Ленные для Вас. Мир между Вами и нами.

 

Старец перечитал письмо несколько раз. Его старые глаза засияли. Из всех побед, которые он одержал, – Аллах Всемогущий свидетель, их было немало! – это самая триумфальная.

Мой Бог, как заносчиво они противопоставляли себя ему, эти тамплиеры, заносчивые, как сирийские суфии. Они потребовали от него дань – такое превосходство они испытывали! Он предложил их Великому магистру померится силами:

- Пришлите ко мне вашего лучшего воина. Я обращу его в свою веру и сделаю из него ассасина, который научит вас ркасу. Пари – на сто фунтов чистого золота.

Они прислали Адриана. И в итоге их лучший воин отправил Людовика Кельгеймского в преисподнюю по заданию Старца Горы.

Адриан!

Не только тамплиеры, но и он сам обманулся в этом парне. Этот андалузец с волчьим капканом не поддался ни соблазнами сада, ни плотским утехам и наркотикам, дурманящим душу. Он одурачил всех. Он не позволил использовать себя как слепое орудие. Он пошел своим собственным путем, непоколебимо, как звезда по угодному Богу пути.

- Клянусь бородой Пророка, как я надул этих едоков свинины! Не только потому, что я сделал из их лучшего воина ассасина. Я возвысил его до ихвана ас-сафы и послал его в Крак-де-Шевалье, чтобы он забрал деньги пари, которое я выиграл с его помощью, – говорил Старец самому себе. – Что теперь скажут эти надменные рыцари-храмовники, когда я представлю им их парадного коня как моего преемника?

Мысль об этом настолько развеселила Старца, что он громко рассмеялся. Дыхание его лающего хохота затушило пламя. В полной темноте он на ощупь вышел на лестницу. Он почти добрался до конца, как вдруг поскользнулся. Его рука искала опору, но хватала лишь пустоту. Он потерял равновесие и свалился в бездонную темноту.

Когда Усман аль-Мушрифан нашел его утром, он лежал без сознания на каменных плитах подвала. Тело Старца было таким холодным, будто он умер. Слуги принесли его в башню, безуспешно пытаясь оживить своего господина горячим чаем. Лишь когда Абу Наджа натер его настойкой, резко пахнущей эвкалиптом, Старец открыл глаза, никого не узнавая.

- Что с ним? – спросил поспешно призванный Хасим.

- Растяжение лодыжки. Больше он не пострадал, – сказал Абу Наджа. – Но он переохладился, и у него жар. Ему нехорошо.

 

* * *

 

В те ночи взгляды жителей крепости постоянно обращались к Тадж аль-Алам. В одном высоком окне горел свет. Там лежал Каим.

- Он никого не пускает к себе, – сказала Сайда Орландо. – даже врача. «Я не хочу, чтобы кто-то увидел, как я умираю», – сказал он Абу Надже.

- Он, должно быть, очень одинок.

- Он хочет этого, – возразила Сайда. – Это как в горах: чем выше вершина, тем более она одинока. В первые годы Аламута у Кайма было три жены, которых он регулярно посещал. Они жили в саду в помещениях, которые теперь принадлежат тебе. Однажды он прогнал их.

- Я думаю, он невысокого мнения о женщинах.

- Он взял в Аламут меня, – сказала Сайда. – Никто другой не сделал бы этого. Его отношение к женщинам темно и непроницаемо. Я слышала, как он говорил византийскому духовному князю: «Если бы Иисус имел женщину, он был бы избавлен от распятия, а мы лишились бы христианства».

- Это говорит в пользу женщин?

- Вывод, пожалуй, зависит от точки зрения.

 

Они поставили низкую тахту поближе к огню. На ней, как на носилках, лежал Каим. Истощенные руки на темном верблюжьем одеяле казались восковыми. Синевой проступали разветвленные жилки сквозь бледную кожу висков.

Несмотря на пугающие изменения лица, глаза Старца не утратили своей исключительной силы. Проникая внутрь человека, парализуя чужую волю, они властно остановились на Орландо. Тому показалось, что от высокого лба Старца исходит сияние. Он чувствовал, что его, как щепку в струе бурлящего потока, сносит к ибн Саббаху.

- Подойди ближе, Аднан! – прошептал он. – Еще ближе. Сядь здесь.

Их головы оказались на одной высоте. Расстояние шириной в ладонь разделяло их лица.

Каим говорил удивительно бодрым голосом. –Ты веришь в Бога?

- Я не верю в него, я его вижу, – ответил Орландо.

- Ты видишь его?

- Я встречаю его ежедневно в его творениях.

- Ты веришь в Творца? Почему?

- Как вы можете спрашивать? Кто другой создал тогда небо и землю?

- Ты думаешь, что все это должно было когда-то кем-то создано?

