XXIV. Россия. Встреча со Сталиным. Сибирь. На пути в Азию

 

Мне хотелось привести несколько эпизодов из моих многочисленных дневников и блокнотов, куда я заносила все свои впечатления. Но прежде всего хочу сказать о телеграмме отделения агентства Кука в Берлине, догнавшей меня на крохотной пограничной станции и извещавшей, что моя дочка чувствует себя отлично.

Мы вышли из теплого вагона, и сразу же на нас обрушился ледяной, колючий ветер. Волоча за собой двенадцать огромных чемоданов и одиннадцать увесистых сумок с провизией, мы укрылись в неказистом домике таможни. Багаж был немедленно подвергнут тщательному осмотру пограничниками в красных фуражках. Разговаривать с ними мы не могли, ибо они знали только русский язык. Один из пассажиров, направляющихся в Москву, по-видимому поляк, любезно предложил служить нам переводчиком. Однако пограничники его и слушать не стали. Во всяком случае, они не ответили ему ни слова.

Наконец появился офицер и, улыбаясь, объявил, что нам придется задержаться, так как у нас не в порядке визы. Мы должны были пересечь границу не в Богосове, а в другом месте.

Мы стали протестовать и доказывать, что если кто-либо и виноват, так это агентство Кука в Берлине. Но офицер, с неизменной улыбкой выслушав нас, пожал плечами и сказал, что вынужден задержать нас в Богосове. Я пришла в отчаяние, Де Муро стал громко возмущаться, а наш любезный толмач напрасно пытался убедить офицера — тот в ответ лишь весело посмеивался. Поляк не преминул сказать ему, что я знаменитая певица Тоти Даль Монте, а Де Муро — известный тенор, но офицер был неумолим.

В виде утешения он сказал, что немедленно пошлет в Москву телеграмму. А пока пообещал устроить нас в пристанционном буфете, так как гостиниц в Богосове нет.

Совсем пав духом, я громко разрыдалась.

Тем временем экспресс ушел без нас, увозя в неизвестном направлении пять моих баулов с концертными платьями. Наше отчаяние было поистине безграничным, ведь в довершение всего мы теперь наверняка не попадем в Москву и на транссибирский поезд.

Однако иного выбора не было, и пришлось скрепя сердце отправиться в буфет. Нас всех пятерых поместили в небольшую комнату, где стояли три маленьких дивана, на которых мы и расположились как сумели.

Комнатка была не проветрена, пахло овчиной. Я пошла в буфет, чтобы помыть руки, но от воды несло какой-то гнилью.

Я снова расплакалась, официантки в буфете бросали на меня удивленные взгляды. Я хотела дать им несколько рублей «на чай», но они с презрением отказались. Ну да, я забыла, что здесь нет ни хозяев, ни слуг. Муж и милый Эльси как могли подбадривали меня, стараясь обратить все в шутку.

Спустился вечер. Молодая девушка принесла керосиновую лампу. Я жестами спросила у нее, где туалет. Выяснилось, что он — за станцией, довольно далеко отсюда. Пришлось надеть шубу и закутать горло теплым шарфом. Затем начался переход по глубокому полуметровому снегу. Я с наслаждением погрузила руки в снег — он был таким чистым. На радостях я обтерла им и лицо.

Настала бесконечная ночь. Я так и не притронулась к еде; остальные, отведав блюда местного ресторана, предпочли воспользоваться запасами Энцо.

Я прилегла на диван в надежде хоть немного поспать, но не могла сомкнуть глаз из-за невыносимого запаха овчины. Пытались соснуть и четверо мужчин, соблюдая строгую очередь, ибо диванов было всего три. Те, кто бодрствовал, либо читали, либо играли в карты.

В семь утра я встала; проснулся и Энцо и тут же отправился узнать у наших ангелов-хранителей, есть ли какие-нибудь новости; ответ из Москвы еще не прибыл.

Я в слезах опустилась на стул. Эльси попытался развеселить меня анекдотами из своего неисчерпаемого репертуара.

Время от времени под окнами нашей комнаты появлялись лица местных жителей или же показывалась меховая шапка солдата, с любопытством наблюдавшего за нами.

Прошло уже двадцать четыре часа с того момента, как нас задержали. У меня теплилась надежда, что не оставят же нас здесь навечно. Энцо, пережевывая свои галеты и отправляя в рот куски ветчины, не знал уж, какому богу молиться. Наконец в дверь трижды постучали. Я вскочила и побежала открывать.

