Органичность человеческого общества

Одним из главных выводов современных науки и философии яв­ляется уразумение ими единства и цельности мироздания. Мировоз­зрение современной философии носит поэтому целостный, органи­ческий характер; оно есть органическое мировоззрение.

Органическое мировоззрение отбрасывает некритическое проти­воположение «духа» — «материи». В противоположность маркси­стскому тезису «бытие определяет сознание», в противоположность тезису спиритуализма (известного в СССР под неточным названием «идеализма») «сознание определяет бытие» — оно утверждает взаи­модействие «сознания» и «бытия», единство того и другого. Взамен искусственного противоположения духа материи органическое миро­воззрение выдвигает реальное противоположение между органичес­ким целым и механической суммой-агрегатом, между организмом и «вещью».

В пределах механической суммы (вещи) господствует механичес­кая причинность. Органическое целое (организм, семья, государство), напротив, несводимо к сумме механических причин — оно или само действует с теми или иными целями, или является продуктом целесо­образной деятельности. Для его понимания недостаточно вскрыть по­зади него стоящие причины — оно может быть окончательно понято лишь из предстоящей ему цели.

Груда камней, например, есть механическая сумма. Дом также может быть понят как механическая сумма кирпичей. Однако его строение носит в себе следы органической, целесообразной деятель­ности. Дом как вещь может быть понят механически. Но понять смысл дома, его «идею» можно лишь через понимание его как средства для определенных целей.

Организм можно рассматривать как сумму механических про­цессов. Но понять организм можно лишь через проявляемую им

 

151

целесообразную деятельность, ибо всякое проявление целостно и просто (например, поднятие руки при защите, прыжок и т.д.). В нем участвует весь организм, оно направлено на определенную цель. Ина­че говоря, органическое целое не исчерпывается суммой частей и есть именно единое целое.

Антагонизм и противоречия возможны в мире не сами по себе, а лишь в рамках некоего органического целого, и сама борьба возмож­на только при условии внутренней солидарности в пределах бо­рющихся групп.

Всякий организм, всякое органическое целое есть поэтому «един­ство множественности» или даже «единство противоположностей». В природном мире роль солидаризующего, органического принципа играет могучий родовой инстинкт. В социальном мире органическая целостность выражает себя в сознательной солидарности, проявляю­щейся в едином коллективном самосознании (например, «мы — русские») и в служении сверхличным ценностям. Иначе говоря, орга­ническая целостность в социальном мире носит одухотворенный ха­рактер. Поэтому закономерности в социальном мире, хотя они и базируются на биологических закономерностях, никак не сводимы целиком к биологии.

Солидарность в социальном мире не создается только «самоте­ком». Она создается через общую устремленность на общие цели, об­щие ценности, через которую происходит солидаризация суммы лич­ностей в единое сверхличное «мы». Это означает, что солидарность создается через совместный труд и общее творчество. Однако субъек­том этого творчества может быть не любая социальная группа, а лишь органически сложившееся сообщество людей, объединенных общей идеей, которая является предметом их служения. Решающим для об­разования и развития всякой социальной группы, способной к коллек­тивному творчеству, является, при всех условиях, идейный фактор. Лучшим примером органического сообщества людей, сложившегося в силу природных и исторических условий и в силу этого всегда обла­дающего хотя бы минимальной естественной солидарностью, — является Нация. И этническое понятие «народ» превращается в «нацию» именно тогда, когда возникает национальное самосознание, то есть когда народ начинает чувствовать себя как бы «коллективной личностью».

 

152

153

Все человеческие сообщества обладают органическим строением и не сводимы к сумме своих членов. Но лишь в семье и в нации эта органическая тенденция достигает столь высокой степени, что не­посредственно ощущается каждым членом сообщества. Таким обра­зом, органическое мировоззрение, кладущее в свою основу принцип солидарности, дает обоснование и общенациональной солидарности, достигаемой через общенациональный труд и творчество.

