Тайный подвиг монаха Леонтия

Сколько вокруг нас угодников Божиих, о которых нам неведомо. Один Господь знает, какие молитвенники несут свой невидимый подвиг рядом с нами.

Меня Господь сподобил встретить одного из них – ссыльного монаха Леонтия. Его сослали в 1930 году в Нарымский район из Почаева. Ссыльные в тайге деревушку Татаринское построили, а он ещё в 40 километрах от неё сделал себе келейку – избушку 3 на 4 метра, без окон, только с маленькой дверцей, через которую он заползал на коленках, - и молился там, как в скиту. Питался ягодами, грибами, кедровыми орехами, картошку в тайге сажал. Я ещё до войны был наслышан о нём как о прозорливце. В войну он усердно молился, чтобы наша армия победила фашистов, чтобы в России наступил мир.

И ещё одно тайное дело было у ссыльного монаха. В войну комбайнов не было, мужчин в селе не осталось – все на фронт ушли. И косить, и хлеб жать серпом приходилось женщинам, многодетным, больным. Бригадир распределял, кому какую полоску жать серпом. Так монах Леонтий знал, где полоска многодетной матери: придёт ночью, серпом пожнёт, колосья кучками сложит – остаётся только снопы связать. Работница утром приходит на свою полоску – удивляется:

- Это что такое? Вчера затемно я вроде все снопы перетаскала. А кучки, откуда взялись? Кто ж это сделал работу за меня?

И не знал никто, кто тайком помогает женщинам. Монах Леонтий прятал свои добрые дела, не хвалился, как обычно все хвалятся. Так и работал всю войну. Молился и работал.

А храмы в те годы были закрыты. В восьми километрах от нашего Колпашева в селе Тогур был храм Воскресения Христова, освящённый ещё святителем Иоанном Тобольским. Когда этот храм занял колхоз, там устроили зерносклад.

В 1946 году, перед тем как храм вернули церкви, произошло удивительное событие. Тогурские жители, проходившие мимо храма, увидели сквозь окна, что в алтаре на подсвечнике горит множество свечей. Ахнули, глазам своим не поверили. Подошли к входной двери – замок. Да и кто ж в зернохранилище будет службу устраивать? Побежали за кладовщиком, который отвечал за зерно, позвали его. Он тоже посмотрел в окно – да, свечи горят. Открыли церковь, зашли внутрь – а там никого. Ни подсвечника, ни свечей. Но только вышли из церкви – опять через стекло видно6 в алтаре свечи горят.

Народ со всего села собрался, все видят с улицы явное чудо, а в церкви – никого. И поняли всё: не случайно это видение было – надо открывать храм. Пригласили председателя исполкома, он приходил, сам во всём убедился. Ему уже некуда было деваться: всё село, как один человек, приступили к нему: открыть храм! Тогда убрали из помещения зерно, всё вымыли, вычистили. Священника, правда, долго не было. Но люди приходили в храм и сами молились.

Постоянно приходил в церковь и монах Леонтий – раньше всех, хотя ему из кельи под под Татаринским надо было 50 километров идти пешком до храма. Он был уже старенький, сухой-пресухой, но господь давал ему силы на такие подвиги. Придёт в церковь первым, в уголок станет – и молиться. И про всех, кто приходит, всё знает – ему Господь открывал их мысли. Я слышал рассказ об одном из таких случаев.

Одна женщина пришла в храм, перекрестилась, три поклона сделала. Стоит и думает: «Господи, вот я пришла помолиться в церковь, а кто же поросёночка накормит, кто же курочкам даст?» А прозорливец Леонтий знал мысли людей. Открыто ему было Господом, что эта женщина так думает. Он вдалеке от неё стоял – в уголке храма. Подошёл, встал рядом, перекрестился, поклонился и говорит так, чтобы та женщина услышала:

- Господи, я вот пришёл в церковь, а кто же поросёночка накормит, кто же курочкам даст?

Женщина, потрясённая, упала ему в ноги:

- Дедушка, так ты мои мысли говоришь! Это же я так подумала!

- Ты же пришла Богу молиться, - отвечал он ей, - просить прощения за свои грехи, а сама про поросёнка думаешь…

Я знал этого прозорливца Леонтия. После войны я был прихожанином того же Воскресенского храма, что и он, на клиросе пел. О каждом человеке Леонтий мог сказать: и обличить его мысли, и у кого какая беда распознать, и будущее предсказать – не каждому отдельно, а рассказать, какая жизнь у нас будет. Многое из того, что я сам от него слышал, сбылось. Великий он был человек. Духом великий. Упокоился он в начале 50-х годов, похоронен в Татаринском. Жизнь его – как горящая свеча, что и в пустом, закрытом храме горела для людей силой молитвы.

