Из  дневника  эжена  делакруа

26 мая 1847

 

[...] Днём был Шопен; он снова уезжает в пятницу в Ville d’Avray [чтобы отдохнуть в усадьбе Альбрехта в окрестностях Парижа, рядом с Версалем].

(Делакруа Э. Дневник, Т. 1, с. 165.)

 

 

**

667. ВЕРА  Р У БИО — Ф.ШОПЕНУ  В  ПАРИЖ

[(ок. 27 лет) — рус. пианистка и педагог, ученица Шопена]

(Одесса, 30 мая 1847                                                       Одесса 18 мая [ст.ст.] 1847

 

[Изложение несохранившегося письма:]

«В.Рубио сообщает, что после долгого молчания решилась спросить у Шопена о его здоровье, так как общие знакомые (Франкомм, панна Стирлинг [англ. ученица Шопена]), которые ей торжественно обещали часто сообщать о здоровье Шопена, вот уже полгода ей не пишут. Когда княгиня Трубецкая [жена декабриста, 47 лет] ехала в Париж, Рубио дала ей рекомендательную записку к Шопену, но получила сообщение, что последний ни словечком на неё не ответил. Поэтому она ещё раз пытается переслать это письмо княгине Трубецкой, надеясь, что эта дама, повидав Шопена, много напишет ей о нём и освободит, тем самым, Шопена от неприятности писать самому, хорошо зная, какая это для него мука.

Далее она пишет о своей жизни в Одессе [...]. В Одессе Рубио познакомилась с генеральшей Д а нненб е рг, урождённой Забол о цкой, которая хорошо знала Шопена в Варшаве до его отъезда из Польши. Подлинную радость доставил г-же Рубио вид нескольких рукописей Шопена, которыми владеет эта дама, а именно — одного Вальса, одной Мазурки и двух польских песен.

Г-жа Рубио заканчивает пожеланиями здоровья и просит не забывать её. Она подписывается: „Ваш верный и преданный друг и ученик“»*.

(Karłowicz M. Pamiątki po Chopinie, s. 272.)

(* Сохранился пересказ и другого, недатированного письма В.Кологривовой [Рубио к Шопену] (адресовано на Place d’Orléans, № 9), в котором она сообщает, что разговаривала с г‑ном Рубио относительно портрета Шопена. Г-н Рубио согласен отступить от своих правил и, чтобы Шопен мог не подниматься по лестнице, готов сам с кистями и палитрой прийти к нему. Миниатюрный портрет маслом он сможет закончить в два сеанса. Кологривова умоляет Шопена согласиться, ибо она желала бы, чтобы существовал хоть один его похожий портрет (см.: Karłowicz M. Pamiątki po Chopinie, s. 271—272).)

 

 

**

668. ИЗВЕЩЕНИЯ  О  БРАКОСОЧЕТАНИИ  СОЛОНЖ  

САНД (19 лет)

(Ноан, 20 мая 1847)

Госпожа Жорж Санд имеет честь уведомить вас о бракосочетании своей дочери мадмуазель Солонж Санд с господином Клезанже.

Ноан, 20 мая 1847

Господин Клезанже имеет честь известить вас о своём бракосочетании с мадмуазель Солонж Санд.

Ноан, 20 мая 1847

(У А.Хэдли хранилось другое уведомление — от имени Солонж: «Мадмуазель Солонж Санд имеет честь уведомить вас о своём бракосочетании с господином Клезанже».)

 

 

**

669. ЖОРЖ  САНД — Ш А РЛЮ  ПОНС И

[(26 лет) — франц. поэт из народа. Ж.Санд опекала его и широко пропагандировала его творчество]

(Ноан, 21 мая 1847)

 

[...] В это время у меня было растяжение мускула ноги, и приходилось меня носить, как ребёнка. Мне уже лучше [...]. В это самое время Шопен умирал в Париже, и я не могла поехать к нему! [Ранее, в письме 661, никакой «ноги» не было — причиной называлась невозможность «из приличий» оставить Солонж наедине (!) с будущим мужем, Клезанже.]

[...] Дети мои, моя дочь Солонж со вчерашнего дня обвенчана с благородным и учтивым человеком, художником Жаном [Огюстом] Батистом Клезанже. Она счастлива. Мы все счастливы. Но мы дошли до полного изнеможения, ибо никогда свадьбу не доводили до конца с такою решимостью [и скоростью. Г-н Дюдеван провёл у меня три дня и вот уже уехал. Пришлось его изловить в удобную минуту, так что мы даже не успели предупредить своих друзей на версту в окружности. Мы послали за мэром и за кюре в ту минуту, когда они менее всего этого ожидали, и мы обвенчали словно сюрпризом. Итак, это кончено и мы вздохнули...]

(Отрывок. Hoesick F. Chopin, t. 3, s. 86.)

