Песенка акселерата-детсадника

Б.Окуджава.

Привела меня мама из садика,

А бабаня с дедуней ведут:

Академика — раз, математика — два,

Чтоб готовить меня в институт.

Мне на улицу хочется пулею,

А в дверях кандидаты наук,

То есть просто бабаня с дедунею;

Я у них внукдеркинд, а не внук.

   Представляют меня академику,

   Чтоб не думал того, чего нет.

   Я в дискуссию — раз, я в полемику — два,

   По проблемам дешевых конфет.

   А когда обещают пирожные

   Моего прилежания для,

   Совершаю почти невозможное:

   Возводю все в квадрат, не деля.

 

Академик за сердце хватается,

Растирает он впалую грудь.

Издевается — раз, притворяется — два,

Только я уже моченый рупь!

Отдаю ему должные почести,

Восседая, как царь, на трюме.

Корешки ему щелкаю с точностью

До десятого знаку в уме.

   Интегрирую, дифференцирую,

   На меня накатила волна.

   Телепатирую и констатирую, что

   Ситуация, вобщем, ясна.

   Академик тот пятится к лестнице,

   Моего опасаясь ума,

   А бабаня с дедунею крестются,

   Хоть и знают, что бога — нема.

Ну, отпустили на волю, в прострацию,

И даже дали полтинник на сласть.

Акселерация — раз, стимуляция — два,

И с тех пор, чуть чего — понеслась!

Я считаю, считаю до одури,

Трехэтажный беру интеграл.

Эвээмщики, чертовы лодыри,

Я бы ноги об вас вытирал!

 

Каленый воздух

Ан. и Ал.Затонские.

Каленый воздух, песок каленый —

Он на зубах у нас хрустит —

Воды б хоть грамм!

Каленый ветер иссушит слезы,

И солнце светит — провались оно к чертям!

А мы идем и за собой оставляем

Руины, пепел от сожженых городов.

Вот только запах — неизжигаем,

И пахнет Англией немного от штыков.

   Далекий Лондон в эфире ловим

   И пишем письма —

   Адресов обратных нет.

   И что за радость от слез и крови,

   И что за радость от бесчинства и побед?

   Но мы уходим, забыв надежды,

   Забыв и совесть, и любовь, и даже страх.

   Пускай не ждут нас домой невесты:

   Нас возвращают только в цинковых гробах.

Let brides will not wait us at homes:

We'll come to home only in zinc coffins.

 

Песенка про Чили

 

Стало, братцы, в Чили очень трудно жить,

Могут вас, как куропатку, подстрелить.

Партизан глядит из каждого окна,

Ну а может, даже два!

И чтоб собственную голову спасти,

Надо друга посильнее завести.

И поэтому чилийский генерал

Телеграмму отстучал:

"Ах, родное ты мое ЦРУ,

Помоги, не то я пропаду.

Хунту надо нам вооружить —

Будем мы тебе служить!"

   Генералу предоставили заем:

   Танков, пушек, пулеметов миллион,

   Положив заместо в собственный карман

   Медь, селитру и уран.

   Генералу от проклятых партизан

   Подарили "Смит энд Вессон", то есть наган,

   И впридачу для защиты, не красы,

   Бронированые трусы.

   Генерал покончил с грудой дел,

   Спать ложился — трусики надел.

   Был доволен и сопел в усы

   Про бронированые трусы.

И приснился генералу страшный сон,

С четверга на пятницу был он,

Будто слышит он со всех сторон

Радостный гитарный звон.

Будто видит он из всех своих окон

Город, алый от ликующих знамен.

Будто слышит, как веселый народ

"Венсеремос" поет.

И от страха генерал бежал

И при этом сильно так дрожал,

Что, скрываясь ото всех в кусты,

Он наклал себе в трусы.

   Тут стоял такой, представьте, дух,

   Выражаться неудобно вслух,

   Что брезгливо обходили псы

   За три с четвертью версты

   Генеральские трусы,

   Бронированные трусы,

   С этикеткою трусы!

   (Made in USA.)

 

Открытое окно

А.Затонский

Есть в доме двери, пол и стены,

Но все большие перемены

Войдут в окно, как им придет пора:

Хотя бы вспомните Петра,

   Как он, не ошибаясь направлением,

   Рубил окно с большим остервененьем,

   Но курс успеху не всегда порука:

   У палки два конца, и оба — крУгом.

Поняв судьбу, приняв удел —

Хоть не безропотно глядел,

Но, помня древности закон,

Не лез на пики с кулаком,

   И проиграл — и страшный гнев

   Обуревает каждый нерв.

    И смотришь ты, хоть все уж решено,

   Все в то же стылое окно.