При органическом миросозерцании исчезает, «снимается» сама противоположность между обществом-«коллективом» и личностью. Личность так же невозможна без коллектива, как коллектив без лич­ностей. Органическое миросозерцание понимает всякий социальный процесс как процесс «лично-общественный». Само противоположе­ние личности обществу может возникать лишь в рамках слабо соли-даризованного общества. Поэтому органическое мировоззрение от­вергает как индивидуализм, сводящий общество к механической сум­ме эгоистических атомов-личностей, так и коллективизм, низводящий личность до степени легко заменимого винтика бездушной общест­венной или государственной машины.

В основе индивидуализма, как и коллективизма, лежит бессозна­тельно принимаемое представление об изначальной враждебности личности и общества, так что примирение между ними может быть достигнуто лишь ценой подавления одной из сторон. Иначе говоря, в основе как индивидуализма, так и коллективизма лежит неорганичес­кое понимание мира как механизма, пагубно проявляющее себя в социально-политической практике.

Современная наука об обществе постепенно уходит от этих упро­щающих и тем искажающих жизнь схем. На смену им выдвигается новый принцип — солидарность, в котором и личность, и общество мыслятся как нераздельно связанные друг с другом.

Органическое мировоззрение исторично — оно дает обоснова­ние необратимости'и целостности всякого исторического процесса. История есть для него не ряд принципиально повторимых комбина­ций внешних друг другу факторов, при которых прошлое, настоя­щее и будущее не слиты друг с другом. История есть творческий процесс становления, в котором настоящее обусловлено прошлым опытом и творчески предвосхищает будущее. Органическое миросо­зерцание понимает и само время не как сумму моментов, но как единство прошлого, настоящего и будущего. Поэтому оно требует

 

индивидуального органического подхода к истории всякой культуры, всякого народа. В своем же практическом применении оно стремится не порывать с лучшими традициями прошлого (традиция в социаль­ном мире — то же, что наследственность в мире органическом) при строительстве новой жизни на основе руководящей идеи.

Личность

В свете своего понимания свободы органическое мировоззрение понимает и личность. Ибо личности как таковой в высшей степени присуща та органическая целостность, которая по существу тождест­венна свободе. Каждое проявление личности, начиная от простей­ших поступков и кончая сложнейшими высшими формами ее дея­тельности и творчества, носит в себе неповторимые индивидуаль­ные черты.

Органическая целостность присуща личности в более глубоком и более богатом смысле, чем биологическому организму. В отличие от биологического организма личность обладает неповторимым своеоб­разием и самоценностью, единством самосознания, стремлением к свободе и направленностью на абсолютные ценности.

Каждая личность имеет своего бога (хотя бы с малым «б») — ту высшую ценность, которой она служит и которую она полагает, со­знательно или бессознательно, за ценность сверхличную, то есть выс­шую, чем она сама. Вне этого отношения к сверхличным ценностям личность утрачивает свою личностную сущность, превращается в простой индивид.

На способности человеческой личности противопоставлять себя природе и даже своим собственным влечениям и основывается власть человека над природой, его способность делать природу предметом своего познания и действия. Мало того, личность способна соблюдать дистанцию по отношению к себе самой, она способна возвышаться над собой, объективно оценивая саму себя (голос совести) и преодо­левать свои собственные природные влечения, ставя себе надоргани-ческие цели, а не только практическую полезность и приятность. Лич­ность в этом смысле, а не в смысле простого произвола, «свободна» и от самой себя, то есть способна к самоопределению.

Так как принадлежность к обществу вытекает из природы лич­ности (из ее направленности на сверхличные ценности), а не является по отношению к ней внешним ограничением, то нельзя говорить о

 

154

принципиальном «ограничении» личности обществом. Хотя это огра­ничение сплошь и рядом и имеет место в психопатологии обществен­ной жизни, его следует рассматривать лишь как нечто болезненное, столь же частое, как и болезни физические. Напротив, именно в об­щественном творчестве личность проявляет саму себя. Ибо из строе­ния личности вытекает, что она есть не только «я», но и органический член некоего сверхличного «мы». Такого рода учение о личности, по­нимающее ее как неразрывное единство «я» и «мы», называется пер­сонализмом. Персонализм представляет собой синтез положительных сторон индивидуализма и коллективизма, будучи при этом свобод­ным от их крайностей. Вместе с индивидуализмом он утверждает своеобразие, самоценность и положительную свободу личности, не делая, однако, подобно индивидуализму из личности идола и не пони­мая ее как изолированный атом. Вместе с коллективизмом персона­лизм утверждает органическую включенность личности в общество, не делая из личности простого исполнителя (сознательного или бес­сознательного) «социальных заказов» безличного «коллектива».

