Ораторское искусство Цицерона в борьбе против Марка Антония. Филиппики. Мутинская война

Приезда Цицерона ждали все настроенные против Антония, так как только он мог встать во главе его оппозиции. Антоний действовал с большой осмотрительностью, опасаясь за свою жизнь; боясь любой оппозиции, он пытался угодить своей неуправляемой армии ветеранов.

Консервативная партия в это время была дезорганизована. На стороне же цезарианцев были все симпатии народа, ненависть которого к убийцам Цезаря не переставала возрастать, но, судя по всему, эти симпатии не были любовью, так как многие слои населения понесли потери от цезарианцев. Поэтому положение Антония было достаточно шатким, а «возвращение Цицерона и оказанный ему прием сильно раздражили консула. К тому же Цицерон возвратился как раз к заседанию сената 1 сентября 44 года»[31], хотя и не явился на него. Вместо того чтобы радоваться этому, Антоний в сенате обвинил Цицерона в том, что он хочет уверить всех в небезопасности сложившейся ситуации для его жизни, а следовательно, и клевете на него.

Антоний достиг своей цели. Он сильно испугал оратора, но и не оставил ему другого пути, кроме мести. Удачным временем и местом для нее стало следующее заседание сената 2 сентября, на которое не явился уже Антоний, и это стало для Цицерона новым оскорблением, что сделало сенатора открытым врагом консула. На этом заседании он произнес свою первую речь, получившую название, как и последующие, филиппика, направленную против Марка Антония. В речи Цицерон обвинял консула в злоупотреблении своими полномочиями, ссылаясь на то, что «когда признавали распоряжения Цезаря действующими, имели в виду лишь законы Цезаря, в то время как Антоний исполняет все распоряжения, обещания, возможно, даже мечты диктатора»[32], что вызывает большое подозрение в этих начинаниях, исполняемых консулом. Истинность их, по мыслям Цицерона, знает лишь он. В то время как оратор «защищает действительные распоряжения диктатора, не изменяя их, в отличие от Антония»[33]. В своей речи Цицерон показывает несостоятельность, неверность и, что самое главное, несоответствие с законами Цезаря решений, проводимых в сенате Антонием. Цицерон прямо обвиняет его, преувеличивая отрицательные стороны его решений, тем самым рисуя образ узурпатора власти, не считающегося и желающего изничтожить столь любимые всеми законы Цезаря. В то время как они, республиканцы, в лице Цицерона, уважают, соблюдают и будут бороться за сохранение теперь уже ставших для них демократическими распоряжения Цезаря. Возможно, что на данный отрезок времени именно этот «лозунг» и был смыслом их борьбы, по крайней мере, официальным. На словах Цицерон сожалеет (мысленно, конечно, осуждает) о том, что Антоний «свернул с истинного пути, решив заслужить славу страхом, а не верными делами, ведь внушение страха и ненависти к себе есть признак слабости и неуверенности»[34], намекая на то, что в подобной ситуации это может означать скорейшую кончину консула. Возможно, это была своеобразная угроза Марку Антонию, если он не встанет «на истинный путь и не прислушается, наконец, к гражданам, в отличие от республиканцев, которые превыше всего ставят волю римлян»[35].

«19 сентября на сенатском заседании Антоний отвечал на первую филиппику Цицерона. Ему были брошены упреки в неблагодарности, он обвинялся в убийстве Клодия, в подготовке войны между Помпеем и Цезарем, в организации заговора против Цезаря»[36]. Все эти обвинения были достаточно весомы, так как ставили под сомнение прошлую «миролюбивость» оратора, а значит, и настоящее желание решить конфликт мирным путем тоже.

Цицерона на заседании сената не было, и он решил ответить памфлетом. Целью второй филиппики было унизить Антония, показать всю его преступность и ничтожность. Памфлет давал искаженный образ политического противника и его сторонников, как «людей необычайно глупых, невоспитанных, расточительных, корыстных и развратных»[37].