- Да. Как лее иначе?

- И кто же его сотворил?

- Кого?

- Твоего создателя?

- Бог вечен.

- Странно, – сказал Старец, – с богом у вас нет никаких трудностей. Вам легко представить, что нечто было всегда и пребудет вечно, без начала и конца. С Вселенной, однако, обстоит иначе. Здесь вам требуется, чтобы нашелся некто, кто бы все это создал. Рассмотрим необъятное множество всего, небесную твердь, полную бесчисленных созвездий. Небо было и будет всегда, бесконечно и вне времени. Ты действительно веришь, что некто, пусть даже Бог, смог бы создать подобное?

- Но Бог…

- Кашфоль ас-pap, последнее откровение, звучит: БОГА НЕТ! Бог – это сон. Но человек должен грезить, иначе он потеряет рассудок. Мы все неизлечимо религиозны.

- Вы сомневаетесь в Боге?

- Я не сомневаюсь в нем. Я знаю, что его нет. Не думай, что я сошел с ума от жара. Я в трезвом уме. Позволь тебе сказать вот что. Существуют три типа людей: одни, которые служат Богу после того как обрели его; другие, которые его ищут и не находят; и третьи, которые не ищут его, потому что не нуждаются в нем. Первые счастливы, но не разумны. Последние возможно не счастливы, но разумны. Хуже всего тем, кто застрял на середине. Они и несчастливы, и неразумны.

- Вы считаете неразумным верить в Бога?

- А разумно верить в то, чего не существует?

- Самое трудное в жизни – это вера.

- Она меняет истинное положение вещей.

- Бог – творец всего.

- Не он нас, а мы сотворили его.

- И Мухаммед, и Иисус?…

- Они знали это. Они были посвященными.

- Вы думаете, они знали, что Бога не существует?

- Верно.

- Вы считаете их обманщиками?

 

- Они не обманывали людей. Они дали людям высшее, что только можно дать человеку, – идею бессмертия. Что такое правда по сравнению с этим? Мы слишком высоко оцениваем правду. Существует ли больший обман, чем приходящая в упадок идея правды?

- Как такое возможно! Это означало бы, что все те, кто отдал жизнь за Бога, боролся ни за что.

Каим ответил:

- За Бога нельзя бороться. «Кто борется за Бога, тот борется за собственную душу, потому что Богу не нужны люди». Так написано в двадцать девятой суре Корана

- Но почему…

- Наше представление о том, какой должна быть жизнь, не совпадает с ее действительностью. Зловонная лихорадочная быстротечность нашего тела пугает нас. Божественный лик – о, какая чудесная иллюзия!

Человек не может смириться с тем, что существует только на краткий срок. Ему необходимо бессмертие для исцеления души, необходимо, как вода и воздух для тела. Ничто не дает столько сил ослабшему, как вера в высшее существо, которое его защищает. И существует ли Бог на самом деле, абсолютно неважно. Не самый Бог, но вера в него – вот что имеет значение. Поэтому религии так важны. Без них человек оставался бы только животным. Его богоподобие заключает в себе его достоинство и обязанности.

Каим замолчал в изнеможении. После долгой паузы он продолжил:

- Надежда, которую религия вселяет в человека, – вот что делает ее столь важной. Вера в добро и справедливость облагораживают человека. Бог – это всего лишь идея, но идеалы – не лучшая ли часть нашего существования? Как жалка вся реальность! Есть что-то утешительное в представлении о том, что Бога нет.

Высшее откровение – это покой, ничто. В самые важные моменты жизни нас окружает молчание. Мы молчим, когда с любовью смотрим на человека, когда скорбим о нем. Мы молчим, когда слушаем, читаем, размышляем и молимся. На определенном уровне человеческого познания иссякают даже мысли. Просветление таится в темноте. Высшее бытие – это небытие. То же касается и Бога. Я тебя посвятил.

Вот Кашфол ас-Pap, ключ тайн. Ты держишь его в руке.

Ветер завывал в башне. Тени облаков закрывали свет луны.

- Я читал древние тексты, – сказал Старец Горы. – Тексты, которые гораздо старше Библии. Ты слышал о Гильгамеше, царе Шумеров? Он отправился на поиски тернового цветка вечной молодости. Богиня Иштар дала ему совет – прекратить поиски:

 

Зачем ты так бегаешь?

Бессмертие, которого ты ищешь,

Не существует.

Живи и наслаждайся!

Не стремись к сверхъестественному,

Познай себя самого!

 

Орландо спросил:

- Что же остается, если нет Бога?