Высокий пограничник жестами объяснил, что из Москвы прибыла телеграмма. Похоже, он был рад, что принес нам приятную весть. Затем кое-как он дал нам понять, что состав уже стоит на путях, и показал на пальцах, что через пять минут поезд отходит. С невероятной быстротой подхватили мы наши чемоданы, сумки, пакеты и, словно пять беглецов, помчались к поезду под удивленными взглядами железнодорожников, пограничной стражи и нескольких любопытных.

 

* * *

 

Путь от Богосова до Москвы показался нам бесконечным и очень тяжким. В Москве на огромном вокзале царила невероятная суматоха и было адски холодно. Тут снова началась багажная трагедия. Невозможно было найти носильщика, который согласился бы отнести наши вещи.

Мои четыре товарища по несчастью нагрузились, как вьючные животные, и с трудом «переправились» на вокзальную площадь. Здесь Минольфи удалось нанять три тройки. В двух разместились я, Биццелли, Эльси и Минольфи, в третьей — муж с багажом и съестными припасами.

Один из милиционеров как-то умудрился объясниться с Минольфи и велел трем извозчикам доставить нас в итальянское посольство. Путь до посольства оказался совсем не близким. Внезапно мы обнаружили, что нас преследует целая свора злющих псов; с особенно яростным лаем они гнались за санями моего мужа. Одна из собак тяпнула Энцо за ногу, и он решил бросить им пакет с едой. Благодаря этому маневру ему удалось избавиться от преследования разъяренных псов. Улицы были в ухабах, и сани то и дело подпрыгивали; я крепко уцепилась за Эльси, боясь вывалиться. Наконец мы с божьей помощью добрались до посольства.

Окоченевшие, еле живые от усталости, мы бросились в подъезд. Навстречу нам заспешил изумленный портье, итальянец, решивший вначале, что имеет дело с беженцами или другими нежелательными элементами. Я сбивчиво объяснила, кто мы такие, и попросила немедля доложить о нашем приезде послу.

Через полчаса к нам спустилась элегантная синьорина и спросила, правда ли, что среди приехавших находится Тоти Даль Монте.

— Да, правда, — живо ответила я, немного волнуясь. — Простите за неожиданное вторжение, но мы просили лишь разрешения погреться и, если возможно, устроить нас в гостиницу.

Синьорина попросила нас пройти наверх, где меня и моих спутников очень любезно встретил посол Аттолико, которого я знала еще по Рио-де-Жанейро. Синьор Аттолико и его супруга радушно приняли нас в своем доме и очень удивлялись неприятному происшествию на пограничной станции.

Посол позаботился о том, чтобы нам достали номер в удобной гостинице «Дом Советов», и обратился с просьбой к советским властям, чтобы в дальнейшем нам был обеспечен беспрепятственный проезд до границы.

Однако в Москве пришлось ждать целых три дня, поэтому на следующий вечер мы согласились дать концерт в посольстве. Мы чувствовали себя обязанными синьору Аттолико и не могли отказаться. К тому же послу очень хотелось, воспользовавшись благоприятным случаем, устроить вечер итальянской музыки, на который будут приглашены многие руководящие деятели Советского государства.

К началу концерта в зале собралось много советских ответственных лиц, среди них был и Сталин. Когда меня представили ему, я ощутила легкий страх. Должна признаться, однако, что со мной и с моими друзьями он был весьма любезен. Он сказал мне через переводчика, что был счастлив услышать «итальянского соловья», и добавил: «Вы непременно должны приехать к нам еще раз. Наш народ нуждается в солнечных звуках вашего голоса».

За три дня пребывания в Москве мы увидели много интересного, и прежде всего Мавзолей Ленина на Красной площади. Посещение Мавзолея, где покоится основатель Советского государства, произвело на меня большое впечатление. Я поняла все величие событий, изменивших лицо России. Это была реальность, с которой мир не мог не считаться.

Гуляя по огромному городу, мы сделали и ряд покупок: я купила изумительно красивые шкурки лисиц.

В воскресенье мы вместе с супругами Аттолико и другими итальянцами из посольства отправились в единственную в Москве католическую церковь, чтобы присутствовать на мессе. Это было для меня большим и приятным событием.

 

* * *

 

Мы распрощались с Москвой в полдень. Посол Аттолико достал нам две автомашины, иначе мы наверняка опоздали бы к поезду.

Вагоны транссибирского экспресса оказались достаточно теплыми и удобными. Но «кормили нас прескверно», — читаю я в своем дневнике. «Никакого сервиса. Приходится как-то устраиваться самим. Каждому из нас дали вместо полотенца салфетку. Ее должно было хватить на все пять дней путешествия. В одном с нами вагоне едут и другие иностранцы. Мы познакомились с тремя американцами, весьма дружелюбными, вежливыми, но немного шумными людьми. Часы текут с удручающей монотонностью; из окна видна бесконечная снежная равнина».

