Глава: наслаждение отдавать все деньги

 

Рита сидит на краю ванной, там стены под мрамор. Она смотрится в зеркало.

Она поднимает голову и улыбается так, что сжимается сердце – как будто это прощание, поклон из светлого детства, из солнечного полдня. Экранизация слова «Прощай!».

Рита, сидя на краю ванной, говорит вслух:

– На самом счастливом моменте хочется поскорее исчезнуть. Я не хочу больше следить за несчастиями, если они потом обязательно случатся. С пожеланиями всего хорошего, прощайте! – Говорит и взмахивает рукой, и сидящие за окном голуби разлетаются с подоконника веером.

Рита курит, курит:

– Не могу никак накуриться. Особенно сейчас, когда знаю, сигарет почти не осталось. Люблю воду, особенно когда ее нет. Самое важное – это как-то начать и еще важнее – правильно завершить.

Она смотрит на часики на руке. Пять утра.

Короткий звонок в дверь. Она переглядывается со своим отражением.

Яя не слышит, спит. Рита поверх своей ночной рубашки одевает мужскую, Алешину, вынимает из-под шкафа, верно, заранее спрятанный пакет с накопленными деньгами, прозрачный, из целофана, уже наполненный. Выходит на лестницу к Алеше. Он стоит у лифта, худой, с вечной манерой держать голову, надменно ее запрокинув. Он курит, приветливо и как-то виновато оглядывая Риту.

Рита: Я знала, что это ты, и все подготовила. – Показывает ему пакет.

Алеша: У тебя рубашка наизнанку одета…

Рита (Плюет три раза через плечо): Ты все-таки приехал так рано… Никогда ты так рано не умел вставать.

Он улыбается.

Алеша: Правильно, я всю ночь не спал, боялся проспать.

Рита: Поэтому-то у тебя бледная кожа. Ты сейчас с кем-то?

Алеша: Один. И тебе надо отделиться от меня. Уехать отсюда, чтобы никто не мог тебя найти. Ты не должна сейчас быть соединена со мною. Меня ищут. И если меня спрашивают, я теперь всегда отказываюсь от тебя.

Рита: Как? Как ты это делаешь?

Алеша: Они вынимают твою фотографию из моего кошелька и спрашивают, кто она тебе? Я говорю: никто.

Рита: Та Рита уже умерла, правда, Алеша? Я вспоминаю о ней с усмешкой и тоской.

Алеша: Так много, Рита, вопросов…

Рита: Если с тобой будет что-то плохое, я хочу быть с тобой. Зачем мне мучиться без тебя? Прятаться? Я буду рада уйти с тобой.

Он страдальчески поморщился, откинул сигарету. Ничего не ответил. Она протянула ему пакет:

–На.

Он подошел, прижал ее к себе, холодный с улицы, и она была рада хоть так согреть его. И так они стояли с минуту. Сквозь обложку плаща грохало его сердце – редко и физически непереносимо для нее – это как в руках держать живое, но раненое и умирающее. Он взволнованно сказал (нет фальши, он искренен):

– Если бы знала… Если бы ты только знала… Ты одна!.. Только ты одна!..

– Ах, – выдавила она тонким счастливым голосом, отстраняя его от себя.

И тогда он забрал пакет, засунув его на грудь, под тонкий плащ, сделав прокладку под сердцем. Прощальный взгляд, и он впрыгнул в заранее подогнанный лифт и погудел вниз. Рита запомнила, куда упала его недокуренная сигарета – подняла, рассмотрела со всех сторон и докурила ее.

Вернувшись в квартиру, она подошла к кухонному столу, выбрала нож поострее и проткнула им себе руку, просто положив ее перед собой на разделочную доску. Тогда боль из сердца переместилась в руку. Рита тут же зажала хлынувшую кровь полотенцем. Обмотала им несколько раз. Пошла легла в кровать рядом с Яей.

Она проснулась через час или два – стук Яиных голых пяток разбудил ее.

Яя танцевала перед зеркалом. Когда Рита шевельнулась и открыла глаза, Яя уловила это – и сразу начала еще «петь», – изображая певицу, приподняв брови, потряхивая иногда кудрями, как ведут себя обычно на сцене певицы. Но пела она всегда одну и ту же «мелодию» под все песни – минорную, хроматическую, как гамма, очень тоскливую. По бумажке, которую ей когда-то записала Рита в ресторане, она «пела», иногда подглядывая в текст:

– Я – фея из бара, я – белая моль, я – летучая мышь! Вино и мужчины – моя атмосфера!.. – Изменив музыку, она выпевала с сильным непонятным акцентом. На этой фразе она замолчала, улыбаясь. – Дальше – некрасивые слова!

Рита, приподнявшись на локте, сказала:

– Правда, это наше зеркало доброе? Есть в некоторых местах зеркала злые…

Яя бросила бумажку на пол. Села к ней на кровать:

– Хочешь еще почитать мои дневники, какая я несчастная была? Хочешь? Хочешь? Хочешь? – На третьем повторе она уже дурачилась. Засмеялась, бросила в Риту ветхим блокнотом.