 

Как великомученик Георгий

Храм открыл

Тяжёлыми были для меня первые годы дьяконства и священства. Обострились мои фронтовые болячки, обе раненых ноги разболелись, осколок в пояснице беспокоил, образовалась закупорка вен на ноге – да такая, что операцию надо было делать, большую часть вены удалять. Во время службы я так уставал от боли, что к её концу рубаха становилась мокренькой. Начал проситься, куда бы мне уехать, чтоб хоть немножко здоровье поправить. Ну, хирурги и посоветовали мне поехать в Ташкент. А там у меня знакомые были. А уж оттуда в Самарканд направили, я там служил в храме Великомученика Георгия Победоносца.

Познакомился я с Георгием, учителем по профессии, который пел в этом храме на клиросе. Он и рассказал мне поразительную историю, которая случилась в Самарканде в годы хрущёвской сласти во время служения архимандрита (Суторихина). Этот священником, родом из Перми, был репрессирован. 10 лет отсидел, много тяжкого повидал в жизни, старенький уже был, весь больной, еле сил хватало ходить. Своей теплотой, вниманием он немало молодых людей привёл в храм. Многие стали креститься.

Ну, кагэбэшники увидели, что молодёжь пошла в храм, решили батюшке ножку подставить, найти какой нибудь повод, что бы закрыть храм Георгия Победоносца. А что найдёшь?.. Но власти так всё ловко подделали, что лишили всеми любимого батюшку службы на целых 2 года…

Как-то к отцу Серафиму в храм пришли муж и жена и стали его уговаривать:

- Батюшка, окрести нас, только не записывай, что крестил, а то нас с работы уволят!

Да, такое время тогда было: и паспортные данные нужно было записывать – где работаешь, где живёшь; и родителей крестных – каждого надо было записывать. А потом всё это просматривал, уполномоченный… Батюшка был милостивый – согласился окрестить их без записи. А за воротами в это время стояли представители органов – они и встретили этих молодых людей:

- Ну что, молодые, зачем заходили в церковь, что делали там?

Те поначалу молчали – не хотели отвечать.

- Ну, раз молчат, у священника спросим6 почему молчат, откуда они…

- Да я не знаю – откуда, - отвечает отец Серафим.

Не хочет своих крестников выдавать – так они упрашивали не записывать их: мол, с работы выгонят и всё такое… Но оказалось, что у кагэбэшников с ними специальная договорённость была. Они целую историю из этого «незаконного» крещения раздули.

- Как не знаете?! Они же крестились только что! Вы же записывали, где они работают!

- Нет, я не записывал.

Ах, вы не записывали?! Почему?

- Да они упросили, чтобы не записывать. Я и пожалел их…

Чиновник достал бумагу, оформляет протокол, что священник окрестил людей, а в журнал не записал – значит, не подчиняется гражданскому закону. И за это ему служить запретили – только за это. Два года службы в храме не было. Так они тайно совершали службу по ночам, собирались по два-три человека - и служили…

 Прошло два года, как храм закрыли. Приближался престольный праздник – Георгия Победоносца. Все прихожане сокрушались, что не будет службы в этот день… А власти уже определили: хороший детский садик здесь будет – семь квартир, помещение храма просторное, баня, пекарня, столовая, площадка большая, колодец, два дуба… Всем стало ясно, что храму скоро конец…

Но накануне 6 мая случилось нечто из ряда вон выходящее. При храме вместе с архимандритом Серафимом жили две москвички, его келейницы – монахиня Иулия (она иконы хорошо писала) и послушница Евдокия, как и батюшка, тоже ссыльные. Батюшка в это время у себя в келье к празднику готовился, каноны читал, а матушка Иулия на церковном дворе подметала. Вдруг увидели они: открываются врата церковной ограды, и въезжают двое верховых офицеров в старинных, невиданных одеждах, на белых конях. Один постарше, другой помоложе. Этот первый – такой величественный, красивый, ловкий. Спрыгивает с коня и, обращаясь к монахине по имени, отдаёт ей повод:

- Матушка Иулия, подержи повод лошадки, я пойду к батюшке Серафиму.

Она вся в трепете, упала на колени:

- Ох, милый, твоя лошадка сильная – я не удержу её! – и ручки подняла, будто сдаётся ему:

Тогда офицер отдал повод своему адъютанту и, ничего не спросив, пошёл прямо в келию батюшке Серафиму. Увидев его, стоящего на коленях перед иконами (а он немощный был, старенький, подушки под колени подкладывал), и повелительно говорит ему:

- Отец Серафим, готовьтесь к службе – сегодня храм будет открыт!

Батюшка прямо отпрянул: что за офицер, откуда он появился?! И слова у него такие сильные, богатырские слова. И голос красивый, мощный – чистый баритон, а слово-то – сила, всё равно как приказ! И вдруг понял священник, что это был сам великомученик Георгий. В окно глянул – оба всадника ловко взлетели на коней и поехали, только искры из-под копыт! А направились они после отца Серафима прямо в исполком города Самарканда.