«25 февраля. В половине четвертого утра поезд вдруг остановился с ужасающим скрежетом, и я чуть не свалилась с полки. Я сразу сообразила, что мы не доехали до станции — поезд стоял посреди степи. Немного спустя в дверь купе постучались. Открываю: проводник сообщает, что нам придется пересесть в другой вагон, у нашего вагона сломалась какая-то ось. Ничего не поделаешь, пришлось совершить пересадку. Муж помог мне нацепить на себя все, что было под рукой: капор, шубу и лисьи меха, — ведь снаружи стоял мороз свыше тридцати градусов. Мы снова очутились в тепле. В купе, куда мы перебрались, царит невообразимый хаос, кругом навалены чемоданы. Все отчаянно ругаются, и даже невозмутимый Эльси и тот не выдержал и чертыхнулся.

Я уже думала, что устроилась, но — о боже! — не могу найти кольца и золотой булавки, свадебного подарка мужа! Мужчины перевернули все вверх дном в прежнем купе, и после отчаянных поисков я обнаружила пропажу… у себя на столике.

26 февраля. В вагоне душно и жарко, словно в аду, но окно открыть нельзя: от лютых сибирских морозов не мудрено в два счета схватить воспаление легких.

Дни тянутся однообразной чередой. Счастье еще, что с нами едут американцы, которые заразили нас страстью к игре в покер. Я тоже не удержалась и увенчала свой дебют довольно крупным выигрышем. Энцо удалось подогреть свои консервированные спагетти, уже готовые и заправленные соусом! В вагоне-ресторане кормят скверно, но, к счастью, на каждой станции можно купить у крестьян за рубль бутылку молока. Дороговато, но другого выбора у нас нет. Я твердо решила до конца путешествия сидеть на молочной диете; Де Муро же налегает на спагетти. Эльси, Минольфи, Биццелли и американцы тоже не оставляют без внимания консервы моего запасливого мужа.

28 февраля. Сегодня мы должны прибыть в Дайрен и пересесть на другой поезд. Поскорей бы. А то уже никакого терпения больше нет; хорошо еще, что у меня неплохое самочувствие.

После смены поезда Эльси остался без постели, но воспринял этот факт со своим обычным стоицизмом. Теперь они с Биццелли спят по очереди. Ночь Эльси пришлось провести в купе, занятом некрасивой желтолицей старухой, я так и не поняла хорошенько, русская она или китаянка.

Бедняга Эльси до самого утра не сомкнул глаз от болей в желудке. Я дала ему послабляющие таблетки, но они не возымели никакого эффекта. Мой невозмутимый флейтист тоже перешел на молочную диету. Намекая на старуху, с которой он делит купе, Энцо, Биццелли и Минольфи беспрестанно донимали бедного Эльси довольно двусмысленными шутками.

Этой ночью мои таблетки оказали свое действие, но незадачливый флейтист так и не смог отыскать в темноте туалет. Что случилось дальше, осталось тайной. Во всяком случае, разъяренная старуха выскочила из купе с громкими ругательствами. От криков и шума проснулись все остальные и в сердцах обозвали Эльси свиньей. По их мнению, Эльси, видно, слишком далеко зашел в своих интимных отношениях с необаятельной соседкой по купе. Этот эпизод очень нас всех развеселил.

1 марта. Мы прибыли в Дайрен с опозданием на двенадцать часов. Бедняга Эльси немного поправился и довольно стойко переносит остроты, которыми его осыпали друзья. В Дайрене нам отвели номер в маленькой приветливой гостинице, показавшейся нам дворцом. Наконец-то мы смогли отдохнуть на чистых, удобных кроватях и насладиться вкусным обедом из свежих продуктов.

2 марта. Снова пересадка. Теперь мы едем по Маньчжурии. На таможне произошел неприятный инцидент. Де Муро немало помучился, пока ему разрешили погрузить в вагон остатки нашей провизии. Кроме того, таможенники хотели конфисковать у него пленку, запечатлевшую церемонию нашего бракосочетания в Сиднее.

3 марта. Наш поезд прибыл в Харбин. В Маньчжурии тоже стоят невыносимые холода. Мы поспешили в „Гранд-отель“, мечтая обрести наконец современный комфорт. Гостиница со столь громким названием была совершенно заурядной, но после утомительной дороги она показалась нам королевскими покоями. В холле играл граммофон; я даже растрогалась, вновь услышав музыку. Немного отдохнув, мы отправились осматривать город. Большое впечатление произвел на меня буддийский храм, который я увидела впервые в жизни.