 

\

и151. Шопен. Портрет работы А.Шефф е ра, 1847 г.

 

Май—июнь

Ф.В и нтерх а льтер [нем. портретист и литограф] создаёт 3 карандашных портрета Ф.Шопена.

Портреты Шопена пишут А.Шефф е р [франц. живописец] и Ш.Лем а н [кузен О.Лео; франц. художник];

А.Бов и [франц. скульптор] лепит 3 медальона Шопена.

\

и152. Шопен. Портрет работы А.Шеффера (фрагмент).

**

670. К СОЛОНЖ  КЛЕЗАНЖЕ  В  НОАН

(Париж, 2-я половина мая 1847)

 

Я уже просил госпожу вашу мать передать вам мои самые искренние пожелания — и на этот раз вновь не могу удержаться, чтобы не выразить вам всей радости, какую мне доставило ваше прелестное письмо, из которого я вижу, сколь вы счастливы. Вот вы и на вершине счастья, и именно такою я надеюсь вас видеть всегда. От всей души желаю вам неизменного благополучия.

Ш.

До скорой встречи, надеюсь.

(Оригинал на французском языке.)

\

и153. Шопен на литографии А.Шефф е ра.

\

и154. Шопен. 1-й рисунок В и нтерх а льтера.

\

и155. Шопен. 2-й рисунок В и нтерх а льтера.

\

и156. Шопен. Рисунок Ш.Лем а на.

**

671. РОДНЫМ  В  ВАРШАВУ

(Париж, 8—9 июня 1847)                                                                  8 июня [18]47

 

Прежде всего, поздравляю горячо любимую Мамочку — с Именинами — как всегда.

Мои самые дорогие.

Я получил Ваше доброе письмо (это письмо неизвестно) и доволен, что Ваше здоровье лучше. — 2 мая у меня был сильный приступ астмы, и пришлось просидеть недели две дома. — Однако обошлось — и так как погода сейчас хорошая, то я уже вполне здоров, — говорят, что это гарантия долгой жизни, — впрочем, не стоит об этом. Но это явилось причиной того, что я Вам давно не писал.

Что касается выхода Соль замуж, то свадьбу сыграли в деревне [в Ноане] во время моей болезни [в Париже] — и я совершенно искренне не сержусь на это, потому что не знаю, с каким видом я бы смотрел на всё это. — Он, новобрачный, чёрт знает из какой семьи. Он был представлен, и вплоть до последнего выезда в деревню никому и в голову не приходило, что дело может этим кончиться. Мне, однако, сразу не понравилось, что мать восхваляла его до небес, что чуть ли не каждый день ездила к нему в atelier (мастерскую (франц.)) позировать для бюстов [и, похоже, не только позировать — их альянс произошёл, скорее всего, именно там; «провидением», «Божьим промыслом» для Ж.Санд послужил контраст — «грубый мужлан» попросту взял ту, которой до смерти надоел «капризный интеллигент»], что ежедневно принимала от него цветы и разные разности — собачек и т.д. (потому-то я Вам и написал в последнем письме, что, вероятно, Вы ещё услышите о нём). Она — любящая мать, но у неё нет ни на грош практического ума: она пригласила его в деревню, а он только этого и хотел — поехал, оказался очень ловким, они и оглянуться не успели, как всё свершилось.

Соль нравились подарки — к тому же он чуть ли не второй Микеланджело, вдобавок отлично ездит верхом (он был кирас и ром [солдатом тяжёлой кавалерии, одетой в кир а сы — защитные жилеты и шлемы из металла], так что не удивительно). Морис тоже был за него, потому что не терпел де Прео [прежнего жениха Солонж] — ибо тот учтивый и светский, — а этот сразу сообразил и начал курить ему фимиам [восхвалять художественный талант Мориса]; прибавьте к этому то, что мать окружила всё тайной, вследствие чего они имели о нём только такие renseignements (сведения (франц.)), какие ему было угодно дать. — [Мать была безнадёжно увлечена (как говорят — влюбилась как кошка), поэтому большего и знать не хотела. Её поведение в это время поражает неадекватностью.]

А между тем все здешние друзья — и Марлиани, и Делакруа, и Араго, и я — получили сквернейшие сведения о том, что касается его личности. Например, что он в долгах, что он грубиян и бил свою maîtresse (любовницу (франц.) — речь идёт об А.Ж.Савать е), которую сейчас, женясь, бросил беременной, и т.д., и т.д., что пьёт (это мы здесь все видели — но это относят на счёт гениальности). Словом, все артисты, зная его в Париже как хлыща, не могут прийти в себя от удивления, как это п[ани] Санд выбрала его в зятья. [Там [в семье]] до сих пор все очень довольны. — Он мил, как только может. — Она [Солонж] счастлива своим новым положением — у неё кашемиры [символы достатка и хорошего вкуса] и ездит верхом, но, я полагаю, не пройдёт и года после первого ребёнка — и матери придётся платить долги. Они мне несколько стеснялись писать об этом, когда были в деревне, и у меня теперь имеются любопытнейшие в этом отношении письма (эти письма неизвестны). Выиграл на этом больше всего сын — и не только потому, что получил безголового шурина, чем он может пользоваться в определённом смысле, но ещё и потому, что его отец, почтенный пан Д[юдеван], ничего не дал Соль в приданое — ни булавки, а значит, ему больше достанется. (Как явствует из ряда документов, отцом Солонж был не К.Дюдеван, а врач А.де Гранс е нь.)