Сама заметила на подоконнике еще одни часы. Она взяла их, приложила к уху, как раковину, прислушиваясь. Отбросила их, не умея рассчитать силу удара по звуку, разбила вдребезги:

– Ненавижу часы! – сказала она. – Этот счет!

 

ГЛАВА: ДНЕВНИКИ

 

 

«Лью слезы. До сих пор любовь не пришла мне по душе. Теперь я совсем одна. Или я слепая? Кажется, что нет. Друзей у меня мало, по мне их не интересуюсь. Что делать? Ничего не хочу писать».

 

 

«Как будто я умираю от тоски и скуки в постели с таким наслаждением. Мои ножки постоянно гладили матрацы. Какая я стала ленивая. Комфорт скоро исчезает, да у меня руки перестали работать, супа давно не сварила.

Всего тоскливее, что СПИД размножает на земном шаре».

«Мне плохо и тоскливо. Чувствую себя пустой. Не понимаю, не могу найти дело развлекательное. Мне все скука. Смотрю на Володю лысого и думаю, ни за что не выйду за него замуж. Ощущаю, он ждет, когда придет время, зная, что я нахожусь в тупике. Нет. Я его совершенно не воспринимаю, как мужчину. Чего мне ждать? Какой толк? Неужели все зависит от жизни и личности, в которой я нейтрально живу. Теперь я трепещу и жду».

 

 

«3 сентября.

Я в общежитии переоделась. Надела себе платье и красивые туфли с цветочками и поехала на встречу второй раз.

Я приехала, а ребята ушли. К черту с ними! Я решила обратно на дорогу пешком: воздух чистый и дует свежо с реки! Мне хотелось гулять куда-нибудь поинтересней, а тут друзья разбежались. Затем в голову приходила мысль, и я решила поехать на кладбище к МАО, моему другу-содержателю, убитому весной. Я остановилась на той улице и узнала, что там никакого кладбища нет. Опять мне наврал лысый Володя! Для какой цели он обманывал? Не понимаю. Все-таки я походила. Место действительно неприятное – много строительных домов и старых зданий. Не понимаю, какое имел дело МАО в провинциальном уголке, где его убили под городом.

Милый мой! Как я буду без тебя теперь жить? Я не могу ходить ни в ресторан, ни покупать фрукты с базара, ни одеть дорогую вещь, ни кататься на машинах, ни твоих самых нежных ласк, как Святой Ангел! Я все помню твои советы и угрозы! Ты говорил, что никому нельзя доверять, все хитрые и любят обманы. Все помню. Не забуду все, как ты меня возил, как в раю. Жаль, что мы с тобой не будем в следующее лето кататься на пароходе на море. Прощай! Может быть, это первый и последний раз в моей жизни! Господи, я не привыкла, что теперь я вынуждена экономить копейку каждую! Тьфу! Целую тебя! Твоя самая красивая Яя».

 

 

«Я лежу на кровати. На душе стало грустно, что после двадцати пяти лет часто влюблялась в мужчин. И вот я обратно ни с чем. Одни мужчины женатые, то другие еще молодые и тысяча всяких проблем! И вот, я осталась ни с чем. Но чувствую в себе гордость в окружении множества обаятельных мужчин. Боюсь одно, что мне всех на земном шаре не обнять и помнить свое сердце!!!»

 

 

Яя обернулась к ней, желая знать мнение. Рита сказала по слогам, чтобы та поняла сразу:

– Кра-си-во! Кра-си-вые о-шиб-ки!!!

 

ГЛАВА: НАЧИНАЯ С КАФЕ…

 

Рита сидела в кафе, прижавшись плечом в стеклянную стену и в полупрофиль, чтобы видеть, как Яя на улице разговаривает с глухонемыми. Напротив Риты сидел случайный юноша лет семнадцати, и они давно уже разговаривали.

Он: Ты ему одолжила деньги, но он тебе их не отдаст потом?

Рита: Да мне не хочется, чтобы он отдавал. В этом весь смысл. – Папироса опять потухла. – Ах! – с досадою воскликнула Рита, но потом успокоенно проговорила: – Тем они и выгодны, всегда тухнут и идет малый расход. А сигареты сгорают сами по себе, даже если их вообще не затягивать, и через час, особенно в нервном состоянии, идешь за новой пачкой. Так-то, Рита, – сказала она сама себе. – Что происходит днем? Никак не могу пожить днем в городе. Она помолчала, потом опять заговорила:

– Он ждал меня в дождь. Я этого никогда не забуду. Шел дождь, я опоздала, а он меня ждал. Так просто. Но забыть этого невозможно. Ты тоже должен кого-то подождать, когда идет дождь.

– Кто? Он…

– Он – это не она. Он – это он. Белая кожа. Я так скучаю по нему. Так давно не видела, как будто умер.

– Ладно, – сказал парень. – Я стараюсь с тобой говорить вежливо.

