Российская наука: что делать?

9.12.2014

ФАНО (Федеральное агентство научных организаций) разослало по институтам РАН письмо с просьбой высказать мнение по ряду вопросов. Мне, среди прочих сотрудников, поручили изложить свои представления. Я это сделал, а недавно наткнулся на эту записку и подумал, что она может представлять какой‑нибудь интерес для нашего сообщества. Всем полезно подумать о проблемах нашей науки. Привожу текст этой записки.

 

1.Общее замечание

Наука и инновации – сложная сфера деятельности и сложная социальная и культурная система. Она составляет особый «срез» общества, в котором взаимодействуют политика, экономика, культура. Что произошло с этой сферой России в результате реформы?

Даже если не рассматривать такие важные для этой сферы, но неуловимые признаки ее состояния, как престиж научно‑технической деятельности, настроение работников и их творческое вдохновение, а ограничиться только грубыми количественными показателями, надо признать, что последствия реформы для нее являются исключительно тяжелыми.

Но прежде всего, непредусмотренным результатом реформы стала практически полная ликвидация системы рационального знания об этой сфере. В 1970‑1980‑е гг. в срочном режиме в СССР развивалось науковедение – была создана инфраструктура исследований, изданий и конференций, налажены контакты с западными коллегами. Отечественное сообщество – в основном из молодых исследователей, собравшихся на междисциплинарной основе, – быстро освоило современные концепции и навыки научного анализа реальных проблем, заняло достойное место в мировом сообществе. Все заделы и наработанные результаты, а также и само это сообщество исчезли в 1990‑е гг. почти чудесным образом.

Общеизвестные и общепринятые уже в конце 1970‑х гг. представления забыты политиками и самими учеными абсолютно, как будто стерты из сознания. В суждениях о науке и инновационном процессе в обществе господствует «деятельное невежество» (Гете считал это одним из самых опасных явлений в обществе модерна).

Отсюда вывод: власть России сейчас не обладает достоверным знанием о состоянии научно‑технического потенциала, подобно тому как в 1983 г. Ю.В. Андропов признал, что «мы не знаем общества, в котором живем».

При этом научная элита травмирована, ее коммуникации с властью разорваны, в России произошел разрыв непрерывности во взаимодействии науки и власти. Такого разрыва сумели не допустить даже в тяжелый период революции.

Это ставит исполнительную власть (Минобрнауки и ФАНО) в очень сложное положение – решения приходится принимать в условиях неопределенности. Срочная задача – создать «шунтирующие» структуры анализа и трезвого («инженерного») обсуждения состояния науки и альтернатив чрезвычайных программ ее сохранения и кризисного реформирования. Именно это, а не симулякры конкурентоспособности, является приоритетной задачей.

 

2. Объективные параметры состояния науки

Доктрина реформы науки, исходившая из идеи «разгосударствления» и передачи главных ее структур под контроль рынка, оказалась несостоятельной. Ни отечественный, ни иностранный капитал в России не смогли заменить государство как главный источник средств и главного «заказчика» НИОКР. Огромная по масштабам сложная система, созданная за 300 лет, была оставлена почти без средств и без социальной поддержки.

К 1999 г. численность научных работников в РФ, по сравнению с 1991‑м, уменьшилась в 2,6 раза, затем последовала ниспадающая стабилизация до уровня начала 1960‑х (рис. 1). Средний возраст исследователей в 2012 г. составлял 48 лет (в 1995‑м – 58 лет, в 2000‑м – 60 лет, в 2005‑м – 61 год). (Подробнее см. в материалах «Белой книги России» о состоянии и перспективах науки в современной России).68

Рис. 1. Численность научных работников (исследователей) в РСФСР и РФ, тыс. чел.