Исторический процесс представляет собой сложный комплекс различных факторов. В этом комплексе участвуют как неорганичес­кие факторы (климат, среда, географические условия), так и факторы органические (законы экономики, исторически сложившиеся взаимо­отношения общественных группировок, наций, государств и проч.). Однако все эти факторы даны личности как материал ее деятельности и творчества, а вовсе не определяют с необходимостью ее социальное поведение. К тому же наиболее важные факторы, например принад­лежность к нации, являются не внешними по отношению к личности силами, а составляют естественное продолжение и дополнение само­го ее существа.

Так или иначе, все так называемые «объективные движущие силы» исторического процесса создают лишь систему возможностей. Осуществление же этих возможностей есть дело так называемого «субъективного фактора», то есть человеческой личности, одушев­ленной идеей.

Исторический процесс органичен и сложен. Низшие, простейшие факторы играют в нем роль материала, но высшим, синтезирующим началом в истории является человеческая личность. Экономика неот­делима от человека, она есть форма человеческой деятельности, один из материалов исторического синтеза. Не существует поэтому

 

155

никаких «железных законов», роковым и неумолимым образом пред­определяющих собой ход и направление исторического процесса. Эти положения, однако, менее всего означают произвольность историчес­кого процесса. Исторический процесс тем более механичен (и лич­ность в нем тем менее свободна), чем более он приближается к взаи­модействию внешних друг другу факторов. И исторический процесс тем органичнее, чем более высокими идеями руководствуются в нем исторические деятели. Ибо полноценным и сознательным носителем идеи является именно личность, часто сообщающая историческому процессу новое направление. Никакая схема, никакой строй не дадут человеку ни капли счастья, не улучшат человеческих отношений, если не будет любви, правды и честности, которые могут быть дости­гнуты, хотя бы частично, только в результате личного совершенство­вания, духовного развития человека. В прямой и непосредственной зависимости от этого стоит реальность или нереальность обществен­ного идеала, прогрессивность того или иного общества, установление правды человеческих отношений.

Новое учение о личности и обществе, долженствующее заменить собой дискредитировавший себя марксизм, но учитывающее при этом положительную и творческую роль личности и идейных факторов, тем самым приведет к раскрепощению и освобождению живой и са­мостоятельной творческой человеческой личности. Не безличный коллектив, а органическое общество (нация), дающее простор личной инициативе, личному творчеству и личной совести, является общес­твом будущего. Ибо если общество по своей природе солидарис-тично, то личность по своей сущности свободна.

Творчество и труд

<...> К творчеству способен не каждый коллектив, а лишь такой, который по самой своей природе солидарен, то есть прежде всего — Нация. Нации в высшей степени присуща органическая целостность, в силу чего можно без преувеличения называть нацию коллективной личностью.

Как коллективная личность Нация способна и к солидарному творчеству. Именно солидарное творчество и является тем началом, которое создает единство Нации. И лишь та нация достигает истори­ческого бессмертия, которая проявила себя в коллективном творчес­тве, в борьбе за выявление и сохранение своего неповторимого лица.

 

156

Приобщаясь к делу общенационального строительства и творчества, личность сама чувствует свою солидарную принадлежность не только к настоящему своей нации, но и к ее прошлому и будущему. И исто­рически бессмертна может быть лишь та нация, члены которой ощущают ее прошлое как свое собственное и которые в самих себе чувствуют ответственность за будущее.

