Ритмические и музыкальные различия

 

Музыка способна на короткое время помещать нас в различные эмоциональные состояния и этим в перспективе учит управлять своими чувствами – позволяя освоиться с переходами между известными нам состояниями и, таким образом, увереннее справляться с ними.

Мэтью Макколи

 

Музыка (как и искусство, и риторика) отвлекает от мирских забот, вызывая сильные чувства, которые варьируются от наслаждения и удовольствия до печали и боли; они могут всколыхнуть амбиции и побудить к действию, а могут успокоить, заставить расслабиться или даже ввести в транс. Такой эффект достигается путем подавления или поддержания различных наборов умственных ресурсов – но почему эти стимулы вообще оказывают такое влияние на наши чувства и мысли?

Всем известно, что определенные временные паттерны могут повлечь за собой довольно специфические ментальные состояния; резкое движение или грохот вызывают панику и страх, тогда как плавно льющаяся фраза или прикосновение навевают чувства нежности или спокойствия[78]. Некоторые подобные реакции, возможно, заложены в нас уже с рождения – например, для облегчения отношений между младенцами и родителями. Ибо в таком случае каждая из сторон имеет некоторый контроль над тем, что чувствует, думает и делает другая.

В дальнейшем, взрослея, мы учимся подобным образом контролировать и самих себя! Например, слушая песни и просто музыку или же с помощью других внешних стимулов, таких как медикаменты, развлечения или смена обстановки. Затем мы обнаруживаем, что на собственное психическое состояние можно действовать также и «изнутри» – например, вызывая ту же музыку в памяти. (У этого явления есть и отрицательная сторона – например, люди часто жалуются, что не могут выкинуть какую-нибудь мелодию из головы.)

Со временем для каждого из нас некоторые образы и звуки приобретают более однозначные коннотации – так, например, трубы и барабаны ассоциируются с битвами и грохотом стрельбы. Однако представления о том, что означает определенный фрагмент музыки, у всех обычно разные – особенно когда он вызывает ощущения, напоминающие о прошлом опыте. Некоторых мыслителей это убедило в том, что музыка выражает сами эти ощущения, хотя в реальности ее действие, скорее всего, не так прямолинейно:

 

Д. Спенсер Браун, 1972: [В музыкальных произведениях] композитор даже не пытается описать множество чувств, вызываемых ими, но записывает набор команд, которые, если читатель им подчинится, могут воспроизвести для читателя исходное переживание композитора.

 

Однако другие мыслители с ними не согласились бы:

 

Марсель Пруст, 1927: Всякий читатель читает прежде всего самого себя. А произведения писателя – не более чем оптический прибор, врученный им читателю, позволяющий последнему различить в себе самом то, что без этой книги он, вероятно, не смог бы разглядеть [79].

 

Возможно, нечто подобное имел в виду Феликс Мендельсон, говоря: «Значение музыки заключается не в том, что она слишком расплывчата для слов, а в том, что она слишком точна для слов».

Все это вызывает вопросы, которыми люди задаются до странности редко: почему столь многие из нас любят музыку и отводят ей столь важную роль в своей жизни[80]. В частности, нужно бы спросить, почему в стольких культурах и обществах существуют детские стихи и колыбельные. В «Музыке, разуме и смысле» (Music, Mind and Meaning, Минский, 1981) я высказал несколько вероятных причин: возможно, мы пользуемся этими удобными построениями из нот и мелодий как упрощенными «виртуальными» мирами для оттачивания работы разностных детекторов, с помощью которых затем сжимаем более сложные события (в других плоскостях) до размера упорядоченных сюжетных скриптов.

