Посёлок сырыгичи тунгиро-олёкминского района читинской области.

После работы в ГДР в Москве мне предложили поехать работать геологом по урану в Польшу, Болгарию или на Украину. Я отказался, попросил откомандировать меня работать в Министерство Геологии СССР. Хотелось поработать в полевых условиях. Просьбу мою удовлетворили. В Мин-гео попросил, чтобы направили меня работать на северо-восток СССР, возражений не было, и меня командировали в Читинское Геологическое Управление (ЧГУ), которое направило в Верхнее-Олёкминскую геологоразведочную экспедицию. Она проводила съёмочные, поисково-оценочные и разведочные работы молибдена на севере Тунгиро-Олёкминского района Читинской области. Этот район приравнен к районам крайнего севера и характеризуется очень плохой репутацией из-за природных и климатических условий. Но я этого не знал. Кроме этого, ЧГУ было новое управление в котором не хватало квалифицированных кадров, техники и совершенно не налажено регулярное снабжение спецодеждой и продуктами. Особенно это заметно было в нашей экспедиции, которая находилась на большом удалении от ЧГУ и она создана была совсем недавно. О пребывании в экспедиции у меня остались яркие отрицательные воспоминания, потому что меня там дважды спасали от смерти, и было там много неприятных моментов меньших по значимости. Экспедиция в количестве около 150 человек (геологи, буровики, горнорабочие и другие специалисты), находились примерно в 200 км севернее железнодорожной станции Ксеньевская, на которую я прибыл из г. Читы в 9 часов утра. Я вышел из вагона. Поезд ушёл (остановка 3 мин.). Стою, смотрю кругом, в 3-х шагах ничего не видно от тумана. Температура воздуха – 20 градусов по Цельсию. Это в начале сентября. Я в лёгкой осенней одежде, летних туфлях и без головного убора. Стою, замерзаю и не знаю, что делать, куда идти. Вокруг ничего не вижу. Везде густой туман. Вдруг недалеко от меня замелькал огонёк фонаря и стал приближаться ко мне. Это дежурная по станции, проводив поезд, заметила меня. Ко мне подошла женщина, закутанная от холода так, что не было видно её лица и нельзя было определить её возраст. Она поздоровалась, поздравила меня с благополучным прибытием и предложила идти за ней. Мы вошли в небольшую комнату с вывеской «КАССА». За столиком с бумагами сидела девушка, других людей не было. В углу стоял небольшой сейф, посреди комнаты находилась железная печь (буржуйка), раскалённая докрасна. В комнате было очень жарко. Моя ведущая сняла верхнюю одежду и предложила мне сделать то же. Сесть было негде. Она извинилась за это и сказала подруге: «Привела гостя. Надо помочь хорошему человеку. Если не трудно, сделай нам чай, а я свяжусь по телефону с организацией, в которую он приехал». Обращаясь ко мне, она спросила: «Вы геолог? У нас в Ксеньевской находится перевалочная база геологов, сейчас я с ними постараюсь связаться». Я подтвердил её предположение, и она тут же начала звонить на базу геологов. Долго там не брали трубку, а затем ответили и сказали, что за мной пришлют машину. Через несколько минут появилась грузовая машина – полуторка. Я поблагодарил девушек за помощь, забросив вещи в кузов, сел в кабину и мы поехали на базу. Туман к этому времени рассеялся, день оказался солнечным и ясным.