- Ты сам. Ты остаешься. Теперь ты стал больше, чем был до этого, потому что ты – не просто марионетка, которую боги дергают за ниточки. Святость – в каждом восходе солнца. Святость – в дожде, на вершинах гор, в просторах пустыни. Святость – в старых деревьях, в гордых лицах, в каждом источнике чистой воды. Святость – в улыбке, что мы дарим друг другу, в слезах горя, в смехе наших детей. Мир переполнен удивительными чудесами. Возьми только звездное небо! И тебе нужен Бог? Цель жизни – это жизнь.

 

Я не надеюсь.

Я не боюсь.

Я свободен.

 

Ночью к Орландо не шел сон. Бога нет. Какая ужасная мысль! Невероятно. Какое безумие!

Снова и снова его взгляд поднимался к звездам, будто там он надеялся отыскать ответ. Как пуст был мир без Бога! «Чтобы быть, мне необходим Бог».

То же касалось и Адриана. Да, и его тоже.

 

* * *

 

Рамадан достиг своей кульминации. Тела были изнурены постом. Стражники на стенах крепости будто онемели от воздержания. Только их одежда еще колыхалась на ветру. Даже галки умолкли, потому что и им пришлось подчиниться жестокому ритуалу. Не было никого, кто бы их покормил. Вся человеческая активность сводилась к пяти дневным молитвам.

Сад тоже был закрыт. Ночи стояли безлунные, дни тянулись долгие и пустые.

Сайда, которая обычно ходила с открытым лицом как мркчина, скрыла его на время поста.

Белое тонкое покрывало на ее волосах и лице напоминало Орландо только что выпавший снег. Каим был единственным, кому не мешало воздержание. Он постоянно жил как аскет.

Орландо проводил много времени в библиотеке.

Чтение было не только самой приятной возможностью убежать от реальности, но и своего рода наслаждением, потому что благодаря ущемлению телесной функции ум становился яснее и светлее, как небо над снежными вершинами.

Именно в библиотеке Орландо узнал о том, что Шахна нарушил Рамадан. Он прорвался за границы сада. Опьяненный вином, он лежал подле своей жены. Новость разожгла всеобщее возмущение.

В тот же день Каим свершил суд над ним. Действо было открытым для всех согласно исламскому праву.

Во дворе мечети они собрались. Никто не уклонился. Никто не произносил ни слова. В зловещем молчании, как удар топора, прозвучал приговор: смерть от меча!

Потому что написано: «Кто оскорбляет Аллаха и нарушает его законы, тот поплатится жизнью». Приговор будет приведен в исполнение завтра утром, на восходе солнца.

Однако этого не произошло. Когда они пришли за ним, палач монголов лежал мертвым на своей постели. Он перегрыз себе вены. Его окровавленные губы кривились в мрачной усмешке, словно хотели сказать: «Шахна Аламута не позволит заколоть себя как овцу! Решение о своей смерти я принимаю сам».

Умершего отнесли на носилках в большую залу смертников.

Мужчины крепости попрощались с ним как с комендантом крепости, будто он погиб в бою. Смерть искупила его вину.

Когда Орландо поздно вечером спустился в зал, Каим стоял возле мертвого. Казалось, он разговаривал с ним.

«Существует жизнь после смерти?» – подумал Орландо.

И Каим, как бы отгадав его мысль, отозвался:

- Как зародыш в теле матери уже причастен к жизни, так и в умершем еще теплится жизнь. Потому что жизнь пробуждается постепенно, она медленно зреет, и так же уходит. Вместе с замирающим дыханием гаснет и наше зрение, но остаются другие ощущения. Еще часы после остановки сердца человек может видеть. Все древние народы знали: траурный плач – это последняя реальная связь с ушедшим.

Орландо спросил:

- Вы думаете, мертвый понимает нас?

- Его сознание погасло. Он воспринимает нас органами чувств, как слушают музыку. Восприятие. Само слово говорит за себя. Восприятие может быть яснее, чем бодрствующий разум.

Каим коснулся висков мертвого и прошептал:

- Взгляни на него. В нем еще остается жизнь. Волосы и ногти продолжают расти, словно ничего не произошло. Скоро погаснет и эта свойственная растениям форма жизненной силы. В конце навсегда догорит последняя искра жизни. Это может длиться не один день. И тогда останутся только совершенные дела.

Орландо спросил:

- Как же можно карать за богохульство, если Бога нет?

Каим ответил:

- Какое отношение к этому имеет Бог? Шахна нарушил божественный порядок. А этот порядок действительно божественный, потому что только один он возвышает нас над другими живыми существами. Человек, который выбивается из этого порядка, опускается на уровень животных, потому что следует природному, прочно установленному порядку своего вида. Сокол знает, как строить гнездо. Почтовый голубь находит правильную дорогу. Овца ведает законы стада. Человек же нуждается в заповедях. Я сам подчиняюсь этому порядку. Ему я пожертвовал своих сыновей. Его соблюдение определяет цену общества. По этой причине в раю необходимо больше запретов, нежели в аду.