 

Разностные сети

 

Если вы хотите достичь какой-то цели, вам непременно понадобится информация о действиях или объектах, которые могут в этом помочь. Но что делать, когда то, что у вас есть, не совсем соответствует тому, что вам нужно? В таком случае необходимо найти замену – нечто иное, но не слишком отличное. Например, предположим, вы хотите сесть и ищете стул, но стула нигде нет. Однако, если на глаза вам попадется скамья, вы вполне можете посчитать ее подходящей заменой. Что помогает вам увидеть в скамье необходимые качества, которых вы не нашли бы у книги или лампы? Что заставляет нас избирательно замечать то, что может оказаться полезным? Патрик Уинстон [1970] предположил, что знания организованы в структуры, которые он назвал «сетями сходства», – рассмотрим, например, такие отношения между различными типами мебели[81]:

 

 

Чтобы использовать такую структуру, сначала необходимо составить описания объектов, которые в ней представлены. Например, типичная концепция стула может включать в себя четыре ножки, горизонтальное сиденье и вертикальную спинку, причем ножки должны поддерживать сиденье снизу на надлежащей высоте над полом. Скамья будет обладать аналогичными характеристиками (за исключением большей ширины и отсутствия спинки).

 

 

Теперь, если вы ищете предмет, который соответствует вашему описанию «стула», ваша «мебельная» сеть может распознать скамью как нечто сходное. После этого вы можете выбрать скамью или отказаться от нее, потому что она слишком широка или не имеет спинки.

Каким образом мы накапливаем полезные наборы разностных связей? Один из возможных способов таков: всякий раз, когда нам попадается объект A, который «почти подходит» (для текущей цели), а также Б, который подходит на сто процентов, мы соединяем эти два объекта разностной связью вида: «A подобно Б, за исключением различия Р». В таком случае подобные сети могут также хранить в себе знания, которые требуются, чтобы превратить то, что у нас есть, в то, что нам нужно, – а также найти альтернативную точку зрения, когда исходная не приносит пользы. Таким образом, разностные сети помогают нам вызывать в памяти воспоминания, необходимые в конкретной ситуации.

Разработка большинства традиционных программ предполагала использование более «логичных» схем, которые, например, классифицируют стул как единицу «мебели», а стол – как тип мебели. Такие иерархические классификации часто помогают найти сходные предметы, но также могут стать причиной самых разных ошибок. Подозреваю, что люди используют оба метода, но «боковые» связи в наших разностных сетях имеют критическое значение для построения аналогий, которые являются одним из самых полезных способов думать.

 

Принятие решений

 

У этой реки должны быть начало и конец, и на ней обязательно должно быть место, через которое можно выйти в населенную страну. Правильное решение будет, если я сделаю себе маленькую лодку такого размера, чтобы я мог сесть в нее, и я пойду, и спущу ее на реку, и поплыву, и если я найду себе освобождение, то буду свободен и спасусь… а если я не найду себе освобождения, то лучше мне умереть на этой реке, чем здесь [82].

Сказки 1001 ночи [83]

 

Несложно сделать выбор, если один из вариантов выглядит привлекательнее, чем остальные. Но если перед вами окажутся вещи, которые трудно сравнивать, тут, пожалуй, придется поразмыслить. Можно, например, представить свою реакцию на каждый возможный исход, а затем каким-то образом сравнить эти реакции и выбрать вариант, который кажется наиболее удачным, или, как это сделал Синдбад-мореход, отвергнуть наиболее неудачный.

 

Чувственное воображение есть у каждого животного, но сознательное воображение – лишь у тех, кто способен действовать с расчетом: ведь выбор того, что следует предпринять, – это уже задача, требующая расчета.

Аристотель. О душе

 

Один из возможных способов «рассчитать» подобное – это присвоить каждому варианту некое количество очков, а затем выбрать из них самое большое.

 

Читатель: В последнее время я пытаюсь выбрать между загородным домом и квартирой в городе. Первый хорош более просторными комнатами и прекрасным видом на горы. Вторая находится ближе к работе и в более приятном районе, однако годовая аренда у нее выше. Но как можно измерить или даже сравнить ситуации, которые отличаются так разительно?

 

Было бы удобно, если бы у всех нас были одинаковые взгляды на относительную ценность всего вокруг. Однако у каждого свои цели, и часто эти цели противоречат друг другу. Тем не менее можно попытаться представить, как каждая из этих ситуаций поможет или помешает вам достигнуть различных целей.

