Энергичные люди из провинции

 

С назначением Романа Желтокнязева, по кличке «Желтый», премьер‑министром Тришуруп начали заполнять энергичные люди из провинции. То есть и сам Тришуруп был самой что ни на есть глубинкой, куда поезд идет из столицы больше суток. Но по сравнению с теми местами, откуда все эти красавцы рванули вслед за Желтым в коридоры власти и бизнеса, Тришуруп – это центр мироздания. Нью‑Йорк. Сингапур, ни дать ни взять.

Желтый – мужчина простой. У него в мозг вмонтирована примитивная, но надежная, советского еще производства система «свой‑чужой». Свои – это, понятно, сначала родня, потом друзья. Однокашники, коллеги, с которыми знаком много лет. Потом их друзья и родня. Потом просто земляки. И только потом те, кого узнал в последние годы.

Свои всегда лучше чужих. Априорно, бездоказательно. Лучше и все. Даже если они «институтов не кончали», даже если не работали нигде, кроме предприятий районного значения.

Бабая часто упрекали за клановость, но в сравнении с Желтым он оказался демократом, круче Новодворской, Кара‑Мурзы младшего и Борового, вместе взятых.

У Желтого, совсем недавно переехавшего в Тришуруп из одного отдаленного района, которым он там руководил, мир тупо делился на людей двух видов: «с моего района» и «не с моего района».

Тришурупцы ему очень не нравились. Хитрющие такие, стоумовые, вечно лезут со своими замечаниями. Желтый прекрасно понимал, что, если он наберет тришурупцев в свою команду – они не будут ему верными псами, будут посмеиваться втихаря над его колхозным происхождением, манипулировать, плохо выполнять «команды».

А именно на «выполнении команд» была построена система управления по Роману Желтокнязеву. Руководитель нужен, чтобы брать на себя ответственность, принимать решения и давать команды на их выполнение. Подчиненные должны не лезть с возражениями, а выполнять команды.

Бабай, возможно, ментально изначально был таким же «командиром». Но до руководства областью он рулил огромным нефтехимическим предприятием и прекрасно понимал, что прежде чем давать эти самые команды, нужно ровно на сто процентов быть уверенным в правильности постановки вопроса, иначе половина области на воздух может взлететь. А для этой правильности без умников всяких не обойтись.

Желтый же всегда был чиновником. А быть чиновником в нашей Великой Стране тем и хорошо, что ты просто командуешь и пиаришься, тащишь наверх по карьерной лестнице своих дружков, дружки тащат тебя. Никакого контроля за твоей эффективностью ни со стороны общества, ни со стороны вышестоящих чиновников нет. Совсем нет. Услышите разговоры про «коэффициенты эффективности чиновников» – выкиньте их сразу из головы. Оценки расставляет каждый начальник всем нижестоящим, исходя из личных симпатий/антипатий.

Один крупный руководитель федерального уровня говаривал:

– Наш чиновник должен хорошо делать три вещи: хмурить брови, морщить лоб и надувать щеки. А первое, что нужно сделать любому вновь назначенному большому начальнику, – создать очередь в приемной.

Если очередь есть – это означает, что Иван Иваныч «решает», и поэтому все к нему идут. А там – пусть хоть актеры массовки сидят в приемной часами.

После назначения Желтого премьером Бабай как‑то сник и почти полностью устранился от руководства вверенным регионом. Сын, жена, теща и другие члены его негласного политбюро объяснили ему, что фокус их операции «преемник» в том, что они дадут Желтому сформировать всю губернскую власть под себя, отстроят под него весь Бабаестан, включая федералов. А когда придет время смены губернатора – у Михал Иваныча с Митей не останется другого выбора, кроме как оставить править премьера, держащего крепко все нити управления сложным регионом в своих натруженных руках.

Рациональное зерно в этом плане, надо сказать, присутствовало.

Областная нефтянка уже перешла на тот момент в руки федералов, то есть, с колокольни Михал Иваныча, какого‑то огромного экономического смысла в случае смены власти в тришурупском Белом доме не было. Руководителей страны больше волновали вопросы политической стабильности, а кто таковую обеспечит – для них было не так уж и важно.

То есть Желтому нужно было всего лишь показать, что он пользуется авторитетом в регионе, знает его, имеет опыт управления, ну и главное – лоялен столице нашей родины.

Желтый начал активно воплощать задуманное в жизнь с усиления внутри региона. Самым простым решением, на его взгляд, было всех, кто работал там до него на руководящих постах, выгнать и поставить на таковые своих верных нукеров. Зачем оставлять в начальниках тех, кто работал при прежнем фаворите Бабая – Василиче и, наверняка, чем‑то ему обязан? Предадут, продадут, подставят. Нормальная такая логика начальника районного масштаба.

