Иван открывает для себя прелести измены

 

Но где он мог найти внебрачный секс? Одинокому мужчине познакомиться с женщиной легко, но женатому, да еще и в маленьком городке, подойти к девушке?! Это просто невозможно. Если ты не знаешь кого-то, то этот кто-то знает тебя в лицо и по слухам. И ты, разумеется, таким же образом знаешь большинство жителей города, но при этом число твоих знакомых невелико. В Низограде искусства знакомства не существует. Если ты садишься за стол с теми, кого знаешь, и теми, кого не знаешь, то никто тебя не представит. И нужно сказать что-то интригующее, чтобы завладеть вниманием незнакомки, и даже при этом она, возможно, не узнает тебя, встретив еще раз на улице. И, поприветствовав ее, придется навязываться: «Я хотел бы с вами познакомиться». Обычно это уж слишком, поэтому люди редко знакомились.

Иван знал нескольких секретарш на работе, но спать с ними весьма банально. А как познакомиться с настоящей дамой сердца?

Несколько недель Иван ломал над этим вопросом голову. Он выпивал с десяток яичных желтков в день, поскольку прочитал, что желтки содержат лецитин, улучшающий память. Но ему нечего было запоминать, если только вульгарные приемчики Алдо (Аллах, благослови его душу), как подцепить одинокую девушку на улицах Нови-Сада. И от этого, в свою очередь, Иван дрожал от ужаса, вспоминая, как увидел распятого Алдо в Боснии. Волна страха затопляла его, и он содрогался и кидался в туалет с рвотным позывом. А потом Иван уже не чувствовал жалости к Алдо, а беспокоился о себе – уж не посттравматический ли это синдром? Да, определенно, Иван заработал себе посттравматический синдром. Но разве можно доверять врачу, получившему образование при социализме, ставить диагноз и надевать смирительные рубашки на всех, кого он считает нежелательными «элементами», как на шизофреников? Нет, конечно, так что ну их, эти синдромы. О войне он думал больше, чем нужно, не получая удовлетворения, а об измене, наоборот, недостаточно. По крайней мере, измена – это способ занять себя, выход, когда ты не жертва, не объект, а действующее лицо, субъект, пусть и сбившийся с курса. Адюльтер – это форма биологической войны, причем более изощренная, чем война техническая и химическая, ставшая уже обыденностью. Допустим, он заразится хламидиями и притащит их домой – это будет неуловимая контратака против его брака. А еще хуже ничего не предпринимать, а просто сидеть и ждать, когда эти размышления задушат его.

 

Иван читал рассказы и романы, чтобы узнать, как знакомиться с красивой изысканной женщиной. Обычно за такими знакомствами ездят на курорт. Если у дамы есть собачка, то сначала нужно познакомиться с собачкой, кидая ей жирные ребрышки со своей тарелки. Когда собачка увидит тебя в следующий раз, то радостно завиляет хвостом, тогда можно наклониться, потрепать ее по шерстке и сделать пару комплиментов. И тогда совершенно спонтанно спросить даму, как ей удается содержать шерстку любимца такой блестящей и эластичной. В Низограде тоже был свой курорт с минеральными водами, но там такие игры будут слишком публичными, а на другой курорт с оплаченным больничным Иван сможет съездить только через полгода.

Большинство хорошеньких женщин Низограда замужем за окружным судьей, начальником полиции, каким-нибудь доктором или полковником. Иван любил докторов, поэтому соблазнять жену доктора не имело смысла. Однако к остальным он питал злобу. Но как познакомиться с их женами?

Ну, начальник полиции, положим, все вечера проводит в шахматном клубе. А его жена не кто иная, как Светлана, очаровательная танцовщица из «Форелевого рая». А сам начальник полиции не кто иной, как убийца Петра. Перед войной Вукич был коммунистом и выписывал политические журналы, напечатанные на кириллице, притворялся сербом, поскольку это помогло ему подняться по карьерной лестнице. А теперь он непоколебимый хорватский националист. Иван подозревал, что Вукич мог бы приспособиться к чему угодно – у этого человека не было ни стыда, ни совести.

И хотя Иван ненавидел сидеть лицом к лицу с Вукичем, но играл с ним в шахматы. После того как Иван выиграл у Вукича, тот пригласил его к себе после закрытия клуба. Они разложили шахматную доску из слоновой кости и эбенового дерева на кофейном столике, и хозяин крикнул своей жене Светлане, чтобы она принесла шоколадные пирожные.