Великомученик Георгий оставил своего «адъютанта» у входа с лошадьми, а сам зашёл в исполком, минуя милиционеров, - те только встретились с ним глазами, но, ни слова ему не сказали, не спросили, к кому и откуда. Георгий Победоносец – прямо на второй этаж, мимо секретаря, которая тоже онемела. Ни у кого ничего не спрашивая, открывает дверь в кабинет председателя исполкома и, называя его по имени, говорит:

- чтобы сегодня же храм Великомученика Георгия был открыт! Иначе будете наказаны без помилования.

Председатель исполкома был страшно напуган появлением невиданного офицера и его словами: «Иначе будете наказаны без помилования!» А тот поворачивается – и уходит. Хотел председатель задать ему вопрос: «Кто вы, откуда?» - но не мог слова выговорить, не мог в себя прийти от необыкновенный силы приказа, который отдал незнакомец. Глянул он в окно: а тот уже в седло садиться с необыкновенной лёгкость – и только искры из под копыт!..

В страхе берёт чиновник телефонную трубку, звонит уполномоченному по делам религии:

- Срочно пришлите нарочного в храм Великомученика Георгия! Чтобы сейчас же открыли храм! А распоряжение напишете после.

Некогда даже было писать – такой страх его взял!

Уполномоченный немедленно послал своего помощника. Через 15 минут он был у отца Серафима:

- Открывайте храм, служите свободно!..

На следующий день председатель исполкома приехал на машине к отцу Серафиму:

- Над вами есть какой-то начальник?

- А как же? Есть.

- Можно посмотреть на его фотографию?

Батюшка выносит ему фотографию Ташкентского епископа в клобуке.

- Нет, не тот! А ещё выше есть у вас кто-нибудь? У меня вчера ваш начальник был, офицер такой – о-о-о… С такой властью приказал, чтобы срочно храм открывали, иначе, говорит, будете наказаны без помилования! Сразу видно – начальник…

У батюшки слёзы потекли, он слова выговорить не смог… Только вынес старую икону великомученика Георгия – верхом на белом коне.

Председатель исполкома как глянул:

- Он!!! У меня вчера ОН был!

И тоже прослезился.

Многие были свидетелями этого удивительного, просто потрясающего события: как Георгий Победоносец храм открыл. И батюшка Серафим, и учитель Георгий, и монахиня Иулия, и милиционеры, и секретарь-машинистка. Я сам был в горисполкоме и слышал эти рассказы. И прихожанам нашим история это хорошо была известна. Только вот рассказ самого архимандрита Серафима, увы, услышать не довелось, немного не застал я его в живых: он представился ко Господу за 20 дней перед тем, как мне приехать в Самарканд.

Слава Богу за всё!

 

«Вот какая русская вера!»

 

Как-то к архимандриту Серафиму пришёл узбек, привёл пятнадцатилетнего сына, упал в ноги священнику:

- Батюшка русский! Помолись за сына, припадком бьёт!

- А ты веришь, что Бог может помочь? – спрашивает отец Серафим.

- Верю! – отвечает отец. – Везде был: у муллы в Ташкенте, у муллы в Бухаре, в Самарканде – всех прошёл. Никто не помог. Помоги ты!

- Ну, что ж, давай молиться вместе, сказал батюшка.

Встали они втроём на колени. Прочитал отец Серафим канон и молитвы о болящем, помазал его елеем – несмотря на то, что он не крещённый, а, по мусульманскому обычаю обрезанный. И говорит:

- в субботу и в воскресенье у меня времени не будет – народу много на службе. А в понедельник приходи – так же, после обеда.

И когда этот человек с сыном в понедельник появился у ограды храма Георгия Победоносца, то скинул у ворот обувь, встав на колени и так на коленях прополз все 36 метров – расстояния от ворот до домика батюшки Серафима! Вот урок всем нам! Кто из нас, русских, пойдёт так на коленях к своему благодетелю? Я не слышал и не видал такого. А узбек от радости весь церковный двор шёл на коленях и плакал. Две технички во все глаза смотрели:

- Да это тот самый узбек, который приводил сына! Что же он так плачет?..

Приполз он к батюшке Серафиму, падает ему в ножки, благодарит и даёт тысячу рублей. В шестидесятые годы это было немалые деньги.

- Я монах, - говорит отец Серафим, - мне деньги не нужны! Отнеси в любую мечеть, любому мулле отдай.

- Нет, мулла мне не помог, мечеть не помогла. На, батюшка, тебе! – и положил деньги ему на стол.

