Обречена ли Россия быть колхозной?

28.01.2015

Россию всегда сравнивают с Европой и с США, о чем бы ни зашел разговор – о дорогах, о человеке, о продолжительности жизни.69 Сравнения важны и помогают увидеть сущность обеих систем, но только если они корректны, а не носят характера подлога. В недавней колонке70 я привел пример, как во время перестройки вывернутое наизнанку сравнение СССР и Штатов служило аргументом для идеологов реформы, чтобы заявлять: «Мы производим и потребляем стали в 1,5‑2 раза больше, чем США». С вытекающими отсюда последствиями в виде фактической деиндустриализации России в последующие годы. Очевидно, что происходило смешение понятий «фонда», т.е. всего накопленного запаса, и «потока», т.е. ежегодного прироста «запаса». Смешение, которого профессионалы допускать не должны.

Попробуем перейти к другому сравнению – к разнице масштаба национального богатства России и Запада, накопленного, скажем, за последнее тысячелетие. Не будем даже учитывать тот факт, что три века Запад вывозил богатства из ³/₄ земель планеты, которые удалось превратить в колонии.

Даже если взять только хорошо описанное в истории время с X по XIX вв., то станет очевидно, что практически все богатство России создавалось сельскохозяйственным трудом крестьянства. Запад с XVI в. эксплуатировал колонии, но и там сельское хозяйство играло огромную роль. Так давайте сравним условия земледелия и главный показатель этого хозяйства – урожайность зерновых.

В XIV в. в Англии и Франции поле вспахивали три‑четыре раза, в XVII в. – четыре‑пять раз, в XVIII в. рекомендовалось производить до семи вспашек. Это улучшало структуру почвы и избавляло ее от сорняков. Главными условиями для такого возделывания почвы был мягкий климат и стальной плуг, введенный в оборот в XIV в. Возможность пасти скот практически круглый год и высокая биологическая продуктивность лугов позволяли держать большое количество скота и обильно удобрять пашню (во многих местах Европы имелась даже официальная должность инспектора по качеству навоза).

А вот что пишет об условиях России академик Л. В. Милов: «Главным же и весьма неблагоприятным следствием нашего климата является короткий рабочий сезон земледельческого производства. Так называемый беспашенный период, когда в поле нельзя вести никакие работы, длится в средней полосе России семь месяцев. В таких европейских странах, как Англия и Франция, “беспашенный” период охватывал всего два месяца (декабрь и январь).

Столетиями русский крестьянин для выполнения земледельческих работ (с учетом запрета на труд по воскресеньям) располагал примерно 130 сутками в год. Из них около 30 суток уходило на сенокос. В итоге однотягловый хозяин с семьей из четырех человек имел для всех видов работ на пашне (исключая обмолот снопов) лишь около 100 суток. В расчете на десятину (около 1 га) обычного крестьянского надела это составляло 22‑23 рабочих дня (а если он выполнял полевую барщину, то почти вдвое меньше).

Налицо колоссальное различие с Западом. Возможность интенсификации земледелия и сам размер обрабатываемой пашни на Западе были неизмеримо больше, чем в России.

Это и 4‑6‑кратная пахота, и многократное боронование, и длительные “перепарки”, что позволяло обеспечить чистоту всходов от сорняков, достигать почти идеальной рыхлости почвы и т. д.

В Парижском регионе затраты труда на десятину поля под пшеницу составляли около 70 человеко‑дней. В условиях российского Нечерноземья земледелец мог затратить на обработку земли в расчете на десятину всего 22‑23 дня (а барщинный крестьянин – вдвое меньше). Значит, если он стремился получить урожай на уровне господского, то должен был выполнить за 22‑23 дня объем работ, равный 40 человеко‑дням, что было невозможно даже путем чрезвычайного напряжения сил всей семьи, включая стариков и детей…

По нормам XIX в. для ежегодного удобрения парового клина нужно было иметь 6 голов крупного скота на десятину пара [т.е. 12 голов на средний двор – C.K‑M]. Поскольку стойловое содержание скота на основной территории России было необычайно долгим (198‑212 суток), то, по данным XVIII‑XIX вв., запас сена должен был составлять на лошадь – 160 пудов, на корову – около 108 пудов, на овцу – около 54 пудов… Однако заготовить за 20‑30 суток сенокоса 1244 пуда сена для однотяглового крестьянина пустая фантазия… Факты свидетельствуют, что крестьянская лошадь в сезон стойлового содержания получала около 75 пудов сена, корова, наравне с овцой, – 38 пудов. Таким образом, вместо 13 кг в сутки лошади давали 6 кг, корове вместо 8 или 9 кг – 3 кг и столько же овце. А чтобы скот не сдох, его кормили соломой. При такой кормежке удобрений получалось мало, да и скот часто болел и издыхал».71