Светлана вышла в розовой ночной рубашке с воспаленными глазами, поскольку долго читала какой-то страшный роман. Даже не взглянув на Ивана, она вынесла турецкий кофе и тут же скрылась в своей комнате. Хотя после того хоровода в «Форелевом рае» прошло всего лишь двенадцать лет, ее красота отчего-то поблекла. Грудь обвисла, в уголках губ пролегли морщинки, появился двойной подбородок, а глаза потускнели. Но все равно потянет, подумал Иван. В ней сохранилась какая-то соблазнительная уязвимость и мягкость. Ее пышная грудь, испещренная веснушками, и меланхоличность ее щек приглашали к изысканным ласкам.

Иван играл уверенно, снисходительно жертвуя своими фигурами направо и налево, чтобы освободить себе место для маневров. Начальник полиции пришел в дикий восторг:

– Чудесно! Я чувствую, мы играем на равных. У тебя современный открытый стиль игры, как у Карпова, мне это нравится.

– А вы знаете, что Карпов проводит лето в Хорватии? Он даже является членом Вуковарского шахматного клуба в знак солидарности с пострадавшим во время войны городом.

– За кого ты меня принимаешь? Конечно знаю. Я даже охранял его прошлым летом, когда он играл в Дубровнике. Но позволь заметить, этот парень настолько проницателен, что ему не нужна защита. Он своим взглядом может ключи плавить.

– Почему тогда он не вор?

– А ему и не требуется. Он получает все, что хочет просто ему нужно сосредоточенно об этом думать и смотреть не отрываясь.

– Может, и нам попробовать?

– Давай, но ничего не выйдет, гарантирую.

Но в этот момент Иван пробовал применить на практике хотя бы вторую часть карповской методики и буравил взглядом самоуверенный изгиб Светланиных бедер, когда она во второй раз принесла им пенящийся кофе и пирожные с орехами и сливками. Она подсела за их стол и вздохнула:

– Если бы я умела играть лучше… Ранко, почему ты со мной не играешь?

– Потому что играть с новичком скучно, – проворчал Вукич, который в этой партии проигрывал Ивану.

– Есть специальные компьютеры, которые играют в шахматы, – сказал Иван. – Вы могли бы с ними тренироваться.

– Фу! – фыркнул Вукич. – Она же баба, а компьютеры и шахматы не для баб. В шахматах нужны дальновидность и рациональность.

– Женщины могут играть не хуже мужчин, – возразил Иван. – Просто их не учат играть с детства, вот и все. В шахматных клубах нет женщин. А если бы они играли столько же, сколько и мы, то навострились бы лучше нас, потому что они не пьют.

– Докажи, – сказал начальник полиции.

– Как я могу доказать? Я же не женщина.

– Я мог бы пошутить по этому поводу.

– Лучше не надо. Я понимаю, что вам немного обидно за многократные проигрыши, но не надо злиться.

– А ты можешь вспомнить женщин-чемпионок.

– А как же сестры Полгар из Будапешта? Их три, и две гроссмейстеры, и время от времени они разносят в пух и прах старые символы мужской рациональности и выдержки, например Спасского.

– Спасскому место в музее.

– Это сексистское утверждение, – встряла Светлана.

– Какое именно?

– Что женщины не пьют. А что нам делать в этом городишке, если не пить? Просто вы, мужчины, пьете в барах, а мы – дома. Если бы мы жили в большом городе, то я бы брала частные уроки и показала бы вам. Но здесь… – Она тяжело вздохнула, и ее грудь приподнялась, при этом еще явственнее обозначилась ложбинка между грудями, от которой у Ивана перехватило дыхание.

– Ну, я… – Повернувшись к начальнику полиции, Иван прошептал: – Может, атакуем королеву?

– Пустая трата времени.

– Хорошо, тогда короля. Это еще более прямой удар. А вы знаете, что слова шах и мат происходят от арабских шейх и маат, король и смерть, что значит «мертвый король»?

– И что?

– А то. Шах.

– Да ты меня просто пощекотал, не более.

– Ах так, тогда мат!

– Мама дорогая!

 

Через неделю Иван натолкнулся на Светлану рядом со старой библиотекой, и пока они стояли в потоке влажного воздуха, исходившего из библиотечного подвала, напоминающего подземную тюрьму, Иван спросил:

– Как поживает господин Вукич?