Мы накупили много разных изделий китайских умельцев, и среди них чайный сервиз. Меня крайне поразил вид молодых китаянок с искусственно обезображенными, по местным обычаям, крохотными ножками. Напоследок мы заглянули в курильню опиума. В ней было полно несчастных, искавших забвения в эфемерном раю. Растянувшись на довольно грязных диванах, курильщики, чтобы поскорее впасть в блаженное забытье, жадно и глубоко затягивались из очага, где курился опиум. Мне стало бесконечно грустно, я почувствовала, что задыхаюсь в этом чаду, и поспешно вышла из проклятой курильни. Юркнув в чистую мягкую постель, не чувствуя больше толчков поезда и стука колес, я мгновенно заснула.

5 марта. Мы плывем в Шанхай на довольно удобном современном пароходе „Хобеу Мару“. Антрепренер, сопровождающий нас в этом китайско-японском турне, подарил мне чудесную китайскую куклу, которая привела меня в настоящий восторг. Очень вежливый и любезный, наш антрепренер уверяет, что кукла принесет нам счастье.

Какое это удовольствие путешествовать по морю! Впрочем, после транссибирской железной дороги мне все кажется замечательным.

7 марта. В Шанхай мы прибыли вчера вечером, и пароход два часа простоял в бухте из-за густого тумана.

Когда пароход смог пришвартоваться к пристани, полиция не хотела выпускать нас на берег. Нам необходимо было всего лишь пересесть на американский пароход „Президент Мэдисон“, направлявшийся в Гонконг. Однако на церберов полицейских не действовали никакие доводы, и они упорно повторяли: „Завтра, завтра“. Да, но завтра мы рисковали застрять в Шанхае, так как „Президент Мэдисон“ отплывал рано утром. Наконец нашему антрепренеру удалось добиться специального разрешения. Пересадка на американский пароход происходила в ошеломляющем темпе, ибо полиция дала нам на все считанные минуты. На „Президенте Мэдисоне“ мы наконец-то попали в мир комфорта, прекрасного обслуживания и вкусной американской кухни.

9 марта. Вот и Гонконг. Это первый по-настоящему китайский город. Я просто очарована им. Какая яркость и разнообразие цветов и красок! Мы часами колесили по Гонконгу, с трудом пробираясь сквозь плотную толпу пешеходов.

Наш рикша останавливался почти у каждого магазина и лавки. Побывали мы и в театре; актеры, как нам показалось, говорили невероятно быстро, плакали, пели, танцевали; рабочие сцены прямо по ходу действия на глазах у зрителей уносили и приносили подушки, стулья, коврики, всякую утварь.

Для нас, европейцев, такой театр неприемлем, но ему нельзя отказать в занимательности. Публика очень восприимчива к происходящему на сцене, хотя лица зрителей не выражают никаких эмоций — ни одобрения, ни скуки; почти все, не переставая, жуют миндаль и пьют чай. Из театра мы вышли оглушенные грохотом барабана и острыми пряными запахами, настоящими запахами Востока.

10 марта. Первый концерт в Гонконге. Просторный зал заполнили европейские резиденты и множество китайцев из высшего общества. Успех превзошел все ожидания. После концерта нас пригласили на обед в роскошный дом. Наш гостеприимный и богатый хозяин — большой любитель итальянской музыки, знаток европейского театрального искусства, особенно спектаклей „Ла Скала“. Муж принял приглашение без энтузиазма. Он с бо́льшим удовольствием отправился бы в местный итальянский ресторан и вдоволь насладился бы своими любимыми спагетти. После долгих пререканий мое страстное желание отведать новые, незнакомые блюда заставило Де Муро капитулировать. Мы сели в большую черную машину, которую вел сам богатый меломан, так плохо говоривший по-английски, что я с трудом его понимала. Отвечать ему я старалась как можно громче, боясь, что гостеприимный хозяин может услышать, какими эпитетами награждают его и меня сидящие сзади трое смутьянов, вынужденные отказаться от обеда в итальянском ресторанчике.

Сколько терпения проявила я в тот вечер! Обед был поистине пыткой, ибо бесконечные диковинные кушанья подавались с поражающей медлительностью. Муж тихонько ругался весьма колоритными, но совершенно непереводимыми словами. Ни Энцо, ни оба аккомпаниатора почти не притронулись к еде, но я мужественно пыталась воздать должное каждому из поданных разнообразных блюд.

Когда наконец утомительный обед кончился, я еле дышала. Затем был концерт, а после него изысканная беседа с гостеприимным хозяином, который делился впечатлениями о „Ла Скала“, о Тосканини и о самых знаменитых певцах; все это и отчаянный страх, что трое озорников своим поведением скомпрометируют итальянскую вежливость, доконало меня.