Какова же была урожайность на Западе и в России? Ф. Бродель приводит множество документальных сведений. В имениях Тевтонского ордена в Пруссии урожайность пшеницы с 1550 по 1695 гг. доходила до 8,7 ц/га, в Брауншвейге была 8,5 ц/га, в хороших хозяйствах во Франции с 1319 по 1327 гг. пшеница давала урожаи от 12 до 17 ц/га (средний урожай сам‑восемь). В 1605 г. французский обозреватель сельского хозяйства писал о средних урожаях: «Хозяин может быть доволен, когда его владение приносит ему в целом, с учетом плохих и хороших лет, сам‑пять – сам‑шесть».72

В целом по Англии дается такая сводка урожайности зерновых: 1250‑1499 гг. – 4,7:1; 1500‑1700 гг. – 7:1; 1750‑1820 гг. – 10,6:1.

Такие же урожаи были в Ирландии и Нидерландах, чуть ниже – во Франции, Германии и Скандинавских странах.

Итак, с XIII в. по XIX в. урожаи в Европе выросли от сам‑пять до сам‑десять. Какие же урожаи были в России?

Читаем у Л.В. Милова: «В конце XVII в. на основной территории России преобладали очень низкие урожаи. В Ярославском уезде рожь давала от сам‑1,0 до сам‑2,2. В Костромском уезде урожайность ржи колебалась от сам‑1,0 до сам‑2,5. Более надежные сведения об урожайности имеются по отдельным годам конца XVIII в.: это сводные погубернские показатели. В Московской губернии в 1788, 1789, 1793 гг. средняя по всем культурам урожайность составляла сам‑2,4; в Костромской (1788, 1796) – сам‑2,2; в Тверской (1788‑1792) средняя по ржи сам‑2,1; в Новгородской – сам‑2,8».

Мы видим, что разница колоссальная: на пороге XIX в. урожай в России – сам‑2,4! В четыре раза ниже, чем в Западной Европе. Надо вдуматься и понять, что эта разница, из которой и складывалось «собственное» богатство Запада (т. е. полученное не в колониях, а на своей земле), накапливалась год за годом в течение тысячи лет. Величина этого преимущества с трудом поддается измерению.

А ведь и крестьянин, и лошадь работали впроголодь. Как пишет Л.В. Милов, в Древнем Риме, по свидетельству Катона Старшего, рабу давали в пищу на день 1,6 кг хлеба (т. е. 1 кг зерна). У русского крестьянина суточная норма собранного зерна составляла 762 г. Но из этого количества он должен был выделить зерно «на прикорм скота, на продажу части зерна с целью получения денег на уплату налогов и податей, покупку одежды, покрытие хозяйственных нужд».

Как известно, Запад делал инвестиции для строительства дорог и мостов, заводов и университетов главным образом за счет колоний. У России колоний не было, источником инвестиций было то, что удавалось выжать из крестьян. Насколько прибыльным было их хозяйство?

Л.В. Милов пишет: «На этот счет есть весьма выразительные и уникальные данные о себестоимости зерновой продукции производства, ведущегося в середине XVIII в. в порядке исключения с помощью вольнонаемного (а не крепостного) труда. Средневзвешенная оценка всех работ на десятине (га) в двух полях и рассчитанная на массиве пашни более тысячи десятин (данные по Вологодской, Ярославской и Московской губерниям) на середину века составляла 7 руб. 60 коп. Между тем в Вологодской губернии в это время доход достигал в среднем 5 руб. с десятины при условии очень высокой урожайности. Следовательно, затраты труда в полтора раза превышали доходность земли…

Взяв же обычную для этих мест скудную урожайность (рожь сам‑2,5, овес сам‑2), мы столкнемся с уровнем затрат труда, почти в 6 раз превышающим доход».73

Понятно, что в этих условиях ни о каком капитализме речи и быть не могло. Организация хозяйства могла быть только крепостной, общинной, а затем колхозно‑совхозной. Реформа Столыпина была обречена на неудачу по причине непреодолимых объективных ограничений. Как, впрочем, и нынешняя попытка «фермеризации».