Нация

Высшим общественным образованием в жизни человеческого об­щества, на современном этапе его развития, является Нация. Как мы уже отмечали, народность становится нацией, когда осознает себя как таковую, осознает свое неповторимое историческое лицо. Например, англосаксонцы в Северной Америке в конце XVIII века осознали себя особой американской нацией, отличной от английской; в войне за независимость это новое национальное самосознание получило свое оформление в виде нового государства — Северо-Американских Штатов. Германская народность как целое была в течение столетий этнографическим понятием; рост германского национального самосоз­нания в XIX веке привел к слиянию германских государств в единую Германию, национальное государство единой германской нации.

Нацию могут образовывать одна народность или же несколько народностей. Русская народность, совместно с народностями России, числом свыше 150, имеющими в ее пределах свои исторические тер­ритории, образовывает Российскую нацию.

Нация есть органическое объединение людей, часто даже и раз­ных народностей, осознавших свое единство, создающих свою соб­ственную культуру, спаянных воедино общностью этой культуры, общностью экономики, государственных и духовных интересов, об­щим историческим прошлым и, главное, единым устремлением на бу­дущее. Народность претворяется в нацию, когда ее бессознательное этническое творчество становится сознательным культурным, пра­вовым, материальным и государственным творчеством.

Единство нации не исключает ее расслоения на отдельные об­щественные слои. Органически возникшими составными частями на­ции являются трудовые группы и сообщества, переходящие в целые социальные слои. Каждый из этих слоев берет на себя часть общена­циональных функций, сотрудничая с другими группами в процессе общенационального творчества. Но это расслоение носит вторичный,

 

157

служебный характер, ибо сами общественные слои образуются внут­ри нации и в порядке обслуживания ее жизни и развития. Поэтому, например, «идея международной классовой солидарности», исходя­щая из мифа о каком-то едином всемирном «классе», неправильна и вредна, так как она чрезвычайно переоценивает возможные отдель­ные проявления профессиональной солидарности, считая их едва ли не единственной движущей силой социальной жизни.

Каждая нация — своеобразный и самобытный культурный мир. Национальное творчество — совокупность творчества всех людей, принадлежащих к бесконечному ряду поколений данной нации. И об­ратно, творчество каждого человека находится под влиянием духа своей нации. Ломоносов, Пушкин, Гоголь, Достоевский, Толстой со­здали не только русскую литературу. Их творчество выявило русское своеобразие, смысл русской культуры, идею русского исторического пути, открыв вместе с тем человечеству новые горизонты. И так было во все времена истории человечества: всякое творчество национально в основе своей, но в то же время именно через национальное твор­чество лежит путь к всечеловечности.

Носителями идеи национального единства были преимуществен­но отдельные люди, умевшие возвыситься над местными или узкосо­словными взглядами и интересами. В массах же волевое националь­ное чувство пробуждалось преимущественно во времена опасности извне. Это национальное чувство получало иногда необычайную силу (например, русский народ переживал такой подъем национального чувства в Смутное время ив 1812 году).

История знает различные типы национальных культур, нам из­вестны культуры египетская, греческая, римская, западноевропейская и др. Особое место в мире занимает русская культура, впитавшая в себя и европейские, и азиатские элементы, творчески их преобразив­шая и восполнившая и распространившаяся на всю великую Евразий­скую низменность. Ее своеобразие очевидно — ей чужды формализм и законченность культуры западной, но зато она с особой силой выра­жает стремление к извечным ценностям добра и правды. В общерос­сийской культуре русская культура играет роль цемента, всепроника­ющего и объединяющего фактора. Грузины и калмыки, татары и на­роды Коми, сохраняя свою народную самобытность, объединяются русской культурой в единое общероссийское национальное целое, сами внося в него свой вклад. Каждая нация имеет свое место и

 

158

значение в общечеловеческой истории, внося свой неповторимый, ей только присущий вклад в сокровищницу мировой культуры. Тем са­мым каждая нация призвана к служению и всему человечеству. Пото­му противоестественно и вредно всякое проявление шовинизма (не­здоровой ненависти и огульного отрицания положительных качеств в других нациях), который есть по существу глубоко антинациональное явление. Шовинизм вредит в первую очередь той нации, в среде кото­рой он появляется, ибо он изолирует нацию, отталкивает ее от ощу­щения чужих ценностей, прививает замкнутость, узость и ограничен­ность, а тем самым снижает и приостанавливает естественное твор­ческое развитие нации. Не шовинизмом, а здоровым национализмом (народным патриотизмом) должна быть проникнута жизнь нации. Не шовинизмом — если она имеет желание и силы обеспечить свое настоящее и будущее. Национализм есть понимание своего граж­данства не только как принадлежности, но и как служения своей стране, своей нации, а через свою нацию — и всему человечеству.