На базе меня встретил заместитель начальника экспедиции по хозяйственным вопросам. Он привёл меня в кабинет и после дежурного обмена приветствиями сказал: «Очень хорошо, что Вы приехали и что Вы ИТР. У нас не летал самолёт более двух месяцев. Сегодня установилась лётная погода. Самолёт улетел, а после обеда может сделать ещё один рейс. На базе скопилось очень много почты за это время и давно не передавали деньги в посёлок Сырыгачи, где находится экспедиция. Надо их передать. Если Вы согласны, то мы с Вами отправим деньги и почту следующим рейсом самолёта сегодня же. Если же Вы не согласитесь на это, то будете ожидать вылета по общей очереди. Это может занять 2 – 3 недели, так как вылета ждут более десятка рабочих, с которыми деньги и почту мы не пересылаем». Я предложение принял. Принесли соответствующие документы о том, что я получил почту и деньги и я документы подписал. Потом мне принесли тёплую одежду: телогрейку, ватные брюки, полушубок, валенки, рукавицы и шапку. Переодевшись, я вышел во двор, где при мне погрузили в кузов полуторки мои вещи, большой мешок с почтой и такой же мешок с деньгами. Ко мне подошли двое мужчин, бывшие ЗК, которых я видел в гостинице в городе Чита и предложили присвоить деньги и скрыться, сменив фамилию. Денег было около миллиона рублей. Эти, новоявленные «друзья» гарантировали мне фальшивый паспорт за 10 тысяч рублей. Я наотрез отказался от такой аферы и сел в кабину машины. Смотрю, эти моя «дружки» садятся в кузов машины, в котором лежат «мои» деньги, почта и личные вещи. Я испугался и подумал: «Что я буду делать, если они возьмут деньги?» И своими опасениями поделился с водителем и рассказал ему то, что они предлагали сделать с деньгами. Водитель рассмеялся и успокоил меня. Он сказал, что здесь в тайге воровства и таких афер быть не может потому, что если кто-то сделает это, то его непременно поймают. Убежать некуда. Милиция находится в каждом населённом пункте и работает очень хорошо. Вор в любом случае обязательно появится у жилья и его рано или поздно поймают. Обычно это происходит через одну или две недели. Приехали в аэропорт. Это оказалась расчищенная от камней площадка, длиной с футбольное поле и шириной 10-20 м. Сняли с машины вещи, деньги и почту. Все мешки опечатаны сургучной печатью без изменений и мои «друзья» даже помогли снять мешки с машины на землю. Оказывается, что они в городе Чите после освобождения из заключения завербовались на работу в нашу экспедицию и должны добираться туда по установленной очереди.