Л.В. Милов делает вывод: «Общий итог данного обзора можно сформулировать так: практически на всем протяжении своей истории земледельческая Россия была социумом с минимальным совокупным прибавочным продуктом. Поэтому если бы Россия придерживалась так называемого эволюционного пути развития, она никогда не состоялась бы как великая держава…

И в новейший период своей истории… в области аграрного производства Россия остается в крайне невыгодной ситуации именно из‑за краткости рабочего периода на полях. По той же причине российский крестьянин лишен свободы маневра, компенсировать которую может только мощная концентрация техники и рабочей силы, что, однако, с необходимостью ведет к удорожанию продукции… В значительной мере такое положение сохраняется и поныне. Это объективная закономерность, которую человечество пока не в состоянии преодолеть».

Но наши интеллектуалы, которые проклинали колхозы, бездорожье, пятиэтажки – и хотели, чтобы им «сделали красиво», как в Англии, – всего этого не хотели слушать. Они со своей куцей логикой уже не могли этого освоить.

Что же мы при таком мышлении можем ждать от будущего?

 

 

НЕ СКЛАДЫВАЕТСЯ ГОЛОВОЛОМКА

7.06.2015

За последние 10 лет Интернета в РФ будто выхолостили укромную нишу, где рассуждали и обсуждали наши главные проблемы. Форумы расползлись по сетям, остатки старых бойцов дискуссий толкут воду в ступе и шипят друг на друга. Новые почти не появляются, а без них первая смена уже выговорилась. Надо осваивать новый пласт проблем, а образованная молодежь просто бежит от реальности.

Спросишь у дипломника или аспиранта: зачем ты выбираешь самые ничтожные стереотипные темы? Мы живем в момент сдвигов и разломов, ненадолго открываются скрытые силы и структуры бытия – смотри, хоть запиши, что видел. Ведь скоро все снова застынет, и мы это знание потеряем, это будет ступень вниз. И материал у нас для мыслителя уникальный – по масштабу, накалу и формам. Вот где карьеру делать молодому интеллектуалу! Нет, не хотят – криво улыбаются, сами все это понимают. Будут кропать никому не нужную пустую рукопись по стандартам Минобрнауки, компетенции набирать.

Но это я так говорю, для разогрева, а то и писать ничего не хочется, в голове стучит, как у дятла. Этот стук на данный момент обрел форму такого вопроса: как получилось, что наша образованная элита, класс собственников, властная верхушка со своими СМИ – все выросшие как западники и «либералы», реализующие, по факту, прозападную политику, вдруг устроили скандал с Западом – на грани срыва? Что это? Самые крутые патриоты хоть и рады такому повороту, а напуганы и недоумевают. Дело даже не в том, хорошо это или плохо – это надо понять. Куда наш витязь рванул с распутья, на котором неподвижно стоял лет десять? Не складывается головоломка…

Многие ищут разумные версии. Но и самые разумные не объясняют такой сдвиг. Например, можно принять за очевидность, что после того, как Майдан в декабре 2013 г. развернул свои порядки и США открыто начали свою «гибридную» войну, властям России ничего не оставалось, как взять под защиту Крым и поддержать Донбасс. На этом пороге надо обороняться. Но вопрос в том, что побудило США к такому шагу? В их политике держат много клоунов и юродивых, но реальные действия там обдумывают и просчитывают разумно, без эмоций. Значит, они давно готовились к этой операции, даже изменили установку директивы Совета национальной безопасности США от 18 августа 1948 г., согласно которой после победы над СССР не следовало пытаться стравить Украину с Россией. Этому придавалось большое значение: «Существенно, чтобы мы приняли решение сейчас и твердо его придерживались».

Должны же мы понять, чем постсоветская Россия после Ельцина так не угодила верхушке США. Зачем они разжигают слишком рискованную войну, не дождавшись пока наша наука деградирует и сделает небоеспособным российский ракетно‑ядерный щит? Ведь США умеют терпеть и подавлять противника незаметно, «мягкой силой» (вспомним холодную войну). Чего они испугались, что хотели предотвратить?

Можно предположить, что аналитики США решили, что после Ельцина власти России задумали восстановить статус великой державы, оснастить армию современным оружием и вновь собрать земли исторической России. Но какие для такого предположения были эмпирические данные?