Нет хуже — ждать и догонять,

Страшиться разум потерять,

Метать крик ужаса в окно,

Когда на улице темно.

   Но если понял ты сейчас лишь,

   Как был, а паче — будешь счастлив,

   Увидишь, потеряв терпение немножко,

   Неяркий мягкий свет в окошке.

Окну — ура! Окну — хвала!

Но раз —как станет не смешно —

Вскипишь — и звонко брызнут два стекла...

И нужно новое окно.

 

Черный — белый

 

Все лавки закрываются, волнуется весь мир,

Герои собираются на рыцарский турнир.

По воплям нарастающим легко поймет любой,

Как взвинчено ристалище, и как серьезен бой.

Но с самого открытия все знают, что в конце

Придут два главных рыцаря с забралом на лице.

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный и белый.

И ожидают зрители в кружавчиках резных,

Что станет победителем в бою один из них.

Они встречались доблестно, сражались меж собой,

И только молний отблески разносит каждый бой.

Под копьями гранеными грохочут, словно гром,

Доспехи вороненые, доспехи с серебром.

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный и белый.

Все взгляды в напряжении, над полем тишина,

Безумствует сражение, где жизни — грош цена.

Сомкнулись и разъехались, и, повернув коней,

Летят, блестя доспехами, и бьют еще сильней.

Но вот все лица замерли — свершилось, наконец:

И черный рухнул замертво, а белый на коне.

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный и белый.

"Награду победителю!" — но, тайну сохранив,

ОН ускакал стремительно, забрала не открыв.

В сочувствии к сраженному, не снявши лат металл,

Никто из окружающих бойца не опознал.

И только скорбь развеяло, как видно, неспроста,

На траурной процессии знакомые цвета.

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный — белый, пам — парам,

   Черный и белый.

 

Парад — память

Ю.Полосухин.

Я стою на параде, тот парад многолик.

Вот сомкнули строй рати с золотым блеском пик.

И встает вновь во взоре, и по сердцу, как бритва,

Древних стон колоколен, Куликовская битва!

   Вот иные проходят из других уж времен.

   Толпы прут на Чудское новгородских племен.

   Русь надрывно кричала, память все воскресила,

   Им же озеро стало вечной братской могилой.

Все проходят, все мимо, у Полтавы погибшие,

Бородинцы, любимыми ставшие у всевышнего.

Страшным стал парад памяти, нашей мысли воскрешенной:

Вот последние двадцать миллионов ушедших!

   Не идеи хранили, а за Русь погибали.

   За березы родные нашей памятью стали.

   Не за черные ленты, не за мрамора плиты

   И не за монументы, что из бронзы отлиты.

А лишь Родины ради! —

Я стою на параде,

Ты стоишь на параде,

Мы стоим на параде...

Баллада о Робине Гуде

В.Высоцкий.

Если рыщут за твоею непокорной головой,

Чтоб петлей худую шею сделать более худой,

Нет надежнее приюта — скройся в лес, не пропадешь,

Если продан ты кому-то с потрохами ни за грош.

Бедняки и бедолаги, презирая жизнь слуги,

И бездомные бродяги, у кого одни долги,

Все, кто загнан, неприкаян, в этот вольный лес бегут,

Потому что здесь гуляет славный парень Робин Гуд.

   Здесь с полслова понимают, не боятся острых слов,

   Здесь с почетом принимают оторви- сорвиголов,

   И скрываются до срока даже рыцари в лесах:

   Кто без страха и упрека, тот всегда не при деньгах...

   Знают все оленьи тропы, словно линии руки,

   В прошлом — слуги и холопы, ныне — вольные стрелки.

   Здесь того, кто все теряет, защитят и сберегут.

   По лесной стране гуляет славный парень — Робин Гуд!

И живут да поживают всем запретам вопреки

И ничуть не унывают эти вольные стрелки.

Спят, укрывшись вольным небом, мох под ребра подложив,

Им — какой бы холод ни был — жив, и славно, если жив.

Но вздыхают от разлуки — где-то дом и клок земли,

Да подтягивают луки, чтоб в бою не подвели.

И стрелков не сыщешь лучше — что же завтра, где их ждут,

Скажет первый в мире лучник, славный парень Робин Гуд.

 

192. "Средь оплывших свечей..."

В.Высоцкий.

Средь оплывших свечей и вечерних молитв,

Средь военных трофеев и мирных костров

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от мелких своих катастроф.

Детям вечно досаден их возраст и быт,

И дрались мы до ссадин, до смертных обид,

Но одежды латали нам матери в срок,

Мы же книги глотали, пьянея от строк.

   Липли волосы нам на вспотевшие лбы,

   И сосало под ложечкой сладко от фраз.

   И кружил наши головы запах борьбы,

   Со страниц пожелтевших слетая на нас.