Нация и творимая ею национальная государственность крепки лишь тогда, когда они проникнуты здоровым национализмом граж­дан. Отсутствие последнего грозит национальной катастрофой в годы испытаний. Так, неизвестно, как бы мы пережили Смутное время и не стала ли бы Русь польской колонией, не будь Минина и Пожарского, не будь жертвенного национализма многих других россиян. Крестья­нин, строивший свой дом в девственных лесах русского Севера, ка­зак, расширявший и охранявший южные границы страны, московские великие князья, по кускам собиравшие русскую землю, — все они вместе определили своими трудами судьбы нашей нации. Сознание национальной исторической преемственности, сознание своего долга перед страной, любовь к Родине, труд и творчество, из этих чувств проистекающие, определяют судьбу и направляют жизнь нации.

Процесс создания и осознания российской нации еще не закон­чен. Если можно говорить о том, что основные — геополитические — предпосылки национального единства созданы нашей многовековой историей, то процесс осознания и выявления себя как целого еще идет, и только в случае правильного пути нашего развития он дойдет до своей полноты. Наша Родина — Россия. Наша нация — Рос­сийская нация. Наше историческое прошлое поможет нам уяснить пути нашего служения Родине, но судьбы ее определяются только нашими делами, нашим трудом, нашим творческим служением.

 

 

159

Роман Редлих

НАЦИОНАЛИЗМ И СОЛИДАРИЗМ

«Нация — неизбежный продукт и неизбежная форма буржуазной эпохи общественного развития», писал Ленин, отражая распростра­ненный в его время взгляд. Ибо даже и теперь, открыв какой-нибудь справочник на словах «нация», «национализм», «национальная госу­дарственность», мы скорее всего найдем в нем справку о том, что яв­ление национализма и создание национальной государственности проявило себя в эпоху Великой французской революции как феномен европейской культуры. На место суверенитета монарха выдвинулся тогда суверенитет народа-нации, полновластного хозяина заселенной им территории. Понятие демократии, народоправства тесно связалось тогда с понятием самоуправляющегося демоса, революционным пу­тем переносящего на себя прежние права монарха. На место династи­ческой державы становится национальное государство, «буржуазное национальное государство», на языке социалистов*.

Эта форма государственной жизни господствует в современной политической жизни настолько, что и социалистические державы признают ее основой международных отношений. И, однако, именно она и сложившаяся в прошлом веке национальная идеология пережи­вают в настоящее время кризис. Приведшее к мировой войне нацио­нальное соперничество, последовавшее за ней обострение националь­ной розни, а в еще большей степени — новая мировая война и ужасы национал-социализма заставили многих усомниться в ценности на­циональных привязанностей.

Национальная гордость перестала представляться само собой раз­умеющимся спутником национальной культуры, национальная госу­дарственность перестала оцениваться как желательный результат ис­торического развития, нация перестала казаться ценностью, ради которой стоит приносить жертвы. Маятник качнулся в другую сторо­ну. В Европе поняли, что если национальное чувство может служить

Вопрос о национализме отчасти изучен, и познакомиться с результатами этого изучения можно по многим источникам, например: Neumann F. Y. Volk und Nation. Lpz., 1888; Hayes C.J.H. Evolution of modern Nationalism. N.Y., 1933; KohnH. The Idea of Nationalism. N.Y., 1944; Deutsch K. W. Nationalism and Social Communication. Cambridge, 1953; Parsons T. Structure and Process in Modern Societies. 1960.— P.P.