 

* * *

 

В большой башенной зале над палатином магистр собрал двенадцать мудрецов Ордена.

- Случилось ужасное, – сказал он. – Mus micro-tus, Землеройка, наш лучший агент, мертв. Кто бы ни были убийцы, они хотели вырвать у жертвы тайну, которая была для них чрезвычайно важна, иначе они не действовали бы так жестоко.

- Как? – спросил старый Жирак.

- Они закопали его стоймя, как дерево, тахс что из земли торчала только его голова. Сверху они поставили железное ведро и выпустили голодную крысу. Она выгрызала плоть с его лица, пока он оставался в сознании.

- Что вы говорите? Вы хотите сказать…

- Да Когда его нашли, крыса объела его до костей: нос, губы, веки, уши.

- Прекратите! Меня тошнит.

- Мы должны предположить, исходя из такой дьявольской пытки, что брат Бенедикт выдал все, что хотели узнать мучители.

- И что это было?

- В поисках мотива для убийства герцога Людовика брат Бенедикт вышел на верный след. Конечно, он был почти у цели. Наш противник теперь знает, что мы послали близнеца в Аламут, что их перебежчик в действительности наш агент.

- Тогда жизнь Орландо не стоит и гроша.

- Мы должны предупредить его – немедленно!

- Мы предупредим его.

 

* * *

 

Свечи тускло освещали помещение, воздух был обременен тяжелым ароматом мускуса и сандалового дерева. Они вместе купались и втирали масло в тело. Теперь они сидели, сплетясь ногами, обнаженные, на шелковом ковре, пили вино, с подмешанным в него возбуждающим растительным экстрактом. Воздух, казалось, вибрировал. Хизуран тяжело дышала. Ее пышная грудь поднималась и опускалась. Она тихо стонала, когда Орландо касался ее. Ее глаза закатились в экстазе, голова откинулась назад, когда Орландо вошел в нее. Сильная волна счастья охватила ее. Сладострастие было написано на ее лице.

Аиша смотрела на нее похотливо и робко. Ее желание было разбужено, возбужденное похотливостью других. Орландо вдруг повернулся к ней. Страстный зов другой плоти! Дыхание вожделения на молочно-белой коже!

- Иди, маленькая жемчужина, дай поцеловать тебя. Я хочу тебя понюхать, попробовать на вкус. Я люблю солоноватый вкус твоей кожи. На каждом месте тела кожа имеет собственный вкус. Я люблю звуки твоего тела, похотливое чавканье твоего лона, прожорливого, впитывающего, сладкого… ожерелье голубки!…

Все ее тело, казалось, раскрылось – поток, пламя, крик!

- Почему она кричит так ужасно! – спросил Орландо. – Я делаю ей больно?

- Нет, наоборот, – рассмеялась Сайда. – Скрытые покрывалом и запертые за решетку, мы раскованны на любовном ложе как Харматанн – горячий песчаный самум Сахары. Ты слышал о Аише бин Талхе? Внучка первого халифа была не только удивительно красива, но и известна своей доступностью. Аль-Исфахани сообщает о ней, что во время любовного акта она вела себя так похотливо, что ее любовные крики проникали за все стены. Порицаемая одной благородной дамой за то, что несмотря на свое высокое положение могла позволить себе так распуститься, она ответила: «Женщина должна сообщать своему мужчине обо всем, что чувствует. И клянусь Аллахом, я чувствую очень многое!»

- Ничего подобного я еще не слышал, – сказал Орландо.

- Ты мне не веришь? Хубаба, аристократка из Медины, была охвачена во время паломнической поездки с халифом Отманом таким большим вожделением к своему мужу, что отдалась ему под открытым небом. При этом она издавала такие дикие крики, что их верблюды обратились в бегство. «Поверьте мне, милые подрркки, – как сказала она, – их больше не видели».

Орландо так долго смеялся, что слезы выступили у него на глазах.

- Ты говоришь об этих эротических причудах, как будто сама испытываешь удовольствие.

- Так и есть. И какое! В Багдаде есть проститутка, которая держит у себя козла, которому она регулярно приводит горячих коз, чтобы вызвать у себя вожделение. «Я не знаю лучшего возбуждающего средства, чем прерывистое дыхание похоти», – говорит она

Вожделение – это плод фантазии. «Маленькая смерть», как бедуины называют оргазм, происходит в, наших головах, а не в чреслах.