 

Читатель: Это может усугубить проблему, потому что тогда нам придется измерять свои чувства по поводу ценности этих различных целей.

 

Бенджамин Франклин, 1772: Когда попадаются трудные случаи, они трудны главным образом потому, что при их рассмотрении в разуме не присутствуют одновременно все доводы «за» и «против»; но иногда обнаруживаются одни, а в другое время, стоит первым скрыться из поля зрения, – другие. Потому-то в нас попеременно преобладают разные цели или склонности и появляется неопределенность, которая нас столь озадачивает.

 

Однако следом Франклин предлагает способ упразднить значительную часть этих измерений:

 

Мой способ бороться с этим состоит в том, что я делю половину листа бумаги на две колонки и пишу над одной «за», а над другой – «против». После в течение трех-четырех дней размышления я набрасываю под этими заголовками вкратце все доводы в пользу того или другого, что приходят мне в голову. Собрав их таким образом все вместе перед глазами, я стараюсь оценить их вес друг против друга; и когда нахожу два, по одному с каждой стороны, которые кажутся равными, вычеркиваю их: если нахожу довод «за», равный двум доводам «против», вычеркиваю все три. Если мне кажется, что два довода «против» равны трем доводам «за», я вычеркиваю все пять и, действуя подобным образом, со временем прихожу к равновесию. Если через день или два последующих раздумий ничего важного более не появляется ни в одной из колонок, я принимаю решение соответственно. И хоть о весе аргументов нельзя судить с точностью алгебраических величин, но, рассматривая каждый как отдельно, так и в сравнении и видя перед собою цельную картину, думается мне, я выношу более здравое суждение и меньше рискую сделать опрометчивый шаг. И в самом деле, я нахожу немалую пользу в такого рода уравнениях, кои можно назвать «моральной» или «пруденциальной алгеброй».

 

Конечно, если в результате такого процесса обнаружится, что несколько вариантов кажутся одинаково хорошими, придется переключиться на другую методику. Иногда мы делаем это рефлексивно, но в других случаях разум принимает решение без нашего ведома. Именно в такие моменты мы говорим что-нибудь вроде: «Мне подсказало нутро» или «интуиция» – или заявляем, что сделали это «инстинктивно».

 

Пол Тагард, 2001: Многие больше полагаются на свое «нутро»… Вы можете испытывать сильное положительное чувство по поводу более интересного направления в учебе наряду с сильным отрицательным чувством по поводу более выгодного с точки зрения карьеры, или же ваши чувства могут быть противоположными. Скорее всего, вы положительно относитесь к обеим альтернативам и вместе с тем ощущаете беспокойство из-за неспособности найти однозначно предпочтительный вариант. В конце концов люди, опирающиеся при принятии решений на интуицию, выбирают то, что подсказывает им их эмоциональная реакция [84].

 

Однако использование слова «эмоциональный» не помогает нам понять, что происходит, поскольку то, насколько «положительным» или «отрицательным» кажется чувство, все равно будет зависеть от того, как психические процессы человека разберутся со «всеми доводами за и против», о которых говорил Франклин в своем письме. И действительно, часто вскоре после принятия решения мы ощущаем «что-то не то» и возвращаемся к пересмотру.

 

Читатель: Даже когда варианты кажутся одинаково хорошими, я все равно могу выбрать из них один. Как ваша теория объясняет нашу уникальную человеческую «свободу выбора»?

 

Мне кажется, что сказать: «Принимая это решение, я использовал свою свободу воли» – это примерно то же самое, что сказать: «Какой-то процесс остановил мои рассуждения и заставил меня выбрать то, что показалось лучшим в тот момент». Иными словами, «свободная воля» – это процесс, который мы используем не для принятия решения, а для того, чтобы остановить все другие процессы! Мы можем думать о нем как о чем-то положительном, но, возможно, он также помогает подавить ощущение, что мы вынуждены сделать выбор – если и не из-за давления извне, то по причинам, которые кроются в нашем собственном разуме. Сказать: «Мое решение было свободным» – это почти то же самое, что сказать: «Я не хочу знать, что за меня решило»[85].