Указы посыпались как купюры в машинке для пересчета денег. «Уволить‑назначить», пачками. Уволить Петрова, карабкавшегося по карьерной лестнице 30 лет из министров, положим, промышленности, поставить Иванова, который командовал пару лет чем‑то в смежной отрасли, например, лесопилкой в районе, который осчастливил нас появлением на свет Романа Желтокнязева.

Уволить первых тришурупских хипстеров, служивших пиарщиками у Бабая, назначить на их места руководителей желтокнязевской районной газеты «Заветы Кузьмича»:

 

 

– А чо, они не знают, што ли, как с информацией обращаться?! Да весь район каждую неделю с нетерпением ждал нашу районку, вам и не снился такой уровень работы со словом в вашем Тришурупе!!! – убедительно защищал назначенцев Желтый.

Уволить интеллигентного министра спорта, друга знаменитого на весь мир самого федерального министра Замутько, и назначить на его место хмурую лысую личность с запутанной биографией, когда‑то занимавшуюся боксом в одной секции вместе с Желтым.

С должностью министра ЖКХ предстояло справляться бывшему районному жилинспектору. Главную общественную организацию – Национальный конгресс – возглавил районный активист из клуба любителей бабайской словесности.

Уполномоченным по защите предпринимателей стала бывшая секретарша Желтого все из того же района:

– Она грудью на вашу защиту встанет, ребята! Вы видели, какого у нее грудь размера? – в своей неподражаемой раскованной и остроумной манере представлял новую шефиню обескураженным представителям бизнеса сам Желтокнязев.

Представители бизнеса понятия не имели, что это только цветочки. Вслед за чиновниками в региональные олигархи рванули мелкие лавочники, естественно, тоже земляки Желтого.

Миллиардные госконтракты отписывались ооошкам[12] со столом и стулом за душой. Коммерсантам выдавались невероятные, миллиардные ассигнования на развитие каких‑то безумных, на коленке нарисованных «программ развития». Тришурупские рестораны заполонились нуворишами‑желтокнязевцами, понятия не имевшими, в какой руке держать вилку, и вообще не врубавшимися, зачем на столах лежат ножи.

Желтый, не комплексуя, назначал земляков‑лавочников руководителями последних на тот момент госпредприятий. Предприятия стремительно банкротились и уходили в собственность лавочникам.

Формально Желтый в числе владельцев новых системообразующих предприятий региона не числился, но злые языки до сих пор уверены, что в каждом из таковых ему и сейчас принадлежит что‑то вроде пятидесяти процентов акций.

Проверять эти факты было некому. После своего неудачного похода к Бабаю с папочкой на Желтого генерал Асмодеев понял, что создание новой областной элиты есть государственная необходимость, и теперь искренне служил этой планиде. Остальные силовики тоже не очень сопротивлялись, тем более что Желтый сотоварищи щедро финансировали их как формально, так и не формально, понимая, что лишний шум по линии правоохранителей им перед окончательным захватом власти совсем ни к чему.

 

Индеец в столице

 

Отдельным пунктом плана Желтого было покорение сердец жителей коридоров власти столицы великой страны. Ему нужны были на федеральном уровне две вещи – пиар и джиар (то есть личные знакомства с власть имущими).

Вооружившись чемоданом черного нала от «понятных ему бизнесменов», Желтый отправился покорять Кремль. Какие‑то жулики быстро сосватали ему «великого пиарщика» с говорящей фамилией – его звали Эдуард Жуленко. Шустрый малец средней руки (помельче, судя по именам клиентов, даже автора этих строк, тоже не Конрада Грина, прямо скажем) был отрекомендован как воротила, вхожий в Кремль, к силовикам и в ведущие СМИ.

В те светлые для пиара‑джиара годы таких Жуленко в нашей неблагородной профессии было пруд пруди. Они рыскали по столице в поисках заказчиков, сутками напролет просиживая штаны во всевозможных гламурных кафе. Время от времени находился фраер ушастый, какой‑нибудь средней руки коммерсант Иван Пупкин, который вдруг понимал, что ему нужен…

– Это, как его… репутационный менеджмент! Ну, чтобы имиджмейкинг… ну, пиар, короче!