Через некоторое время прилетел наш самолёт «ПО-2». Этот самолёт с открытой кабиной для 2-х пассажиров и пилота. Пассажиры должны сидеть за пилотом друг за другом. Грузоподъёмность этого самолёта по инструкции – 200 кг, но фактически пилот берёт на борт до 400 кг и более. То есть самолёт как трёхколёсный мотоцикл, только приспособлен для транспортировки не по земле, а по воздуху. В кабине пилота сидел толстый, как пивная бочка, оплывший человек. Он вытянул руку и сторож «аэропорта» подал ему поллитровку спирта. Пилот через горлышко отпил половину бутылки, остальное вернул сторожу. За это короткое время мои вещи и мешки закинули в самолёт и предложили мне тоже садиться. Что делать? Лететь с пьяным пилотом я не решался и сообщил об этом водителю полуторки, которому доверял. Водитель был такого же возраста, как и я, приятной внешности, приветливый украинец из Сумской области фамилия Кавун. Это же почти земляк, так как я родился в 15 км от Украины. Кавун успокоил меня, сказав, что это обычная норма для нашего пилота перед каждым вылетом, так что волноваться не надо. На ухо сообщил мне, что этот пилот – лётчик истребитель, Герой Советского Союза. А летает на ПО-2 потому, что «закладывает» но, как только требуется очень сложный полёт в таёжных или северных районах по спасению кого-либо, его вызывают для выполнения такого задания, прощая ему все прегрешения, которые он делает почти ежедневно, нарушая инструктивные требования полётов. Успокоившись, я сел на своё место и мы полетели. Температура воздуха на земле была около -20 С., а наверху ещё ниже. Пилот, судя по виду, был в отличном настроении, пел во время полёта, чему-то улыбался, а я замерзал. Не мог никак спрятаться от свистящего и пронизывающего ветра, который донимал меня через полушубок натянутый сверх телогрейки и валенки укутанные в спальный мешок. Через час мы прилетели в «аэропорт» посёлка Сырыгичи. Оказалось, что это такая же площадка, как в Ксеньевской, расположенная на высоте около 2000 м от уровня моря на плоской вершине сопки. Площадка была засыпана тонким слоем чистого, белого снега. На её обочине была установлена 2-х местная палатка, а рядом стояла лошадь, запряженная в сани. Из палатки выбежал, по зимнему одетый, человек с половиной бутылки спирта в руке, которую он тут же отдал пилоту. Пилот, молча, выпил спирт, не вылезая из кабины, что-то сказал сторожу и спросил у меня, всё ли я взял своё из самолёта. Я ответил утвердительно и он улетел. А в это время сторож уже уезжал от меня и был на расстоянии 30 – 40 метров. Я стоял в растерянности несколько секунд, не зная, что делать, а затем закричал и помчался за санями. Догнал. Объяснил, что привёз с собой почту и деньги. Сторож растаял в улыбке, пожурил меня за то, что я не сообщил ему это сразу. Повернул лошадь обратно, забрал всё, что я привез, и мы вместе поехали в посёлок Сырыгичи, который находился в 7 – 8 км от «аэропорта» в распадке глубиной до 1000 м между 3-мя сопками с пологими склонами. По дороге возница спросил у меня кто я, почему прилетел в тайгу, на какое время и т. д. После моего ответа сказал: «Завтра уезжайте обратно, иначе будет у Вас, как у меня». При этом открыл рол и начал шатать все зубы верхней и нижней челюстей. Зубы у него шевелились так, как будто они были на шарнирах. Жутко смотреть было на это, но деваться было некуда. Я заключил в Мингео СССР договор о работе в этом районе на 3 года. Мы спустились в посёлок с 20 – 30 небольшими, 4Х6 м деревянными, крытыми дранкой, домиками, построенными в ряд на пологом побережье горной речушки Сырыгичинки. На всём протяжении улицы у домиков горели электрические лампочки. Примерно 10 домиков в посёлке занимали производственные и служебные помещения: контора, почта, сельский совет, камералка, школа, мехмастерская, клуб, столовая, баня и др., а остальные домики использовались под общежития и квартиры для рабочих и ИТР.

Около камерального помещения нас встретила группа геологов – молодых ребят возрастом до 23-х лет, в количестве 15-ти человек. Они с возгласом радости подбежали ко мне и наперебой стали знакомиться, расспрашивать, благодарить за почту, деньги и т. д. Меня поразила их одежда и обувь. Все они были похожи на весьма опустившихся нищих. На головах и ногах у них были намотаны грязные тряпки из одеял и простыней, одежда была настолько изодрана, что трудно описать. Но все они были внешне здоровы и жизнерадостны. Эта команда помогла мне передать по назначению почту и деньги без всяких расписок и других формальностей. Затем повели меня в общежитие ИТР. В помещении площадью около 30 кв. м проживало 15 геологов, размещавшихся на койках, стоявших вплотную одна к другой и прямо на полу. Посредине помещения стояла натопленная докрасна печь, изготовленная из железной 300 бочки. Мне дали лучшее место с койкой, объяснив, что это место временно свободно. Занимающий это место сейчас отсутствует и вернётся не скоро. Общежитие ИТР в экспедиции было одно, в котором жили инженеры и техники разных специальностей: геологи, гидрогеологи, буровики и механики. В летнее время в нём обычно находилось от 3 до 5 человек, а в зимний период, когда геологи съёмочных партий возвращались в посёлок Сырыгичи на камеральные работы, общежитие заполнялось под завязку, вмещая до 20 человек. Несмотря на такую тесноту и различные увлечения обитателей общежития, все жили дружно. Не было случаев серьёзных разборок и ссор, хотя после работы кто-то включал проигрыватель или радиоприёмник на полную мощность, другой читал учебник, третий беседовал с другом с выпивкой спирта и пр. Выходные и праздничные дни проводили вместе, договариваясь заранее, как их интереснее провести. Чаще всего это были застолья в общежитии с употреблением алкоголя и песнями. Некоторые и я в том числе, иногда ходили на охоту. Дичи в этой местности было мало в радиусе 50 км потому, что при поисках и разведке месторождений молибдена широко применялись взрывные работы, от которых дичь уходила за пределы района. Кроме того, тайга в этих местах, из-за вечной мерзлоты и каменистых голых склонов сопок, была крайне худосочной. Тогда в этих местах можно было встретить в тайге глухарей, рябчиков, куропаток и белок, а во время перелётов – гусей и уток. Площади «морей» - замороженных болот, были покрыты сплошным тонким слоем мха, местами с голубицей и морошкой. На южных склонах сопок в некоторых местах встречались заросли низкорослого стланика, кедра и пихты.