Она взглянула на Орландо:

- Вы, мужчины, напрочь лишены фантазии. Одна женщина может общаться с сотней мужчин, ничего не испытывая при этом. Факт, без которого не существовали бы никакие платные служанки любви. В своей фантазии они умеют оживлять оргазмы, которые находятся далеко за сферой реальности. Никогда не переоценивай эротических мечтаний женщины! Женщина, которая в мыслях изменяет супругу, не целомудреннее, чем та, что непосредственно отдается другому. Это то, о чем говорил пророк Иисус: «Кто увидит жену соседа и возжелает ее, уже прелюбодействует с ней в сердце своем». Он не говорил: «Кто в мыслях крадет или убивает, нарушает божественные заповеди». Греховное в фантазии он связывает исключительно с плотью, потому что лишь она одна переживается не телесно. Она прежде всего духовное ощущение. С ней обращаются как с богом. Ее истинное существо не позволяет постичь себя. Ее духовность не измеряется земным масштабом.

- Ты говоришь как священник.

- Я и есть священник. Как же иначе я могла бы быть врачом, врачом в Аламуте? Позволь заметить тебе: когда наши тела здоровы, мы не воспринимаем их. Органы работают без наших усилий. Мы живем не в наших телах, а обособляемся в нашем мозгу. Мы читаем, думаем, мечтаем, парим во внешних мирах. Мы повсюду, только не в нашем теле. Этот отречение от тела и есть самое большое препятствие на пути к нам самим. Лишь болезни и боль позволяют нам осознать тело. В этом заключается смысл страдания.

Однако сильнее, чем боль, – глубоко ощущаемое желание. Быть вне себя от счастья! Это абсолютно другое удовольствие! Удовольствие в смысле развлечения – самообман. Такое удовольствие доставляет нам сладострастие, но не действительное желание или даже восторженное блаженство.

Сайда откинулась на подушки, закинув руки за голову и скрестив ноги. Под шелковыми шароварами вырисовывались ее раздвинутые бедра. Сладострастная улыбка играла на ее губах.

- Для многих людей ощущение желания ограничивается сферой гениталий. Они разучились тому, что знает каждая кошка: желание не связано с определенной частью тела. От кончиков ушей до ног наше тело оживляется небесными ощущениями. Открытие их – какое приключение!

- Давай вместе откроем их, – прошептал Орландо. Разговор возбудил его. Он пододвинулся ближе, положил правую руку ей на плечо, так что кончики его пальцев касались ее груди. Он почувствовал, как она содрогнулась. Его плоть поднялась:

- Я хочу играть с тобой в ветер и волны. Сайда убрала его руку со своей груди:

- Оставь мне похотливые объятия моей фантазии. Нет большего разочарования, чем осуществленные мечты. Когда у человека нет фантазии, он читает книгу, а сам переживает очень мало. Требуется много силы воображения, чтобы буквы проснулись и ожили. То же относится и к совокуплению. В арабском языке «любовь» – это наслаждение, выраженное в красивых словах.

 

Я завоевывал ее, пока она не сдалась.

О – и как она сдалась!

 

Нет достаточных слов, чтобы описать возлюбленную. Ее улыбка – капли росы в первых утренних лучах. Ее зад – седло королевского верблюда

Изгиб ее бедер сравним с плавным изгибом дюн в аль-Мафаце. Один только звук ее имени – праздник желания.

- Сайда, – проговорил Орландо. Он взял ее за руки. – У тебя глаза девы, которая готова принять дьявола

- Но не физически, – сказал Сайда. – Для этого у тебя есть Хизуран. Оставь мне мои грезы!

 

***

 

Они сидели вдвоем перед большим камином в Тадж аль-Аламе. Огонь почти погас.

-Мы не будем гулять сегодня ночью мимо зубцов башни, – сказал Каим. – Силы моего тела еще слишком слабы. Они угасают, как это пламя. Я велел позвать тебя, чтобы задать тебе один вопрос. Хорошенько подумай, прежде чем отвечать.

Каим склонился, посмотрел в глаза Орландо и сказал:

- Однажды ты уже был готов пожертвовать свою жизнь. Ты сделал бы это снова?

Орландо чувствовал, как пот проступил из всех его пор. Он чувствовал себя лисой в капкане.

- Кто требует высшего, должен и сам быть готовым пойти на последнее.

Орладно взглянул на зубцы башни. Он подумал о двух низаритах, которые по знаку своего господина прыгнули оттуда в пропасть.

- Ты бы прыгнул, если бы я приказал тебе?

Вопрос был задан.

Одно неверное движение, и механизм ловушки захлопнется. Орландо чувствовал в висках стук своего сердца.

Прежде, чем он нашел ответ, Каим сказал:

- От тебя не ждут ответа. Твоя жизнь принадлежит высшему предназначению. Нет более болезненной жертвы, чем жизнь.

Он устремил свой взгляд на Орландо, словно хотел проникнуть в его душу.

 

На следующий день Орландо стоял перед советом мудрейших.