 

160

опорой демократии (народ-суверен), то оно же может вести и к диктатуре вождя, объединяющего в себе волю народа.

Однако пока это поняли, национализм успел уже выйти за пределы Европы. Империализм великих европейских держав вывез его в коло­нии, вместе с хозяйством и культурой. Национализм переместился из Европы в так называемый «третий мир» «развивающихся народов», и национальная рознь и национальное соперничество бушуют там сейчас не меньше, чем в свое время в Европе. Число суверенных национальных государств с 1945 года увеличилось больше чем вдвое, и список наро­дов, стремящихся к собственной национальной государственности, от­нюдь не исчерпан. Да и приведшее к двум мировым войнам европейское национальное соперничество тоже еще не угасло. Оно и сейчас еще тормозит объединение этого материка в политическую конфедерацию.

Все это заставляет задуматься и поставить вопрос: верно ли начи­нать разговор о национализме и национальном государстве с образова­ния капиталистического общества? Верно ли связывать национальную государственность с демократией прошлого и нынешнего века? Или отождествлять национализм с фашизмом и расизмом? Не нужно ли копнуть глубже и рассмотреть элементы национальных привязаннос­тей и национального самосознания во всем ходе истории человечества?

Ибо составные элементы национализма, национальные связи и национальное жизнечувствие прослеживаются в глубину тысячелетий и не отмирают с так называемым буржуазным обществом. И сейчас, когда перед человечеством во весь рост встала задача устройства мира как целого, встает и задача найти в нем достойное место свой­ственной человеку любви к своей родине и к своему народу, в ценности которой не приходится сомневаться.

Все знают, что национальное чувство бывает двигателем благо­роднейших поступков. Пойти на жертву для Родины, потрудиться во славу Отечества и даже погибнуть за свою страну, за свой народ — не просто красивые фразы. Но все знают также, что та же страстная при­вязанность к своему может стать источником высокомерного презре­ния и нелюбви к чужому. Как всякое подлинное чувство, любовь к своей нации может принимать и положительные, и отрицательные формы. И, оценивая комплекс идей, связанных с национальным чув­ством, мы думаем порой о разных вещах. Одни из нас расценивают национализм как добродетель, другие — как порок.

 

161

Это отношение отражается, кстати сказать, даже в словоупотреб­лении, когда добрые национальные чувства пытаются обозначить одним словом, а дурные — другим. Многие склонны, например, гово­рить, что «патриотизм» — это хорошо, это любовь к Отечеству, это готовность трудиться и жертвовать на благо своей страны и народа. А вот «ксенофобия», «шовинизм» (а для некоторых и «национа­лизм») — это плохо, это нелюбовь к чужому и чуждому, это стремле­ние возвеличить себя за счет других, это источник национальной розни, вражды, взаимной ненависти и истребительных войн.

Но это различение по меньшей мере условно. Национализм — это целый комплекс настроений и чувств, и убрать из него все плохое, оставив только хорошее, нельзя хотя бы уже потому, что преувели­ченная добродетель слишком часто становится пороком. Попытки по­литической мысли первой половины нашего века анализировать национальные начала, противопоставляя демократическое народолю-бие авторитарно-агрессивным формам национального бытия, нужно отбросить. Словом «национализм» приходится обозначать весь ком­плекс идей и чувствований, выражающийся в том, что принято назы­вать национальной политикой, защитой национальных интересов, политическим поведением, направленным на национальные цели. И последней (хотя в своем роде классической) работой старой школы можно признать вышедшую в 1944 году книгу Кона «Идея на­ционализма», в которой очень последовательно проводится проти­вопоставление западноевропейского демократического национализма национализму восточноевропейскому и азиатскому, склонному к ав­торитарному правлению и коллективизму, а в крайних европеизи­рованных его формах — к фашизму.

Блестящая в своем роде работа Кона не выдержала, однако, на­учной критики. Кону справедливо указали хотя бы на отнюдь не де­мократические проявления национальных чувств британских, фран­цузских, голландских колонизаторов, на истребление индейцев и расовую проблему в Америке. Указали на свободолюбие поляков и освободительную борьбу на Балканах.