Каждый год поздней осенью ведущие сотрудники экспедиции ездили, примерно на один месяц, в командировки – в г. Читу для составления проектов работ на последующие годы. К этим работам привлекали и меня. Работа в г. Чите над проектом сотрудниками экспедиции неофициально оценивалась, как награда за хорошую работу, которая позволяла командированному в большой город повышать свой интеллектуальный уровень и развлекаться в свободное от работы время.

В этой экспедиции я работал более 3-х лет до поступления учиться в МГРИ в 1957 году.

ВУЗ И УЧЁБА В МГРИ.

   В 1956 году я пытался поступить учиться в Московский Всесоюзный Заочный Политехнический институт (ВЗПИ). Вступительные экзамены мне разрешили сдавать в вузах города Иркутска. Я их успешно сдал и отправил документы в ВЗПИ. Вернулся в посёлок Сырыгичи и стал с нетерпением ожидать известий из Москвы. Мне должны были прислать из института литературу необходимую для обучения и сообщить о порядке и сроках сдачи экзаменов и зачётов, но никаких известий из института не было. Через два месяца я получил заказную бандероль и сообщение о том, что отчислен из института в связи невыполнения в срок заданий. Вместе с таким сообщением мне вернули все документы, среди которых оказались и чьи-то документы из города Норильска. Я понял, что год учёбы теряю и, пытаясь исправить положение, срочно отправил по почте все необходимые документы в Горный институт города Иркутска, в котором зачисление на учёбу заочно проходило в декабре месяце 1956 года. Учитывая то, что вступительные экзамены я сдавал при поступлении в ВЗПИ в августе текущего года именно в этом институте города Иркутска. Я считал, что второй раз те же экзамены в течение одного года мне сдавать не следует. Об этом я просил приёмную комиссию, однако в январе 1957 года получил из института уведомление о том, что я не принят в институт, так как не явился на вступительные экзамены. Неудачное поступление в ВУЗ на заочное отделение учёбы из нашей экспедиции убедило меня в том, что надо ехать поступать в ВУЗ учиться на дневное отделение. В МГРИ учились многие из нашего техникума, в том числе и два моих друга Лаптев Л. С. И Попов М. Н. В конце июля 1957 года я выпросил отпуск и уехал в Москву и поступил в МГРИ. Закончил его в 1962 году на год раньше срока, занимаясь в группе РМРЭ-57 – разведка месторождений радиоактивных элементов.

Во время учёбы в институте познакомился со студенткой параллельной группы ПС-57 Фокиной Галиной Фёдоровной. В 1960 году мы поженились, а через год у нас родился сын Серёжа. Последний год учёбы в институте для нас был особенно трудным – катастрофически не хватало времени. За зиму этого года надо было сделать две дипломные работы Гале и мне досрочно, т.к. мы решили одновременно окончить институт и ехать на работу вместе. Мне необходимо было посещать все занятия и выполнять задания вместе со своей группой по установленной программе и одновременно готовиться к защите дипломной работы, а  Гале делать дипломную работу, имея на руках болезненного грудного ребёнка. То есть, после бессонных ночей целыми днями мы трудились до упаду. Весной мы справились с поставленной задачей и в мае 1962 года на отлично защитили дипломы.

КИРОВСКАЯ ГЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ И АДАМОВСКОЕ МЕСТОРОЖДЕНИЕ УРАНА.