   И пытались постичь мы, не знавшие войн,

   За воинственный клич принимавшие вой,

   Тайну слова "приказ", назначенье границ,

   Смысл атаки и лязг боевых колесниц.

А в кипящих котлах прежних воин и смут

Столько пищи для маленьких наших мозгов.

Мы на роли предателей, трусов, Иуд

В детских играх своих назначали врагов.

И злодея слезам не давали остыть,

И прекраснейших дам обещали любить,

И друзей успокоив, и ближних любя,

Мы на роли героев вводили себя.

   Только в грезы нельзя насовсем убежать.

   Краткий век у забав — столько боли вокруг.

   Попытайся ладони у мертвых разжать

   И оружье принять из натруженных рук.

   Испытай, завладев еще теплым мечом,

   И доспехи одев, что почем, что почем,

   Разберись, кто ты — трус иль избранник судьбы,

   И попробуй на вкус настоящей борьбы.

И когда рядом рухнет израненный друг,

И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,

И когда ты без кожи останешься вдруг

От того, что убили его, не тебя,

Ты поймешь, что узнал, отличил, отыскал,

По оскалу забрал — это смертный оскал —

Ложь и зло — погляди, как их лица грубы,

И всегда позади воронье и гробы.

   Если мясо с ножа ты не ел ни куска,

   Если, руки сложа, наблюдал свысока,

   А в борьбу не вступил с подлецом, палачом,

   Значит, в жизни ты был не при чем, не при чем.

   Если, путь пробивая отцовским мечом,

   Ты соленые слезы на ус намотал,

   Если в жарком бою испытал, что почем,

   Значит, нужные книги ты в детстве читал.

 

Свердловск

 

Город древний, город длинный,

Имярек Екатерины.

Даже свод тюрьмы старинной

Здесь проложен буквой "Е".

Здесь от веку было тяжко,

Здесь пришили Николашку,

И любая помнит башня

О демидовской семье.

   Мостовые здесь видали

   Марш победный, звон кандальный.

   Жены верные рыдали,

   Шли на каторгу вослед.

   И фальшивые монеты

   Здесь Демидов шлепал где-то,

   И, играючи, за это

   Покупал весь белый свет.

Гнил народ в каменоломнях

Из убогих и бездомных.

Хоронясь в местах укромных,

С кистенями под полой,

Конокрады, казнокрады,

Всем купцам приезжим рады,

Всех мастей стекались гады,

Как на мед пчелиный рой.

   Камнерезы жали славу

   И, вдыхаючи отраву,

   Подгоняли под оправу

   Ядовитый змеевик.

   Здесь меняли на каменьях

   Кто рубаху, кто именья,

   И скорбел в недоуменьи

   На иконе мутный лик.

Мчали время злые кони,

Лик истерся на иконе,

А царица на балконе

Бельма пялила в алмаз.

Наживались лиходеи,

А убогие глядели.

Так года текли, недели,

И домчалися до нас.

   Зря остроги и темницы

   Душу тешили царице.

   Все текло через границы

   За бесценок, задарма.

   А теперь в пустом музее

   Ходят смотрят ротозеи

   На пищали и фузеи

   Да на брошки из дерьма.

Город древний, город славный.

Бьют часы на башне главной.

Стрелки круг очертят плавный

И двенадцать раз пробьют.

Мы металл и камень плавим,

Мы себя и город славим,

А про то, что мы оставим,

Пусть другие пропоют.

 

194. Ну что ты плачешь...

 

Сыро и темно, дождь стучит в окно,

В парке мне назначено свиданье.

Там стоит она, брошена одна,

Плачет, содрогаясь от рыданья.

   Ну что ты плачешь,

   Ну что, ну что рыдаешь?

   С ресницы длинной

   Смахни рукой слезу.

   Ну что ты плачешь,

    Ты что, не понимаешь,

   Что я с тобой, с тобой

   Остаться не могу.

Я сказал:"Прощай, чаще вспоминай."

Но не подала ты мне руки.

Брызнула слеза, отвела глаза,

Полные печали и тоски.

   Ну что ты плачешь,

   Ну что, ну что рыдаешь?

   С ресницы длинной

   Смахни рукой слезу.

   Ну что ты плачешь,

   Ты что, не понимаешь,

   Что я с тобой, с тобой

   Остаться не могу.

Сыро и темно, дождь стучит в окно,

В парке мне назначено свиданье.

Там стоит один грустный гражданин,

Плачет, содрогаясь от рыданья.

   Ну что ты плачешь,

   Ну что, ну что рыдаешь?

   С ресницы длинной

   Смахни рукой слезу.

   Ну что ты плачешь,

   Ты что, не понимаешь,

   Что я с тобой, с тобой

   Остаться не могу.