На поверку о таком деятеле всегда всплывало что‑то нелицеприятное. Например, коммерсант что‑то у кого‑то увел, и теперь его с утра до вечера полощут на страницах криминальной хроники, называют жуликом и всячески ранят самолюбие. Или очередная его фирма лопнула, не выполнив обязательств перед клиентами, что опять‑таки привело к ушатам помоев, выливаемых на голову незадачливого Ивана, желающего попиариться и помои с себя таким образом смыть.

Обычно этим пупкиным такие шустрые мальцы от пиара предлагали нехитрый суповой набор. Для начала – забабахать здоровенную статью в каком‑нибудь журнале типа «Самые мощные крутыши», «Воротилы бизнеса», «Главные национальные лидеры» и т. п., которые, собственно, и существовали для того, чтобы потешить самолюбие таких вот недотёп. Для того чтобы клиент круто выглядел на мелованных страницах в компании таких же фраеров ушастых, ему организовывали фотосессию в кабинете, обязательно с триколором за спиной и грозным взглядом в камеру. Потом к нему приходил самый настоящий журналист, в свитере, в роговых очках и с диктофоном, который задавал вопросы типа:

– Вы известны как сторонник динамичного развития и честного подхода в бизнесе, как Вам удается оставаться в когорте лидеров рынка, обладая такими высокими человеческими качествами?

 

 

Фраер ушастый млел от любви к себе и представлял, как вся страна будет зачитываться его интервью и горько сожалеть о прежнем, критическом к нему отношении. В итоге выходила длиннющая статья, озаглавленная а‑ля «Иван Пупкин – патриот, государственник, гений бизнеса».

На обложке каждого из таких журналов всегда красовались гордые слова о том, что распространяется сие в Администрации Президента, Правительстве, Сенате, Парламенте и так далее, с перечислением всех мало‑мальски значимых присутствий страны.

На деле это означало, что в общественные приемные этих уважаемых структур просто присылался по почте раз в месяц экземпляр печатной говнопродукции, который тут же благополучно летел в урну. То есть в реальности статьи про великих недотеп читали только они сами.

После звездного старта предлагалось развить успех кампании по «репутационному менеджменту» недотёпы где‑нибудь на 24‑ой полосе третьестепенной газеты, типа «Версии в час пик» или «Московские известия». Иван Пупкин обязательно сам покупал в ларьке Союзпечати газетенку, с замиранием сердца открывал 24‑ю полосу и видел там свой портрет все с тем же триколором за спиной и гордым заголовком «Иван Пупкин развивает государственно‑частное партнерство».

Ну а звездный час Ивана Пупкина наступал после того, как ему поступало приглашение принять участие в передаче «Доброе утро» на каком‑нибудь 48‑ом канале центрального телевидения. Сначала Ивану присылали педагога по сценической речи. Отрабатывали с ним правильность его суетливой прохиндейской речи.

И вот он – «кривой эфир» (закос[13] под «прямой»). «Фигуранту» (так почему‑то пиарщики называют своих клиентов, точно как и милиционеры) снова задают нелепые вопросы про социально‑экономическое развитие, он все так же невпопад мычит что‑то в ответ, и свет софитов делает свое дело – Иван входит во вкус.

Фигуранты возвращаются. Всегда возвращаются. Даже если рано или поздно ловят своих пиарщиков на воровстве в виде завышения смет и внедрения в таковые несуществующих пунктов (а ловят почти все и почти всех). Под кожу неизбежно проникает звезда. Пупкин уже не представляет жизни без «внимания общества». Он просто обязан делиться с миром своими гениальными мыслями про социально‑экономическое развитие. Ивану, конечно, лучше не знать, как происходил его отбор в звездный состав участников передачи «Доброе утро» в ходе созвона Жуленко с его подельником, шеф‑редактором «Утра» Мстиславом:

– Славочка, приве‑ееет, дорогой ты мой человек!

– Ой, Эдик, здрааа‑аавствуй, мой хороший!

Эдик и Славик говорят, жеманно растягивая гласные, и нагромождают друг на друга самые невероятные уменьшительно‑ласкательные суффиксы, даже если они не геи. Просто у пиаровско‑медийной братии принято так общаться. Да и геев среди них, пожалуй, большинство. Дальше идет минут на пять разговорчик ни о чем, что начальники козлы, все задолбало, и вообще щас бы на Гоа, хоть, наконец, расслабиться. Это все мы опустим и вернёмся в момент, когда Эдик принимает озабоченный тон и начинает говорить о деле:

– Славик, ну ты посмотрел, я там тебе файлик кидал про моего фигуранта нового?

– Б…яяяяя, Эдик, ну это же пи…ец на…уй!

В таких случаях пиарщики и медийщики матерятся так, что сапожники краснеют и уводят в сторону детей.