На работу по назначению 1-го Главканас направили на Украину в Кировскую экспедицию, руководство которой находилось в Киеве. В экспедиции в то время было шесть полевых партий, которые занимались поисками и разведкой урана на Украине, Белоруссии и в южных областях России. Нас направили работать геологами в партию №42 на разведку Адамовского месторождения урана в Славянском районе и проведения поисков урана на территории Донецкой области. Адамовское месторождение находится на глубинах от 400 до 1200 м в пермских песчаниках, образующих крылья соляного купола, где повышенные концентрации урана содержатся в твёрдых битумах, приуроченных к тектоническим нарушениям солянокупольной структуры Днепровско-Донецкой Впадины. Бурение скважин осуществлялось в партии 15-20-ю бригадами недалеко от Славянска, а рабочие и ИТР партии проживали в Изюме и селе Красный Оскол, находящихся более чем в 50 километрах от места работы. Это обстоятельство усложняло выполнение работ, потому, что на работу приходилось ездить каждый день на грузовых автомобилях кое-как оборудованных для перевозки людей. Летом на поездку в один конец уходило около полутора часов, зимой в хорошую погоду от 2-х до 3-х часов, а в непогоду до шести часов. Зимой часто приходилось расчищать снежные наносы и выталкивать своими силами автомашину из сугробов. Были случаи, когда мы, добравшись до участка работ, не приступали к работе, обогревались и возвращались обратно в 23-24 часа ночи. Все ИТР жили на частных квартирах в основном в домах на окраине Изюма, где естественно, в то время городских удобств не было. Несмотря на все сложности, работали с вдохновением, понимая, что выполняем важное дело, готовим месторождение урана для эксплуатации.

Мне было поручено определить промышленное значение на месторождении ртути, молибдена, свинца и цинка. Их повышенное содержание отмечалось в пробах довольно часто по данным спектрального анализа. Познакомившись с фактическим материалом по месторождению, у меня появилась надежда о том, что оно может быть комплексным по добыче урана и других металлов. Для доказательства этого необходимо провести дополнительные исследования и соответствующий детальны анализ полученных материалов. То есть надо месторождение сделать комплексным. Мне понравилась эта идея, и я с головой погрузился в её исполнение. Привлёк всю информацию, полученную в ВУЗе и опубликованную в литературе по вопросам закономерностей распространения, локализации, концентрации и т. д. этих металлов. По всем пробам с повышенными содержаниями этих металлов были проведены химические анализы, результаты которых, в основном, подтвердили данные спектральных анализов. Полученные сведения были разнесены на вертикальные и горизонтальные сечения (разрезы). Было установлено, что молибден с ураном в твёрдых битумах находится в прямой корреляционной зависимости, а ртуть, свинец и цинк локализуются обособленно от урана и в повышенных концентрациях встречаются, главным образом, в ниже лежащих диапировых брекчиях. По названным выше металлам были отстроены залежи (зоны), по которым определены прогнозные ресурсы металлов.

По литературным источникам известно, что с молибденом часто встречается рений, иногда в промышленных концентрациях. Есть ли рений в битумах вместе с молибденом на Адамовском месторождении, я не мог установить довольно долго. Дело в том, что анализы по определению рения в Киеве в то время не делали. Мне пришлось более года убеждать геологический отдел экспедиции, чтобы найти организацию, в которой можно определить содержание рения в пробах. Сделали анализы на рений в Ленинграде. Установили, что содержание его в битумах с ураном и молибденом представляют промышленный интерес. То есть, Адамовское месторождение в битумах комплексное – среднее по масштабу на уран и мелкое на молибден и рений. По ресурсам ртути месторождение так же оценивалось, как среднее, а для оценки ресурсов свинца и цинка сведений было недостаточно, хотя результаты анализов показывали на хорошие перспективы после до изучения. Эту информацию по объекту мы получили через два года работы в составе трёх исполнителей – геолог, минералог и рабочая.