 

Кисуля

Гладков

Безоблачным утром в начале июля

На теплом крылечке лежала кисуля.

Лежала зевала и лапу лизала,

А мимо кисули крысуля бежала.

   Сказала крысуля:"Ну что за манеры?

   Скажите, ну кто так зевает без меры?

    Пора вам, любезная, помнить и знать,

   Что лапою нужно свой рот прикрывать.

К тому же какая привычка дурная —

Облизывать лапу, покоя не зная.

Пора вам, любезная, помнить и знать —

На лапах микробы, нельзя их лизать!"

   К тому же, ужасная поза, не так ли?

   В ней гордости нет, дорогая, ни капли!

   Пора вам, любезная, помнить и знать —

   На улице надо красиво лежать.

Безоблачным утром в начале июля

На теплом крылечке лежала кисуля.

Лежала зевала и лапу лизала,

Внутри у кисули крысуля молчала.

 

Посвящение штабистам

А.Яшин, А.Затонский.

Вот и для нас последний день настал,

Впервые нас назвали стариками,

И свет мечты в дорогу нас позвал.

Уходим мы, но не забудем штаб с годами.

Мы будем помнить радость первых встреч,

  Наш лагерь, самый первый огонек,

Работу в поле, ноющие плечи,

На танцах наш веселый ручеек.

   Мы вспомним наши первые походы

   И легкие сначала рюкзаки.

   Мы будем помнить наши все невзгоды,

   Потом они покажутся легки.

Сегодня мы чуть-чуть другими стали.

Быть может, чуть взрослее, чем вчера.

Мы не забудем то, как провожали

Из штаба нас и мая вечера.

 

   Вперед по жизни — трудная задача,

   Чeсть сохранить — проблема не проста,

   Но мы — штабисты, нам нельзя иначе,

   Кто был штабистом, будет им всегда.

 

Здравствуй, здравствуй

Ю.Визбор.

Здравствуй, здравствуй, я вернулся,

Я к разлуке прикоснулся,

Я покинул край, в котором

Лишь одни большие горы.

Меж горами — перевалы,

В том краю ты не бывала,

Там звезда есть голубая,

В ней угадывал тебя я.

   Здравствуй, здравствуй, друг мой вечный,

   Вот и кофе, вот и свечи,

   Вот созвездье голубое,

   Вот и мы вдвоем с тобою.

   Наши дни бегут к закату,

   Мы, как малые ребята,

     Взявшись за руки, плетемся,

   То ли плачем, то ль смеемся.

Здравствуй, здравствуй, милый случай,

Здравствуй, храбрый мой попутчик,

Разреши идти с тобою

За звездою голубою.

И на рынок за хлебами,

И с корзинкой за грибами,

И нести с тобой в корзинке

Нашей жизни половинки.

 

198. По земным дорогам...

 

По земным дорогам колесил я много,

И в пути нередко туманы и дожди,

Но не смог найти я тот

Самый главный поворот,

Но уж обязательно найду теперь.

   Потихонечку струны трону я,

   Здравствуй, песенка немудреная,

   Немудреная, сочиненная

   На какой-то из дорог.

Я не понимаю тех, чья хата с краю,

Тех, кто бросил друга, когда грозит беда.

Я вовек их не пойму, и, наверно, потому

Верные товарищи с мной всегда.

   Потихонечку струны трону я,

   Здравствуй, песенка немудреная,

   Немудреная, сочиненная

   На какой-то из дорог.

Так бывает часто, что плутает счастье,

Не спешит оставить свой адрес никому.

То вдали оно мелькнет, то куда-нибудь свернет,

Только нам положено идти к нему.

   Потихонечку струны трону я,

   Здравствуй, песенка немудреная,

   Немудреная, сочиненная

   На какой-то из дорог.

 

199. Спокойной ночи вас, друзья...

 

А в нашем городе давно уж спят.

Спит инженер и спит рабочий.

Спит пионер, пенсионер, да-да!

Спокойной ночи вам, друзья, спокойной ночи.

   Однажды ночью студент Петров

   Проснулся вдруг — как захохочет:

   Ему приснилось, что в мире нет клопов.

   Спокойной ночи вам, друзья, спокойной ночи.

Пожарник спит, ему тепло,

Ему приснилось, что это Сочи.

А дом горит, горит давным-давно.

Спокойной ночи вам, друзья, спокойной ночи.

   Младенец в люльке совсем обмяк,

   Старушка-няня над ним хлопочет.

   Ему приснилось, что он — моряк.

   Спокойной ночи вам, друзья, спокойной ночи.

А в нашем городе давно уж спят.

Спит инженер и спит рабочий.

Спит пионер, пенсионер, да-да!