Но батюшка всё равно не взял награды:

- Не надо мне, я не за деньги молился, а ради Бога – потому что ты просил…

Потом говорит:

- Ну ладно, отнеси к нашему бухгалтеру Татьяне Александровн (она была тоже москвичкой, ссыльной), она возьмёт твоё пожертвование на храм Георгия Победоносца.

А чёрный материал на подрясник, 5 метров, отец Серафим взял.

Прощаясь со священником, тот узбек пообещал:

- Пойду всем муллам расскажу – вот какая русская вера!

Чуть позже он пригласил шестерых мулл, приехали они на двух машинах посмотреть на батюшку. Удивлялись. Батюшка был маленький, старенький, сгорбленный – ведь десять лет отсидел за веру…

После этого чудесного исцеления узбеки – отец с сыном – стали в храм ходить и говорить:

- Да, ваша вера – солнце, а наша вера – маленькая луна…

 

Сила Божия

В немощи совершается»

 

Что у людей велико – у Бога бывает ничто. И верно сказано, что сила Божия в немощи совершается.

Жил на моей родине в селе Колыванское, необычный человек Божий – Миша Дрянев. Он не просто был немощным от рождения – он плотью был так лёгок, что, казалось, у него совсем нет мышц, только сухие, тоненькие косточки и прозрачная, как целлофан, кожа. Руки и ноги были у него согнутыми от рождения, совсем не выпрямлялись, ладошки сжаты в кулачки. В таком согнутом положении он и прожил всю свою короткую жизнь – 36 лет… Ел он совсем мало – всё равно что котёночек: чётвертая часть блина да две ложки молока – он и наелся.

Но душа у этого человека была необыкновенная. Не умел он ни читать, ни писать, даже букв не знал, только молитвы, которым его выучила мамочка. И при такой немощи он мысли людей знал, всё предсказывал матери – кто, зачем к нему придёт. О том, что война будет, тоже наперёд знал. Всё-всё говорил, что у него не спрашивали, - всю правду людям. И никто на него не обижался, как юродивого Христа ради его почитали. Священного Писания не читал, не умел, а всё в нём понимал. Отца, механика, Миша научил, как тележку лучше сделать! Сам неподвижный, сидит – подушки под спиной, не видел ни колеса, ни руля, а отца научил… Страшно становиться, когда подумаешь, что Господь может сделать, - невозможное, кажется, для нас.

Я в Колывановское приезжал сразу после войны, повидать родных. И с Мишей два раза встречался. Ощущение было такое, что он меня всего насквозь видит, как рентген. Всё, что думаешь, говорит тебе и улыбается.

Он рассказывал о себе, что – было дело – ворчал на мамочку с папочкой, зачем, мол, родили его, такого немощного. Господь ему открыл: именно такой нужен – обличать людей. Помогать людям. Исцелять людей.

В их деревенский до к нему ходили, как к духовному доктору. Люди приезжали даже из города. Становились на колени, задавали вопросы – почему в семье нету мира, отчего у них та или иная скорбь.

А Миша им прямо говорил: крестик не носите, молитв не знаете, не благодарите Бога, в праздники работаете, посты не соблюдаете… Ну и всё такое… Потом советует – просто советует, бесхитростно: живите по-христиански, заповеди Божии соблюдайте – и наладиться жизнь. Повенчайтесь, молитвы читайте, крестики носите, в храм ходите. Храм, он говорит, это наш духовный корабль.

Ничего особенного Миша не говорил, ничего от себя – только напоминал, что известно из Евангелия, из заповедей Божиих, из учения Церкви. Казалось бы, всё ясно, просто – да многим представлялось, что трудно так просто жить. Метались, чего-то мудреного искали. Но те, кто принял Мишины советы, - все исцелялись, жизнь у них налаживалась…

Пришли как-то две женщины, посмотрели на Мишу, ужаснулись – у него одни косточки да кожа, разговаривает тоненьким голоском, как малое дитё, чуть слышно. Когда мать провожала их за калитку, они ей «посочувствовали»:

- Ох, тётя Фрося, какое у вас горе-то… Сын-то у вас какой!

А другая женщина добавила:

- Мы радуемся, что он всё рассказывает, а вам-то горе какое. Хоть бы Господь его взял.

Вот так. Они ему желают смерти. Прихожу я, а Миша плачет, слёзы текут по лицу – вытереть-то их он не может.

- Миша, ты о чём плачешь?

- А почему такие люди приходят, которые мне желают смерти?

Видишь, он не боится, хотя и калека – живёт, а люди желают ему смерти. И он знает, что именно они матери за калиткой сказали, хоть и не слышал, а духовно знает…

Как нужны нам такие люди, воспитатели духовные! Чтобы обличали наши грехи, помогали духовно исцелиться. Юродивый Миша был как инструмент в руках Божиих. Вся его проста и ясна, как солнечный лучик.

