходим. Он меня называет своим «учителем и учеником». Он – крупный мужчина, добродушный неповоротливый увалень на вид, но стремительный, резкий и злой самурай, когда это нужно. Если вывести его из равновесия – то в глубине добрых глаз отчетливо просматриваются два кинжала. Девушки видят там не кинжалы, а что‑то другое. Он им нравится. Крупность им в этом не мешает, они считают, что она ему идет, как борцу сумо. Я тоже так считаю, хотя в этом аспекте его мое мнение не очень волнует. Слон – один из лучших в нашей профессии из всех, кого я знаю. Не потому, что знает какие‑то волшебные формулы, каковых в нашем плутовстве попросту не может существовать, а потому, что тонко чувствует любых людей, что позволяет ему безошибочно прогнозировать, как и где отзовется то или иное сказанное слово.

 

 

– Слышь, колхозник, тебя стучаться не учили, когда к большим начальникам заходишь?

– Какой ты, на хрен, теперь большой начальник? Иди, в приемной у меня посиди теперь! На биржу труда записался уже?

Мы обнялись. Вообще, в тусовочке обниматься принято в последнее время почему‑то всем со всеми, если виделись больше двух раз, даже когда встретились двое люто ненавидящих друг друга. То ли это такое показное желание попытаться договориться без драки, то ли так просто можно бегло осмотреть контрагента на предмет пистолета в кармане. Но это опять‑таки не наш случай.

Элеонора направилась к выходу:

– Кофе?

Слон повернулся к ней, его сканер на всякий случай привычно прошел путь сверху вниз по стройной фигуре:

– Не, у меня с собой все.

Интересно, что там такого в портфеле у него, чего нет в моем баре в комнате отдыха, ежедневно загружавшемся всевозможными посетителями, которых сейчас ветром сдуло?

Он положил портфель на стол и хитро прищурился, как он делает всегда, прежде чем «продать» какую‑то интересную новость собеседнику:

– Вот ты думаешь, зачем я к тебе зашел?

– Ну как зачем – сопли мне подтереть.

От Слона я мог не пытаться скрывать, что мне плохо. Это для остального окружающего мира я, типа, крутой, молодой, востребованный, без работы и дня не просижу, бла‑бла‑бла. Даже если все и так, увольнение – всегда отличный повод для самобичевания. Тебя ведь выгоняют не только потому, что гады, идиоты и не распознали, какой ты гениальный и честный. Выгоняют еще и потому, что и сам ты – тупица, испортил со всеми отношения, «поймал звезду», ну и так далее. И вот ты сидишь, такой, и думаешь, чего же в конкретно сегодняшнем увольнении больше.

– Нужны мне твои сопли. Своих хватает. Обещал мне новогоднее поздравление для корпоратива записать? Записывай давай. А то знаю я тебя, щас смоешься куда‑нибудь в Танзанию, ищи потом, кто еще похоже спародирует Ельцина в Тришурупе.

Он изъял из портфеля диктофон. Я действительно умел изображать Ельцина, попугайские способности – с детских лет. А Слон проводил какой‑то большой медийный тусыч[21], и ему хотелось, чтобы это выглядело не слишком занудно.

– Ну, запишем, чо. А это… На сухую будем писать, что ли?

Он опять залез в портфель и изъял оттуда запотевшую бутылку из‑под «Хеннесси». Именно из‑под, потому что жидкость в ней была прозрачная. Я просиял:

– Офигеть!!! У деда был?

Его дед в дальнем уезде Бабаестана делал медовуху. А потом из этой медовухи гнал для семейных нужд небольшие партии самогона. В любой день недели я бы, не задумываясь, променял весь свой бар на этот волшебный напиток, но столько медового самогона у деда не было. Мы называли напиток волшебным, потому что пился он как сладковатая вода, эйфорию вызывал не хуже кокаина (хотя кокаин, конечно же, я не пробовал и вам не советую – вредно ведь!), последствий наутро не было с него никаких, как и с кокаина, который я не пробовал.

Мы разлили волшебный напиток и сели писать «обращение дедушки Ельцина». Креативилось под медовуху отлично. Текст был готов примерно за час и полбутылки. Дальше началась озвучка. Мы ржали, как два коня, иногда прерываясь на новый стаканчик, как вдруг…

– Я, собственно, что хотел сказать…

На пороге моего кабинета стоял мой бывший начальник. Мы смотрели на него, как на привидение. Он никогда не покидал своего этажа. Это было неписаное правило – он входил в здание, поднимался на лифте «для руководства» (всего для десятка человек) на свой этаж и перемещался только по нему же – в комнату отдыха, столовую, зал заседаний. Я засуетился:

– Да‑да, добрый день! Мы тут, эээ… Работаем… Готовим медиафорум… Ну я же должен до завтра доработать еще…

Губернатор жестом велел мне заткнуться.

– Я, собственно, хотел пожелать удачи. Еще пересечемся. Счастливо!

– Спасибо большое, я…

Но он уже развернулся и вышел.

Я волновался, что не успел чего‑то сочинить по поводу случайности нахождения здесь Слона. Хотя начальник – не идиот, прекрасно и так понимал, что мы там делали с ним под самогончик. Слон же сидел, ничуть ни о чем не беспокоясь, и смотрел на меня уважительно. Он‑то понимал, что все это значило.

На языке обычных людей это прозвучало бы примерно так:

– Да, я тебя выгнал. Но не только потому, что ты мудак, а еще и потому, что так карта легла. Человек ты неглупый и еще можешь пригодиться, так что не бросайся в оппозицию.

Настроение было хорошее. На прощание я разослал всем, с кем работал, клип на песню Валентина Гафта «Прощание бюрократа с кабинетом». Повеселю, думаю, друзей‑товарищей этими, очень хорошо подходящими к моменту строками:

 

Наливался тучами закат,

Перестройку начали с рассвета.

Не по делу снятый бюрократ

Со своим прощался кабинетом.

 

Ты прощай, мой светлый кабинет,

Ты прощай, ковровая дорожка,

Дай в карельском кресле напослед

Посижу хотя б ещё немножко.

 

Пусть в последний раз в мой строгий взгляд

Ясный свет прольётся из плафона.

Пусть по мне прощально прозвенят

Все мои пятнадцать телефонов.

 

Разве ж я хоть что‑то разрешил?

Разве ж я вошёл куда без стуку?

Так за что же камень положил

Рок в мою протянутую руку?

 

Что ж вы друга бросили, друзья?

Как зачнёт судьба его мытарить…

Ведь простой душе его нельзя

С миром без селектора гутарить.

 

Так сказал и вышел по ковру,

Уходил всё дальше он и дальше.

И слеза катилась по бедру,

По бедру крутому секретарши.

 

Граждане, душа моя чиста,

Жду от вас посильного привета.

Кто и есть на свете сирота –

Это гражданин без кабинета.

 

Песня и правда подходила к ситуации. Особенно строки «Что ж вы друга бросили, друзья?» и «Кто и есть на свете сирота – это гражданин без кабинета». Из примерно двухсот адресов, по которым я разослал этот клип, ответы, хотя бы формальные, пришли от двоих. Одним из них – была сидящая за стеной Элеонора.

Мы допили волшебный напиток, закончили запись и разошлись по домам. А Слона вслед за мной начальник не выгнал, до сих пор работает.