Бессонной ночи вам, друзья, бессонной ночи.

 

Алые паруса

 

Ребята, надо верить в чудеса.

Когда-нибудь весенним утром ранним

Над океаном алые взметнутся паруса,

И скрипка пропоет над океаном.

   Не три глаза, ведь это же не сон,

   И алый парус вправду гордо реет

   В той бухте, где отважный Грей нашел свою Ассоль,

   В той бухте, где Ассоль дождалась Грея.

С друзьями легче море переплыть

И есть морскую соль, что нам досталась.

А без друзей на свете было б очень трудно жить,

И серым стал бы даже алый парус.

   Ребята, надо верить в чудеса.

   Когда-нибудь весенним утром ранним

   Над океаном алые взметнутся паруса,

   И скрипка пропоет над океаном.

 

Извозчик

А.Розенбаум.

День такой хороший, и старушки крошат

Хлебный мякиш сизым голубям.

Отгоняя мошек, спит гнедая лошадь,

Головой склонившись ко своим яслям.

А ну, извозчик, отвези меня домой,

Я, как ветерок, сегодня вольный.

Пусть стучат копыта дробью по мостовой,

Да не хлещи коня, ему же больно!

Извозчик, два червонца, как с куста,

Если меня пьяного дождешься.

Не гони, извозчик, я так устал,

Но когда же ты за мной вернешься?

   Фаэтон открытый, цокают копыта,

   Закружил мне голову жасмин.

   И бросает с крыши косточки от вишен

   Очень неприличный гражданин.

   А ну, извозчик, через дом останови,

   Покимарь на облучке, я быстро.

   Только поднимусь, скажу ей я о любви,

   Чтоб потом не подойти на выстрел.

   Извозчик, отвези меня, родной,

   Я, как ветерок, сегодня вольный.

   Пусть стучат копыта дробью по мостовой,

   Да не хлещи коня, ему же больно!

 

Вещая судьба

А.Розенбаум.

Заплутал, не знаю где,

Чудо чудное глядел:

По холодной по воде

В грязном рубище

   Через реку, через миг

   Шел, как посуху старик.

   То ли в прошлом его лик,

   То ли в будущем.

А замерзшая межа,

А метели все кружат,

Я глазами провожал,

Слышал сердца стук:

   Одинока и горба —

   Не моя ли шла судьба?

   Эх, спросить бы, да губа

   Онемела вдруг.

           Полем, полем-полем,

           Белым-белым полем дым.

           Волос был чернее смоли,

             Стал седым.

А старик все шел, как сон,

По пороше босиком,

То ли вдаль, за горизонт,

То ли вглубь земли.

   И чернела высота,

   И снежинки, петь устав,

   На его ложились стан,

   Да не таяли.

Вдруг в звенящей тишине

Повернулся он ко мне,

И мурашки по спине

Ледяной волной.

   На меня смотрел и спал.

   "Старче, кто ты?" — закричал,

   А старик захохотал,

   Сгинул с глаз долой.

           Полем, полем-полем,

           Белым-белым полем дым.

           Волос был чернее смоли,

           Стал седым.

Не поверил бы глазам,

Отписал бы все слезам,

Может, все, что было там,

Померещилось,

   Но вот в зеркале, друзья,

   Вдруг его увидел я.

   Видно, встреча та моя

   Все же вещая.

           Полем, полем-полем,

           Белым-белым полем дым.

           Волос был чернее смоли,

           Стал седым.

 

Беда

В.Высоцкий.

Я несла свою беду

По весеннему по льду.

Обломился лед, душа оборвалася.

   Камнем под воду пошла,

   А беда, хоть тяжела,

   Да за острые края удержалася.

И беда с того-то дня

Ищет по свету меня.

Вслед за ней летит молва с кривотолками.

   А что я не умерла,

   Знала голая ветла

   Да еще перепела с перепелками.

Кто из них сказал ему,

Господину моему?

Только выдали меня, проболталися.

   И, от счастья сам не свой,

   Он отправился за мной,

   А за ним беда с молвой увязалися.

Он настиг меня, догнал,

Обнял, на руки поднял.

Вслед за ним в седле беда ухмылялася.

   Но остаться он не мог,

   Был всего один денек,

   А беда на вечный срок задержалася.

Я несла свою беду

По весеннему по льду.

Обломился лед, душа оборвалася.

   Камнем под воду пошла,

   А беда, хоть тяжела,

   Да за острые края удержалася.

Два таракана

Л.Сергеев.

У полуразбитого кем-то стакана

Сидят и беседуют два таракана.

Один таракан, что зовется Геннадий,

Другого по усикам лапкою гладит.

   Другой таракан, что зовется Серега,

   Давно уж не верит ни в черта, ни в бога,

   Он пьет дихлофос из осколков стакана,

   И это бодрит пруссака-великана.