Мы, здоровые, бегаем туда-сюда, заботимся о многом, а смысла жизни часто не понимаем. А больной, немощный Миша никуда не ходил, а только молитву читал – бывало, целый день и ночь. И Бога за всё благодарил, хоть и нелегко ему жилось.

А мы, здоровые и благополучные, делаем ли это? Ведь Бог сотворил человечество для добра, и мы должны благодарить за всё. За пищу надо благодарить, за солнце, за воду, за то, что мы образ Божий носим. За то, что с каждым дыханием мы вдыхаем благодать Божию, что каждый вздох даёт нам жизнь.

Это совсем не сложно. А мы не хотим этой красоты, это искренности жизни. Потому у нас вместо благодарности – хуление, или табак, или нехорошее слово, или что другое похуже. Это ужасно, что такие простые, очень простые духовные правила нарушаются. Оттого и столь бедствий кругом.

 

«Душа ходила…»

 

В конце 70-х годов была у меня не совсем обычная встреча в Ташкенте. Узнав, что провёл несколько встреч с прихожанами, рассказывая им о случае с Клавдией Устужаниной, в епархию обратилась жительница Ташкента Акилина – оставила свой телефон, что бы в следующий приезд и ей услышать про Клавдию. Потом попросила разрешения рассказать о происшедшем с ней самой случае. Вроде особенно ничего в нём нет, и кто-то может с недоверием отнестись к подобному свидетельству, к тому же Святые Отцы учат не доверят снам. Но Акилина рассказала о себе со смирением, сильно переживая случившееся. Потому я решаюсь передать читателям её рассказ.

Лежала я в больнице на Госпитальной улице, как раз напротив епархии – у меня был перелом ноги. Наконец, сняли с меня гипс, и я лежала на койке – отдыхала после обеда. Вдруг подходит ко мне какая-то молодая монахиня, называет меня по имени и говорит:

- Ну, Акилина, вставай – пойдём со мной.

Я тут же встаю, забыв, что перед не могла ступить на больную ногу. Пошла за монахиней – не взяла ни костылей, ни палочки, даже тапочки не надела. Только нога правая у меня забинтована. Только перешли через дороги к трамвайной остановке (мне ещё запомнилось, что мимо шёл трамвай под номером 5), как я увидела сзади неё голубую прозрачную лестницу – ведущую ввысь, прямо в Небо.

- Иди за мной, - сказала монахиня и начала подниматься вверх по этой лестнице.

Я со страхом, с трепетом - иду по Ней. Высоко поднялись. Но я почему-то не боюсь, мне так спокойно и радостно. Кругом – сияние, вся земля в цветах, по зелёным улицам прямыми рядами тянутся большие палатки – голубые, салатные и зелёные. Люди светлые, приветливо беседуют, но что говорят – не слышно. Монахиня говорит мне:

- Запоминай – будешь рассказывать

А дальше – снова лестница в Небо, выше прежней. Монахиня сказала, что там второе Небо. Там дома уже деревянные, резные, красоты не сказанной. Люди радуются. Мы идём мимо них – они нам кланяются. Монахиня снова говорит:

- Смотри – запоминай.

Потом повела меня по лестнице ещё выше: на третье Небо, как она сказала. Поднимаемся, а там – высокие – высокие – белые дома. Полно цветов – да ароматных таких! Люди все в белом, сияющие. Ходят – радуются.

- Смотри – запоминай. Будешь рассказывать, - снова говорит монахиня.

Гляжу я на эту красоту и думаю: как же меня, грешницу, Бог сподобил увидеть эту радость? И уходить мне оттуда не хочется! Но монахиня ведёт обратно. Спустились на второе Небо, на первое, потом – на землю. Заводит Она меня обратно в мою палату и говорит:

- Ну, Акилина, теперь ложись, отдыхай.

Я только села на кровать, а Она уже уходит. Вмиг встали перед моими глазами дивные места, которые она мне показала, и невозможным показалось мне, чтобы Она ушла, не рассказав о них.

- Матушка, матушка, вернись! Поговори со мной! – громко кричу ей.

Тут медсестра подбежала:

- Акилина, ты что кричишь?

- Верни, верни Её! – отвечаю.

 -Кого?

- Да вон ту Матушку!

- Какую Матушку

- да вон Она, вон Она пошла!

- Что ты, нет никого.

- Как это - нет никого?

Глянула – действительно, никого. Никто не видал и не слыхал ни о какой Матушке. Врач подошёл:

- Что за шум, Акилина? Все отдыхают, а ты кричишь.

- Да мы ходили с Матушкой одной…

- Куда это вы ходили7

- На улицу…

- Ты – ходила?! А ну-ка расскажи – где ты находишься? И как это ты с переломом ноги умудрилась ходить?