В 1963 году составили отчёт с полной информацией о результатах исследований с оценкой и геометризацией ресурсов молибдена, рения и ртути. Эти сведения сначала в устной форме, а затем в виде оформленного отчёта, который в 1964 году передали в Горловскую ГРЭ, которая по этим материалам и дополнительного изучения данного объекта и, вблизи находящихся рудопроявлений, выделила славянское рудное поле ртути, свинца и цинка. Уран, молибден и рений они не упоминали, потому, что сведения о них в то время были с грифом «СС». Следует отметить, что Адамовское месторождение урана так и не было принято для эксплуатации потому, что находится в очень сложных горнотехнических условиях. Месторождение законсервировано. Работая, в партии №42 мы жили на частной квартире и лишь к Новому 1965 году получили государственную квартиру в центре Изюма. К сожалению, жить в этой квартире нам не пришлось, потому, что мы были переведены, в начале 1965 года, в партию №37. Эта партия приступила к оценке, а затем и  разведке, открытого в конце 1964 года, Мичуринского месторождения урана в натровых метасоматитах (альбититах), расположенного в шести км южнее Кировограда.

В партию №37 мы прибыли в начале марта. Погода отвратительная – снег с дождём. На поверхности земли лежит слой мокрого снега 10 – 15 см, а под снегом земля талая, ноги утопают в грязи более чем на 10 см. День мы провели на улице, просматривая керн скважин, а вечером пошли искать квартиру. В центре города квартиры геологам не сдавали, так как жители были негативно настроены против геологов, которые обнаружили уран, потому, что его добыча будет вредно отражаться на здоровье граждан. Искали квартиру на окраинах города, бродя по грязи улиц без асфальта. Наконец нашли в новом, только что построенном доме комнату, в которой температура в марте не превышала +12 градусов. На базе партии стояло два вагончика, площадь каждого не более 30 кв м. Один вагончик занимала администрация и бухгалтерия, второй – геологи для работы. Если учесть, что в партии в это время бурили более 10 скважин, находилось около 25 инженеров и техников геологических специальностей, то понятно, что этой площади вагончика для всех было мало. В непогоду в вагончике негде было даже притулиться, приходилось писать стоя, а садиться за стол, чтобы нарисовать схему, занимать очередь. Несмотря на неудобства, настроение в коллективе ИТР партии всегда было приподнятым, потому, что каждый день появлялись новые сведения, подтверждающие представление о промышленных перспективах месторождения. Работали с вдохновением с утра до позднего вечера. В первой половине дня на буровых, во второй – в камеральном помещении, в вагончике. Даже на День Победы – 9го мая, работали целый день, хотя среди геологов было несколько участников ВОВ. Отметили праздник только вечером. Руководство первого Главка и Мингео СССР торопили. Чтобы быстрее закончить разведку и передать месторождение в эксплуатацию, так как в городе Жёлтые Воды ВОСТГОК могут скоро закрыть из-за отсутствия в недрах руды для обработки. Это создало бы большую проблему. Надо было бы трудоустраивать десятки тысяч специалистов, работающих на комбинате, для которых был построен город с комплексом жилых, вспомогательных и производственных помещения. Для сокращения сроков разведки месторождения в партию №37, из других экспедиций первого ГЛАВКа территории СССР, командировали специалистов разных профессий: геологов, буровиков, горных рабочих и др. В конце 1965 года в партии работало более 5 тысяч человек. Они были заняты на бурении скважин, проходке горных выработок, транспорте, строительстве, в механических мастерских и пр. В результате такой интенсивной работы, Мичуринское месторождение урана было разведано и передано в эксплуатацию в течение двух лет. И это несмотря на то, что бурение скважин и проходка горных выработок осуществлялось в породах самых высоких категорий (XI – XII), на глубинах до 1000 м.