"Генаха, не надо — я все понимаю,

Я, может, поэтому и принимаю,

Мне, может, обидно за нашу квартиру,

За этот кусочек огромного мира.

     Ведь сколько живет по углам паразитов,

   Одни — постоянно, другие — транзитом.

   И те, и другие воруют и гадят!" —

   " Ну, все, разошелся" — подумал Геннадий.

Геннадий Сереже плеснул дихлофосу.

"Клопов ненавижу — они кровососы!

Я им говорю: вы б сдавали, ребята,

И вам хорошо, да и людям приятно.

   А эти вампиры — воды в рот набрали:

   Гуляют, из вредности людям сигналя.

   А может, действительно, правда", — смеется, —

   "И нашим, и ихним трюмам достается!

А эта зараза — разносчик заразы!

Ох, крылья бы мне — я б ее кончил сразу:

Жужжит неизвестно о чем цокотуха,

И все норовит жужжануть прямо в ухо!"

   Серега ругался и лапками дрыгал,

   Кричал, что покажет всем этим задрыгам,

   Что быстро сорвет с долгоносиков скальпы

   И враз оборвет пауку пятипальпы.

И, спичку горелую взяв, как дубину,

Серега отправился к норам клопиным,

Но том, неизвестно чьего сочиненья,

Впечатал в обои поборника мщенья.

   Он был хороший таракан...

   Он был хороший таракан...

   Он был хорошшш... Но таракан.

Ковбойская

 

Лишь только солнце осветит наш городок,

Лишь только еле-еле подует ветерок,

Ковбои мчатся — им только бы успеть,

А мы берем гитару, и начинаем петь:

   Только лошади, сомбреро, сапоги,

   Сомбреро, сапоги,

   Сомбреро, сапоги,

   Пара-пара пистолетов и винчестер у ноги,

   Винчестер у ноги,

   Винчестер у ноги.

Все смешалось в кучу — люди, кони и столы,

А рядом с бочкой рома веселимся мы.

И пусть проходят дни, стрелой летят года,

Но было так всегда, и будет так всегда.

   Только лошади, сомбреро, сапоги,

   Сомбреро, сапоги,

   Сомбреро, сапоги,

   Пара-пара пистолетов и винчестер у ноги,

   Винчестер у ноги,

   Винчестер у ноги.

 

Куртки зеленые

 

Наденем же снова мы куртки зеленые,

Вдохнем аромат целины,

И вспомним от жаркого пота соленые

Славные летние дни.

   Вспомним, как утро встречали подъемами,

   Как не хотелось вставать,

   Вспомним, как утром сквозь улицы сонные

   Шли на работу опять.

Потом глаза застилало порою нам,

Вечером рук не поднять.

Но то, что мы с вами сегодня построили,

Будет веками стоять.

   И пусть говорят, что романтики вымерли,

   Пусть говорят, что их нет — есть!

   И снова отряды дорогами пыльными

   Уходят, чтоб встретить рассвет.

Муму

 

Зачем Герасим утопил Муму?

Я не пойму, ох, не пойму.

   Он привязал к Муме два кирпича

   И в реку бросил хохоча.

Глаза садиста, руки — палача!

Два кирпича, два кирпича...

   А ведь Мума еще могла бы жить,

   Дом сторожить, мумят плодить.

Ну, что плохого сделала ему

Кобел Муму, кобел Муму?

   Ах как бы, как бы гаду отомстить,

   В карман насрать, лицо набить,

Бетонный блок на шею прикрутить,

И в той же речке утопить!

   Зачем Герасим утопил Муму?

   Я не пойму,

      я не пойму,

         я не пойму...

 

Деревня Клюевка

 

Над деревней Клюевкой опустился вечер,

Небо залунявилось, звезды — пальцем тронь.

Где-то вдалеке пичуги малые щебечут,

Где-то недалече всхлипнула гармонь.

   Все хлеба поубраны, все собрали загодя,

   Трудодни получены — божья благодать!

   На плетень соседский опускаю задницу,

   Прикурил махорочку — начинаю ждать.

Как придет любимая, как придет сердешная,

Посидим маленечко, а опосля пойдем

По полям колхозным, по лугам некошенным,

Где-нибудь в стогу душистом вместе упадем.

   Я ее любимую, я ее сердешную,

   Жарко поцелую, крепко обниму

   И слегка ощупаю, а опосля, конечно,

   Я с нее, голубушки, все, как есть, сниму.

И от мыслей этих что-то подымается,

Не в штанах, конечно, а в моей душе.

Ведь душа томится, ведь душа-то мается:

Не идет обманщица, заполночь уже!

   Не пришла родимая, не пришла гадюка!