В ходе полемики, кроме того, уяснилось, что нациологическое исследование и вообще не следует ограничивать новейшей историей Европы; что можно, конечно, различать между гегемониальным или воинствующим национализмом многочисленных и сильных народов, способных к территориальной и культурной экспансии, и

 

162

163

сепаратистским национализмом народов малочисленных и слабых, стремящихся отстоять свое национальное лицо путем отграничения от соседей, но что эти различения вторичны и диктуются не столько самим чувством национальной принадлежности, сколько обстановкой и обстоятельствами, в которых оно себя проявляет; причем встает еще и вопрос о носителях того или иного вида национальных идей и чувствований, ибо и внутри нации национализм может принимать разные формы. Национальное чувство офицера, безусловно, отличается от национального чувства крестьянина, а Маркс хоть, конечно, ошибочно, но учил же, что у пролетариев и вообще нет отечества.

***

Нация может и должна быть самоуправляющимся демосом, сооб­ществом равноправных граждан. Но нация — не просто население определенной территории. Солидаристы отнюдь не одиноки в сво­ем отрицании социального атомизма. Сейчас, во второй половине XX века, мало кто станет утверждать, что общество — это простая сумма входящих в него индивидов. Общество — всякое общество, от первобытного рода до современного человечества — это всегда слож­ное иерархическое многоединство, более или менее совершенное органическое целое, система, состоящая из ряда меньших, но столь же органических сообществ, ассоциаций, организаций, коллективов, из которых каждый преследует свои цели, имеет свой собственный характер, собственное строение, собственную индивидуальную исто­рию и судьбу.

Органические системы, в отличие от механических, никогда не бывают замкнутыми. Они непременно находятся во взаимодействии с внешней, окружающей их средой, с другими системами. Это системы открытые, то есть сами являющиеся частью других систем, причем таким образом, что само понятие «внешней» и «окружающей» среды, выработанное в эпоху атомистического мышления, требует здесь пе­ресмотра. То, с чем взаимодействуют открытые социальные систе-, мы, общественные группы и организации, перестает быть внешним, входит внутрь них; способность открытой системы вбирать в себя ] «внешние» элементы — непременная предпосылка ее бытия, от кото- ] рой ее можно абстрагировать только искусственно.

Далее, органические системы характеризуются своей историч- \ ностью. Для замкнутой механической системы прошлое не имеет j

значения. <...> Для понимания же настоящего органической систе­мы нужно знать ее прошлое, ее историю, ибо всякая органическая система обладает тем, что Дриш* обозначил как «исторический базис реакции»; она обладает памятью: биологической, душевной или соци­альной. Настоящее в органическом процессе не может быть абстра­гировано, оторвано от прошлого.

И наконец, всякое органическое, а особенно социальное целое есть действующее целесообразное единство множественности. Части цело­го сами суть органические единства. А каждое социальное целое, как правило, входит частью в другое, объемлющее его социальное целое.

Для Локка, Монтескье и Руссо, для Вашингтона и Робеспьера об­щество представлялось суммой входящих в него свободных лиц, а общая воля — равнодействующей их свободных воль. Но и для Прудона и Маркса общество, класс есть сумма составляющих этот класс гомогенных индивидов, классовое сознание и классовая воля которых вырастают на почве именно однотипности, одинаковости их классовых интересов.

И либералы, и социалисты придерживались современных им тео­рий социального атомизма; личность была для них социальным ато­мом и, как таковая, противостояла обществу. Теоретическая мысль, положенная в основу общественного и государственного устройства нашего времени, как в демократических, так и в социалистических странах, до сих пор словно зачарована противостоянием «личность — общество», причем либеральная демократия стремится в первую оче­редь удовлетворить требования личности, в то время как социалисты ставят во главу угла интересы общества, не видя в нем тех орга­нических целостностей, из которых оно на самом деле состоит.