Распрощавшись с богачом китайцем, которому этот обед, вероятно, обошелся в копеечку, я велела шоферу побыстрее везти нас на пристань: рано утром пароход отплывал в Манилу. Я не чаяла минуты, когда смогу улечься в постель, но едва мы подошли к трапу, муж и два других „джентльмена“ преспокойно оставили меня одну, объявив, что идут „заправиться“ в ресторан.

Мои отчаянные протесты не помогли, и трое проголодавшихся итальянцев поспешно удалились и вернулись на пароход в самый последний момент, когда уже прозвучал сигнал к отправлению.

12 марта. Вот мы и в Маниле. Жара здесь стоит поистине адская. За несколько дней мы перенеслись от ледяных ветров Маньчжурии до удушающего пекла Филиппин. К приходу парохода на пристани собралось очень много народу. Среди встречающих — синьора Рохас, сестра певицы-сопрано Ховиты Фуентес. Как всегда, нам поднесли огромные букеты цветов, и я просто не знала, как с ними справиться. От жары и одуряющего запаха цветов я почувствовала, что теряю сознание. В гостинице — та же духота; я уже была не в силах двинуться.

У нас пропал аппетит и сон. К счастью, синьоры из комитета по чествованию Тоти Даль Монте прислали мне освежающие тропические фрукты — плоды манго и папайи.

15 марта. Мы дали первый концерт. Зрителей набилось до отказа, и в их бурном энтузиазме, манере держаться, галантности и в самом разговоре было нечто испанское. Зал походил на гигантский полукруглый амфитеатр, а ярко освещенная сцена — на огромную пустыню, посреди которой стояли пианино и пюпитр для Эльси. Мы совершенно затерялись в этом необъятном зале!

Во втором отделении мне предстояло исполнить сцену безумия Лючии. Эльси, выйдя на подмостки, очень растерялся и, когда мы шли к просцениуму, прошептал:

— Святая дева Мария… мне кажется, будто меня раздели и я остался в одной рубашке.

Я еле удержалась от смеха.

19 марта. Второй концерт вчера вечером прошел с триумфом. Нам осталось еще три концерта, и 28-го отплываем в Шанхай.

В Маниле мы приобрели много друзей. Синьора Рохас была с нами необычайно любезна.

Нас познакомили со скульптором Монти, известным итальянским мастером, много лет назад эмигрировавшим на Филиппины. Он отнесся к нам с редкой сердечностью и вниманием, как, впрочем, и все местные итальянцы, которые тянутся к нам, ибо мы для них частица дорогой и далекой родины.

27 марта. Последний концерт. Дамы высшего общества Манилы подарили мне прекрасный национальный костюм, который я надела во втором отделении концерта. Этот редкостный костюм и по сей день стоит у меня перед глазами: он из светло-зеленого тюля, расшитого крупными цветами лотоса, легкий, почти невесомый; рукава у платья широкие, торчащие, смахивающие на большие крылья бабочки. На шею надели венок из белых тропических цветов, похожих на наш жасмин и таких пахучих, что у меня кружилась голова и не хватало дыхания.

Один бог знает, скольких усилий стоило мне допеть все арии. Мне казалось, что вот-вот я потеряю сознание и упаду тут же на сцене. По окончании концерта благодаря счастливой идее с национальным костюмом и моему хорошо звучавшему голосу публика устроила мне восторженную овацию.

28 марта. Отплываем в Гонконг. Прощаемся с нашими новыми милыми друзьями, которые желают нам поскорей снова приехать сюда. На пароходе наконец-то повеяло прохладой, нас обдувал свежий морской ветерок, и это было так приятно.

31 марта. После короткой остановки в Гонконге и непродолжительной туристской прогулки по этому шумному, разноязычному городу, где вас повсюду преследуют звуки монотонной восточной музыки и невыносимо острые запахи всяких специй, жиров, кожи и уксуса, мы добрались до парохода еле живые».

 

XXV. Китай и Япония

 

Снова записи в дневнике.

«„Шанхай. 2 апреля. Наконец-то мы наслаждаемся относительной прохладой. Первый концерт назначен на вечер 6 апреля. Все эти дни мы отдыхали и разгуливали по городу, заглядывая в магазины, эти характерные уголки загадочного Востока“.

На рейде Шанхая стояло военное судно „Ливия“. Офицеры и матросы корабля были в восторге от четырех наших концертов. На первом из них присутствовал весь дипломатический корпус. Последующие концерты состоялись 7, 12 и 16 апреля.

Газеты Шанхая, выходившие на китайском и английском языках, состязались в похвалах „итальянскому соловью“; вместе со мной большой успех выпал на долю Энцо. А теперь мне хотелось бы вернуться к записям, сделанным в предшествовавшие дни.