[Г-н Пуансо вполне прав, удивляясь той «странной редакции, в которой были составлены пригласительные билеты на эту свадьбу: Солонж в них называлась не своей девической законной фамилией [Дюдеван], а лишь псевдонимом матери [Санд] и приглашение не упоминало вовсе её отца, г-на Дюдевана, хотя он был жив и присутствовал при венчании. Возможно, это и объясняется тем, что он отказал Солонж в приданом.]

Кроме того, та кузина Ог[юстина], на которой он [Морис] будто бы когда-то должен был жениться, выходит тоже теперь замуж за Руссо, известного пейзажиста, человека порядочного, жившего в том же доме, что и Клезанже. (Намечавшийся брак Т.Руссо с О.Бро не состоялся, что послужило одной из главных причин ссоры О.Клезанже и Солонж с Ж.Санд и Морисом [об этом читайте ниже]. Эта ссора привела к разрыву между молодой четой и Ж.Санд. О.Бро впоследствии вышла замуж за К.Берт о льди.)

Это, по-моему, самое мудрое — одной заботой меньше и у пани Санд, и у сына, потому что оба зашли слишком далеко. — Она должна была содержать всю семью, не считая девицы [Бро], до её выхода замуж, а он — обещал жениться, к чему у него не было ни малейшей охоты. Девушка красивая — вот ему и казалось, что он её любит, а когда надо было принимать решение, парень всегда отступал. Итак, все сейчас здесь [в Париже], чтобы закончить это дело, — и уже позавчера были сделаны оглашения в церкви Notre Dame de Lorette и в mairie (мэрии (франц.)). — Затем сразу же уезжают в деревню — не знаю, поеду ли я вместе с ними, — откровенно говоря, мне не хочется, так как помимо Хозяйки, сына и дочери придётся привыкать к новым лицам, а с меня их и так уже хватает. Из всех, кого Люд[вика] видела в деревне, никого уже не осталось. Пять новых слуг. — Между нами говоря, все старые истинные друзья п[ани] С[анд] не перестают удивляться этому странному браку — никого из них на свадьбе не было [потому что все всё прекрасно понимали и не хотели принимать участия в этой вакханалии]. Соль со мной приветлива, как всегда, он тоже в высшей степени приветлив — я как обычно — но на душе у меня нехорошо. —

В парижском обществе этот mariage (брак (франц.)) также произвёл неблагоприятное впечатление, потому что его скульптура, бывшая на выставке, представляет собой нагую женщину в самой непристойной позе [и промежность не прикрыта пологом] и, чтобы motiver sa pose (оправдать эту позу (франц.).), потребовалось к её ногам приткнуть змею — [женщина] так извивается, просто ужас (имеется в виду одна из самых известных скульптур О.Клезанже — «Женщина, ужаленная змеёй» (1847)). А это попросту скульптура, заказанная Мозельм а ном (братом пани Ле о н, о которой я не раз писал Вам, жены бывшего бельгийского посла (эти письма неизвестны)) и изображающая его любовницу. [Это любовница и] Его и других [многих мужей], car c’est une femme entretenue très connue dans Paris (ибо это очень известная в Париже содержанка (франц.)). — Вот люди и удивляются, что столь юная девушка, как Соль, влюбилась в артиста, выставляющего такие соблазнительные, pour ne pas dire (чтобы не сказать (франц.)) бесстыдные произведения [ну уж к бесстыдству-то Солонж привычна с детства]. Но в действительности в искусстве нет ничего бесстыдного — и, в сущности, выпяченный живот и груди очень красиво вылеплены — ручаюсь, что на будущей выставке публика под видом новой статуи будет осматривать живот и груди его жены. — Деларош всюду писал свою покойную жену — а этот будет ваять из белого мрамора задочек Соль — il est de cette force (это в его духе (франц.)). —

Пани С[анд] писала мне о нём из деревни: il est nardi, lettré, actif et ambiteux (он дерзок, образован, энергичен и честолюбив (франц.)) — будто это достоинства!–