 

В первые две пятилетки реформ работа в науке стала относиться к категории низкооплачиваемых – в 1991‑1998 гг. оплата труда научных работников была даже ниже средней зарплаты по всему народному хозяйству в целом; в 2000‑х ситуация стала выправляться, особенно на фоне сокращенного числа исследователей. Однако теперь средняя зарплата по стране мало что показывает, зарплаты нагляднее сравнивать с «верхними» доходами финансовых служащих. Динамика такого относительного изменения зарплаты в научной отрасли приведена на рис. 2.

Рис. 2. Средняя зарплата в отрасли «Наука и научное обслуживание» в РСФСР и РФ, в % от средней зарплаты, в финансовой деятельности

 

По результатам выборочного обследования организаций, в апреле 2013 г. соотношение размеров средней заработной платы 10 % наиболее оплачиваемых и 10 % наименее оплачиваемых работников, занятых научными исследованиями и разработками, составляло 13,7 раза. Доля работников, получавших зарплату ниже среднего уровня, достигала 64 %.

Внутренние затраты на НИОКР за 1990‑1995 гг. снизились в 5 раз, а затраты на собственно продуктивную исследовательскую работу – примерно в 10 раз. Еще больше снизились расходы на обновление приборов и оборудования. Если в середине 1980‑х на покупку оборудования расходовалось 11‑12 % ассигнований на науку, то в 2012‑м – 3,6 %.

Коэффициент обновления основных фондов в отрасли «Наука и научное обслуживание» составил 10,5 % в 1991 г. и 0,9‑1 % в 2002‑2004 гг. После 2004 г. этот показатель не публикуется.

Средние размеры научных учреждений за время реформы уменьшились вдвое – следствие разукрупнения организаций. Резко (в 3 раза) сократилось число конструкторских бюро. Число проектных и проектно‑изыскательских организаций, выполняющих исследования и разработки, уменьшилось с 1991 г. примерно в 17 раз. В ходе приватизации многие НИИ и КБ утратили свою опытную базу. Таким образом, были ликвидированы те звенья научно‑технической системы, которые ответственны за процесс инноваций на стыке «исследования – производство». С исчезновением организаций, занятых внедрением результатов разработок в производство, завершился демонтаж существовавшей ранее инновационной системы страны. Реформа подорвала производство научного знания, что стало одной из причин нарастающего спада технологического уровня промышленности, низкой доли наукоемкой продукции.

Страна переживает переходный период, в котором старый «покровитель» науки (государство) практически сбросил с себя эту функцию, а новый (процветающая просвещенная буржуазия) если и появится, то лишь в гипотетическом светлом будущем.

Это означает, что движение тем же курсом, независимо от того, какой социально‑политический строй в ней установится, обречет Россию на переход в разряд слаборазвитых стран без надежды на быстрое преодоление слаборазвитости.

Положение научной системы является критическим, самопроизвольных тенденций к его улучшению не возникает. Инерция угасания и распада велика, самоорганизации осколков прежней системы в способные к выживанию и развитию структуры не происходит.

Таким образом, научная политика государства должна стать активной. Ее пока нет, и именно здесь – центр тяжести проблемы, а не в оперативном административном управлении.

Надо признать, что быстро восстановить уровень научной деятельности в стране трудно даже при очень щедром финансировании. Адекватной доктрины реформирования нет, и выработать ее при нынешнем состоянии знания ни политическая власть, ни тем более аппарат управления не смогут. Речь идет о принципиальном, даже историческом, выборе образа российской науки, а это – проблема политическая, а не управленческая.

 

3. Подготовка научных кадров

Выпуск квалифицированных рабочих учреждениями начального профессионального образования сократился с 1378 тыс. в 1985 г. до 1272 тыс. в 1990‑м, а затем к 2010 г. упал в 2,2 раза – до 580 тыс. (рис. 3).

Рис. 3. Выпуск квалифицированных рабочих в системе профессионального обучения в РСФСР и РФ, тыс. чел.

 

При этом выпуск рабочих для техноемких отраслей производства все больше уступает место профессиям в сфере торговли и услуг. В 1995 г. еще было выпущено 10,5 тыс. квалифицированных рабочих для химической промышленности, а в 2005 г. – только 0,6 тыс., в 2012 г. – 0,3 тыс.