В такого рода произведениях личные мотивы закрывают социальные мотивы борьбы, в результате чего становится очень трудно определить объективные причины конфликтов. Эта словесная война означала конфликт между Антонием и наиболее видными сенаторами. Одновременно происходило сближение между сенатом и Гаем Октавием. А когда Марк Антоний обвинил последнего в организации против него заговора, ситуация еще больше усложнилась. По мнению Машкина Н.И., «разрыв с заговорщиками Антоний ознаменовал тем, что приказал под статуей Цезаря обозначить, что она посвящена ему как отцу за его заслуги»[38], что, безусловно, не могло понравиться заговорщикам, так как теперь они рассматривались как отцеубийцы. Вскоре Марк Антоний и Гай Октавий стали увеличивать свои войска.

Сенаторские круги во главе с Цицероном, за ними и все республиканцы выступили в защиту Децима Брута, против которого Антоний собирал свои войска. Действуя через сенат, они настаивали на сохранении провинций, желаемых Антонием, за теми наместниками (они были республиканцы), которые управляли ими в данный момент. Такой поддержкой Децима Брута Цицерон и его сторонники намеревались ослабить консула и не допустить установления его диктатуры. Однако для такой борьбы сенат не обладал войском, поэтому республиканцы решали использовать для своих целей Октавия и установили с ним дружеские отношения. Они предоставили ему право набирать войско и назначили его наряду с консулами 43 года Гирцием и Пансой командующим войсками для борьбы с Антонием. Но, по мнению Туркиной Л.Г., «они в одинаковой степени боялись и опасались как Антония, так и Октавия. Настраивая Октавия против Антония, сенаторы хотели, используя вражду между войсками цезарианцев, получить необходимую им военную силу и в то же время добиться взаимного ослабления Марка Антония и Гая Октавия, разрушение растущего единства цезарианцев»[39]. Так республиканцы готовились к войне, одновременно с этим Цицерон проводил агитацию в пользу войны. Оратор пытался добиться признания Антония врагом отечества, но безрезультатно. Вскоре были получены известия от Марка Юния Брута о его победе над Гаем Антонием. Также стало известно и о событиях в Азии, где Долабелла предал мучительной казни проконсула этой провинции и участника антицезарианского заговора Требония, что противоречило амнистии, хотя и уже забытой. Это дало повод Цицерону произнести одиннадцатую филиппику, направленную против Долабеллы. В своей речи он одобрял решение объявить Долабеллу врагом отечества и предлагал начать военные действия против него. Главная задача, поставленная перед республиканцами, – сдерживание цезарианцев, а точнее говоря, необходимость победы над ними.

Вскоре положение Брута было легализовано, а Долабелла был объявлен врагом отечества, и ведение войны с ним было поручено консулам. К Антонию решено было направить посольство с посланием в примирительных тонах, однако ответ был чересчур резким, что положило конец колебаниям в сенате: «решено было ответить военными действиями»[40]. Неопределенными оставались только позиции Лепида и Мунация Планка. В результате нескольких крупных столкновений оба войска понесли серьезные потери. Армия победителей потеряла обоих консулов – Гирций и Панса. «В итоге вся республиканская армия была сосредоточена в руках третьего полководца – Гая Октавия»[41].

20 апреля известие о победе под Мутиной вызвало в Риме ликование. Цицерона повели на Капитолий и заставили говорить в ростр, а на следующий день собралось сенатское заседание, на котором Цицерон произнес свою четырнадцатую филиппику. В ней он осуждал чересчур безжалостные действия «Антония и Долабеллы, сравнивая их с Ганнибалом»[42], эти слова произносились (как и все филиппики), чтобы привлечь на свою сторону новых единомышленников. А подобное сравнение могло стать очень серьезным аргументом обвинения в силу высокого патриотизма римлян. «Цицерон еще раз предложил объявить Антония врагом отечества, вотировать почести консулам и Октавиану, объявить пятидесятидневное молебствие богам, наградить солдат, воздвигнуть в честь победы памятник. Цицерон не забыл подчеркнуть и свое значение в этой борьбе»[43].

В итоге Антония объявили врагом отечества, Децим Брут получил триумф, и ему было поручено главное командование, Октавиан же получил овацию. «Его вообще отстранили от командования в силу того, что преемник Цезаря обладал большим авторитетом среди ветеранов, а следовательно, пугал этим сенаторов»[44]. Таким образом, по окончании Мутинской войны преобладание было у республиканцев.