– А что такое, Славочка?

– Ты его сам гуглил[14], вообще? На нем же проо‑оообу ставить негде! Это же какой‑то разбойник с большой дороги! «Мы раз…! Бу‑бу! Раз‑бойники!» Ты представляешь, что мне начальник за такого гостя в эфире сделает?

– Славк, да он нормальный парень! Ну, ты же профессионал, видишь, что все это заказуха в сети про него! Конкуренты наехали, надо помочь человеку! К тому же – мы же вообще ни слова не будем про отжатые заводы говорить и всякое такое. У нас в эфире – только позитив! Ну и он мне дает на этот выход три куска убитых енотов, два отдаю тебе!

Убитые еноты, образующие аббревиатуру у. е. – один из многочисленных наших синонимов к любимому слову «доллар».

– Эдик, ну ты…бнулся совсем?! Ты ж понимаешь, что мне начальнику еще минимум штуку надо будет заслать, чтоб он не вонял.

– Славик, я тебе все три отдам, мне ж, ты понимаешь, главное – дело сделать. И Пупкина этого о‑оочень серьезные люди мне привели, никак не могу подвести.

Оба при этом хорошо знали, что один ничего не отдаст никакому начальнику, а у второго в смете – совсем не 3000 убитых енотов, а вовсе даже десятка. Но так уж в этом бизнесе принято торговаться – нытьем и катаньем.

В цепкие лапки таких специалистов и попал наш Желтый. Если бы он послушал разговоры эдиков и славиков, то узнал бы о себе много нового. Например, что он – «индеец в столице». Что денег у него – «как у дурака махорки». Что ему можно «впарить любую херотень».

Собственно, Желтый все эти тезисы многократно подтвердил.

Началось все с того, что, поймав, как водится, звезду сразу после прохождения нехитрого стартового круга – журнал «Главные Национальные Лидеры» – газета «Московские Известия» – канал «Доброе утро», – он потребовал не каких‑то второстепенных журналистов, а самого великого и ужасного Вольдемара Рудиковича Сливьёва в проводники своих идеологем. Жуленко аж в ладошки на встрече захлопал, поняв, что маржа тут ожидается нешуточная. Сливьёв в нашей стране был не просто журналистом, а эдаким гуру, много лет вещавшим на самых центральных каналах самую высокопарную пургу[15]. Наш простодушный народ верит в божественное происхождение любого проходимца, ведущего себя как мессия, не был исключением и Желтый. Ему казалось, что уж если Сливьёв скажет, что Желтый крут, а его враги – фигня, то дело будет в шляпе.

Жуленко вышел через секретарей на Вольдемара Рудиковича. Тот назвал космическую сумму в мильен убитых енотов. Жуленко, ничтоже сумняшеся, помножил ее на два и представил Желтому. А когда тот, не думая ни секунды, сумму акцептовал – Жуленко понял, что жизнь удалась. Правда, гуру не стал перенапрягаться и выдавил из себя всего одну маленькую заметку на собственном блоге о том, как прекрасен Бабаестан и его руководители, а вовсе не бегал везде с желтым флагом и криками: «Желтого – в Бабаи!», в связи с чем Желтый полагал, что в этом аспекте кампании он был кинут. Что никак не мешало Желтокнязеву дальше, задрав штаны, бежать к исполнению своей светлой мечты.

Будучи механизмом примитивным, организм Желтого подсказывал ему соответствующие решения. Зная, что один из главных политических оппонентов – Василич – работает в Кремле, у Владислава Юревича, Желтый поставил пиарщикам задачу ни много ни мало – организовать встречу с оппонентовым работодателем.

К чести Жуленко надо сказать, что сработал он ювелирно. Долго имитировал переговоры неких «старших товарищей» с Юревичем, потом устало махнул рукой: «У него ваще щас поо‑оолный завал!» Однако, мол, есть возможность встретиться вот прямо с правой рукой демиурга, человека, которого тот слушает буквально во всем. Это, конечно, стоит денег, поскольку человек он тоже занятой, но что такое несчастные сто тысяч долларов, когда тут такие вопросы могут решиться?

Желтый $100000 акцептовал. Потом пошло долгое рядилово за время и место встречи с юревичевой правой рукой. И вот, наконец, была назначена встреча. Желтый отстоял очередь за кремлевским пропуском и победоносно вступил на брусчатую мостовую. Правда, к правой руке Юревича его не завели. «Выяснилось», что правую руку срочно вызвал хозяин как раз для решения вопроса об увольнении одного там губернатора и назначении вместо него другого фигуранта.

