Награждённые медалью «За взятие Будапешта»

 

• Архипов Иван Андреевич (06.04.1925 г.р.) Гвардии старший сержант
• Галкин Андрей Никитич, Старшина. Командир орудия
• Забавнин Юрий Алексеевич (1925 г.р.) Старший сержант
• Полушкин Виктор Александрович (16.03.1923 г.р.) лейтенант
• Пыхтенков Николай Васильевич (16.12.1922 г.р.) Рядовой, связист
• Чичин Николай Ефимович (28.05.1925 г.р.) Сержант
• Янюшкина Екатерина Филипповна (27.11.1925 г.р.)

Чичин Николай Ефимович

 

Святая ярость окружений

В марте 1945 года их дивизия попала в окружение. В марте на западе ночи темные. Глаз коли, ничего не видно. Снегу-то уже нет. Так младшему сержанту Чичину спать захотелось. Много времени уже без сна. Плохо стало.

- Почувствовал, что все равно не выдержу. И боюсь, поднимут в наступление. Немец пойдет. В плен попадешь. Немецкие пулеметчики совсем рядом окопались. К ребя­там обратился:

- Не могу хлопцы! Хоть немного усну. Разбудите, когда наступать будем или немец пойдет.

- Давай, младший сержант, прикорни. Не оставим.

Вот здесь он проверил: сердце у человека чует опасность. Лимонку взял. Запал вставил, положил ее рядом. На случай, если некогда будет. Да и ночь. Схватит готовое. Это лучше. Плащ-палатку наки­нул. Приготовился вздремнуть. Хотя бы несколько минут. Как будто пятеро суток проспал. Так светло стало в голове, Почему это так? Вдруг слышит: по земле - стук. Выглянул. Никого нет. Наверное, думает, ноги у ребят замерзли. Нога об ногу хлопают. Подозрительно стало. Приподнялся, в сторону противника посмотреть, в темноту кромешную. Фигура поднялась, сделала несколько прыжков. За­терялась. Потом - вторая.

- Я огонь открыл. На мои выстрелы  с той и другой стороны ответили. И - пошло. Напротив меня встают две фигуры и кричат:

- Не стреляйте. Свои.

Дал команду идти в сторону пулеметчика. Странно, форма немецкая, а свои. Почему? Дока­зывают: из окружения выходят. Отправил Николай их к команди­рам. Пусть там разбираются. Вместе со всеми в продолжение боя втянулся. Но не кончилось на этом.

 Однажды передают: "Млад­ший сержант Чичин, следуйте за этим человеком".

- Смотрю, уходит перебежками. Я за ним. Мысли разные. За что с фронта меня? Вроде языком лишнего не трепал. Когда уже можно было встать, догнал его. Спрашиваю: "В чем дело?"

- В штаб идем. Зачем? Не знаю.

Пришли в населенный пункт. Заводят в дом. Про этих двоих спрашивают. Как было? Что при обыске нашли? Говорю как на духу:

- Никто их не обыскивал

Двое, действительно, русские. Но не из окружения прорывались. А «власовцы» за языком пришли. Тогда не знали, что немцы соби­раются окружать. Вопросы сыпятся: «Что они вам сказали? Кто еще рядом был?»

Протокол оформили. Просят расписаться на каждом листке (где-нибудь эти документы и сейчас хранятся).

- Отправился опять к «теще на блины». К своим окопам. Так есть захотелось. Солдата-проводника о хлебе спросил. Зашел в один дом. Молоком, хлебом угостили. С таким удовольствием съел. Ушел благодарный.

Там уже немец шрапнелью шпарит. Командир роты говорит: 

- Найди товарища понадежней. Между нами и штрафниками образовался разрыв. Скажи их командиру, чтобы растянулись. Мы то же самое сделаем.

Взял товарища. Пошли. Темень ужасная. Доходят. Свежие окопы. Ни в одном, ни во втором никого нет. В чем дело? Вдруг снялись и пошли по следам. Решили с тылу заходить к своим ребятам. Перебежали, добрались. Мать честная, отступают штрафники. В чем дело?

- Вы, суки, не знаете, что мы в окружении?

Поняли, что разговаривать бесполезно. Потом убедились, что их рота отходит. Да, что там рота? Снова ад кромешный. Батальон бросят на прорыв. Через пять-десять минут второй снимать надо. Треплют: «Среди командного состава - паника». Сержанты догово­рились дежурить около них:

- У них связь есть. Плюнут на нас и оставят на растерзание. У них больше возможности выйти.

Вот как раз младшему сержанту Чичину пришлось дежурить.

- Сказали, что сниматься будем. Снова на прорыв. Предупредил. Вдоль линии побежал. Надо бы крайнему сказать о снятии, а я в середину помчался. Здесь уже нет ни одного. Через некоторое время еще четверо догнали. Тьма кромешная. Только залегли, команда: «На прорыв". Чувствуют, по дороге идут. Вроде щебенка. О трупы спотыкаться приходится. Трассирующим встретил солдатиков. Пришлось поворачивать в тыл. Вперед побежишь - лоб подставишь. А назад — спину. В любом случае - смерть. Когда дрогнули ребята, понял Николай: надо ложиться. Верхом бить станет. Разговор слышит:

- Ребята, я знаю, где выйти. Пустите человек пять. Остальные выйдем.

Думаю, «власовец», наверное, сдаться хочет. До конца, сука, караулить тебя буду. Под ноги лимонку брошу. И вот лес. Здесь немец не так встретил. Кричит этот фрукт: "Вперед!" Прорвались. В чистое поле вышли. Идут избитые, раненые, изодранные, усталые. Там уже другая дивизия. Наша на другой план вышла. Жрать дали и спирту по два глотка. Очухались чуть-чуть.    

Новая дивизия и командиры. Друзей подбирай уже других. Врут в большинстве, что в одной части воевали. Не получается так. Как ранят, так - в госпиталь. Ты уже в прежнюю дивизию не попадёшь: или дальше ушла, или на переформировку попали.

* * *

Пробегали зоопарком в Буда­пеште. Так жалко слона стало. Сетки у большинства клеток пробило. Мелкие-то и средние звери в большинстве разбежались. Избежали решетки. А он — громадина, дурак большой, топчется, бедненький. Голодный еще больше, чем испуганный. Хоботом бумагу собирает. Ветром натащи­ло.

* * *

Здесь дрались за каждый дом, за этаж. С первого на второй, с одной улицы на другую по тру­бам пробирались. Весь город в руинах был. Кто уцелел, на пять суток позднее в окружение попа­ли. Их заманили возможностью прорыва. Убедили в этом заставили окопаться. Когда немцы поняли, что пополнения не будет, паника началась. Они рвались, но в ловушку. В настоящую яму.