При разведке мне поручили геологическое обслуживание пяти разведочных профилей центральной части месторождения, на которых бурили скважины от пяти до восьми буровых бригад. Документацию керна скважин выполняли техники-геологи. Южный участок был поручен Ионову Алексею Семёновичу, северный – Гурину Павлу Ивановичу. В обязанности участковых геологов входило, в соответствии с проектом, показывать, где и как бурить скважины, осуществлять правильно геолого-геофизическую документацию по ним и своевременно по этим отстраивать положение урановых руд на вертикальных и горизонтальных сечениях (разрезах). Эти построения позволяли геометризовать в пространстве, и определять количество урана в недрах. В конце 1965 года меня перевели в группу подсчёта запасов урана, в составе которой были Казаков Владимир Семёнович и четыре техника. В этой группе я принимал непосредственное участие в составлении и защите в ГКЗ на «отлично» отчёта по Мичуринскому месторождению урана в 1967 г.

Стоит отметить, что эксплуатация месторождения началась до утверждения запасов в ГКЗ СССР и то, что геометризированные и подсчитанные запасы по данным разведки полностью подтвердились при обработке, а также то, что под руководством главного геолога Кузменко Анатолия Васильевича, коллектив геологической службы был дружный и работоспособный. Работали и постоянно учились в тесном контакте с ведущими учёными НИИ Москвы, Ленинграда и Киева (институт Я. Н. Белевцева). Последние, около десяти месяцев, геологи, геофизики и другие специалисты, составляющие окончательный отчёт для сдачи в ГКЗ, работали с 8 часов утра до 23 часов ночи без выходных и последующих отгулов.

После сдачи отчётов по Мичуринке партия выполнила разведку трёх мелких месторождений урана (Коноплянских) и активно проводила поиски его в районе работ. Эти работы не требовали наличия большого количества специалистов в партии, поэтому их стали переводить в другие партии. В Первом ГЛАВКе нам с женой предложили загранкомандировки в ГДР, но мы от поездки отказались в связи с работами над кандидатскими диссертациями. Мы могли оставаться в партии №37 работать, но перспектив роста по должности, а соответственно и обязанностей не было.

ВАТУТИНСКОЕ МЕСТОРОЖДЕНИЕ УРАНА.

Главный геолог Кировской экспедиции Прусс Андрей Константинович, учитывая опыт по разведке месторождений, предложил нам с женой перейти работать в партию №47 с повышением в должности на разведку открытого партией Ватутинского месторождения урана, которое находилось в 80 км на запад от Мичуринского месторождения.

В должности старшего геолога буровой разведки в этой партии с начала разведки Ватутинского месторождения до сдачи его в ГКЗ СССР (с 1969 по 1973 гг.). Зто месторождение урана, в геологическом смысле, оказалось в зеркальном отражении ярким аналогом Мичуринского месторождения. Поэтому за короткое время я, по имеющимся скудным сведениям, построив несколько вертикальных и горизонтальных сечений, определил его строение и возможные масштабы. На этой почве возникли некоторые сложности отношений с старшим геологом партии Галкиным Ф. Д., который был одним из первооткрывателей месторождения. Он понимал месторождение немного иначе, чем я. Главный геолог партии №47 Смолин Николай Васильевич открыто не поддерживал никого из нас, но в душе больше верил Галкину, с которым его связывала многолетняя дружба по совместной работе в Казахстане и на Украине. К сожалению, науку в партию не допускали. Через некоторое время при завершении разведки мои представления о месторождении стали подтверждаться. Окончательно были признаны только после посещения месторождения группой геологов из МГРИ Каждана А. Б., Шумилина М. В. И Викентьева В. А., которые чётко выразили свою позицию в устном виде в мою пользу.

Наши разногласия на разведке месторождения бурением и горными выработками, практически, роли не играли. Так как бурение скважин проводилось по моим построениям, а разведочные горные выработки проводили по результатам разведки бурением. Тем более, что все виды работ ежегодно рассматривались руководством экспедиции и Первого ГЛАВКа, где принималось коллективное решение о видах и объёмах работ на месторождении. Разведку месторождения закончили в 1973 году. В составлении и защите отчёта в ГКЗ СССР принимал и я самое непосредственное участие, который получил отличную оценку. За открытие и разведку месторождений урана в Кировоградской области в 1973 году руководители партий №37 и №47, Кировоградской экспедиции Первого ГЛАВКа науки и первооткрыватели получили Государственную премию и другие награды. Главный геолог партии №47 заслуженно был удостоен звания Герой Социалистического Труда. Мне, как и многим другим непосредственным исполнителям работ, наград не досталось.