Я им всё рассказала – и что в коридоре, по которому мы шли, два цветка с левой стороны, и что перила на лестнице деревянные, резные, голубой краской покрашены, и что трамвай 5-ый номер мимо нас ехал. Удивились они: всё точно я рассказала, хотя видеть этого не могла – ведь меня на «скорой» в больницу доставили, а из палаты я никуда выйти не могла…

Но когда я стала рассказывать про лестницу в Небо, про своё путешествие с Монахиней, врач стал щупать у меня пульс, измерять давление. Потом сказал:

- Так ты сама рассуди, Акилина, у тебя даже палочки, чтобы ходить, нет, ты ещё на ногах даже с костылями не держишься. У тебя и тапочек нету. А на ноге бинт – чистенький, беленький. Если бы ты хоть раз наступила на асфальт, то отпечаток бы остался. Как же ты ходила?..

Глянула я на бинт – и вся краской залилась. Выходит – нафантазировала я всё? Но сама я точно знаю, что ходила по лестнице на Небо с той Монахиней. Такая радость в душе осталась – ничем её не опишешь, не выразишь. Как бы мне там снова оказаться! Но как же жить надо для этого – безгрешно…»

Все, кому Акилина рассказывала про этот случай, все считали, что с ней от высокого давления – что – то вроде галлюцинации. Но мне думается, что это реальное духовное переживание. Разве она ногами ходила? Душа её ходила на Небесах! Тело её лежало. Но если душа вдруг потянулась к святому, высокому – разве это не истина? Ведь так же у Клавдии Устюжаниной было. До операции, до того, как побывала её душа на Небе, была она она одна, а после – стала совсем другая.

 

Последняя соломинка

 

Бывает, Господь дарует особую милость людям, когда они находятся, как говорится, на краю пропасти. Например, когда в последней степени рака выписывают их из больницы умирать, или заболеют иной неизлечимой болезнью. Тогда за соломинку хватаются – идут в Церковь, так как больше ничего не помогает. Я сам много раз был свидетелем тому, как такие люди, исповедавшись, причастившись, пособоровавшись, начав читать молитвы (то есть, совершенно изменив прежнюю безбожную жизнь), становились совершенно здоровыми.

 

* * *

 

Это случилось в Бердске в 1987 году. Пришла в храм молодая женщина:

- Батюшка, мамочку выписали из онкологической больницы, чтобы ей умереть дома. Никакие лекарства уже не помогают. Надежды никакой нет. Мама просит исповедовать её, пособоровать – приготовить к смерти.

Пришли к этой женщине – она уже с постели не встаёт. Три подушки под спиной – лежит вся опухшая, синяя, уже трупный запах появился. Еле разговаривает. Я её исповедовал, пособоровал, причастил. Спрашиваю:

- Молитвы знаешь?

- Знаю три молитвы, - отвечает она.

- Читай молитвы, - говорю больной, - о завтрашнем дне не думай, ни о ком и ни о чём не думай – о тебе родные позаботятся, а ты только читай молитвы непрестанно. Можешь хоть бы раз в день перекреститься – и того достаточно. И Господь тебя, если будет на то Его святая воля, исцелит.

А снохе и дочке наказал:

- Вы её не беспокойте, всё нужное для ухода делайте, тихо, незаметно, вопросов ей не задавайте. Пусть только молиться без всяких помех…

Через два месяца приходит дочь и сноха этой женщины: я их не узнал сначала – вижу, что лица знакомые, а не вспомню, где их видел.

- Батюшка, помните, вы у нас были?! – сказали они и заплакали.

Тогда я их вспомнил – по голосам. Подумал: что-то случилось.

- Случилось чудо, - говорит дочка, - мама исполнила всё, что вы ей сказали, - читала молитвы непрестанно. Теперь она поправилась и послала поблагодарить вас.

Я говорю:

- Не меня надо благодарить, а Бога.

Действительно, только Господь мог совершить то, что произошло с этой женщиной. Она была на учёте в онкологической больницы, каждый день к ней приезжали делать обезболивающие уколы. Смотрят – опухоль спала, трупный запах исчез, больная стала поправляться: начала кушать, разговаривать, ходить. В больнице взяли анализ – никакого рака не обнаружили. Удивились:

- Быть такого не может! Чем вы лечились?

Женщина рассказала, что призывала батюшку, исповедовалась, причастилась, стала молитвы читать – вот и начала поправляться.

- сейчас мама уже молится стоя, - поделились радостью её дочь и сноха, - купила лампадку, у нас в доме теперь иконы висят.

Вот вам факт: как действует исповедь, причастие и молитва. Не сами по себе конечно, а по вере нашей, по воле Господа. Но какое же удивительное лекарство дал нам Господь!

 

* * *

 

В 1977 году в Самарканде я стал свидетелем ещё одного случая удивительного исцеления после молитв.