– Уехал из города на неделю. Какое-то собрание.

– Хорошо живет. Коммунистические привычки тяжело отмирают, не правда ли? Думаю, наше правительство просто обязано обанкротиться.

– Уже обанкротилось. Мне ужасно скучно. Ну, вы понимаете, нельзя же все время только читать.

– Я мог бы давать вам уроки игры в шахматы.

– О, было бы здорово!

Она пошла прочь, а Иван остался стоять в потоке влажного воздуха, который заносил раскрошенные крылышки мух и сухую паутину ему в нос. Он восхищался покачиванием ее широких бедер и узкой юбкой на пышных ягодицах, через которую виднелись резинки высоких трусиков, скользившие все ближе и ближе друг к другу, словно крылья аиста, и Иван начал задыхаться, как от приступа астмы. Он пошел на восток в облака хмельного пара, которые вылетали из пивоварни через заграждение из колючей проволоки, в ворота под огромным железным гербом Хорватии – красные и белые клетки, напоминающие шахматную доску, – где красный цвет клеток терял свою яркость на фоне ржавчины.

 

В шахматном клубе, постукивая ногами по полу, на котором мазут покрывал целые поколения пыли и пепла, сплавляя их в сажу, напоминавшую асфальт, Иван продемонстрировал Вукичу несколько игр из книги «Пятьсот изысканных матов».

– Ах ты, старый пес, так вот как ты это делаешь! Неудивительно, что ты у меня выигрываешь, – книжек начитался! – воскликнул Вукич.

– Ну, – улыбнулся Иван. – Я не учил ничего специально, просто мне нравятся блестящие комбинации. Смотрите.

И он показал одну из комбинаций по памяти:

– Будь я проклят! Можешь показать еще раз? – Вукич, который упился до полусмерти, тупо смотрел на него. – Господи, да ты прирожденный учитель! Кстати, моя жена говорит, что ты и ее будешь учить!

Иван покраснел, но решил, что при таком плохом освещении начальник полиции ничего не заметит.

– Иван, ты у нас такой умный. Странно, что ты не преподаешь. Но посмотрим, как можно это исправить.

Когда они встали, Вукич расцеловал Ивана в обе щеки, обнял его, и смесь паров белого вина и несвежего табачного дыма пролетела мимо ноздрей Ивана прямо ему в ухо.

Иван рыгнул.

 

Ранко Вукич, по-видимому не возражавший, чтобы Иван проводил время с его супругой, смотрел кинохроники, пока Иван обучал Светлану. Иван мог бы чувствовать какую-то вину перед Вукичем, если бы не утратил все уважение к нему. Как можно уважать кого-то, кого ты запросто можешь перехитрить в игре?

Когда Вукич уехал из города на очередной съезд для распития газировки – причем это показывали по телевидению, чтобы народ увидел, что руководители трезвы, – Иван зашел к Светлане. Она приветствовала его ароматом гвоздичного масла с влажной ноткой французского лосьона на прохладной коже щек. Эти лосьоны получали из китового жира, и Иван снова вспомнил пророка Иону, который провел в чреве кита три дня и три ночи, поскольку идентифицировал себя именно с ним. Как Иона хотел увидеть падение Ниневии, так Иван с радостью наблюдал за бомбардировками НАТО. И если бы Иона жил в наши дни, то он, без сомнения, полюбил бы НАТО, и сам стал бы работать на разведывательное управление Великобритании или ЦРУ.

Иван нервничал все сильнее и, склонив голову к шахматной доске, искренне пытался играть. Пока он показывал Светлане, что такое вилка, она то скрещивала ноги, то ставила их рядом, сверкая блестящей кожей.

– А можно повторить? – Она легонько дотронулась до его руки, словно случайно, а потом быстро отдернула руку, словно поймала себя на чем-то постыдном. Иван испугался.

– Ой, прости, – сказала Светлана. – Я надеюсь, тебе не больно.

– Нет-нет, конечно, нет. На самом деле даже приятно.

– Странные у тебя понятия о приятном, раз ты так испугался.

– Я не испугался.

– И как выйти из этого цугцванга?