На счастье Желтого, у правой руки тоже нашлась правая рука. «Рука руки» внимательно послушала Желтого, понадувала щеки, поморщила лоб, похмурила брови и изрекла:

– Я Вас услышал.

Это такое, чисто столичное выражение, обозначавшее что‑то вроде «мне глубоко по барабану, что ты тут сейчас мне нес, но вроде меня просили с тобой пообщаться, и, чтобы просто не посылать – произношу эту глубокомысленную пустопорожнюю хрень». Но наш энергичный мужчина из глубинки этого определения не знал и был вполне впечатлен и стенами древнего Кремля, и важностью своего собеседника.

На выходе Желтого ждал Жуленко с характерным черным полиэтиленовым пакетом, в которых мы все обычно носим черный нал:

– Роман Семенович, Вы не с жуликами дело имеете – с правой рукой не сложилось, и это не моя вина, но, раз встреча была с правой рукой правой руки – вот Ваша сдача.

И Жуленко торжественно вручил Желтому сверток с $40000.

Слухи об «индейце» облетели пиар‑тусовку стремительно. Встречи Желтого с различными столоначальниками понеслись вереницей. Желтый был уверен, что таким образом он, как качок стероидами, наращивает себе политическую мышечную массу. Многочисленные же контрагенты, закончив встречу ни о чем, пожимали плечами и с чистой совестью кидали в сейф пачку зеленых купюр.

Время от времени Жуленко подбрасывал индейцу новую наживку:

– Да, неплохо все идет, Роман Семенович, но вот в светские круги гимнастики Вы пока не вхожи.

– Кого‑кого круги?

– Гимнастики. Это оо‑очень влиятельные круги. Дело в том, что…

И дальше Жуленко рассказывал в мелких подробностях расхожую историю о том, как главная тренерша сборной страны по гимнастике является близким другом Самого Михал Иваныча, а одна из наших олимпийских чемпионок, Амина Пятачкова, вообще состоит с Михал Иванычем в… эээ… определенных отношениях… нельзя вслух произносить, каких именно…

Желтый наживку проглотил сразу до самых гланд. Ему так и казалось, что сидит Михал Иваныч, такой, на кухне, пьет вечером чай, а к нему заходит Амина и невзначай так бросает:

– Миш! Вот ты тут чай пьешь, а там сатрап‑то твой, Бабай, совсем народ замучил! Я точно знаю, рассказывал мне один отличный парень из Бабаестана на светском рауте!

А Михал Иваныч тут встрепенется, расспросит Амину, что за парень, где сейчас работает, есть ли опыт и решимость взять на себя ответственность в этот непростой час и возглавить регион? А Амина ему, такая, ответит:

– Ой, ну Миш! Вот ты вызови его сам, да и спроси, готов ли он?

Тут вызывают Желтого опять в Кремль, и… Роман чуть ли не за грудки схватил Эдуарда:

– Это отличная идея, а как войти в эту тусовку гимнастов?

– Есть у Амины лучшая подруга. Лена Норкина. Они вместе сейчас в парламенте заседают, прямо на соседних креслах. С Леной у меня… Ну, скажем так, очень близкие дружеские отношения. И Жуленко кокетливо отвел взгляд в сторону, замолчав на секунду.

Желтый смотрел на него восхищенно и озорно:

– Ну, ты и молодеее‑ец!

– Настоящий мужчина не будет распространяться о таких отношениях… Но она – замечательная девушка! Давайте поужинаем с ней? И Амину вытащить попробуем?

На следующий день Жуленко рассказал Желтому, что Лена «польщена» возможностью познакомиться с таким интересным собеседником, о котором она давно наслышана, и придет на ужин обязательно. Амина тоже сказала, что постарается, но даже если она не сможет – Лена на следующий же день встретится с ней на заседании парламента и расскажет в мельчайших подробностях, какой классный парень он – Рома Желтокнязев. Лена, конечно, тоже девушка занятая, но что такое 50 тысяч баксов, когда… И так далее…

Амина, естественно, «не смогла», а с Норкиной Жуленко действительно нашего покорителя столиц познакомил. Депутатша‑гимнастка сыпала историями о дружбе с Аминой, о светской жизни, о раутах, где Михал Иваныч сказал то и добавил сё…

Одним словом, Желтый зауважал Жуленко даже еще сильнее, чем когда получил сдачу в 40 тысяч. Вот что значит настоящий джиар, думал он, ожидая, что вызов к Михал Иванычу последует вот прямо совсем скоро, на днях…

 

Бобр – всё

 

Бобр уже освоился с мыслью о том, что он решил бросить вызов всесильному Бабаю, и снова был деловит и самоуверен. Работа над планом по его назначению вместо Бабая кипела. Аванс он выделил, особенно не торгуясь, и теперь внимательно следил за исполнением каждого пункта.