Привела как-то ко мне мать двух дочерей, одна из них страдала припадками.

- Батюшка, быть может, вы знаете, как вылечить Олю? Совсем замучили её припадки – по два раза в день бьют.

- Дочь крещёная? – спрашиваю.

- А как же – крещёная…

- Ну а крест она носит7

Замялась мама:

- Батюшка… Как вам сказать… Да только две недели, как надели на неё крестик.

Покачал я головой: что за христианин без креста? Всё равно, что воин без оружия. Беззащитный совсем. Стал беседовать с ними. Посоветовал исповедоваться и причаститься, каждый день по 40 раз 90-й псалом – «Живый в помощи Вышняго».

Через три дня пришла эта женщина с двумя дочками – Олей и Галей. Исповедовались они, причастились и начали читать ежедневно по 40 раз 90-й псалом, как я им и советовал (этому молитвенному правилу научили меня родители). И – чудо – только два почитали всей семьёй 90-й псалом, как Олю перестали мучить припадки. Избавились от тяжкого недуга без всяких больниц. Потрясённая, мать пришла ко мне и спрашивает, сколько денег нужно «за работу».

- Что вы, мамочка, - говорю, - это не я сделал, это Господь. Вы сами видите: то, чего не смогли врачи, совершил Бог, как только вы обратились к нему с верой и покаянием.

 

* * *

 

С 90-м псалмом связан ещё один случай исцеления – от глухоты.

Пришёл в наш Вознесенский храм в Новосибирске один пожилой человек по имени Николай. Стал жаловаться на скорби:

- Батюшка, я плохо слышу, давно уже, с 4-го класса школы. А сейчас совсем невмоготу стало. К тому же и печень, и желудок болят.

- А ты посты соблюдаешь? – спрашиваю его.

- Да нет, какие там посты! На работе чем накормят – то и ем.

А шла пятая неделя Великого поста.

- Николай, - говорю ему, - до Пасхи только постную пищу вкушай и читай ежедневно по 40 раз «Живый в помощи Вышняго».

После Пасхи Николай приходит со слезами, и брата Владимира с собой ведёт.

- Батюшка, спаси тебя Господь!.. На Пасху запели «Христос воскресе» - а я не слышу. Ну, думаю, батюшка говорил – постись, Бог поможет, а я как бы глухой, так глухим и остался! Только подумал так – тут же у меня будто пробки из ушей выскочили. Сразу, в один миг, нормально слышать стал.

Вот что значит – пост, вот что значит – молитва. Вот что значит – читать «Живый в помощи Вышняго», без всяких сомнений. Очень нужна нам чистая, покаянная молитва – больше пищи и воды. Будет водичка в стакане мутная – мы её пить не станем. Так и Господь хочет, чтоб мы не мутную, а чистую молитву изливали из своей души, ждёт от нас чистого покаяния… А для этого нам этого нам сейчас дается и время, и свобода. Было бы усердие.

 

В горах под Сухуми

 

Вот вам ещё документ – что может вера.

Много написано о сухумских подвижниках, что в кавказских горах живут – без крыши над головой – в ущельях, в горах укрываются от дождя и снега. Дикими фруктами питаются.

Я тоже слышал такой рассказ от архимандрита Серафима (Брыскина), который сейчас является духовником Красноярского Свято-Благовещенского монастыря. Он со своим младшим братом иеромонахом Варсонофием (сейчас он схиигумен Виктор) в 1962 году ездил на Кавказ, в Сухуми – после того, как о. Серафима выслали из Покровского кафедрального собора Красноярска за то, что воспрепятствовал закрытию собора.

В горах под Сухуми подвижники Православия скрывались от властей, жили без паспортов, без прописки. К ним и направились отец Серафим с отцом Варсонофием. Перед паломничеством, наложили на себя пост на три дня, исповедовались, причастились, собрали сухарики, спички, бельё, сапоги, постель. И пошли по карте и по компасу – в лес, в горы, без дорог и тропинок. Их предупредили: если встретиться удав, то стойте смирно, не шевелитесь, иначе может удавить.

«Идём мы по карте, - рассказывал мне о. Серафим, - смотрим: с горы катится какое-то большое колесо, словно кем-то брошенное. А это оказался удав. Растянулся перед нами и стал напротив, сантиметров в двадцати. То к олному, то к другому тянется – нюхает каждого. Представляете: около двух часов мы стояли, шелохнуться боялись – только молитву про себя читали. А удав держал свою голову на уровне глаз. Потом вдруг снова свернулся колесом – и на гору так же покатился. Мы спрашиваем друг друга:

- Ты живой?

- Слава Богу!

Страшная эта встреча. Когда опасность миновала, у нас слёзы потекли. И опять пошли по компасу.