Иван показал, как это сделать, а Светлана провела кончиками пальцев над его рукой, словно лаская, и сказала:

– Подожди-ка, а нельзя слоном…

Кончики ее пальцев застыли в сантиметре от костяшек его пальцев. И тут статическое электричество от ковра пробежало между Светланиной рукой и кожей Ивана потрескивающими розовыми искрами. От волн электрического напряжения его кровь забурлила, и Иван ощутил эрекцию. По еле робкого замешательства Иван набросился на нее, скинув шахматные фигуры на пол. Она жадно припала к его рту, увлажняя свои пересохшие губы. Иван прижал ладони к груди Светланы, словно хотел защититься от ее материнской власти, а потом сорвал шелк телесного цвета, обнажая соски, и несколько секунд сжимал ее грудь. Его руки скользнули вниз по животу и сквозь треугольник волос к холму Венеры. Вскоре Иван и Светлана уже занялись древнейшим из дел, слившись в доисторическом акте. Они спускались по эволюционному древу, становясь все более гибкими, безвольными, влажными, пока их не закружило водоворотом и не унесло в подводное царство холодного эроса.

Иван не знал, как объяснить случившееся, но почему-то все получилось, и после бурных занятий любовью он нежно ласкал Светлану, словно дергал за самую тонкую струну скрипки, играя пианиссимо в темпе адажио.

 

Светлана и Иван на «ауди» Вукича поехали в горные леса. Спустились по пологому склону через глухую дубраву, пока не вышли на зеленый луг, где легко дышалось. От яркого света зрачки Ивана сузились, и пару секунд он ничего не видел, кроме ослепительного сияния, словно склон укутан снегом. В воздухе пахло тысячами трав и цветов, сильнее всего шиповником. Его глаза скорее осязали, чем видели, – их приятно ласкали луговые ветры.

Целое семейство ветерков гонялось друг за другом, резвясь в траве. Один скользил вдоль холма, второй кружился, словно дервиш, подхваченный дыханием веселых демонов. Ветра раздували Светланины медные волосы, ворошили опавшие с дубов листья, снова скользили по лугу, причесывая траву, но держались подальше от леса, где розовые свиньи, громко чавкая, с хрустом жевали желуди.

Трава не переставала блестеть, изменяя свой оттенок в зависимости от направления ветра, который гнул ее то в одну, то в другую сторону, и она то поглощала, то отражала солнечный свет.

Светлана и Иван нырнули в эту траву, словно в озеро, укрытое пленкой ряски. Крошечные луговые жители сновали под спинами и кусали их. Уколы ос, муравьев и пауков лишь подливали масла в огонь их страсти, разгоравшийся на безумно влажном ветру. Когда они со стонами кончили, внезапно полил дождь, освобождение от гула накладывающихся друг на друга ветров. Светлана и Иван встали и оказались лицом к лицу со стадом овец, молча смотревших на них. Двое пастухов задумчиво курили трубки под одиноким персиковым деревом с грубой корой. Когда любовники прыгнули в густую траву, то не заметили ни души, а теперь сотни глаз застыли на их покрасневшей коже, на которой от укусов насекомых алели десятки сосков, лишенных молока. Иван и Светлана убежали в лес и нырнули в грязный ручеек, чтобы успокоить зуд от этих новых сосков, а потом возились в глине, намазывая ею друг друга, а потом шаря пальцами по коже и прилипая друг к другу со вздохами и стонами, скользкие и охваченные возбуждением. А потом мылись в прохладных водах ручья.

Приняв горячий душ в квартире Светланы. Иван занялся с ней анальным сексом прямо в супружеской постели. Он счел это победой человечности над националистическим режимом. Кроме того, он ощутил себя человеком, следящим за модой, поскольку недавно в баре у Ненада видел французский порнофильм, и оказалось, что анальный секс стал самым изощренным видом полового акта. Теперь Иван вполне примирился с режимом и даже подумывал, не вступить ли ему в Хорватскую демократическую партию. Он мог бы даже повесить плакат Туджмана – идея содрана с плаката Тито – на стену. Он даже придумал шутку: «Почему Туджман так часто кладет правую руку на сердце? Чтобы вы не увидели портрет Тито на его рубашках». Бессмертный Тито продолжал жить только в анекдотах. И Иван снова сжал бедра Светланы.

По дороге домой Иван напевал партизанскую песню. В воображении он воспарил над ржавыми шпилями соборов. Но кто знает? Однажды он, возможно, станет знаменитым скрипачом и шахматным гроссмейстером. Еще не поздно. Ему всего лишь пятьдесят, а он чувствует себя на двадцать. Хотя когда ему было двадцать, он ощущал себя на пятьдесят.