Одним из первых пунктов мы, естественно, вставили противодействие Желтому. Его активность и самому Бобру уже была заметна и неприятна. Олигарх понимал, что стартовая площадка Желтого дает ему отрыв на несколько корпусов от любых конкурентов априорно, а потому был готов к решительным действиям в этом направлении. Что полностью совпадало и с нашими планами.

Каждый шаг Желтого был поставлен «на контроль». Мы знали обо всех его перемещениях. Встречах. Планах. О каждом слове, сказанном им почти в любом помещении или по телефону, тоже знали, хоть это было и не совсем законно. Впрочем, эту услугу нам оказывали как раз сами блюстители закона, поэтому угрызения совести на этот счет нас особенно не мучали. Да и Желтый в это время точно так же контролировал нас, таковы были правила игры.

Группа очень толковых юристов под руководством одного депутата Госдумы, по кличке Босси, занималась критическим анализом любой активности оппонента на предмет нарушений и злоупотреблений. Что бы он ни делал в любой свой рабочий день: выделил кому‑то государственные деньги, дал земельный участок, организовал налоговый вычет, да хоть елки вокруг своей дачи посадил – получай депутатский запрос, заявление в полицию, вызов на допрос. Все это нервировало оппонентов и оставляло им меньше времени на то, чтобы организовывать подобные козни в наш адрес.

В интернете появилось несколько резко оппозиционных Бабаю и Желтому порталов. Разоблачения там сыпались ежедневно. Все это активно подхватывалось и разносилось по соцсетям.

Бобр таким образом финансировал исключительно важное дело – расчищал дорогу для всех остальных кандидатов, организуя ворох всевозможных проблем основному оппоненту. По канонам классической кампании, направленной против любой действующей власти, кроме поливания таковой, нужно было еще и выставить первым делом, сильно заблаговременно, некоего Главного Оппозиционного кандидата. В классификации пиарщиков такой кандидат, который вдруг начинает на всех углах чихвостить, например, действующего губера, называется «кандидат‑шахид». Шахид потому, что сам такой кандидат – без пяти минут политический труп, никто не воспринимает всерьез кого‑то, строящего любую кампанию исключительно на отрицании чего‑то существующего.

Если бы мы были совсем подонками – шахидом можно было бы сделать Бобра. Раструбить на всех углах, что есть такой чел, бросивший вызов самому Бабаю. Так он расшатал бы нынешний режим Бабаестана, вывалялся в грязи вместе с Бабаем и его приближенными (Желтым в первую очередь), а потом прямо по их израненным чумазым тушкам мы могли красиво пройти к власти.

Но действовать настолько цинично по отношению к заказчику нам было как‑то западло, поэтому Бобр был серьезнейшим образом предупрежден, что если он не хочет похоронить свои и без того не шибко реалистичные перспективы на областной трон, то ему нужно прятать свои притязания на таковой как можно глубже.

Бобр в политике и пиаре был не первый день, быстро просек, что замечание дельное, и принял план пиариться только на своей текущей депутатской деятельности. Причем – пиариться аккуратно, без огромных портянок интервью в третьестепенных СМИ, доказывающих только факт наличия у интервьюируемого либо амбиций, либо проблем, либо и того и другого. Бобр выдвигал законопроекты, инициативы, мы немного разгоняли их по ключевым СМИ, его цитируемость росла, рос и авторитет в тусовке. А если погуглить Бобра в те годы – получился бы вполне себе такой политический деятель, скромный, но работящий. Мы даже сами начали в какой‑то момент верить, что у фигуранта есть какая‑то политическая перспектива. Хотя непрофессионально это, конечно, – верить в то, что сам сочиняешь.

Жизнь все расставила по своим местам жестко и предельно конкретно.

В один прекрасный день Бобр пригласил меня и Каца провести очередной брейнсторминг[16] за обедом. Он любил говорить о пиаре и политике не в кабинете, где все его внимание, видимо, автоматически было подчинено Его Величеству Баксу, а в вальяжной атмосфере столичных заведений.

Начиналось лето, и многие гламурные кафе открыли летние террасы. Мы облюбовали одно из них, при модном заведении QG, которое было немноголюдным, обслуживание было ненавязчивое и длинноногое, одним словом, креативилось там хорошо.