СЕВЕРИНСКОЕ И ПОДГАЙЦЕВСКОЕ МЕСТОРОЖДЕНИЯ УРАНА.

После разведки Ватутинского месторождения меня и жену Польскую Г. Ф. перевели работать обратно в партию №37, которая в это время начала разведку Северинского и Подгайцевского месторождений урана того же типа, как и два первых месторождений, находящихся в той же зоне разломов, что и Мичуринское, находящееся в нескольких километрах на север от него. Имея достаточный опыт в изучении месторождений урана в альбититах, я предложил разработать научную основу для разведки месторождений этого типа и составить генеральный проект разведки Северинского и Подгайцевского месторождений на этой основе. Задачей исследований было выбор оптимального способа разведки и плотности разведочной сети, получаемых с помощью бурения скважин и горных выработок. Комиссия Первого ГЛАВКа одобрила предложение и выделила ассигнования на его реализацию. В партии была создана группа в состав которой вошли: я, Парников Б. Н. (очень толковый старший геофизик) и четыре техника. Методическую и математическую обработку фактического материала Парников и я решили самостоятельно без консультаций у специалистов по этим вопросам. За шесть месяцев работы мы провели в полном объёме необходимые исследования и составили генеральный проект по разведке месторождений с усреднёнными расчётами сметной стоимости работ. Главный геолог Первого ГЛАВКа Шумилин М. В. И Лавёров Н. П. начальник отдела по науке Мингео СССР в 1974 году, во время командировки в Кировоград, моё сообщение о результатах проведённых исследований, одобрил и высоко оценил. Павёров Н. П. сказал: «Это образец, который надо распространять в другие экспедиции. Работа является ярким примером использования науки в практике».

Эти идеи мной ранее были изложены в кандидатской диссертации во время заочного обучения в аспирантуре МГРИ, которую я защитил в МИМСе в 1975 году. Научным руководителем у меня был изумительный человек, отличный геолог и педагог профессор МГРИ Александр Борисович Каждан. Ему и сотрудникам кафедры я бесконечно благодарен за доброту и дельные советы при подготовке диссертации. Внутренне я всегда перед ними в долгу.

В 1975 году Первый ГЛАВК предложил мне работу в должности главного геолога Приленской геологоразведочной экспедиции, которая выполняла поиски и разведку урана в северо-восточной части России. От этого предложения я отказался по двум причинам которые возникли во время десятидневной командировке в составе комиссии Первого ГЛАВКа в Приленскую экспедицию в город Алдан. Целью комиссии была разработка рекомендаций по продолжению детальной разведки крупных месторождений урана, которые выполняла в это время экспедиция. Во-первых, эти месторождения по моим ориентировочным оценкам того времени не могли представлять в скором времени промышленных перспектив по рентабельности. Сложная горная добыча руд, находящихся на глубинах до 1000 м и более, строительство больших, дорогостоящих вспомогательных сооружений обогатительной фабрики и незамерзающего водоёма на реке Алдан в условиях вечной мерзлоты и др. Во-вторых, находясь в командировке, у меня постоянно болела голова по невыясненной причине. Может быть из-за смены пояса времени и недосыпания, так как я засыпал только утром, а к восьми часам утра являлся на работу. Чтобы не расстраивать общего приподнятого настроения состава комиссии и геологов экспедиции в том, что это по запасам уникальное месторождение не перспективно в обозримом будущем я никому не сообщал. Для обоснования такого заключения нужны точные расчёты. Кроме этого, начальник Кироской экспедиции обещал должность главного геолога в любой из партий при первом освобождении вакансии. К сожалению, это обещание они не сдержали в том же году, когда сняли с должности Кузменко А. В. в партии №37, в которой в это время я работал в должности старшего геолога.