Хасим сказал всем:

- Внемли нашим словам Мы желаем возложить на тебя судьбоносное бремя. Ты – Амиль. Каим желает этого. Ты принадлежишь к внутреннему кругу его последователей. Это почетное звание не дает тебе никаких прав; напротив – оно требует от тебя дополнительных обязанностей. Возвышение означает отказ. Возвышение требует прощания. По этой причине сад отныне будет закрыт для тебя.

- А Хизуран?

- Ты никогда не увидишь ее. Руководить может только тот, кто готов к жертве, сразу и без колебаний.

 

- Я должна передать тебе это, – сказала Сайда. Орландо узнал кольцо Хизуран.

- Ее кольцо? Что мне с ним делать? С ней что-то случилось?

- Прошлой ночью меня позвали в сад. Они обе лежали в ванной, тесно прижавшись друг к другу, как заблудившиеся дети. Они зажгли сотни свечей, будто хотели еще раз забрать с собой весь свет земли, прежде чем великая тьма заберет их. Они надели на голову венки из жасмина и якаранды. Яд сделал свое дело. Им нельзя было помочь. Орландо спрятал лицо в руках.

- Аиша была мертва. Хизуран еще дышала. Улыбка блуждала по ее бледным устам. Я сняла с ее пальца кольцо и обещала ей передать его тебе. Она поблагодарила меня, едва заметно закрыв веки. Вскоре она умерла

Плечи Орландо затряслись. Сайда обняла его,

- Где она? – спросил он.

- В Большом дворце воды.

-Я хочу ее видеть. Я должен пойти к ней.

-Ты знаешь, что сад закрыт для тебя.

Орландо пропустил возражение мимо ушей.

Впервые он увидел сад при дневном свете, без наркотиков.

Неужели это действительно был его рай?

Парк зарос сорняками. Крапивы здесь было больше, чем цветов. В фонтанах и на скамьях росли мох и лишайник. Постройки были просто дешевыми декорациями из гипса и неоструганных досок. За роскошными фасадами скрывалась ужасающая халтура.

Орландо дошел до конца сада. Ограда преграждала ему путь. Он нашел ворота, забранные решеткой, но незакрытые, и прошмыгнул вовнутрь. Перед ним стояла пара полуразрушенных жалких глиняных лачуг. Белье сушилось рядом с чесноком и початками кукурузы. Кто же обитает здесь? Садовники, слуги или небесные гурии?

Орландо не стал выяснять это.

Он увидел оленей, которые так восхитили его под гранатовым деревом в первую ночь с аль-Хади. Вот они лежат, тучные и постоянно жующие. Их облезлые шкуры были покрыты мухами. Достоинство диких животных в плену исчезло.

Как убог, как ничтожно беден оказался сад пророчества без кимийа ас-са ады!

Орландо подумал: «Не эликсир блаженства ли вся эта религия? Как бедно наше земное существование без наркотика!»

Орландо с ужасом открывал, что ничто из всего прекрасного, что он пережил здесь, не было реальным. Рай, прекрасный свет – такая же фата-моргана, как счастье, как любовь.

Какой мечтой, каким сонным видением окажется, в конце концов, Хизуран? И существовала ли она здесь? Какой она была в действительности, если она существовала?

Мертвые лежали на ковре из цветов – бамбуковые стволы, сломанные бурей. Женщины из сада украсили их, как невест. Хизуран была одета в платье, в котором Орландо увидел ее впервые. В большом зеркале львиного двора стояла она, невеста, которая ожидала возлюбленного и обнимала чужого. Какой печальный обман!

Орландо подумал о страстных разговорах их тел. Он гладил ее кожу.

- Прости меня, – сказал он, – я обманул тебя. Прощай, Хизуран.

Он склонился над Аишей.

 

Прощай, маленькая жемчужина

В конце радуги

Расцветет сад,

Где мы споем вместе.

 

Сайда велела оседлать двух коней. Она ожидала Орландо у выхода из туннеля смерти. Они скакали, пока бока лошадей не задрожали от усталости. В роще красного кипариса Сайда слезла с седла:

- Мы побудем здесь. Отсюда открывается вид на всю долину. Это освобождает.

Они бежали рядом по траве по колено. Орландо говорил о Хирузан. Сайда слушала его.

- Выразительнее любых слов были ее глаза, ее руки, все ее тело. Взмах ее ресниц на моей щеке, легкое как дыхание прикосновение ее волос.

А потом она бросалась на меня, дико и шаловливо, точно молодой охотничий пес, она осыпала меня поцелуями и любовными покусываниями. Острые, будто кончик иглы и все же бесконечно осторожные, впивались ее зубы в мое тело. Она зализывала раны как кошка, высасывая кровь, как вампир. Смотри!

Он снял шелковый платок с шеи. Цепочка иссиня-черных укусов украшали его шею. Сайда рассмотрела их.