И тут нам встретился отшельник – иеродиакон Аввакум. Он всю Псалтирь на память знал – как мы «Отче наш». Он прозорливец был – знал, что нам навстречу удав попался, и, видно по его молитве, этот удав куда-то укатился… Подходит к нам этот раб Божий – кланяется в ножки и называет обоих по имени.

- Идите за мной!

Привёл нас в свою келью. Встал на колени, начал благодарить Господа, Псалтирь читать на память. Мы стояли на коленях, а потом оба упали и уснули, а он всё читает. И когда за трапезу сели, он продолжал читать – чтобы не забыть Господа Бога. Нам рассказывали, что он ничего не спрашивает, ничего не просит, ни в чём не нуждается – хоть рубашку с него снимайте, а он будет читать Псалтирь. Но мы видели, что он просоленный весь, - обмыли его, как могли, надели на него всё новенькое, чистенькое: новые сапоги, новое бельё, новые брюки. Он не сопротивлялся, а сам в это время читал и читал Псалтирь. Потом нам про будущее рассказал,, про скорби, которые придётся претерпеть. Рядом с ним была келья другого отшельника – иеромонаха Мардария, с которым мы часто встречались в Сухуми».

Отец Серафим с отцом Варсонофием пробыли у иеродиакона Аввакума две недели. Кроме Псалтири, этот пустынник постоянно читал молитву «Да воскреснет Бог». Потому как везде искушения. Вокруг его кельи бесы кричали, как женщины. Без молитвы сейчас жить вообще нигде нельзя нигде.

Весточки от жизни пустынников я получал и когда служил в Самарканде. Тогда приезжал ко мне из сухумских гор монах Александр – сказали ему, что я из Сибири, дали адрес.

Оставил я его пожить у себя. И он много рассказывал, как живут кавказские пустынники – без всяких строений, практически под открытым небом, прячась от дождя и снега в ущельях. На зиму сушат фрукты. Есть среди них прозорливцы. Есть великие молитвенники. Так по молитвам одного монаха появляются источники. Стоит попросить его – нужна, дескать, вода, - он придёт, помолится 2-3 часа, ударит чётками по скале – и появляется вода. Знал он заранее, что их будут искать, прилетят вертолёты, - предупреждает других пустынников. Все прячутся кто куда – как воробьи от коршуна…

Верующие люди приносили им продукты и просили помолиться. А паспортов у пустынников не было. И прописка тоже. Жили там монахи и послушники из разных монастырей, в том числе из Почаева и Глинской пустыни. Вся их жизнь была молитвой.

 

Небесные свидетельства

 

Вестники

 

Когда с фронта вернулся, начал работать продавцом в селе Гришкино Томской области. А мне так хотелось поступить в семинарию или уйти в монастырь. Но меня не отпускали с работы.

Шёл 1948 год, когда произошёл случай, который я до сих без волнения вспоминать не могу. Было 7 часов вечера, рабочий день уже закончился. Вдруг приходит ко мне в магазин человек. Я его не знал, да сих пор не знаю, кто это был, - с виду обыкновенный, лет 55, лицо очень доброе, Сразу я к нему расположился, ведь лицо – это зеркало души. Запер незнакомец дверь на крючок и говорит мне:

- Встань, Валентин, на колени – лицом на восток, перекрестись трижды. Слушай – я тебе расскажу прошедшую и будущую жизнь, про твоих друзей, что с тобой было – всё как есть расскажу. Слушай внимательно.

Говорил он медленно, внятно – будто хотел, чтобы я каждого его слово понял и запомнил. И рассказал, где, что и как со мной произошло, описал все места, где я побывал. Назвал моих родных и всех друзей – с кем я жил и воевал, про ранения, про операции, про будущую мою болезнь.

Посмотрел я на него чуть недоверчиво и думаю: «Не может он всё это знать! Откуда ему известно, что я в блокаде был?» А когда тот человек сказал, что у меня осколок сидит в поясните, тогда я поверил, что он, действительно, правду говорит. Я даже заплакал от ужаса – ведь здесь, в Сибири, никто не знал про осколок, никто! Думаю: ну, где я был, ему может быть известно – вдруг он разведчик, какой. Какие и за что у меня награды – это тоже не трудно узнать, кагэбешники хорошо работают. Но про осколок, который засел между третьим и вторым позвонком, я даже папочке с мамочкой не говорил – расстраивал, не хотел, думаю: перетерплю.

А потом этот человек спрашивает меня:

- Помнишь, вы договорились вшестером, чтобы никакого хульного слова никогда не произносить и друг друга не обижать?

- А как же… Помню! – только и сказал я (кто же, кроме моих друзей-солдат, мог знать об этом?!).

У меня прямо слёзы потекли от ужаса, что он всё знает. Человек не может знать таких секретов – я никогда никому не рассказывал об этом. Да и зачем оно, кому это надо?

- Вы молились, просили Господа оставить <