Это была вспышка безумия, длившаяся меньше месяца, — и не было никого, кто бы окатил холодной водой. Первое её письмо о предполагаемом браке я получил 1-го мая (это письмо неизвестно) [2 недели (с 16 апреля) Ж.Санд скрывала этот факт], а 21-го свадьба уже была сыграна. Рассуждая здраво — жаль, а впрочем, может быть, и очень хорошо с той точки зрения, что п[ани] С[анд] всегда поступает необычно и что в итоге всё оборачивается на благо, — даже то, что на первый взгляд представляется немыслимым. У неё, как я ей не раз говорил, своя звезда, которая ведёт её; часто, когда приходят чёрные мысли, я её утешаю этим. — И это на самом деле так. Несчастье её с мужем обернулось в хорошую сторону. Дети, которых она любит больше всего, всегда были при ней — воспитала их здоровыми и счастливыми. Сама, несмотря на огромную работу, здорова — даже зрение не ослабело, хоть и написала столько томов (свыше девяноста). Все её обожают — она не бедна — занимается благотворительностью; вместо того, чтобы устроить свадьбу дочери, она отдала 1000 фр[анков] на бедных своего прихода, как у нас говорят. —

Только порой говорит неправду, но романистке это позволительно. — Так, однажды она спросила меня, не знаю ли я чего-нибудь о Мери, — меня это поразило — спрашиваю, в чём дело, — она уклонилась от ответа, хотела, чтобы я узнал о его смерти как-нибудь случайно, а не от неё! Так вчера и случилось [слово зачёркнуто] — жена сына propriétaire (хозяина (франц.)) нашей последней квартиры, которая через несколько дней привезёт от меня Маме на Именины табакерочку, случайно сказала мне об этом, полагая, что я давно это знаю (С.Витвицки (Мери) скончался в Риме в апреле 1847 г.). Это третий [случай смерти] за этот год. Антось [Воджиньски], Из ы дор Соб а ньски [офицер повстанческой армии], которого я очень любил, — и этот славный, который ещё писал мне из Рима (это письмо неизвестно).

Посылаю Людвике записку от п[ани] С[анд] и панны де Розьер. — Pour me refaire un peu (чтобы немного окрепнуть (франц.)) перед приездом п[ани] С[анд], я был в деревне у Альбрехта à Ville d’Avray в окрестностях Парижа, рядом с Версалем. Моя крестница уже большая девочка, как Людка (Людвика — дочь Енджеевичей), и о[чень] красивая. Если бы кто-нибудь из Вас выезжал в этом году, я, может быть, тоже отправился бы к Райну. Жаль, что Тытуса держит его фабрика. Обнимите его. Радуют меня Марыни и Олеси (речь идёт о польских знакомых Ф.Шопена: Марыни — вероятно, семья М.Воджиньской; Олеси — семья А.Прушак). Дай им Бог всяких благ. —

 

Сегодня 9-е. Вчера я не мог послать это письмо, так как надо было дать ещё несколько уроков, которые меня задержали. Вы не поверите, как любезны мои милые ученицы. Вчера младшая Ротшильд прислала мне очень красивый un verre d’eau [бокал] с позолоченным подносом и ложечкой — хрустальный бокал avec un pied en vermaille — ciselé et dans un charmant écran (с ножкой из позолоченного чеканного серебра — в великолепном ларце (франц.)). — Я не получил ещё Ваших рукоделий, но заранее от всего сердца благодарю Вас и прошу не портить себе глаза такими вещами. Будьте здоровы, я Вас люблю, как всегда. —

Клянусь Вам, что я теперь совершенно здоров. Я, насколько могу, спокоен — хотя признаюсь Вам, что это неудачное замужество Соль, которую я с десяти лет привык видеть почти ежедневно и часто бывал посредником между нею и матерью, произвело на меня несколько неприятное впечатление. — Мне жаль де Прео [первого жениха], но он очень хорошо себя вёл и с достоинством принял всё это, так что против него ничего не смогут сказать, кроме того, что дело не сладилось. —

Что касается моей музыки, то я буду сейчас печатать свою Сонату с виолончелью, которую слышал Нов[аковски], — а также новые Мазурки (Три Мазурки ор. 63 [39—41], опубликованные в 1847 г.). —

[Приписка:]

Франкомм каждый день навещает меня и кланяется Людвике. Также и славные Гавары [семья пражского издателя], которых я видел вчера. —

[Продолжение письма:]

Вчера я опять позировал у Шефф е ра, портрет продвигается. — В и нтерх а льтер [(41 год) — нем. портретист и литограф; с 1834 г. жил в Париже] также сделал небольшой карандашный — для моего старинного друга План а де ла Фэй (о котором я Вам когда-то писал). — Он очень похож. Имя В и нтерх а льтера Вам должно быть известно. Это добропорядочный и славный человек, с большим талантом. Лем а н [(33 года) — кузен О.Лео; франц. художник] (о котором Вы, вероятно, тоже знаете) также написал мой небольшой портрет для Лео — но в отношении сходства всё это не может сравниться с портретом, который имеет Людвика, работы п[ани] С[анд]. —  (Рисунок Ж.Санд, о котором тут говорится, — широко известный карандашный портрет Ф.Шопена в блузе, по-видимому, за работой. Рисунок был, вероятно, выполнен в 1841 г. и в 1844 г. подарен автором Л.Енджеевич. Известен ещё один рисунок Шопена работы Ж.Санд.)

