Быть поэтом – это значит то же,

 

 

Быть поэтом – это значит то же,

Если правды жизни не нарушить,

Рубцевать себя по нежной коже,

Кровью чувств ласкать чужие души.

 

Быть поэтом – значит петь раздолье,

Чтобы было для тебя известней.

Соловей поет – ему не больно,

У него одна и та же песня.

 

Канарейка с голоса чужого ‑

Жалкая, смешная побрякушка.

Миру нужно песенное слово

Петь по‑свойски, даже как лягушка.

 

Магомет перехитрил в коране,

Запрещая крепкие напитки,

Потому поэт не перестанет

Пить вино, когда идет на пытки.

 

И когда поэт идет к любимой,

А любимая с другим лежит на ложе,

Благою живительной хранимый,

Он ей в сердце не запустит ножик.

 

Но, горя ревнивою отвагой,

Будет вслух насвистывать до дома:

"Ну и что ж, помру себе бродягой,

На земле и это нам знакомо".

 

Август 1925

 

Руки милой – пара лебедей ‑

 

 

Руки милой – пара лебедей ‑

В золоте волос моих ныряют.

Все на этом свете из людей

Песнь любви поют и повторяют.

 

Пел и я когда‑то далеко

И теперь пою про то же снова,

Потому и дышит глубоко

Нежностью пропитанное слово.

 

Если душу вылюбить до дна,

Сердце станет глыбой золотою,

Только тегеранская луна

Не согреет песни теплотою.

 

Я не знаю, как мне жизнь прожить:

Догореть ли в ласках милой Шаги

Иль под старость трепетно тужить

О прошедшей песенной отваге?

 

У всего своя походка есть:

Что приятно уху, что – для глаза.

Если перс слагает плохо песнь,

Значит, он вовек не из Шираза.

 

Про меня же и за эти песни

Говорите так среди людей:

Он бы пел нежнее и чудесней,

Да сгубила пара лебедей.

 

Август 1925

 

Отчего луна так светит тускло

 

 

"Отчего луна так светит тускло

На сады и стены Хороссана?

Словно я хожу равниной русской

Под шуршащим пологом тумана" ‑

 

Так спросил я, дорогая Лала,

У молчащих ночью кипарисов,

Но их рать ни слова не сказала,

К небу гордо головы завысив.

 

«Отчего луна так светит грустно?» ‑

У цветов спросил я в тихой чаще,

И цветы сказали: "Ты почувствуй

По печали розы шелестящей".

 

Лепестками роза расплескалась,

Лепестками тайно мне сказала:

"Шаганэ твоя с другим ласкалась,

Шаганэ другого целовала.

 

Говорила: "Русский не заметит...

Сердцу – песнь, а песне – жизнь и тело..."

Оттого луна так тускло светит,

Оттого печально побледнела.

 

Слишком много виделось измены,

Слез и мук, кто ждал их, кто не хочет.

..................

Но и все ж вовек благословенны

На земле сиреневые ночи.

 

Август 1925

 

Глупое сердце, не бейся!

 

 

Глупое сердце, не бейся!

Все мы обмануты счастьем,

Нищий лишь просит участья...

Глупое сердце, не бейся.

 

Месяца желтые чары

Льют по каштанам в пролесь.

Лале склонясь на шальвары,

Я под чадрою укроюсь.

Глупое сердце, не бейся.

 

Все мы порою, как дети.

Часто смеемся и плачем:

Выпали нам на свете

Радости и неудачи.

Глупое сердце, не бейся.

 

Многие видел я страны.

Счастья искал повсюду,

Только удел желанный

Больше искать не буду.

Глупое сердце, не бейся.

 

Жизнь не совсем обманула.

Новой напьемся силой.

Сердце, ты хоть бы заснуло

Здесь, на коленях у милой.

Жизнь не совсем обманула.

 

Может, и нас отметит

Рок, что течет лавиной,

И на любовь ответит

Песнею соловьиной.

Глупое сердце, не бейся.

 

Август 1925

 

Голубая да веселая страна.

 

 

Голубая да веселая страна.

Честь моя за песню продана.

Ветер с моря, тише дуй и вей ‑

Слышишь, розу кличет соловей?

 

Слышишь, роза клонится и гнется ‑

Эта песня в сердце отзовется.

Ветер с моря, тише дуй и вей ‑

Слышишь, розу кличет соловей?

 

Ты – ребенок, в этом спора нет,

Да и я ведь разве не поэт?

Ветер с моря, тише дуй и вей ‑

Слышишь, розу кличет соловей?

 

Дорогая Гелия, прости.

Много роз бывает на пути,

Много роз склоняется и гнется,

Но одна лишь сердцем улыбнется.

 

Улыбнемся вместе – ты и я ‑

За такие милые края.

Ветер с моря, тише дуй и вей ‑

Слышишь, розу кличет соловей?

 

Голубая да веселая страна.

Пусть вся жизнь моя за песню продана,

Но за Гелию в тенях ветвей

Обнимает розу соловей.

 

1925

 

 

Эх вы, сани! А кони, кони!

 

 

Эх вы, сани! А кони, кони!

Видно, черт их на землю принес.

В залихватском степном разгоне

Колокольчик хохочет до слез.

 

Ни луны, ни собачьего лая

В далеке, в стороне, в пустыре.

Поддержись, моя жизнь удалая,

Я еще не навек постарел.

 

Пой, ямщик, вперекор этой ночи, ‑

Хочешь, сам я тебе подпою

Про лукавые девичьи очи,

Про веселую юность мою.

 

Эх, бывало заломишь шапку,

Да заложишь в оглобли коня,

Да приляжешь на сена охапку, ‑

Вспоминай лишь, как звали меня.

 

И откуда бралась осанка,

А в полуночную тишину

Разговорчивая тальянка

Уговаривала не одну.

 

Все прошло. Поредел мой волос.

Конь издох, опустел наш двор.

Потеряла тальянка голос,

Разучившись вести разговор.

 

Но и все же душа не остыла,

Так приятны мне снег и мороз,

Потому что над всем, что было,

Колокольчик хохочет до слез.

 

1925