Солидаристический взгляд на общество, с его вниманием к про­блемам коммуникации и к образованию малых сообществ, представ­ляет собой преодоление социального атомизма, вполне согласующее­ся с современной плюралистической социологией, которая рассмат­ривает общество как систему открытых органических структур. Солидаристы ясно видят, что элементы первозданной солидарности пронизывают все социальное бытие и присутствуют в любом об­щественном союзе.

* Ханс Дриш (1867-1941) — немецкий биолог и философ. — Прим. ред.

 

164

Семья и нация занимают тут, однако, особое место. Возникшие на биологической основе, сообщества эти проходят сквозь всю исто­рию человеческого рода. Все развитие человеческого общества влива­лось до сих пор именно в формы семьи и нации. И хотя современная семья, живущая где-нибудь на седьмом этаже в многоквартирном доме большого города, и современная нация, гордая собственной националь­ной культурой и государственностью, сильно отличаются от семьи — рода — племени — народа прошлых тысячелетий, значение семейной и национальной принадлежности от этого не уменьшается. Есть, разумеет­ся, исключения, но, как правило, семья и семейные отношения продол­жают занимать в личной жизни каждого из нас одно из важнейших мест, а национальная государственность продолжает лежать в основе между­народных отношений, и думается, что и мировое правительство — если человечество сумеет его создать — не отменит ее, как возникновение государственности не отменило в свое время семьи.

Ибо в отличие от большинства общественных организаций, со­здаваемых для определенных целей и на основе определенных инте­ресов, национальное единство складывается стихийно. В народ не вступают — в нем рождаются. В сознании национальной солидарнос­ти, как и в сознании привязанности к своей семье, лежит не только общность вкусов и интересов, но и общность судьбы. К своей стране и к своему народу человек привязан не расчетом, а сердцем, нацио­нальная общность принадлежит к кругу интимнейших и прочнейших связей между людьми. Национальная солидарность, подобно семей­ной, сопровождает человека всю жизнь. Отречься от своего народа — значит отречься от части своей души.

В соответствии с этим во введении к «Программе НТО» нация определяется как «органическое объединение людей, сознающих свое единство, творящих общую культуру, спаянных воедино общностью этой культуры, общностью духовных стремлений, государственных и экономических интересов, общим историческим прошлым и, главное, единым устремлением на будущее».

Национальное творчество представляется нам поэтому не только совокупностью творчества современников, но и творческим наследи­ем всех предыдущих поколений, а национальное чувство есть любовь к историческому облику и творчеству своей нации, вера в ее духовное призвание и воля к ее творческому расцвету. Национализм, отсюда, есть

 

165

система поступков, вытекающих из этой любви, веры и воли. Национа­лизм становится, таким образом, системой ориентации человека в мире.

Понятно, что в этом зрелом и осознанном виде национализм су­ществовал не всегда. Национальное чувство лишь очень медленно и постепенно вырастало из чувства родовой — племенной — народной солидарности. Но отграничение своих от чужих вошло в мир вместе с человеком и вызвало ту перекличку солидарности и вражды, войны и мира, торгового и культурного обмена, которую мы называем истори­ей. И признаки национального жизнечувствия наблюдаются у всех известных историкам племен и народов.

Правда, это жизнечувствие принимает настолько разнообразные формы, что говорить о национализме вообще имеет мало смысла. У каждой нации свое, именно ей присущее, национальное жизнечув­ствие, и национализмов, если хотите, ровно столько же, сколько на­ций. Национальное самосознание у каждого народа в каждую истори­ческую эпоху свое особенное, хочется сказать «индивидуальное». Да оно и есть индивидуальное в той мере, в какой данный народ является личностью. Национальное самосознание изменяется так же, как и са­мосознание отдельного человека: смутное в детстве, оно постепенно приобретает ясность и четкость, а в зависимости от привычных реак­ций и выработанных свойств характера стилизует и окружающий мир, и самое себя. Дистанция между «быть» и «казаться», и по отно­шению к самому себе, и по отношению к окружающим, у разных на­родов так же различна, как и у отдельных людей. Как и отдельные люди, народы всегда не таковы или не совсем таковы, как думают о них соседи, да и они сами. Самооценки ч