В 1990 г. в России из общей численности рабочих высококвалифицированных было 38 %, а в 2007 г. – всего лишь 5 % (для сравнения: в передовых странах – не менее 40 %, в США – 47 %) [«Труд», 2008]. Реиндустриализация в таких условиях невозможна.

Резко изменилась профессиональная структура кадров специалистов, выпускаемых высшими учебными заведениями России. В их составе резко увеличилась доля выпускников по гуманитарно‑социальным специальностям, экономике и управлению. Напротив, сокращается число специалистов в области физико‑математических и естественнонаучных дисциплин (рис.4).

Рис. 4. Динамика выпуска специалистов высшими учебными заведениями России, тыс. чел.

 

Рынок гуманитарных профессий перенасыщен: выпускники экономических, юридических факультетов, факультетов иностранных языков на поиск работы по специальности тратят до 2‑3‑х лет, а среди выпускников социологического факультета востребованы по специальности не более 2 %.

Среди студентов московских технических вузов сегодня на выезд для работы за рубеж ориентируются не менее четверти. А если верить данным всероссийского опроса «Левада‑центра» (май 2011 г.), на вопрос «Хотели бы Вы уехать за границу на постоянное жительство?» утвердительный ответ дали 33 % специалистов, 53 % предпринимателей и 54 % учащихся и студентов. Существенны данные опроса ВЦИОМ в марте 2012 г.: «Сейчас самые сильнее эмигрантские настроения зафиксированы у граждан, поддержавших кандидата в президенты РФ Михаила Прохорова… Еще одни потенциальные эмигранты – студенты. 25 % опрошенных в возрасте от 18 до 24 лет тоже заявили, что хотели бы перебраться за рубеж на ПМЖ».

Конечно, между такими ответами и практическим шагом – огромная дистанция, но это признак отчуждения большой доли активной и талантливой части образованной молодежи. И речь идет об инерционном и массивном процессе, фундаментальном для оценки ситуации в научной сфере.

 

4. Главные риски и угрозы для научной сферы России

Фундаментальные и актуальные угрозы видятся так:

– Государство и общество утратили критерии полезности научно‑технической системы

Формальные заявления о ценности науки неубедительны, в них нет содержания, поскольку неопределенными стали смысл и вектор самого развития страны. Российское общество не имеет образа будущего, ценности потребления, конкуренции и рынка не являются терминальными. Культура лишилась эсхатологического компонента, из общественного сознания выпали историческая память и апокалиптика (откровение будущего). В результате власть утратила способность к целеполаганию, в том числе и в сфере науки.

Выхолощенными стали представления второго уровня – о функциях науки в современном сложном обществе. На науку смотрят как на курицу, несущую золотые яйца. Если она исхудала и ее яйценоскость снизилась, ее готовы зарезать.

Принципиальной установкой в реформе науки стала поддержка лишь блестящих и престижных научных школ («Основная задача ближайших лет – обеспечение необходимых условий для сохранения и развития наиболее продуктивной части российской науки»). Это представление о задачах науки ложно.

Посредственная лаборатория, обеспечивающая какую‑то жизненно необходимую для безопасности страны сферу деятельности, бывает гораздо важнее престижной лаборатории.

В условиях кризиса наука необходима не ради процветания, а ради сокращения ущерба, она часто – условие выживания страны, общества, государства. Это требует иного типа научной политики, включая ее институты, язык, критерии. Но нынешняя научная политика поразительно близорука.

– Дезинтеграция научно‑технического сообщества

Субъектами общественных процессов являются не индивиды – даже гениальные, – а социокультурные общности. В ходе реформы произошла фрагментация научного сообщества России с утратой системной целостности. Дезинтеграция уже достигла опасного уровня. Ликвидированы или бездействуют многие социальные механизмы, которые связывали людей и коллективы в единую ткань в масштабе страны.