Где ему было больно, никто не знал. Его хотели убить, но недобили, и не из пистолета, а ногами. Их было больше одного человека, а он выжил, бледный, с бескровной кожей, непонятно за что убиваемый, ни денег, ни недвижимости, ничего у него не лежало по карманам. Зимой у него был плащ на плечах, тонкий, из по-летнему светлого полотна, потому-то он вечно ходил простуженный и все время что-то выкашливал-выкашливал из себя, но без результата и без шапки – есть такие мужчины, что ходят и в морозы без головных уборов, – стесняются, да и трудно в нашей стране подобрать себе что-то красивое, согреть голову. Мне почему-то помнится, как он плакал, прямо слышу его плач, хоть он никогда и не плакал. Он был без единого содрогания мускула на лице, что бы не произошло, такое у него было воспитание – он был очень нежадный, во вред всем, все продавал, у него было много авантюр в голове. Сам он не любил подходить к людям, чтобы предложить дружить, так что, если к нему кто-то приклеивался – то совсем пропащие товарищи. И все очень некрасивые, как специально подобранный контраст к нему: вот он был очень высокий и молодой, так друг его, лучший, вдруг оказывался старым, под пятьдесят, низеньким и только что из тюрьмы, правда, не за убийство, с именем Витя. Или вот мой Алеша был худой, так его друг детства обнаруживался толстый, друг выбивал прямо у себя дома портреты на надгробия… – Она замолкла на секунду, глянула на Яю за стеклом. Опять быстро-быстро неостановимо заговорила: – Что же мне делать, никак его не могу забыть, и все вспоминается мне его плач, хоть никогда он и не плакал, хотя и били его при мне, и больно ему было, и родители его умирали, и всего привычного он лишался, и собака единственная умерла, и в изолятор попадал, и на дознание в метро его возили, и денег он был должен, но не отдавал, потому что не с чего было, – и все-таки никогда не плакал, а даже улыбался или замкнуто откидывал голову. Загадочный, и цели его нельзя определить словами, все бесцельно, но не глупо, как у большинства бесцельных людей, а очень душеранимо. Туфли всегда единственные, фруктов не ест, может съесть, только если сильно попросишь, яичницу или бутерброд. И никогда он не делал больно, а если кто-то плакал поблизости и шантажировал его этим, то все делал правильно – от вины не отказывался, но через сутки исчезал. – Пауза. – Здесь продается крепкое? Только не вино, а сразу чтоб. Купи мне сейчас выпить, а я защитю тебя позже. Я уже с самого дна к тебе тянусь… – Она улыбнулась. Была при этом чистая и красивая.

– Ну, тогда я сейчас пойду и… приду.

– Давай.

– Пошел, – сказал парень покорно.

Когда он вернулся, она не преминула ему сказать:

– Какой же ты покорный. Все мужчины вначале покорствуют. Ты не обижайся, просто я тебе правду докладываю.

– Это правда, – он засмеялся. – Там есть крепкое. Сейчас принесут.

– Тогда давай садись. Ты молодой парень. У тебя хорошая кожа. Всегда меня поражает этот момент в людях. Кого что, а меня поражает качество кожи на лице… Правда, странно, но у всех свои странности, – сказала она ему, выпив рюмку, когда неряшливый официант принес им выпить. – Чем-то воняет здесь. Мне везде мерещатся запахи – никто их не слышит. А я, как роженица, все с брезгливостью отмечаю, любую подпорченностъ… можно опробовать на мне.

Парень тоже выпил.

– Ну, как ты? – спросила она его. – Ты решился падать на дно, мама тебя рожала, в чистые пеленки пеленала, а ты решил пить… она очень заплачет…

– Обо многом хочется поговорить, – сказал он. Она удивилась.

– Ну, а как ты, чувствуешь свою линию судьбы? Чем ты станешь, чем ты закончишься? Скоро ли это случится?

Парень задумался:

– Ну, у меня есть предчувствия… где-то 21…

– Да? Все юные так думают, и вот – ты тоже. Но оставил себе десять лет. Зачем они тебе?

– Нет, – сказал парень, – ты не подумай, я этого сам не хочу, просто предчувствия…

– Значит, ты знаешь кто? Ты – черный романтик! И попытался одеться почернее.

– Почему? – Он покраснел.

– Есть такая каста людей, и ты хочешь в нее, но не надо!.. Да и лицо у тебя такое, и голос приглушенный. Есть приметы таких людей. Это очень красивые люди, но живут они, и правда, мало. Они выполняют долг ради большинства. Пример идеальности. Не стареют, проявляют волю к смерти. – Она опять выпила. Блестящими глазами перевела взгляд сквозь стеклянную стену – Яя под зонтиком, укрывая исключительно только себя, вела «переговоры» с несколькими глухонемыми. Они спорили. Яя все время повторяла жест «Нет, нет, нет!» – Нет, она им говорит, – перевела Рита, кивая пьяно в сторону улицы. – Сколько ты заплатил за это?