   А из соседского клозета — ну такая вонь.

   Эх, зажму я красоту в мозолистую руку

   И пойду дослушивать, что хнычет мне гармонь.

Сон Степана Разина

 

Ой, да не вечер, да не вечер.

Мне малым-мало спалось,

Мне малым-мало спалось,

Да во сне привиделось.

   Мне во сне привиделось,

   Будто конь мой вороной

   Разыгрался, расплясался,

   Разрезвился подо мной.

Налетели ветры злые

Да с восточной стороны

И сорвали черну шапку

С моей буйной головы.

   А есаул догадлив был,

   Сумел сон мой разгадать.

   "Ой, пропадет",— он говорил, —

   "Твоя буйна голова!"

Ой, да не вечер, да не вечер.

Мне малым-мало спалось,

Мне малым-мало спалось,

Да во сне привиделось.

 

210. "Иметь или не иметь"

А.Аронов, С.Стеркин.

Если у вас нет собаки —

Ее не отравит сосед,

И с другом не будет драки,

Если у вас друга нет.

   Оркестр гремит басами,

   Трубач выдувает медь:

   Думайте сами, решайте сами,

   Иметь или не иметь.

Если у вас нету дома,

Пожары ему не страшны,

И жена не уйдет к другому,

Если у вас нет жены.

   Оркестр гремит басами,

   Трубач выдувает медь:

   Думайте сами, решайте сами,

   Иметь или не иметь.

Если у вас нету тети,

То вам ее не потерять,

И если вы не живете,

То вам и не умирать.

   Оркестр гремит басами,

   Трубач выдувает медь:

   Думайте сами, решайте сами,

   Иметь или не иметь.

 

Рожон

С.Боханцев.

Не смей живот сажать на рожон,

Прилюдной славы себе ища,

А раз добыл меча из ножон,

Подставь щита, да ударь еще.

   Аль за спиною твоей не рать,

   Аль на груди не кольцо-броня?

   А чтоб коню меча не принять,

   Подставь щита, да укрой коня.

Хоть конь-огонь и первый друг,

И, как не жаль его, гой еси,

Когда шеломы трещат вокруг,

Подставь коня, а себя спаси.

   Но коль товарищу смерть сулят

   Побоища да пожарища,

   Простит тебе мать сыра земля —

   Подставь себя за товарища.

 

212. "Песня шагом-шагом..."

В.Берковский, Н.Матвеева.

Песня шагом-шагом

Под британским флагом.

Навстречу пальма пыльная

Плыла издалека.

Между листьев — кровь заката,

Словно к ране там прижата

С растопыренными пальцами рука.

   Ты не сетуй, Томми,

   О родимом доме.

   Бей, барабан, бей, барабан,

   Слева — слава, справа — слава,

   Впереди и сзади — слава,

   И забытая могила — посреди.

И взвилась рядом

С пулей, со снарядом

Песенка о добрых кобрах

И лесных нетопырях,

Об акулах благодарных

О казармах лучезарных,

И о радужных холерных лагерях.

   Так нужна ли миру

    Киплингова лира?

   Бей, барабан! Бей, барабан!

   Эй, Томми, не грусти:

   Властью песни быть людьми

   Могут даже змеи,

   Властью песни из людей

   Можно сделать змей.

Песня шагом-шагом

Под британским флагом.

Навстречу пальма пыльная

Плыла издалека.

Между листьев — кровь заката,

Словно к ране там прижата

С растопыренными пальцами рука.

 

Без тропинок, без дорог

 

Без тропинок, без дорог

В лес вошел ветерок.

Вслед за ним, давай, пойдем неспеша!

Можно попусту в тиши

Поболтать от души,

Даже если за душой — ни гроша.

   Я подснежников лесных

   Принесу из весны

   И забуду у тебя на столе.

   В них лукавый дивный свет

   Восемнадцати лет

   В день, в который ты не встретилась мне.

А веснушки, что на миг

На щеках напрямик

Проступают — их нельзя угасить.

Ярче солнечных лучей

Говорливый ручей

Не забудешь ты, и мне не забыть.

   Звездной ласточки сестра,

   Брызнет искра костра,

   Дым умерит комариный азарт.

   Эта славная пора —

   Будто только вчера

   Мы сбежали втихаря из-за парт.

Без тропинок, без дорог

В лес вошел ветерок.

Вслед за ним, давай, пойдем неспеша!

Можно попусту в тиши

Поболтать от души,

Даже если за душой — ни гроша.

 

Трубачи

 

Трубачи, трубачи, не хмелейте от славы,

Не спешите стреножить усталых коней.

Вам не будет привала, развеселья, забавы,

Вам скакать от сегодняшних и до завтрашних дней.