П[ани] С[анд] в моё отсутствие написала новую вещь, и сейчас она её закончила, назвав Célio Floriani. Я не знаю её, но она мне говорила, что [книга] по размерам невелика, и в ней идёт речь о драматическом искусстве. Ещё не знаю, в каком журнале она выйдет. —

Лорка писала мне недавно из Дрездена — но я, по своему обыкновению, ей не ответил. Доброе создание — ничему не удивляется. Поскольку Люд[вика] интересуется подробностями о зяте п[ани] С[анд], — так вот: отец его — скульптор в Безансоне, известен только там; своим трудом скопил некоторое состояние, которое заключается в нескольких домах в этом городе. Множество детей, семь или девять. Ещё мальчиком он [Огюст Клезанже] был взят на воспитание кардиналом де Роан — и должен был готовиться к духовному званию, но через полгодика он покинул его — взялся за рисование и скульптуру. — Тут начинается тёмная жизнь — разные некрасивые дела — его прогнали отсюда, прогнали оттуда; в конце концов, он едет в Италию, где ему приходится удирать от долгов из Флоренции.

\

и157. Шопен. Рисунок Ж.Санд.

 

 Отец отказался от него — тогда он поступает в кирасиры, но и тут задержался недолго. Года два тому назад им была выполнена статуэтка, изображающая маленького фавна, о которой очень хорошо отзывались. В этом году — та женщина и несколько очень красивых бюстов, а также портреты детей Агу а до [(63 года) — исп. эмигрант, служивший в наполеоновской армии; владелец огромного состояния и страстный коллекционер произведений искусства] — и женился на Солонж! — Друзей у него нет — поэтому нет и никаких рассказов о нём. [Шопен ошибается — кое-какие рассказы о нём всё же имеются.]

«Это был, — говорит про Клезанже Эдм о н Пуанс о, — очень талантливый художник, но расточитель, человек грубый, низменный по своим манерам и выражениям, ведший существование чересчур богемское и в общем совершенно непригодный для брака...

Арс е н Гусс е, который его хорошо знал, — прибавляет Пуансо в выноске —делает в трёх строках такой его портрет...: «Шумный и беспорядочный господин, отставной кирасир, сделавшийся великим скульптором и ведший себя повсюду, как в полковом кафе или в мастерской».

Отец его на свадьбе не присутствовал, только прислал письмо. П[ани] С[анд] даже не видела его, а лишь слышала о нём от сына. О матери говорят только, что она всё время сидит в рубашке, никто её не видел. С ним был младший брат, парень лет девятнадцати, который на одном обеде слегка напился и поссорился с Морисом, и тогда он [Клезанже] отправил его обратно. Этот парень доставлял ему одни неприятности. — Ему самому 33 года, а Соль — 18. Мне кажется, разница слишком велика. Де Прео было 25. — Впервые Клезанже был представлен год тому назад паном д’Арпантинь и — бывшим капитаном, остроумным, весёлым французом [хиромантом и сторонником фюзионизма], который, узнав, что Соль должна выходить замуж за представленного им, написал матери [Ж.Санд] письмо (о котором я знаю), деликатно сообщая, что он представил ей человека, имеющего талант, но личные качества которого он не гарантирует — и потому долгом своим почитает осведомить об этом мать, поскольку он сам ввёл его в дом (6 мая 1847 г. Ж.Санд писала Ш.Марлиани: «Итак, я получила уверения, что Клезанже человек безупречный в полном смысле этого слова, а его обвинитель остроумный, но довольно легковесный человек...»).

Но п[ани] С[анд] n ’ a pas tenu compte de cela (с этим не посчиталась (франц.)). Она ответила ему вежливым письмом — а он с тех пор сюда ни ногой и сказал п[ани] Марлиани, что от него нельзя требовать, чтобы он бывал в доме, где в сыновья взяли того, о ком он вполне искренне и убеждённо, с лучшими намерениями, написал столько дурного. Это обычный подход к такого рода вещам в обществе. Но поскольку они тут обычно не обращают внимания на общественное мнение — то пренебрегают этим, да так оно, возможно, и лучше. [Несмотря на то, что Шопен был против Клезанже, он всё же надеялся, что любовь изменит его, и что Солонж, возможно, с ним будет хорошо.] —