Парень сказал:

– Эти деньги – не деньги. Потому что инфляция. Я знаю, как надо жить. Чем больше потратишь, тем больше придет к тебе. А что ты хочешь, начался капитализм! – Он разлил по бокалам.

Она расстегнула плащ. Прижала руки к щекам. Юноша посмотрел ей в лицо, сказал:

– У меня ненависть к толстым губам. Мне нравятся холодные руки. – Он засмеялся. – Вообще я теряю нить… Теряю нить разговора. О чем мы?

Рита заговорила сложно и завораживающе, воздевая во время фраз руки:

– У черных романтиков из физической плоти проступает «лицо» души, им, правда, непозволительно стареть. – Она выпила. – Есть смысл в жизни, нет смысла в смерти. Есть смысл в смерти, нет смысла в жизни. От усталости нельзя мыться мылом. – Она скривилась, качнулась к нему. Выпрямилась на стуле. – Стучи меня по спине, когда я начну сутулиться.

Юноша закурил. Она закурила вслед, закрыла рукой глаза.

– Все, – сказала она.

Юноша вместо того, чтобы выпрямлять, стал отряхивать ее от сигаретного пепла. Она поставила руки на локти – кисти рук повисли.

Грохнув стеклянно-железной дверью, в кафе вошла озабоченная Яя. Тряхнула кудрявыми волосами в каплях дождя, села, обняв за спину Риту. Та подтолкнула к ней бокал с выпивкой. Яя сказала, оглядываясь:

– Бедные! – Громко и протяжно: – Зачем пить? – Она закатила глаза, изображая пьяную. – Зачем? Я не хочу! Я хочу в Америку, – опять на весь зальчик сообщила она. – Там такого нет! – убежденно продолжала она. – Там культурно относятся к глухим! – Она отчужденно и с упреком посмотрела на пьяных своих спутников.

Юноша поцеловал Рите руку.

– Целуйтесь, целуйтесь, – тут же ревниво сказала Яя. – Я люблю смотреть.

Рита отняла свою руку. Яя передернула плечом. Тоже расстегнула плащ, положила нога на ногу, осматривая посетителей. Потом она дошла до лица юноши и спросила его:

– Ты знаешь, кто? – Она стала показывать волнистую линию от носа. (У парня был нос с горбинкой, и этот жест подходил ему.) – Это ты. А я, смотри, – она показала жест: проведя пальцем по веку, – это значит я! А вот это Рита! – Она натянула кожу на виске.

Все счастливо засмеялись. Яя с доброй усиленной гримасой пропела, обращаясь к юноше и болтая ногой:

– Хо-рро-о-о-ший! – И погладила его по волосам, как животное. Тот смутился.

– Она! – Яя затыкала пальцем в сторону Риты. – Моя! – Стала хлопать себя по груди, еще сильнее болтая ногой с острым каблуком. Рита встретилась с ней взглядом и закивала согласно. Потом вдруг сказала ей:

– Нет у меня желание идти. Нет. Пропало. Не могу себя заставить.

На это Яя вскинула брови, оглядывая ее полупьяное лицо.

– Куда-то идти, кого-то искать… – по слогам выговаривала Рита. Но она не встретила сочувствия со стороны Яи.

Та сразу, исключив Риту из своего внимания, обратилась к юноше:

– Кто ты такой? Где твоя мама?

– Дома, – сказал тот.

– У тебя есть девушка?

– Нет, – сказал парень.

– Ты не веришь нам, а мы занимаем неплохой пост! – громко сказала Яя и засмеялась. – Ты стал к ней привязываться, потому что от нее веяло духами! – Она показала пальцем в Риту. – Тебе приятно понюхать духи!

Помолчали.

– Рита говорит много, плавно, певюче и поэтично. Яя, – она указала на себя: – Много улыбается, мало говорит, похоже, у тебя закружилась голова!!! – Яя наклонилась к юноше. – Ведь у тебя жизнь тяжелая!

Тот вежливо молчал.

– Что? – громко и вызывающе крикнула Яя Рите. – Громко? Глухие на улице мне сказали, что Свинья сам в себя воткнул нож, сам себя зарезал, когда к нему пришла милиция!

– Когда? – переспросила Рита.

– Лысый Володя сейчас на улице сказал. Свинья кричал: «Я не убивал! Я не убивал!» И в доказательство воткнул в себя нож. Сейчас в больнице. О! Какой! – протянула она, очень довольная. – Хи-и-трый!

Из подсобного помещения кафе появился немолодой, носатенький, но богато одетый мужчина. Он неторопливо подошел к стойке, видно, давая распоряжения. Увидев Яю, отвернулся. Яя прищурилась в его сторону. Тот опять обернулся и кивнул ей приветливо.

Яя сказала:

– Я знаю его. Он – хозяин кафе.

Мужчина неторопливо прошел мимо них. Перед самой дверью ненавязчиво кивнул Яе. Та улыбнулась в крайней степени, болтая ногой.

Через стекло все наблюдали, как он побежал к своей машине, сел в нее, завел мотор. Развернулся ближе ко входу, посигналил, открыв переднюю дверь.