-Tauq el-hamama, – проговорила она. Это звучало бесконечно грустно.

 

В долинах Даилам

Находят по весне

Мертвых голубей,

Белых как снег.

Они убивают

Друг друга из любви.

На горле у них Рубиновая цепь –

То капли жаркой крови.

Tauq al – hatnama,

Ожерелье голубки.

 

- Она предчувствовала свой конец, – сказал Орландо. – В наш последний вечер она написала на коже Аиши. «Чтобы страсть не погасла, любимый, позволь нам сделать так, будто нам принадлежат только эта ночь».

Орландо остановился. Воспоминания захлестнули его.

- Она велела сказать Аише:

 

Я принадлежу мужчине

И страшусь лишь одного:

Того дня, когда он меня

Вернет мне обратно.

 

-Она была, как… – Орландо тщетно искал подходящее слово. – Она была такой невероятно живой.

- Смертно лишь то, что живо. Орландо поглядел на кольцо Хизуран:

- Больше мне ничего не досталось.

- Здесь есть еще кое-что, – сказала Сайда. – Вместе с кольцом она передала мне это письмо.

Орландо прочитал свое имя, написанное почерком Адриана.

Письмо упало на землю.

Он поднял его и спрятал за пазуху.

Сайда глянула на него:

- Хизуран умела писать? Ты знал это?

И снова ее глаза приняли уже знакомое ему заговорщическое выражение.

Позже в своей комнате он с облегчением установил, что печать письма не тронута. Он хотел его распечатать, но не отважился.

Он спрятал письмо в своей одежде. Там он носил его, как амулет. Порой он доставал его и вертел в руках, не открывая.

- Мы потеряли ее, – сказал Орландо на перепутье сознания.

- Я потерял ее, – возразил брат. – Разве ты не молился: «Боже, избавь меня от решения!» Он отобрал у тебя решение. Что же ты жалуешься? Ты сам не способен на жертву. Ты никогда ее не любил. Теперь ты свободен для своей миссии. Свободен как птица!

 

Орландо нашел Сайду в саду. Она шла от голубятни.

- Посмотри-ка, – сказала она и протянула ему птицу. – Посмотри только, ожерелье голубки! У нее на шее шерстяная нитка, красная, как кровь. Она совершила долгий перелет. Смотри, как она устала. Что это должно означать? Ожерелье голубки.

- Возможно, она заблудилась.

- Нет, она из наших голубей. Это злой знак. Я чувствую это.

 

Орландо лишился сна.

Тамплиер в Багдаде сказал: «Если в Аламут прилетит голубь с кроваво-красным ожерельем, спасай свою жизнь».

 

* * *

 

Вечером Орландо был в Тадж аль-Алам. Казалось, Старец ожидал его. Он сказал:

- Вожделение, религия и власть неразделимы, как пальцы на одной руке. Вера в Бога придает жизни смысл, а обществу – порядок. Половое влечение держит человека в зависимости, как вода – рыбу.

В древних религиях Бог и сексуальность сливались в единое целое. Осирис и Ваал были фаллическими божествами. Существовали храмовые проститутки для мужчин и мистические культы для удовлетворения женской сексуальности.

Лишь великие религии Книги довели сексуальность до совершенства путем запрета и представления греха в самых черных красках. Тем самым они сделали религию и секс средством абсолютной власти. Рецепт прост: лишь мужчина является подобием Бога. Женщина, созданная из ребра Адама, – человек второго сорта. Она, которая в природном порядке обладает эротической властью над мужчиной, утеснена священниками. Только мужчине, только священнику дозволено быть посредником между Богом и человеком.

Мухаммед оставил радость сексуальности за мужчиной и поработил женщину. Христиане заклеймили позором сексуальность для обоих полов.

Нет лучшего средства распространить власть над верующими, потому что никакой другой орган не имеет над человеком большой власти, чем его половые железы. Яйца определяют телесные и духовные задатки мужчины. Все повелители, святые и полководцы, ученые были сверхъестественно сильны в сексуальном отношении. Великие художники и поэты также были великими любовниками. Никогда евнух не становился пророком или завоевателем.

Удаление детородных желез превращает героя в слугу гарема, это изменяет его больше, чем потеря рук и ног. Суфий Ибн Араби учил: «Не пенис зависит от человека, но человек зависит от пениса, ибо любые члены нашего тела могут управляться нашей волей, кроме плоти Адама. Детородный член подчиняется силам, которые не подвластны нашему контролю». Эти силы одерживают над нами верх.

Сексуальность важна для человека так же, как сон, пища и воздух для дыхания. Однако сон, пища и воздух – всегда только средство для достижения главной цели, они никогда не становятся центром или целью нашего бытия. Мужчина, который предает свои идеи ради женщины, так же омерзителен и противен природе, как существо, рожденное лишь для того, чтобы жрать. Огонь – животворящая стихия, но мотылек, что ищет смерти в пламени свечи, действует так же безрассудно, как ассасин, который осознанно уходит из жизни, дабы после вечно жить в похоти.