Если у Вас прекрасная погода, то здесь вот уже несколько дней холодно — и много простуженных. Говорят, что это врачи ввели в моду после обеда, то есть около 8-ми, выезжать на прогулку в Champs Elysées, чтобы простужались. — Ибо в самом деле на Елисейских полях можно теперь вечером видеть вереницы прекрасных экипажей, наполненных разодетыми дамами, в то время как в прошлом году это происходило от 4-х до 6-ти часов [перед обедом]. — Вы знаете об открытии эфира, и пока нет другого подобного же всеобщего увлечения, которое бы его затмило (Ф.Шопен имеет в виду широко распространившуюся в 1847 г. эфирную наркоманию). Хотя уже лето, но Париж ещё не вполне опустел — заседания палат ещё продолжаются, и много иностранцев. Опера неважная. Пани Штольц [(32 года) — певица (меццо-сопрано)] уже оставила сцену — и теперь даёт концерты в провинции, прежде чем отправиться на Райн. — Панна Линд [Женни (27 лет) — швед. певица (колор. сопрано)] производит фурор в Лондоне. — Пани Виардо сейчас, должно быть, во Франкфурте. Одну из них ждут сюда зимой. — Панна Раш е ль [(26 лет) — франц. трагич. актриса] (очень хороша в Аталии) тоже уезжает в отпуск. — Она будет отдыхать в Голландии. — У [пана] Дюпре сейчас совсем пропал голос — может быть, отдохнув, он вновь обретёт его. Колумб Давида движется лишь с помощью одних мачт (то есть [опера] не имеет никакого успеха).—

Но что сейчас интересует парижскую публику — это Ипподром — где под открытым небом (вроде нашей Х е сы, только возведённой в высшую степень, — пусть Бартек видит, что я знаю алгебру) представляют в подлинных костюмах старинные турниры и ристалища [конные и иные состязания], — труппа состоит из нескольких сот коней и людей. Люди — лишь дополнение. Сейчас замечательно представляют в костюмах времён Франциска 1-го (Le Camp du Drap d’or)* турнир совсем настоящий — роскошные наряды — и женщины — и пажи — и всё, что только можно вообразить.

(* Под этим названием («Лагерь шитого золотом сукна») известно место встречи (1520) близ Кал е французского короля Франциска I с английским королём Генрихом VIII. В этом лагере, поразившем воображение современников невероятной роскошью, был подписан договор между двумя державами о союзе.)

И в Большой опере никогда не было более богатых костюмов и доспехов. Нарочно падают с коня — сражаются в старинном вооружении, сшибаются друг с другом — каждый со своим гербом — на доспехах сверкает солнце — блеск — звон и бряцание оружия — словом, спектакль самый что ни на есть исключительный. Каждый из этих актёров, вся роль которых сводится к роскошному наряду, воображает себя тем самым герцогом, тем графом, тем князем, которого представляет. А эти женщины — думают, что они в самом деле — те дамы, за которых сражаются или которые своими добродетелями и красотой вдохновляют победителей. —

Передайте привет крёстному (Скарбку), и Эльснеру, и всем. И Новаку тоже, и поблагодарите его от меня за то, что Вам всё отвёз. — В е рнику [(19 лет) — польск. пианист и композитор, ученик Шопена] я пока дал немного уроков, так как у меня мало времени — помаленьку — из него что-нибудь и выйдет — он говорит мне, что работает, следуя моим указаниям, и что у него начинает выходить лучше. — Плейель был очень болен лихорадкой, теперь купил une propriété (имение (франц.)) около [замка] Монморанси [в 12 км от Парижа] и там проводит лето. — Он ежедневно приезжает по железной дороге в Париж и от 12-ти до 5-ти бывает на своей фабрике — потом снова там [в имении] дышит свежим воздухом. Сегодня в четыре я принимаю друзей из Тура — (Форэ) [родственники О.Франкомма, у которых Шопен отдыхал летом 1833 г.], которым обещал сыграть с Франкоммом Сонату. — Он переделал, как вы знаете, для оркестра мою Сонату с маршем (О.Франкомм был автором ряда транскрипций произведений Ф.Шопена (главным образом для виолончели). Тут речь идёт о Сонате [№ 2] b-moll ор. 35 с траурным маршем.) — а вчера привёз мне один Notturno, к которому подставил слова О salutaris; они хорошо поются. — Двери у меня не закрываются от разных визитёров, которых бывает невозможно отправить ни с чем. — Давно следовало бы счесть меня невежей, но как-то ещё сходит. — Обнимаю Вас сердечно. Скоро опять напишу Вам.

Отвечайте мне. — Мамочке всего самого лучшего.

                                                                                Преданнейший

Ш.

Людвику, Изабеллу обнимаю. Это письмо более интересно Людвике, чем Вам, потому что она знает здешних — но я адресую Вам всем и знаю, что некоторые вещи Вы оставите при себе. — Антка, и Каласанты, и детей обнимаю.