– Он сигналит, – перевела мир звуков Рита.

Яя с неопределенной улыбкой поднялась, вихляющей походкой вышла на улицу. Наклонившись к открытой двери, закивала. Потом позвала рукой Риту. Та медленно встала.

– Еще приедете? – спросил юноша, вставая за ней.

– У тебя очень хорошее милое лицо, и тебя должны любить тысяча женщин. Потому ты и говоришь, что ты холостяк? Не выходи со мной, – сказала она ему и стала уходить, уходить, уходить. Открыв дверь, запустила холодный ветер.

Яя уже сидела в машине, выставив для красоты на тротуар одну ногу.

– Это рядом! – сказал мужчина деловито и неестественно весело для его удрученного лица с длинным носом и плачущими глазами.

Яя (ее речь накладывается на его голос): Ты подождешь меня?

Рита села на заднее сидение.

Мужчина: Это быстро. Посидишь в машине. Подождешь. Пятнадцать минут, не больше. Вот, уже приехали.

Яя вертелась, улыбалась Рите загадочно, крутила на палец прядь волос. Засмеялась, вдруг сказала:

– Я пьяная!

Мужчина только снисходительно посматривал на нее. В его быстром взгляде чувствовалось сильное желание. Когда он затормозил, что-то железное забренчало у него в машине.

– Что у вас бренчит? – спросила слышащая Рита.

Мужчина оглянулся – от него повеяло таким одиночеством, – быстро сказал, видно, даже не вникая в смысл своего ответа:

– Да это пустые банки. Никак не могу завезти сыну, он собирает… – Он вздохнул, остановил машину, опять забряцав пивными банками.

Они закрыли Риту в машине. Уже наступали сумерки. Рита легла на заднем сидении. Уходя, Яя через стекло прокричала ей, переживая и успокаивая:

– Я вернусь, и мы поделим деньги пополам! – Тыльной стороной руки она стукнула по ладони, деля пополам.

Рита покрутила пальцем у виска и опять легла на сидение. Она слушала, как стучали каблуки Яи, удаляясь.

Взгляд Риты попал как раз на верхние этажи дома, в который они зашли. Она заметила, как зажглось одно окно, может – они там. Изо дня в день – все повторялось.

В такси Яя достала деньги, чтобы поделить их. Рита отрицательно помахала рукой. Яя подозрительно прищурилась:

– О! – зловеще протянула она. – Какая ты хитрая! Значит, если у тебя будут деньги, то ты не поделишься? О! Какая ты, оказывается, змея! – проговорила Яя, распаляясь и засовывая деньги в сумочку. – Я все теперь поняла! – Она отодвинулась, отвернулась к окну и пропела, удивляя шофера: – Какая я несчастная! Ты не любишь меня! Не любишь! Я совсем одна! – Рита хотела повернуть ее к себе лицом, но та отстранялась, не желая «выслушать» глазами оправдания Риты. – Как я ошибалась! Я одна! Совсем одна! Бедная моя мама!

Рита увидела обернувшееся любопытное лицо таксиста. Яя крикнула ему:

– Стоп! Стоп!

Еще из неостановившейся машины выскочила, как ослепленная, пошла куда-то наискось дороги, дико оглядываясь на Риту и приговаривая:

– О! Какая ты!

Рита, расплатилась и побежала за ней. Дождь прекратился. Яя ступала прямо по лужам, не берегла свои туфли, что было ей несвойственно. Вырывалась, если Рита брала ее за руку или за плечо. Глаза ее блестели, попадая в свет фонарей. Она тяжело переводила вздохи. Это был стихийный трагический приступ тоски – он охватил ее беспричинно и без подготовки, слезы лились длинными линиями по щекам.

Рита, зараженная ее тоской, брела за ней метрах в пяти, тоже вздыхая и вздыхая, оглядываясь отчаянно по пустынным улицам.

Уже была почти ночь, подвывал ветер, когда они вышли на набережную.

Яя села прямо у воды на сумочку, в которой сразу стало что-то трещать и трескаться.

Рита постояла, наблюдая за легким волнением черной воды в реке. Обида стала проступать и на ее лице. Яя неожиданно резко оглянулась. Ветер раздувал ее юбку, открывая ноги. Тут же резко отвернулась. Тогда Рита ушла.

Она вернулась в квартиру, когда Яя уже была дома. Переодетая в домашнее, она с равнодушными «ящерицыными» глазами ела из вазы салат острыми, как вилка, пальцами, сидя на диване с ногами в шерстяных носках. Смотрела телевизор, который подсвечивал ее лицо в разные цвета. Холодно, как хорошо умела, иногда скользила по проходящей мимо Рите взглядом.

Рита пошла в туалет. Пронзительно белое дно ванной покрывало множество черных волос Яи. Рита пустила на них воду, чтобы смыть. Так был истрачен еще один день.

 

ГЛАВА: КАК РИТА ОБОЗНАЛАСЬ

 

– Хороший день, – сказала Рита, – как раз такой, какой нужен. Холод сегодня, и ветер дует. – Все это она констатировала, открыв окно и высунувшись в него по пояс.