   Ваши трубы не хрипнут, и не старятся трубы,

   В медном горле у них умирает тоска.

   Ваши песни встают, вдохновенны и грубы,

   Как солдаты в атаку встают для броска.

Вслед за ними идут прямо к солнцу, а если —

Как легко мне подолгу на солнце смотреть! —

Но война есть война, убивают и песни,

Как легко с вашей песней, трубачи, умереть.

      Вы над миром несетесь, и земля принимает

   Каждый след от копыт, как невеста — кольцо.

   Пусть всегда ваши трубы надо мною играют,

   Пусть всегда ваши ветры обжигают лицо!

215. "Если вы есть..."

Р.Рождественский,Е.Кузнецова.

Если вы есть — будьте первыми,

Первыми, где бы вы ни были.

Из песен — лучшими песнями,

Из книг —настоящими книгами.

 

Спросят вас оробело:

Что же тогда окажется?

Если все будут первыми,

Кто пойдет в замыкающих?

   А вы трусливых не слушайте,

   Вы их сдуйте, как пену:

   Если вы есть — будьте лучшими,

   Если вы есть — будьте первыми!

Если вы есть — попробуйте

Горечь зеленых побегов.

Примериваясь потрогайте

Великую ношу первых.

   Как самое неизбежное

   Взвалите ее на плечи.

   Если вы есть — будьте первыми:

   Первым труднее и легче.

 

Крылатая ракета

 

Спят, спят ежата, спят мышата,

Медвежата, медвежата и ребята.

Все, все уснули до рассвета,

Лишь крылатая ракета

Мчится, мчится в вышине,

В серебристой тишине.

   Шесть сенаторов взбешенных

   С президентом оглашенным

   В Пентагоне сели в ряд,

   Жмут на кнопки, все подряд,

   И от Бреста до Аляски

   Пляшут пальцы в дикой пляске:

   Над разбуженной тайгой

   Нарастает дикий вой...

А в Кремле все эти Штаты

Уж разбиты на квадраты,

Кнопка красная одна —

Раз нажмешь, и всем — хана.

Это обороны меры,

Это наши инженеры

Постарались для ребят,

Для мышат и медвежат.

   Спите, спите-спите, медвежата,

   Спит Союз, уснули Штаты,

  В самый, в самый тихий ранний час

   Рев турбин разбудит вас.

   Только глянешь из окна —

   На дворе идет война.

Спят, спят ежата, спят мышата,

Медвежата, медвежата и ребята.

Все, все уснули до рассвета,

Лишь крылатая ракета

Мчится, мчится в вышине,

В серебристой тишине.

Гордо реет над землей

Серп и молот золотой!

Антитуристская — 1

 

А колокольчики-бубенчики ду-ду!

А никогда я в эти горы не пойду:

Там рвется тол, и динамит, и аммонал —

Я эти горы в телевизоре видал!

   Эх, все к чертям!

   Была б "Столичная" — закуски хватит нам.

   Выпить бы нам

   С людоедочкой из племени ням-ням!

А говорят, в горах такие пики есть,

Что и нельзя на эти пики даже сесть,

А сел на пик — штанишки сразу разорвал.

Я эти пики в телевизоре видал!

   Эх, все к чертям!

   Была б "Столичная" — закуски хватит нам.

   Выпить бы нам

   С людоедочкой из племени ням-ням!

А говорят, такие реки там текут

И горы камня за собою волокут,

Что сунул палец — и считай, что ты пропал.

Я эти реки в телевизоре видал!

   Эх, все к чертям!

   Была б "Столичная" — закуски хватит нам.

   Выпить бы нам

   С людоедочкой из племени ням-ням!

А говорят, в горах такие холода,

Что не спасает даже рыжа борода.

Уж лучше буду, братцы, дома я сидеть

И эти горы в телевизоре глядеть!

   Эх, все к чертям!

   Надоело мне шататься по горам.

   Лучше поспать

   К телевизору придвинувши кровать!

 

Антитуристская — 2

 

Долой, долой туристов,

Бродяг, авантюристов!

Избави бог от этого жулья!

   Отколь, скажи на милость,

   Их столько расплодилось,

   И нет от них ни мочи, ни жилья?

Ни дачникам-пижонам,

Ни ихним толстым женам

В субботу в электричку не попасть:

   Туристы там хохочут,

   Билеты брать не хочут,

   И песни непристойные поют — чтоб им пропасть!

У дядюшки Тимошки

Повадились в картошку

И вытаскали всю из-под земли.

   У нашего соседа,

   Демьянова Нефеда,

   Невесту из-под носа увели.

Да что ж это творится?

И как земля вертится?

Не стало в магазинах ничего:

   Не стало ни сгущенки,

   Ни пшенки, ни тушенки —

   Поела все голо