Адрес: «Madame / Madame Chopin à Varsovie / (par Berlin) en Pologne / Ulica Nowy Świat, w domu W.Pana Barcinckiego / obok ulicy Warckiej, niedaleko Bentkowskiego».

(Почтовый штемпель: «Warszawa, 16—6».)

 

 

**

672. СЕС И ЛЬ  КЕРУБ И НИ — Ф.ШОПЕНУ  В  ПАРИЖ

[жена композитора]

(Париж, 28 июня 1847)                                                                                     28.VI. 1847

 

[Изложение несохранившегося письма:]

«С.Керубини напоминает Ф.Шопену о себе и пишет ему о некоей пианистке, которая должна играть одно из произведений Шопена и хотела бы получить его ценные указания».

(Karłowicz M. Pamiątki po Chopinie, р. 284.)

 

 

**

673. ЖОРЖ  САНД — ЛЮДВИКЕ  ЕНДЖЕЕВИЧ  

В  ВАРШАВУ

(Ноан, июнь 1847)

 

У меня нет ни бумаги, ни пера, ни времени. Голова у меня идёт кругом, столько у меня дел, так как на будущей неделе я выдаю замуж свою приёмную дочь (О.Бро. Речь шла о её предполагаемом браке с художником Т.Русс о, но последний после приезда Ж.Санд и О.Бро в Париж взял своё слово обратно. Ж.Санд, не дожидаясь находившегося в Ville d’Avray Ф.Шопена, вернулась в Ноан.),

а я едва только отделалась от хлопот и дел, связанных с последней свадьбой. Но я вас люблю и хочу поблагодарить вас за всё хорошее, нежное, замечательное, что вы мне написали.

Милая душа моя, я надеюсь, что всё будет хорошо. Я сделаю для этого всё, что могу. Шоп[ен] чувствует себя довольно хорошо. Он узнал горестное известие, которое я уже знала, — смерть В[итвицкого]. Прощайте, моя дорогая Людвика. Передайте мой привет вашим. Моё сердце с вами. Солонж обнимает вас и любит.

 

 

**

674. ФИРМЕ  «БРАЙТКОПФ  И  ХЭРТЕЛЬ»  В  ЛЯЙПЦИХЬ

(Париж, 30 июня 1847)

 

Я, подписавшийся ниже Фр[идерик] Шопен, проживающий в Париже, улица St. Lazare, № 34, удостоверяю, что я продал гос[подам] Брайткопфу и Хэртелю в Ляйпцихе право собственности на нижеследующие произведения моего сочинения, а именно:

Ор. 63 [39—41]. Три Мазурки для фортепиано.

Ор. 64. Три Вальса для фортепиано.

Ор. 65. Соната для фортепиано и в[иолонче]ли*.

Я заявляю, что уступил им это право собственности без всяких ограничений на все времена и для всех стран, за исключением Франции и Англии, и удостоверяю получение условленного гонорара, на что имеется специально составленная расписка.

Ф.Шопен.

Париж, сего 30 июня 1847

(* Соната ор. 65 была последним произведением Ф.Шопена, изданным при жизни автора (октябрь 1847 г.).)

(Оригинал на французском языке.)

 

 

**

675. ИЗ  ДНЕВНИКА  ЭЖЕНА  ДЕЛАКРУА

1 июля 1847

 

Утром в Палате. Музыка у Шопена в три часа. Он был божествен. Сперва Манш о н [Франкомм (?)] и другие сыграли ему его трио (Трио для фортепиано, скрипки и виолончели g-moll ор. 8), затем он сам исполнил его подлинной рукой мастера. (10 июля Э.Делакруа отмечал в Дневнике: «Зашёл Шопен».)

(Делакруа Э. Дневник, Т. 1, с. 170.)

 

Вероятно, 16 или 17 июля

Скандал в семействе Санд. Мать прогоняет дочь с зятем из своего поместья.

 

**

676. СОЛОНЖ  КЛЕЗАНЖЕ — Ф.ШОПЕНУ  В  ПАРИЖ

(Шатр, 18 июля 1847)

 

Мой дорогой Шопен!

Я больна; путешествие дилижансом из Блу а очень меня утомит. Не согласитесь ли вы одолжить мне вашу карету, чтобы вернуться в ней в Париж? Ответьте мне, пожалуйста, немедленно. Чтобы уехать, я жду вашего ответа в Шатре [в доме семьи дочери Шатирона], где мне очень неудобно. Я навсегда покинула Ноан после ужаснейших сцен со стороны моей матери. Я вас прошу, подождите меня, прежде чем уезжать из Парижа, я очень хочу немедленно повидаться с вами.

Мне категорически отказали дать вашу карету. Так что, если вы хотите, чтобы я ею воспользовалась, напишите мне словечко разрешения, которое я перешлю в Ноан, чтобы её взять.

Прощайте, до скорого, надеюсь, свидания.