Яя ушла «на работу» одна.

Рита вышла на улицу. За ней уцепился мужчина с портфелем и со словами:

– Вы такая элегантная. Она сказала:

– Что?

– Вы такая элегантная, – повторил он.

Она отмахнулась от него. Он отвязался, а какой-то молодой парень, только ростом и волосами похожий на Алешу, погнался за ней, говоря:

– Девушка! Девушка! Он ей понравился.

– Алеша? Где ты сейчас живешь? – спросила она его.

Сели на метро. Она держала его все время за руку и почему-то говорила с ним иногда с акцентом, будто нерусская. Потом теряла акцент.

…Рита: Знаешь, отчего я с тобой пошла? Ты похож на одного… Я просто ошиблась! Хотя с какой стати я должна тебе открывать тайну? Мне тебя совсем не жалко.

Первый: А почему меня должно быть жалко?

Рита: Ты, наверно, родился в деревне, да?

Первый: На! – протягивает ей паспорт. – Только твой паспорт теперь недействительный.

Рита: Да? – Она стала разглядывать свой паспорт. – А что это он какой-то черный?

Первый: Это я его пробовал поджечь. Не получилось…

Рита: Как, поджечь мой паспорт?!! – В темноте она стала вглядываться в парня, а он стал отступать, отступать в темноту и растворился на пустыре недалеко от дороги.

Рита посмотрела на небо – отыскала свою дрожащую, как студень, звезду.

Навстречу выбежала ничейная собака.

– О! – Сказала ей Рита, как будто давно знала ее. Та дала себя погладить, потом куснула за туфель, Рита стала выдергивать из ее пасти свою ногу, но та не отдавала, а грызла, как кость из супа. Рита еле вырвалась и побежала, собака гналась за ней лишь до кустов, а заросли ее саму напугали, и она встала, весело и смело глядя на покусанную Риту, как молодом хулиган, не способный еще на подготовленное убийство.

Рита очнулась у стены рядом с пустырем. Метрах в десяти светился фонарь в ночи. Она поднялась с колен, поднимая за собой сумку, сорвала и прижала живой прохладный цветок ко лбу.

– Невозможно мне, невозможно… – Произнесла она.

Однажды с ней уже было такое – она нашла себя в три часа ночи у магазина «Диета», наряженная скопировано, как одеваются семейные женщины для покупки продуктов – даже черную, матерчатую и давно потерянную авоську она сжимала в руках. Был мороз, на себе она несла тяжелое зимнее пальто с воротником из водяной крысы, длинные волосы которой выпадали целыми прядями, как из облученного человека. Несколько молей вылетели из воротника к крупным снежинкам. Рита поглядела на вывеску, где указывались часы работы магазина, но внутри головы Мозгами не могла узнать, во сколько же он открывается и закрывается. Глядеть – не обязательно понимать.

– А! – сказала она, решив не заостряться.

На электрических часах под фонарем показывало три.минуты третьего. Она сунула руку в карман, ключи радостно звякнули прямо по ее стучащему сердцу. Отсюда, с крыльца магазина, был виден их дом – горели только окна соседа без штор. Рита вздрогнула – раскачиваясь в проеме, висел черный пиджак с брюками, без головы, будто жилец повесился на портьере или на короткой веревке. Со второго взгляда она углядела, что костюм пустой и болтается от сквозняка на вешалке.

«Так что же, – начала Рита уже про себя, – я оделась в темноте, так, может, я хотела занять очередь за чем-то важным заранее?» – И она никак не могла ни вспомнить, ни придумать, что за такой продукт? – «И ведь я не пью, мне пить нельзя, и не война идет, и я – не моя бабушка, которая по старой памяти могла так выбежать…» Она потопала по скрипучему снегу.

боясь встретить при таком «позоре» знакомого или незнакомого, чтобы не быть убитой. В подъезде она пересчитала взятые с собой деньги – их хватило бы ровно на хлеб. «Значит, я пошла за хлебом, – поняла Рита, – но ведь я его не ем!» Она поднялась до дверей квартиры. «А кто его ест? Из всех – Алеша не ест, лишь гости едят, но все такие разбалованные, никто специально хлеб не просит, так берут рукой, даже не посмотрев, если стоит тарелка с ломтями рядом. Могу вспомнить нескольких, кто ценил хлеб, но вот один был из той недавней книжки про актрису, там было большое про него описание, как он все ел с черным хлебом, а особенно борщи. А другие любители и домой к нам никогда не пробирались… Так кто же меня послал за хлебом?»

Она открыла дверь, счастливо подумав про ключи, что «подошли».

Алеша в ту ночь не присутствовал, и узнал от соседа, мимо окон которого уже пробегал ненайденный «заложник», и вот теперь он доложил про Риту: «В три часа ночи стояла под „Диетой" с черной сеткой, "а потом вернулась, вся мокрая, и с кем-то разговаривала, и кто-то ей отвечал».