Что изменилось в структурах России? Продолжаются неолиберальная реформа и приватизация, олигархи покупают яхту за яхтой, средний класс врос в общество потребления, а креативный класс мечтает о ПМЖ на Западе. Те же персоны пишут программы и создают философский камень нанотехнологии, нефть течет куда надо, тем же ядом брызжет «Эхо Москвы». Ну чего еще желать Бильдербергскому клубу?

Тут недавно бывший генсек НАТО начал жаловаться и всхлипывать: «Нынешний конфликт между Россией и Западом, выразившийся в украинском кризисе, является по свой сути столкновением ценностей… Для России угроза, созданная протестующими украинцами, была экзистенциальной… Кремль боялся, что если украинцы получат то, что хотят, россияне могут вдохновиться и последовать их примеру». Вот какие тонкие материи пошли в ход – нравственные ценности толкают на войну бравых вояк НАТО.

Копаться в этой демагогии бесполезно. Думаю, надежной информации о причинах столь крупной операции США против России у нас еще долго не будет. Если так, то будет разумно пока всю эту операцию поместить в «черный ящик» и принять на выходе только факты.

Думаю, сейчас главный факт заключается в том, что правящая верхушка США уже в 2005 г. стала открыто воспринимать постсоветскую Россию своим врагом и источником опасности. Это – несмотря на то, что СССР пал и был ликвидирован, что в России была разрушена государственная экономика, произведена деиндустриализация, задана новая идеология, подавлены наука и образование, армия лишена ресурсов развития, организована демографическая катастрофа и т. д.

«Образ врага» возник вовсе не с появлением В.В. Путина или с судом над Ходорковским. Вражда, как будто накопленная веками, выплеснулась уже в 1991 г., когда с СССР практически было покончено.

Почему было не принять Россию в периферию Запада, поощрять ее движение к «общечеловеческим ценностям» и улыбаться нашим президентам? Нет, сразу стали хамить и как будто нарочно толкать интеллигенцию на антиамериканскую тропу, совсем расщепив ее сознание.

Возможно, эти чувства вражды иррациональны; возможно, мозговые центры США в своих моделях будущего обнаружили какие‑то риски в существовании любой, самой либеральной, России. А может, избыток знаменитого американского рационализма превратился в паранойю? Опять нас тянет понять непонятное. Но факт будем принимать или нет?

Я считаю, что его надо принять, хотя бы как вероятную угрозу. Лучше перестраховаться. Надо хоть мысленно проиграть возможные варианты дальнейшего хода событий. Главная проблема в том, что если русофобия западной верхушки не поддается лечению рациональными средствами (например, разумными уступками и подарками), то в России, хочешь не хочешь, придется кардинально менять всю доктрину «реформ». Иначе не выжить этой России – обескровят без бомб и ракет; а ту Россию, которую они жестко отформатируют, поднять можно будет уже в иной эпохе.

При той социально‑экономической и культурной системе, которую выстраивали по шаблонам «чикагских мальчиков», Россия могла бы худо‑бедно выжить, медленно угасая, только в фарватере США и при их благоволении. Нелепо строить капитализм западного типа, бросив вызов западному капитализму. Ведь уже из «сияющего города на холме» сказано, что Россия – страна‑изгой. Следующим шагом будет сказано: Россия – империя зла. И что дальше?

Можно строить социализм в одной стране (масштаба России), но невозможно строить капитализм в одной стране, будучи изгоем мировой системы капитализма. Российская буржуазия тут же устроит Февральскую революцию.

И опять встает в России – для всех общностей и политических течений – чрезвычайная задача понять проект и опыт СССР. Мы тогда его не знали, а теперь вообще чушь несут! Нам всем надо знать, почему, пока советское общество не переросло политическую систему, государство и население работали как сыгранная команда – и СССР после Гитлера уже не пытались задушить санкциями или бомбами. Более того, его уважали, а «трудящиеся массы» – любили. Да и на самом Западе у СССР были искренние и самоотверженные союзники, даже в подполье.

В «здоровый» СССР не вернуться – уже иное мировоззрение, иные ценности; а в «больной» СССР возвращаться нет смысла. Но многие критерии добра и зла, многие принципы взаимодействия государства с населением можно взять у СССР. Формы будут другие, а вектор – тот же. Только вернувшись в свою колею, Россия разрешит свои явные и латентные конфликты, внутри и вне своих границ, и восстановит свои силы – и жесткую, и мягкую.