7 апреля. Превосходный симфонический оркестр Шанхая дал в нашу честь обед в одном из итальянских ресторанов. Прием прошел на редкость удачно, меню было превосходным, но мы проявляли умеренность в еде, помня об ожидавшем нас вечером концерте.

8 апреля. Сегодня мы осмотрели китайский квартал; он произвел на меня не менее сильное впечатление, чем китайские районы Гонконга. Заглянули мы и на птичий рынок, самый большой и фантастический в мире. Я слушала пение редчайших птиц и вместе с ними взяла несколько трелей.

Меня поразило, сколько на каждом базаре доморощенных „зубных врачей“, которые со своими стульчиками располагаются прямо на открытом воздухе. Мне говорили, что местные „дантисты“ достигли величайшего совершенства в умении рвать зубы и что своими корнями это искусство уходит в глубь веков. Однако мы видели, как пациенты корчатся от боли, точь-в-точь как у нас, с той лишь разницей, что здесь страдания бедняг выставлены на всеобщее обозрение. Впрочем, местные жители равнодушно проходят мимо, ибо для них это привычное зрелище.

В магазинах полно тончайших изделий из фарфора, нефрита, слоновой кости, изумительных бриллиантов, всяких кимоно, шалей, шкатулок, красивых безделушек и статуэток. Будь у меня возможность, я бы увезла в Италию целый вагон этих вещей, которые так украсили бы мою виллу в Барбизанелло.

Барбизанелло! Я беспрестанно уношусь мыслями к моей дочурке. Здорова ли она? Что она сейчас делает? Скучает ли по своей маме? Через несколько дней моей Мари исполнится год, а меня не будет с ней.

9 апреля. Мы часто совершаем прогулки по Шанхаю. Сегодня моим спутником был добряк и умница Эльси, один из самых приятных людей, с которыми столкнула меня жизнь. Он из очень простой и бедной семьи. Трудно найти лучшего товарища: он никогда не унывает, в самых сложных и даже щекотливых ситуациях умудряется не падать духом и отыскать наилучший выход.

Остроумный, жизнерадостный, он одинаково легко беседует с русскими, американцами, китайцами, монголами, хотя я просто ума не приложу, как ему это удается. Ведь мне точно известно, что он, кроме своего родного венецианского наречия, не знает ни одного языка. Правда, он умеет говорить и на чисто итальянском, но при первой же возможности предпочитает перейти на живописный и милый его сердцу венецианский диалект. Эльси всецело поглощен заботами о матери и братьях, как прокормить их и себя, и его не беспокоят никакие сложные проблемы. Ко мне он относится с подлинным обожанием.

Сегодня мы еще раз побывали в китайском квартале. Здесь целые семьи проводят почти весь день на улице, у порогов своих жалких жилищ. Тут же готовят пищу и едят прямо на тротуаре.

Уступая настойчивым просьбам одного очень церемонного китайца, мы остановились у палатки хироманта, который принялся внимательно исследовать линии моей руки. Его предсказания были довольно банальны — бесконечные успехи и баснословное богатство. Он наверняка узнал меня по фотографиям, заполонившим город. Этот гадальщик заставил меня вспомнить о совете, который несколько лет назад дал мне в Мельбурне один весьма известный австралийский хиромант. Его предсказания тоже были очень радужными, но он посоветовал мне остерегаться падения. Да-да, обычного падения, физического падения на землю. Быть может, поэтому я не особенно люблю летать самолетом. Что же касается „падений на землю“ в переносном смысле, то здесь, увы, у меня накопился большой и печальный опыт.

15 апреля. Сегодня моему ангелу исполнился год, и мне стало невыносимо грустно, что я сейчас далеко-далеко от нее. Друзья принесли мне цветы и подарки для Мари. Маэстро Биццелли сочинил для моей малышки „Колыбельную“; я непременно разучу ее и буду петь. Чтобы не разрыдаться от тоски, я вышла из гостиницы и купила дочурке сразу три нарядных платьица. Но и это не помогло мне прогнать грусть. Муж тоже не так весел, как обычно, нетрудно заметить, что и он скучает по дочке.

17 апреля. Мы покинули Шанхай на борту парохода „Маккинлей“ и направились в Японию. Прощальный концерт был для нас подлинным триумфом. Сцена буквально утопала в цветах, и я чуть не задохнулась от их терпкого запаха. Мы до сих пор находимся под впечатлением пережитого. Пока море удивительно спокойно, и путешествие проходит как нельзя лучше. И все же нам не терпится поскорее добраться до Японии».

Когда мы вошли в Иокогамский порт, на пристани нас уже поджидали. Среди встречающих был итальянский консул коммендаторе Гаско и множество итальянцев, радостно приветствовавших нас. После непродолжительного отдыха в гостинице мы большой компанией поехали осматривать город. Все эти симпатичные люди проводили нас до железнодорожной станции. Отсюда за какие-нибудь полчаса поезд доставил нас в Токио.