Ты слышал о Адуде ад-Дауле?

О нем, о втором повелителе шиитской династии Бундов в Багдаде, рассказывают, что он воспылал такой страстной любовью к одной рабыне своего гарема, что из-за этого пренебрег государственными делами. Его стали мучить угрызения совести, и он решил никогда больше ее не видеть. Он поклялся в том бородой пророка. Однако страсть оказалась сильнее, чем все добрые помыслы. Он посетил ее вновь и предался страсти еще более неистово. В конце концов он обдумал свое положение, подобно тому, как кадий разбирает жалобу или врач изучает болезнь. Он признал, что избавление от страданий возможно только при устранении причины болезни. Тогда он приказал утопить в реке возлюбленную и соорудить ей роскошную гробницу. В свое оправдание он сказал: «Кто безудержно предается радостям утехам плоти, не может управлять страной. Тот, кому приходится выбирать между удовольствием и властью, не заслуживает того, чтобы господствовать над другими». Жертва любви.

Жизнь бабочек принадлежит любви. Такие мужчины, как ты, предназначены для высшего.

И он заговорил с Орландо о своем представлении о человечестве – едином человечестве, спаянном одной религией и управляемой одним монархом. То было потрясающее видение, и Старец, речами и выразительными жестами, оживил его перед своим собеседником.

- В Гранаде и Кордове вместе живут мусульмане, христиане и евреи. Они различаются между собой не больше, чем люди с разным цветом волос. Их религия имеет такое же второстепенное значение, как принадлежность к числу блондинов или брюнетов. И подобная общественная система, столь богатая и плодотворная, может быть осуществлена не только при мусульманском, но и при христианском господстве, как это доказано императором Фридрихом на Сицилии. Здесь также совместно обитают христиане и мусульмане – как семьи одного рода. Отряд телохранителей императора состоит из сарацин. Его министр финансов – еврей, его адмирал – византиец. Разница между иберийским государством Омейядов и христианской Сицилией меньше, чем разница между суннитами и шиитами или между Римом и Византией. То, что воплотилось здесь частично, возможно осуществить в масштабе всей земли. Требуется лишь подчинение религии разуму. И тогда возникнет мировая власть – от Индии до Атлантики! Тогда наступит конец войнам и бедности, рай опустится на землю.

Они гуляли по крышам Верхнего города. Только месяц оставался свидетелем их беседы. Глаза Старца сверкали, как звезды над горами.

- Я могу попросить кое о чем? – спросил Орландо.

-Твоя просьба будет исполнена.

- Позвольте мне удалиться и провести четкую линию границы между тем, что было, и тем, что будет.

- Что ты задумал? – спросил Старец.

- Я хочу уйти в пустыню. В ней мы обретаем ответы на все важные ответы нашей жизни. Старец взглянул на него:

- Этим ты тоже доказываешь, что один из нас. Со времен Абрахама весь наш цвет уходил в пустыню, чтобы почерпнуть там силы. Пророку Иисусу понадобилось сорок дней, проведенных в уединении пустыни.

- Дайте мне тоже сорок дней.

- Когда ты хочешь выйти?

- Завтра.

- Четверо моих лучших людей будут сопровождать тебя.

- Я не нуждаюсь в помощи. Разве я недостаточно доказал это? Я хочу побыть один, совсем один. Только сорок дней.

- Береги себя, сын, – сказал Старец. Впервые он так обратился к Орландо.

 

На прощание Сайда сказала:

- В Европе есть сказка об одном рыцаре лебедей. Кажется, его звали Лоэнгрин. Он, как и ты, пришел из другого мира и встретил женщину. Она любила его, любила куда больше, чем он догадывался. Однако существовала одна тайна, которая разделяла их стеной. Женщина должна была поклясться никогда не спрашивать о его происхождении и имени. Она нарушила клятву. Кто не хочет знать, кого любит? И тогда она потеряла его навсегда. Я никогда не задавала тебе этого вопроса, и все же ты уходишь. Разве это справедливо?

- Я не могу остаться. Сайда возразила:

-Ты хочешь сказать, мужчина принадлежит миру точно так же, как женщина принадлежит дому. Старая песнь героев. Так сказано. Позволь женщине сказать тебе: нет большего риска, чем быть оскорбленной и отдаваться, чем молчать и прощать. Орландо поцеловал ее и ускакал прочь.

 

* * *

 

Сорок дней! У него в запасе сорок дней. Почти тысяча фарсахов лежали между ним и Аламутом, когда этот срок истек. Наверняка, они подождут ещ