– Кто? – спросил Алеша, но не из ревности, а вычисляя врагов, которым был должен.

– Женщина. С таким же голосом, как у нее самой.

– Неправда, – сказала Рита. – Я была совсем одна!

Рита с сожженным паспортом добралась до дома к пяти утра. Она села на кухне, чтобы не разговаривать с Яей, но та пришла сама, села напротив:

– Я встретила и разговаривала с русскими спортсменами. Хоккеисты. Мне их жалко. Они такие скромные, печальные, грустные и милые и в самой темной одежде! Если бы я была богатая, я бы вышла замуж за русского. Потом я вспомнила, что здесь я редко встречала доброго, застенчивого и печального парня. Почти их нет! Я думала о тебе, если ты здесь, Рита, останешься, а я уеду, что с тобой будет! Ну, наверно, то же самое нелегкое. Помнишь, ты хотела летать туда-сюда? Ох, мужчины будут против из-за денег! Я знаю! Несмотря, если муж и жена любят друг друга, все равно они считают монеты между собой, чтобы они – наравне. Рита, что ты как настоящий поэт, все время расстраиваешься?!! Я почти ничего не реагирую!!!

 

ГЛАВА: ПОСЛЕДНИЕ ДНИ

 

Он позвонил ночью: «Приезжай», – и сказал название города. Она приехала в другой город в пять дня на проходную самого большого завода. Она стояла до десяти, пока ее не попросили выйти. Она подождала его на улице, но было холодно и понятно, что он не приехал, но она все верила, что вот он подбежит. Она заплатила женщине у поезда и сняла комнатку на окраине. Она вернулась туда, белое белье на бедной постели в маленькой комнате. Она отвернулась к ковру на стене и попыталась заплакать, но только смогла закричать и долго кричала, напугав простую иссушенную женщину – хозяйку. Рита сразу потом собрала свои вещи «с побега», пошла на улицу, простившись и не взяв денег назад. Спустилась в подвал – там была рюмочная, пустая от посетителей, а Рите все хотелось кого-нибудь прижать к себе покрепче, но некого было схватить. Она стала читать меню, но не понимала его смысл. К ней вышла девочка лет одиннадцати вместо официантки с блокнотом и сказала:

– Что закажете? – со взрослыми интонациями и оглянулась на пустой прилавок, показывая, что ее послали оттуда и там ее силы.

Рита застеснялась девочки, что она пришла ночью и у нее плохая одежда и мало денег – стала разглядывать свои туфли, и они ей показались потасканными… Девочка заскучала, закачалась, положив крупную ладонь на стол. Рита взяла себя в руки и сделала заказ:

– Можно салату и триста грамм?

– Водки? – спросила девочка.

Рита опять застеснялась и отказалась от водки:

– Нет!

– А чего?

– Коньяка, – сказала Рита.

Но она зря «жалела» девочку – та не подобрела к ней и даже не улыбнулась. Тогда Рита схватила проходившего мимо кота и зажала его пушистость между руками и грудью. Кот затвердел в руках, как каменный. Рита вспомнила одну женщину, которая очень любила котов и всегда их схватывала и начинала целовать безотрывно в нос, мелко-мелко, не давая место для вздоха, и хохотала при этом, а если коты вырывались и прятались, то громко хлопала в ладоши и кричала: «Где он? Зацелую!» Рита опять подумала: «Я как она! Все осуждали и дивились на эту женщину, но не я». Девочка ей принесла салат, а взрослая женщина отдельно доставила коньяк. При чужих Рите пришлось выпустить животное. «Вот другое теплое», – подумала она, глядя на мензурку с коричневой жидкостью и отслеживая убегание кота. «Свалявшиеся войлочные лапки», – подумала она про него.

Рита все аккуратно допила, оставила деньги у нетронутой тарелки, чтоб те еще раз продали порцию – так она за всех решала.

Рано-рано утром она уже была в Москве, но как после войны, вернулась, совсем не такая, какая уезжала.

 

ГЛАВА: СТРЕМЛЕНИЕ К ФИНАЛУ

 

Иногда человек не отвечает за свои мысли или слова, сказанные на воздух. Рита, крепко схватившаяся за ручку круглого зеркала, подумала вслух, лежа параллельно спящей Яи:

– Это ее последнее изображение. – И внимательно в саму себя вгляделась, отмечая подробности: бледность, бледность, бледность…

Она отложила зеркало.

На улице сказала соседу из соседнего окна:

– Слышите? Слышите? Передайте для Яи: сей-час приду. – Вот ее последняя фраза – «сейчас приду», и ее не дождался никто. Ни на дальних расстояниях, ни на ближних.

У смерти много поз, если так можно сформулировать ее осуществление. И смерть ей была именно ниспослана – как ей удалось попасть в такое сочетание, скрещение – неизвестно, как нужно называть. Провидение одарило ее красивым финалом – судите сами.