Это была пятница, часа четыре дня, немногочисленные летние обитатели столицы уже выстраивались в дачные пробки, поэтому нам совсем никто не мешал. Официантки давно поняли, что для получения хороших чаевых их главная задача – нам не мешать, и не мозолили глаза без надобности.

Я держал очередной длинный спич о реализации плана захвата Бобром власти в Тришурупе.

Вдруг Бобр отшатнулся назад от невидимого сильного удара в грудную клетку. Ровно посередине его дорогого костюма чернела дыра, вокруг которой расходилось бурое пятно. Его всегда самоуверенно‑презрительное лицо почему‑то стало очень детским. Он медленно полз по креслу вниз.

Я и Кац не шевелились. Область моего мозга, отвечавшая за безопасность, пыталась верещать мне о том, что Бобра только что застрелили и мне лучше бы лечь на пол, например, или бежать куда глаза глядят.

Но тело было ватным, бежать я никуда не мог, да и остальной мозг понимал, что, если бы и нас хотели убить те же стрелки – мы бы сейчас уже тоже сползали по креслам.

На немногочисленных посетителей веранды драматическая кончина Бобра еще не произвела никакого впечатления. Выстрел был бесшумным, мы с Кацем побледнели, но звуков никаких пока не издавали.

Преодолевая тошноту, я спросил Каца, нельзя ли мне тихонько свалить, чтобы не было лишних расспросов. Кац молча кивнул.

– А… с… эээ… авансом что делать? Вернуть? – спросил я, понимая, что эту тему Кац все равно уже успел обдумать в числе других неотложных дел, которые ему предстояло сделать. Отрывисто и тоже через силу, Кац тем не менее ответ выдал сразу же:

– Завтра кинь отчет по потраченному. Остальное пока оставь у себя. Нам надо будет как‑то подать это. Ты можешь пригодиться…

На ватных ногах, никому не глядя в лицо и ни с кем не прощаясь, я выскользнул из кафе, поймал таксующего на древних «Жигулях» узбека и направился в сторону товарищей, с которыми нужно было срочно обсудить происшествие.

Странным образом я не испытывал сейчас никакой жалости или сострадания к убитому на моих глазах человеку, хотя в обычной жизни с трудом переношу вид чужой крови даже из маленького пореза. После того как закончилась естественная физиологическая реакция на столь близкую смерть, мозг лишь лихорадочно переосмысливал информацию о том, что в процессе передела власти и бизнеса вокруг родной области кто‑то принял решение о радикальном устранении одного из факторов, влияющих на этот передел.

Соответственно, нам нужно было как можно скорее понять, куда двигаться дальше. Будут ли попытки физического устранения кого‑то еще, например, из членов нашего клана или из числа наших союзников? Испугаются ли те, кто нас поддерживал? Как отреагирует на случившееся руководство страны?

После мне стало понятно, что, обладая своими миллиардными состояниями, олигархи, в некоторой степени, людьми быть перестают. К ним относятся как к некоей функции, распоряжающейся значительными процессами, способной их запустить или остановить. То есть мой мозг только что увидел, как в его присутствии рухнула финансовая система, например, банк. Разумеется, мозг не испытывал большой жалости к банку, обрабатывая, в первую очередь, информацию на предмет, были или не были в этом банке мои деньги, пострадаю ли я или близкие.

Когда же, уже осознанно, я начинал говорить себе о том, что «вот ужас, человека не стало», я снова приходил к тому, что человеческой близости с Бобровским у меня не было и быть не могло. Тот осознанно выбрал себе путь флибустьера, время от времени, скорее всего, делая в адрес других людей то, что, например, я или люди моего круга общения никогда бы не сделали. В процессе прибирания к рукам своих заводов‑газет‑пароходов предприниматели в развивающихся человеческих системах не могут регулярно не принимать аморальных решений, грубо говоря, все они (или почти все, исключения лишь подтверждают правило) на этапе первоначального накопления капитала в нашей или любой другой стране воровали, грабили, или убивали, или – и то, и другое, и третье. Все они готовы отчитаться за каждый доллар, за исключением первого миллиона.

Поэтому прости меня, читатель, за отсутствие сострадания к усопшему. Этим вечером мы думали только о живых. Один из нас отправил другому совсем уж циничное СМС с текстом: «Бобр – всё. Надо искать другого Парвуса».

Парвусами мы звали всех, кто тайно давал денег на разные, большие и малые политические перевороты. Без парвусов наш переворот был бы обречен на неудачу.