На вокзале японской столицы нас встречало очень много народу, артисты, местные власти, представители итальянского посольства. Меня и моих спутников буквально засыпали цветами и замучили бесконечными интервью. Газеты создали нам широчайшую рекламу, причем меня они величали «королевой легких сопрано» и «наиболее яркой представительницей итальянского бельканто». В газетах и журналах появилась моя биография, составленная в восторженных тонах, портреты, описания моих предыдущих турне. Много похвал досталось и на долю Энцо Де Муро Ла Манто, который своей красотой и живостью завоевал симпатии многочисленных зрителей, особенно среди лиц женского пола.

Мы прибыли в Японию как раз во время цветения вишни. Улицы столицы, широкие аллеи и парки окрасились в розовый, лиловый и красный цвет. На их фоне живописные кимоно женщин, белые и черные костюмы мужчин создавали неизгладимое впечатление, словно вы попали в какой-то сказочный мир.

Меня Токио, третий по величине город в мире после Лондона и Нью-Йорка, совершенно ошеломил. Какой контраст между японским колоритом и западным, «а-ля́ американа», образом жизни некоторых его обитателей.

Этот огромный, шумный город был пропитан паназиатской идеологией, что через десять лет привело Японию к безумной атаке на Пирл Харбор и к трагическому поражению в войне.

В первые же дни жизни в Токио мы побывали в нескольких театрах, и прежде всего в старинном «Ноо». Как великолепны эти спектакли! В странных и непонятных для нас пении и музыке таится огромная сила выразительности и тончайший вкус. А какое богатство костюмов! Главную роль в спектакле исполнял крупнейший японский актер того времени, которого, пожалуй, можно сравнить с нашим Цаккони или Руджери.

Как и в Китае, представления длятся здесь с пяти вечера и до полуночи; зрители едят, пьют чай, уходят, приходят, и это никого не возмущает.

Исполнитель главной роли действительно оказался превосходным актером, великолепным мимом. Мне он очень понравился, хотя речь идет о театре, весьма отличающемся от нашего.

После спектакля мы совершили прогулку по вечернему Токио. Я никогда не видела столь ярко иллюминованного города; повсюду гроздьями свисали лампочки и гирлянды цветов, звучали песни.

Мы посетили домик гейш; красивые черноволосые девушки с вычурными прическами и удивительно белой кожей были одеты в красочно расшитые кимоно. Тонкий запах гардении исходил от них.

Двигались они словно живые куклы, с редким изяществом и грацией. Нам удалось послушать и их песни, которые гейши исполняли проникновенными детскими голосами. А как красиво обмахиваются они веером!

На второй день нашего пребывания в Токио американская фирма «Виктор», которая записала меня на пластинки, устроила в мою честь прием в «Императорском отеле». Здесь собрались сливки общества: известные актеры, певцы, музыканты, критики… Это была дань восхищения и признания итальянского искусства. Хозяева и гости произнесли множество речей на итальянском и английском языках. Конечно, выступила и я, чтобы поблагодарить за гостеприимство.

На следующий день мы дали первый концерт в императорском театре. Огромный успех разделили со мной муж и отличные музыканты Эльси и Биццелли. Зритель жаждал послушать наших классиков: Россини, Доницетти, Беллини, народные неаполитанские и венецианские песни; эти песни словно несли токийцам дыхание нашей лагуны, которую большинство из них видело только на открытках. Меня даже удостоили награды — ордена Фиджи Шимпо; говорят, что им награждают только артистов с мировой славой.

В Токио мы дали еще три концерта: 27, 28 и 30 апреля. Каждый раз успех был необыкновенным и на меня буквально обрушивалась лавина цветов: огромных гвоздик, лилий, сирени, чудесных роз. Я украсила этими цветами алтарь девы Марии в католической церкви Токио. То были счастливые для нас с мужем дни. Особенно меня радовали телеграммы из дому о том, что моя Мари отлично себя чувствует и быстро подрастает.

Нас слегка испугали два чувствительных подземных толчка, но француз-миссионер успокоил нас. Для Токио да и для остальной Японии такие толчки не представляют опасности, это сущие пустяки. После Токио мы отправились в Нагойю. В пути я любовалась зелеными полями и холмами, так напоминавшими мне холмы родного Венето. От созерцания этой чудесной картины меня оторвал лишь выросший на горизонте легендарный вулкан Фудзияма, покрытый вечными снегами.

