Мне нравятся мужчины с чувством юмора, особенно такие, которые достаточно смелы, чтобы подкалывать других.

 

Я не могла не улыбнуться. Мне нравятся мужчины с чувством юмора, особенно такие, которые достаточно смелы, чтобы подкалывать других. Ни на секунду не собираюсь помогать ему затащить меня в постель, но это не кажется мне в данный момент его главным приоритетом.

– Хотела бы я донести до тебя хоть какой‑то слушок, дорогой, – вздохнула я. – Но она паинька.

– Серьезно?

– Незамужняя. Никаких явных порочных привычек или тайных детишек‑калек. Диплом разумного качества, хотя, конечно, не настолько хороший, как мой. Ее рекомендации подлинные. Странная привычка назначать прием у зубного на середину дня… – Я взглянула на Джайлса в упор, но его лицо ничего не выдало. – В остальном – все нормально. Просто твоя заурядная амбициозная офисная девочка… – Прокладывающая себе путь к вершине через постель! – Кстати, а почему ты вообще так обеспокоился?

– Э‑э… Да так просто. Я… я имею в виду… – Он начал заикаться.

Не выношу заикания. Я знаю, что иногда человек над этим не властен, но у меня это всегда ассоциировалось с Этим Парнем: когда он заикался, он лгал. Конечно, такой роскошный вербальный тик – штука очень полезная, пусть и немного повергающая в уныние, потому что ложь извергалась из него настолько регулярно, что посрамила бы «сенокот»[49]. Но заикание не значило, что Джайлс лжет. Просто нервничает. В каковом случае – нервничает из‑за чего?

– Конечно, это совершенно не мое дело, – сказала я. Во всяком случае, действовали они хладнокровно, и у меня отлегло от сердца насчет Джайлса. В Валентинов день не было никаких вызывающих сплетни заказных букетов для Алекс, да и она не вела себя так, будто ждала их. Не исключено, конечно, что букет прислали ей на дом. – Что бы ни происходило между вами двумя, это… исключительно ваше дело.

– Э‑э, да, – отозвался Джайлс. – Да, так и есть.

 

Пятница, 17 февраля

 

– Он такой стройный… и добрый, и я знаю, ты его полюбишь…

Нет, это не еще один потенциальный партнер. Мама. Разглагольствует о своем новом мужчине:

– И он такой сексуальный…

– Мам!

– И великолепен в…

– МАМ!

– Прости, милая. Если это как‑то тебя утешит, твой отец тоже был…

– ПРЕКРАТИ! Это не утешение!

Она совсем затихла. Я сглотнула.

– Многие годы, – проговорила она, наконец, тихо, – многие годы я гадала, каково бы это было – жить такой жизнью, какой молодые женщины живут теперь. Когда я ходила в девушках, все было совсем по‑другому, совсем не так.

– Но ты же рассказывала мне о себе. Разгульные шестидесятые. Ты все это прожила.

 

Может быть, это не сила как таковая, но приятно наконец прийти к такому моменту, когда мне все равно, что думают обо мне другие люди.

 

– Я все это прожила, верно, – сказала она. – Мужчины, которые думали, что они меняют мир, и женщины, которые предлагали свободную любовь просто за шанс оказаться там, где происходило все самое интересное. Но даже в семидесятых у нас не было никакой настоящей силы. Может быть, это не сила как таковая, но приятно наконец прийти к такому моменту, когда мне все равно, что думают обо мне другие люди. Ну и что, что я живу под одной крышей с мужчиной и он моложе меня? Это же не…

– Погоди‑ка – что? Что ты сказала?

– Не знаю… А что я сказала?

– Ты сказала, что ты сожительствуешь с мужчиной моложе тебя.

– А! Да. Я… я думала, что твоя сестра, возможно, тебе рассказала.

Черта с два. Она никогда мне ничего не рассказывает. Это значило бы отказаться от ее роли такого человека в семье, у которого на каждого что‑нибудь да есть.

– Нет, это как‑то прошло мимо меня.

– Ну что ж… Он переехал ко мне.

И что я, спрашивается, должна была сказать? Что этот мужчина, кем бы он ни был, явно охотится за ее деньгами, за положением? За легкой жизнью? Вот только это оскорбило бы ее, а моя мама все еще привлекательная женщина, и он, возможно, позволяет ей чувствовать себя так, как никто не позволял уже многие годы. И разве не в этом, на каком‑то уровне, состояла суть моей работы в секс‑индустрии? Помогать людям почувствовать себя хорошо, даже если отблеск этого ощущения гас прямо за дверью гостиничного номера?

– Поздравления принимаются, я полагаю…

 

Суббота, 18 февраля

 

Холостяк с экспресс‑знакомств № 4 (в каковом случае Бель чувствует себя утратившей вкус к жизни).

Я пришла вовремя, он опоздал. То есть – опоздал на полчаса. Я вообще‑то не того сорта девушка, которая обычно стоит и ждет так долго, вот только симпатичный паренек с вьющимися блондинистыми волосами заговорил меня, в противном случае мне нечего было бы рассказать здесь об этом свидании. Мы обменялись электронными адресами. Если уж больше ничего не досталось, я ушла хотя бы с этим. Думаю, ты можешь предсказать, как дальше будет развиваться все прочее…

Мой спутник явился, никаких извинений за опоздание. Означенный холостяк – уважаемый[50] молодой[51] мужчина с хорошими перспективами[52] и множеством положительных качеств[53]. Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении и пр., пытаюсь поддерживать беседу в стиле легком, хоть и чуть сюрреалистичном. Хорошее чувство юмора и все такое всегда важно:

– …Когда Канье вышел из бара, чтобы присоединиться к своим родителям, он обернулся и сказал этим двоим: «И никто никогда не стал бедняком, притворяясь роботом». Я сделала паузу, чтобы пригубить свой напиток. – По сей день Канье Уэст получает чеки на 10 % роялти от Daft Punk, равно как и VIP‑прием всякий раз, как его нога ступает на французскую почву.

– Ну, и когда ты думаешь прекратить этот пустой треп? – осведомился мой спутник, лопаясь по швам от желания поведать мне, как много он путешествует, как просвещен в инди и сокрушительно крут. Фу! Единственный, по моему мнению, способ терпеть таких людей – считать мою половину разговора импровизированной данью почтения Айвору Катлеру[54], дополненной уиджи‑акцентом[55]. Это развлекает меня, но редко встречает одобрение: мужчины, которые требуют обожания, не понимают юмора. К примеру, могли бы вы представить себе Владимира Путина в программе Энди Дика?[56] Вот именно!