 

«Что вы за народ, блатные – ни роду, ни племени, одни кликухи поганые»

 

Все герои моего повествования зовут друг друга и вообще всех вокруг не настоящими именами – не в силу особенной испорченности или желания быть похожими на представителей преступных группировок. Причем коверкаются не только имена, подменяемые прозвищами. У всех обычных процессов тоже есть тайные обозначения, понятные лишь тем, кому это нужно понимать.

У этой традиции есть сугубо практическое применение. Все, кто вовлечен в нашей стране в политику, уверены, и небезосновательно, что их всегда и везде подслушивают. Соответственно, говорить открытым текстом и называть всех реальными именами – это зачастую, как говорил Кирпич в говорухинском фильме, «самому себе с пола срок поднять».

Представьте, например, что перехвачен разговор какого‑нибудь замминистра со своим советником примерно такого содержания:

– Николай, здравствуйте! Давайте вернемся к начатому ранее обсуждению вопроса о получении нами с Вами незаконного обогащения.

– Здравствуйте, Иван Иванович! Действительно, получить незаконное обогащение в данной ситуации довольно несложно. Закрытому акционерному обществу «Свисток» жизненно необходимо продление разрешения на разработку месторождения имени Грибакина, без которого у них может остановиться производственный цикл. Владельцы компании предлагают нам ежемесячно взятку в размере 60 тысяч долларов лишь за одну подпись. Данный вопрос находится в компетенции Вашего сотрудника Шахримовского, который имеет возможность принять соответствующее решение на законных основаниях.

Такой разговор даже начинающий следователь мог бы, особенно не напрягаясь, передавать в суд и сажать обоих коррупционеров почти навсегда. Но коррупционеры тоже не дураки и сказали бы все то же самое совсем по‑другому, например, так:

– Коля, привет! Че там по ТОМУ вопросу?

– Да, Иван Иваныч, я все пробил, тема хорошая. Свисткам по грибам кровь из носу продляться надо, пока не встало все. Черканём – они доклад на 60 страницах в месяц готовы делать. Шахермахер решает, там все чисто.

Ну и как эти все «свистки по грибы с шахер‑махером» вообще к делу пришить можно? Никак, правильно. К тому же коррупционеры наши – люди занятые, а обратите внимание, их «птичий язык» еще и в три раза более содержательный. Текста – меньше, смысла – больше. А время – деньги, как вы уже догадались.

Интересно, что диалектов у этого птичьего языка – бесчисленное множество. Каждая группа коррупционеров предпочитает говорить так, чтобы для любого индивида за пределами группы их речь была языком индейцев Навахо.

Время от времени, если общение ведется в основном в пределах группы, случаются казусы, и кто‑то заговаривает с иноязычными контрагентами на непонятном для них языке.

Я сам однажды видел, когда некий федеральный министр радостно вышел из‑за стола к прибывшему к нему губернатору, обращаясь к нему:

– Индус, здравствуйте! Очень рад!

Министр просто был не в курсе, что подчиненные, брифуя[17] его на тему – что стребовать с этого губера, называют принятую среди них кличку, а не реальное имя. «Индус» долго не мог понять, с кем его перепутал министр, но виду не подавал, опасаясь не получить от министра новых трансфертов. Так и был губернатор Рашид Делиев «индусом» целый час, видимо, потому, что в фамилии у него присутствует название вполне себе индийского города Дели.

Птичий язык возник не на пустом месте. Рынок прослушки в стране – гигантский. У нас есть многочисленные легальные спецслужбы, обладающие необходимым оборудованием и, между нами говоря, охотно сдающие его в аренду, а именно – предоставляющие расшифровки разговоров любых людей любым заказчикам за деньги. Небольшие, кстати, деньги. Стоимость суток прослушки не превышает сейчас уровня среднего чека средней компании среднего столичного ресторана.

Кроме того, стоимость приборов для прослушки стремительно приближается к нулю, и любой, кому это нужно, может купить тысяч на 50 долларов железяк, позволяющих слушать, кого угодно.

Среди тех, кто опасается прослушки, гуляют терабайты достоверных фактов и мифов о прослушке. Например, считается, что могут быть подслушаны не только сами телефонные разговоры, но и вообще любые разговоры в радиусе пары метров через микрофон того же телефона. Любой конфиденциальный разговор в этой связи элитарные собеседники начинают с вытаскивания батареи из телефона (считается, что только так микрофон можно деактивировать) или, если это айфон – запихиванием его под подушку (тогда микрофон тупо перекрыт физически).

Выходцы из спецслужб на все эти действия смотрят скептически и тайн своих раскрывать не спешат. По обрывочным <