В Нагойе обычный успех, обычная буря оваций, обычное море цветов… Но здесь нас поджидал и пренеприятный сюрприз — новое землетрясение. Толчки были столь сильными, что я от страха еле дышала, а Эльси вскочил с постели в одной пижаме, и, смертельно бледный, в ужасе забормотал: «Синьора… я еду домой… немедленно домой…» — точно его Виченца находилась совсем рядом, за поворотом дороги. Нечего и говорить, что наше пребывание в Японии было несколько отравлено постоянным страхом перед землетрясениями.

Из Нагойи двинулись в Осаку: еще четыре концерта. Эти беспрестанные переезды заставляли нас без конца упаковывать и распаковывать чемоданы, создавали невероятную неразбериху. Положишь какую-нибудь вещь в один чемодан, а находишь ее в другом. Особой неаккуратностью отличался Энцо, он вечно ругался на чем свет стоит, разыскивая очередную пропажу. Часто только остроумие и шутки Эльси помогали нам избежать ссоры. Мы постоянно пересчитывали сумки, тюки, чемоданы, боясь впопыхах забыть что-либо.

 

* * *

 

После короткой остановки и концерта в Кобе мы переехали в Киото, самый японский из всех городов Японии. Какие неслыханные богатства собраны в многочисленных буддийских монастырях! А сколько паломников мы повидали здесь всего за несколько дней! Бесконечные толпы людей вливались по высоченным ступеням в распахнутые двери главных храмов.

В Киото я побывала на чисто японском эстрадном концерте. Десятки гейш, на редкость грациозных, пели и танцевали, утопая в море ярчайших красок, под звуки весьма странной музыки.

Здесь же, в Киото, мне довелось попробовать знаменитый зеленый чай, который в Японии и Китае пьют почти повсеместно. Он слишком пахуч, но зато хорошо подкрепляет силы и в конце концов начинает казаться вам даже вкусным.

Во время этого путешествия по Дальнему Востоку многочисленные обеды стали для нас истинным кошмаром. В Киото нам даже пришлось в разгар убийственно сытного обеда под самым банальным предлогом распрощаться с хозяевами. Но зато уж национальному блюду японцев шиаки я воздала должное. Это необыкновенно вкусное кушанье. Мелко нарезанное мясо долго варят вместе с очень похожими на сельдерей тростниками бамбука и приправой из разных специй и трав. Мне лично шиаки очень нравится. На званый обед в Киото пришел и наш аккомпаниатор маэстро Кито, и мы уговорили его свезти нас в чайный домик. Там хозяева усадили всех нас за низенький столик, уставленный непонятной снедью, прямо на подушки, заставили снять туфли и… принялись угощать. Несмотря на наши смущенные протесты, нам подали холодные спагетти. Энцо отпустил несколько своих грубоватых шуток, но и ему пришлось отдать дань нашему национальному кушанью, пока юные гейши услаждали нас своими прелестными танцами.

В заключение нашего турне мы дали еще два концерта в Токио и один в Осаки и выступили сверх программы по столичному радио. 2 июня мы закончили все выступления. И как раз вовремя, потому что на следующий день я заболела тонзиллитом. Болезнь не опасная, но томительная. 4 июня мне подарили чудесную собачку Мичико, о которой я уже однажды упоминала. 5 июня мы упаковали багаж и погрузились на пароход «Ганж», который должен был доставить нас в Италию.

Я была счастлива, несмотря на то, что еще не вполне оправилась после болезни. Я мечтала вновь увидеть мою дочурку и буквально считала минуты.

«Ганж» был отличным, современным пароходом с настоящей итальянской кухней. Наши попутчики оказались очень приятными людьми, да и немного отдохнуть после стольких трудов совсем не мешало. Впрочем, о подлинном отдыхе не могло быть и речи — ведь наш импрессарио уже на 12 июня назначил концерт в шанхайском театре «Эмбасси». 21 июня мы прибыли в Сингапур, и уже вечером состоялся концерт в «Виктория-холл». Зрители были почти одни англичане, и нам, как и прежде, сопутствовал громкий успех.

Вот еще несколько записей из дневника:

«23 июня. Мы плывем на остров Цейлон, в Коломбо. Попали в муссон, пароход отчаянно качает. Счастье еще, что ни я, ни Энцо не подвержены морской болезни. Большинство пассажиров запрятались в каюты и поручили душу богу. Эльси тоже испарился с палубы.

26 июня. Мы провели в Коломбо чудесный день. Осмотрели чуть ли не все местные достопримечательности. На улицах много слонов; здесь на них возят самую разную поклажу. Я не удержалась от соблазна и заглянула в ювелирную лавку. Остров Цейлон славится своими топазами и сапфирами. В одной из таких лавок я купила великолепный сапфир.

28 июня. Священник отслужил на борту ме