Победы СССР в войне нельзя понять, если не учесть интенсивного и эффективного участия отечественного сообщества ученых. Наука буквально «пропитала» все, что делалось для войны. Президент АН СССР С.И. Вавилов писал: «Почти каждая деталь военного оборудования, обмундирования, военные материалы, медикаменты – все это несло на себе отпечаток предварительной научно‑технической мысли и обработки».

Все участники этого процесса, от академиков до рабочих, продемонстрировали высокую культуру взаимодействия – все были мотивированы великой миссией. Эта культура подорвана.

В целом есть основания считать, что в данный момент в России нет дееспособных социальных общностей, которые могли бы взять на себя роль локомотива для рывка в научно‑технической сфере. Требуется комплексная государственная программа по созданию и воспитанию таких общностей, как это делалось в 1920‑1930 гг., чтобы провести индустриализацию и построить научно‑технический потенциал, адекватный актуальным угрозам. Для этого требовалось обучить, воспитать и социализировать большой контингент специализированных кадров.

Эта сторона дела – прерогатива верховной власти и общества в целом, исполнительные органы (Минобрнауки, ФАНО и др.) не могут определять стратегию развития страны.

Именно отсутствие стратегической государственной доктрины научной политики заставляет научные коллективы держаться за старые формы как за соломинку.

Статус‑кво дает хотя бы иллюзию стабильности и надежду выиграть время для вызревания реалистичной программы развития. Начать действенный диалог власти с научным сообществом – задача чрезвычайная.

– Вырожденная структура научно‑технической деятельности

Накануне Великой Отечественной войны в стране в основном был создан, по словам С.И. Вавилова, «сплошной научный и технический фронт» (эта задача была поставлена в 1936 г.). Это было «русское чудо» – создана большая сложная система, обеспечившая все критические проблемы развития и адекватная всем критическим угрозам стране. К началу войны в СССР работало свыше 1800 научных учреждений, в том числе 786 крупных научно‑исследовательских институтов. Экзамен, которому подверглась эта система, был жестким и абсолютным – войной.

Сейчас ФАНО ведет консультации с руководителями институтов о стратегии развития сети научных организаций. Но, судя по сообщениям, главные проблемы не названы. Никто не изложил те структурно‑функциональные модели систем НИОКР России, которые можно было бы обсуждать как варианты стратегии. Судя по всему, таких моделей нет. Никто даже не поднял очевидного вопроса: может ли Россия надеяться на благожелательное партнерское отношение Запада в научных областях, необходимых для модернизации наших систем оружия (хотя бы оборонительного)? В США есть формула: «главные вещи делайте сами». Должны ли мы в структурной политике следовать этому принципу?

В доктрину реформы науки заложено разделение науки на фундаментальную и прикладную. Это – типичная и грубая ошибка divisio – неверного разделения целостного объекта на элементы.

Если администрация в целях учета и управления и проводит разделение между фундаментальными и прикладными исследованиями (но никак не науками), то при этом всегда имеется в виду его условность и относительность. И в том, и в другом типе исследования ищется достоверное знание, которое, будучи полученным, становится ресурсом, используемым в разных целях. Многочисленные попытки найти формализуемые различия между двумя типами исследований к успеху не привели. Научно‑технический прогресс «порождает» те или иные практические последствия всей совокупностью  накопленных знаний.

В 1990‑е гг. была утрачена сеть отраслевых прикладных институтов. Это тяжелейшая потеря. Чтобы возродить эту сеть в новых формах, надо пересмотреть саму концепцию взаимодействия фундаментального и прикладного знания.

 

***

 

В этой записке нет возможности излагать представления о параметрах, индикаторах, критериях и альтернативах сохранения и развития научной системы. Но почти очевидно, что каждое бессодержательное заявление по поводу науки, каждая имитация действия усиливают отчуждение научного сообщества от власти.

Счастливым образом прижился научный дух в России, но очень велик риск, что он у нас угаснет.