Солонж.

Воскресенье, вечер

Адресуйте г-ну Симонн е [муж дочери Шатирона] в Шатр.

 

 

**

677. ЖОРЖ  САНД — МАРИ  ДЕ  РОЗЬЕР  В  ПАРИЖ

(Ноан, июль [вероятно, 18-го] 1847)

 

[...] Те сцены, которые заставили меня не то что показать им на дверь, а просто выгнать их вон, — невероятны, не поддаются описанию. Они могут быть переданы в двух словах: у нас здесь чуть не перерезали друг друга; мой зять занёс молоток над Морисом и, может быть, убил бы его, если бы я не бросилась между ними, ударив моего зятя по лицу и получив от него удар кулаком прямо в грудь. Если бы не кюре, который здесь находился, если бы друзья и слуги не вмешались силою, то Морис, вооружённый пистолетом, убил бы его на месте. Солонж подливала масла в огонь с холодной жестокостью и разжигала эти прискорбные порывы ярости сплетнями, клеветой, невообразимыми очернительствами, при том, что со стороны и Мориса и кого бы то ни было к тому не было ни малейшего повода, ни даже тени вины.

[А кто бы сомневался! Вообще-то Морис всегда был невоздержан на язык, имел привычку хамить всем подряд по праву хозяина*, но тут, что называется, не на того нарвался. Поскольку в этом необычном семействе всё всегда привычно крутилось вокруг секса, вполне возможно, что сценарий конфликта развивался примерно таким образом: Солонж рассказала своему мужу, Клезанже (возможно и «без задней мысли») о том, что у Мориса была интрижка с Огюстиной Бро. Клезанже сообразил, что его друг, Теод о р Русс о, собиравшийся на ней жениться, берёт, таким образом, в жёны вовсе не «девушку», а особу, «испорченную» Морисом, и поведал (сам или через кого-то) об этом другу, для которого сей факт оказался настолько значимым, что он жениться передумал. Морис, узнав подоплёку отказа, возмутился, вспылил и привычно словесно оскорбил либо Солонж в присутствии Клезанже, либо их обоих вместе, на что Клезанже, в ответ, привычно схватился за молоток. Дальнейшее («чуть не перерезали друг друга») описано у Ж.Санд в письме. Скорее всего, никто никого убивать и не собирался, а хватание одного за молоток и другого за пистолет вполне укладывается в театральные сцены, привычные в этом доме. Вряд ли Клезанже «ударил» в грудь Ж.Санд — скорее всего он лишь оттолкнул её, давшую ему пощёчину. То, что Клезанже покусился на «святое» — на Мориса — не могло иметь оправданий, тем более, что Клезанже из тех, кто стал бы теперь в доме доминировать. «Мальчика» Мориса необходимо было оградить от грубияна. Однако кажется, что этой причины всё же маловато для столь радикального разрыва отношений — скорее всего у Ж.Санд была личная обида на Клезанже, которую она до этого момента скрывала. Ну а писательница не была бы писательницей, если бы не превратила скандал в трагедию.]

Эта дьявольская чета вчера уехала [...] Ноги их больше у меня не будет, никогда больше я не увижусь с ними [...] Пришлось часть этого написать Шопену; я боялась, как бы он не приехал посреди этой катастрофы и не умер бы от горя и неожиданного потрясения. Не говорите ему, до чего дошло дело, от него это скроют, насколько возможно. Не говорите ему, что я вам писала. [...] [«Не говорите ему» — во-первых, потому что он оказался прав насчёт Клезанже — не надо было связываться; а во-вторых, Санд прекрасно знала, что именно «Розьерка» скажет обязательно.]

(Отрывок.)

* Морис Дюдеван, как любимец матери и даже отчасти «маменькин сынок», да к тому же ещё от природы немного эгоистичный [Каренин максимально смягчает выражения], мало заботился об устранении этих неприятностей [конфликтов с другими], а жил как избалованное дитя, с беззаботностью художника и беспечной самоуверенностью юноши. Морис с самого детства почти никогда не испытал никакой настоящей школьной или общественной дисциплины, никакого принуждения или стеснения, а со времени развода родителей проживал под крылышком обожавшей его матери, наполовину на деревенской свободе, наполовину в непринуждённо-богемской среде улицы Пигаль, «Орлеанского сквера» и мастерской Делакруа....[Преодолел] довольно-таки краткое пребывание в Колл е же Генриха IV, откуда он вышел уже в 1837 г., едва дойдя до 3 или 4 класса, — на чём и окончил своё школьное образование,...а совместным с матерью чтением приобрёл лишь то, что Ж.Санд называет...«кое-какие понятия по истории, литературе и философии», которые будто «вполне могли заменить ему гимназический греческий и латинский языки (о других предметах не говорится)... В своих письмах Ж.Санд...постоянно должна была его понукать