Она была найдена полусидящей, полулежащей на скамейке у взлетного поля. Был черно-белый зимний полдень без Солнца. На скамейке сидели несколько ворон. Одна рука у нее лежала на горле, и белое платье ее было залито вином, и полузакрытый «взгляд смотрел» на взлетающие и приземляющиеся самолеты вдалеке, и скрипела доска в скамье, как дверью, как будто дух ее то входил, то выходил, то возвращался еще раз оглянуться и нерешительно покидал опять… И вздохи наполняли пространство или шум крыльев, атмосфера прибрежья – не моря, а мория. А бледность лица не мертвая, а походила на присыпанные пудрой щеки, и чудилось, что вся она дрожит от ветра. И, видно, выпито было немало, множество рюмок дымилось, расставленных по скамейке и в ногах. И что-то прозрачное, как глицерин – тянулись линии слез из опущенных глаз и не высыхали, бликуя, отражаясь неизвестно от какого источника света. Это была многословная, многоподробная картина, как послание, как завещание, как то, ради чего рожден был этот человек. Только ради этого мгновения, этого поступка, этого изображения.

Откуда-то из другой, мирной жизни заиграло слышимое радио: вой скрипок на несколько секунд. Ну, что ж, и следовало ожидать. И на ее лице – никакого испуга. Опять вздохи. Красота – конечна, и Рита теперь – просто мертвая девушка, замерзшая в ночь на двадцать пятое число, с криминальными обстоятельствами смерти.

 

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ

 

Яя позвонила в дверь Ритиной квартиры – были врезаны новые замки – свежие «раны» на коричневой двери. Ей открыла незнакомая девушка, сразу же появился чернявый парень.

Он по-хозяйски сказал:

– А заходите, заходите… Никого нет… – Сказал он неопределенно. Яя не поняла его слов из-за невнятной дикции, но с равнодушной улыбкой зашла, с любопытством осматриваясь, потому что все было переставлено.

Из комнат непрерывно пугающе звонил телефон.

Из туалета выглянула еще одна незнакомая девушка.

Яя по приглашению села в кухне за стол. Две девушки дружно стояли над плитой и солидарно о чем-то перешептывались и после каждой фразы смеялись отдельно от Яи, которая деланно отвернулась.

Вошел парень с видом хозяина, одобрительно оглядывая красивую гостью. Сел за стол под низкий абажур. Девушки сразу замолкли, оглядываясь на него. Яя все более и более удивлялась. Но выжидала и ничего не спрашивала, холодно улыбаясь. Парень тоже молчал, посерьезнел. Длинная тень от носа повисла у него на губах. Одна из девушек принесла две чашки сильно разбавленного чая на стол. Наклоняя голову, пальцем показала небольшую лысинку на голове (такие бывают только у поживших мужчин) и сказала, непонятно к кому обращаясь:

– Вот выпадают… что делать… жизнь надо наладить…

Яя ничего не поняла, дико поглядела на пролысину и перестала улыбаться.

Девушки, как служанки, поставив все к чаю, тихо присели с краю стола в тень. Лица у них сделались надменными, едва они разглядели вблизи пришедшую красавицу. Они тут же закурили, прищуриваясь.

– Рита! – проговорила Яя высоким голосом, настораживая «хозяев». – Где Рита?

Парень вскинул брови.

– Ты разве ничего не знаешь?

– Нет! – ловя по губам смысл, панически закричала она. – Что? Что?

– Мы ничего не знаем, – умиротворенно распевно произнес парень, – но ее нашли мертвой. – И он бросил осторожно в горячий чай один кусочек сахара, потом второй, потом третий. Природный любитель таких сообщений, он хладнокровно, с удовлетворением посмотрел в Яино лицо. Размешал чай. Эти три кусочка сахара Яя запомнила на всю жизнь – как они медленно распадались, выпуская пузырьки в прозрачном чае. Девушки отдали ей чемодан с вещами. Квартира принадлежала им.

Оказываясь на улице – у Яи всегда была одна цель, а сейчас настало раздвоение – она поймала себя на мысли – куда идти: или на заработки или скорбеть?.. В голове она стала сравнивать эти два «дела»: Как же так? Рита умерла, а я вчера искала мужчин! Как теперь жить? Вот она лежит мертвая, – и Яя очень ярко представила, как Рита лежит почему-то в ее воображении в белой земле, вся вытянутая, как только что родившийся и умерший ребенок, по деревянным доскам, уже навсегда потерянный. – И вот она, Яя…

В сумерках ищущий навстречу Яе мужчина соблазнился, пошел за нею, заглядывая в лицо, улыбаясь, вчера бы она обрадовалась, но сегодня Яя со всхлипом, резко и громко, махая перед его лицом раскрытой ладонью, пугая выражением лица и голоса, непонятно закричала:

– Нет! Нет! У меня есть совесть!.. – Мужчина затормозился, и она пробежала мимо него вверх по пустынной улице.

Татарин положил перед собой свою пухлую рукопись. Обхватил руками лоб.

– Какой у меня финал? – проговорил он в свою очередь.

Он размышлял, обвязав голову холодным полотенцем. Он не