XIV.5 Чему нас учит природа для более совершенного устройства общества

Человек – это шимпанзе, который слишком много о себе понимает.

Берт Кейзер. Альцгеймер, трагикомическая опера, 2006

Франс де Ваал, выходец из Нидерландов, всемирно известный исследователь приматов, с 1981 года работает в СШЛ. Его девятая захватывающая книга вышла под заглавием Nature's Lessons for a Kinder Society |Ур(жи природы ради более доброго общества]. В ней он вновь проводит параллели между поведением животных и человека. Послание книги состоит в том, что сейчас наступила эпоха эмпатии. Ошибочное представление Маргарет Тэтчер и Роналда Рейгана о свободной рыночной экономике как о саморе1улирующейся системе, достигнув кульминации, в период правления Джорджа У. Буша обернулось кошмаром финансового кризиса. И т еперь следовало бы покончить с культурой самообогащения высших должностных лиц и банкиров. «Greed is out, emphaty is in» [«Эмпатия вместо алчности»), – утверждает де Ваал, Люди не только наиболее агрессивные из приматов, но и наиболее склонные к эмпатии, как показала готовность оказать помогать после урагана Китрина в 2005‑м и землетрясения в Китае в 2008 году Это вопрос баланса, и в последнее время он был нарушен. Эмпатия – вчувствование в то, что затрагивает других, – должна сейчас вновь занять первенствующее положение, говорит де Ваал. Эволюция млекопитающих несет в себе долгую историю развития эмпатии, насчитывающую 200 миллионов лет, которые, собственно, должны стать солидным основанием для таких изменений. Можно спросить, не относится ли и к де Ваалу поговорка «чего хочется, тому и верится», но, после того как лидеры стран Большой двадцатки в 2009 году' договорились ограничить бонусы руководителей банков, все больше кажется, что он оказался прав. Де Ваал дарвинист чистой воды; он доказывает, что все компоненты эмоционального поведения уже существуют в животном мире. Подобно Дарвину, Франс де Ваал пишет легко, ярко, захватывающе и каждый решающий этап эволюции иллюстрирует наглядными примерами из мира животных. К тому же в доказательство с воих положений он опирается на множество остроумных экспериментов. А по части юмора и Дарвину было бы нелегко с ним тягаться.

Эмпатия возникает прежде всего из заботы матери о потомстве. Это автоматическая реакция, в которой участвует не только префронтальная кора, столь развившаяся только в новейшее время, но и эволюционно более старые области мозга. Практически все мы, за исключением немногочисленной группы психопатов, способны к эмпатии. Разумеется, важное место в социальной жизни и обезьян, и людей занимает соперничество, но наряду с этим для нас важны сотрудничество и удовлетворение оттого, что мы поступаем честно и делаем людям добро. Дайте двум обезьянам одинаковое вознаграждение за выполнение одной и той же задачи – и всё пойдет как по маслу. Дайте затем одной из обезьян гораздо более вкусный виноград вместо огурца, который получит другая обезьяна, и та, которой не доплатили, как только это заметит, прекратит иметь с вами дело и выбросит из клетки кусок огурца в знак протеста.

В большей степени, чем в своих предыдущих книгах, де Ваал обращается к примерам из нейронаук, чтобы пояснить механизмы тех или иных видов поведения. В этой области действительно появилось так много нового, что, пожалуй, пришло время, чтобы интеграция науки о поведении и нейробиологии ст;ша основной темой следующей книги де Ваала. Разумеется, в его книге заходит речь о зеркальных нейронах, реагирующих на эмоции других и тем самым формирующих основу эмпатии. Упоминаются и половые различия. Так, например, женщины проявляют эмпатию по отношению к наказываемому нарушителю правил шры, в то время как у мужчин эмпатия совершенно отсутствует, а наказание даже активируе т систему вознаграждения (рис. 15), свидетельствуя о том, что справедливое наказание нарушителя доставляет им удовольствие. Однако аргументация де Ваала относительно нейронов фон Экономо' как основы, чтобы узнавать себя в зеркале, мне всё еще не кажется убедительной.

Развитая форма эмпатии невозможна без того, чтобы животное ощущало различие между собой и внешним миром. Эта способность проверяется с помощью зеркала. Если на голову животного поставить краской пятно, животное, если узнаёт себя в зеркале, пытается пятно удалить. Этот экзамен вьгдержали двухлетние дети, человекообразные обезьяны, дельфггньг и, как это продемонстрировал де Ваал с помощью огромного зеркала, также слоны.

На Западе лишь недавно было признано, что животные обладают эмоциями. В1835 году, когда в Лондонском зоопарке впервые появились шимпанзе и орангутаны, королева Вик‑

Веретенообразные нейроны, или нейроны фон Экономо, названные в честь австрийского невролога Константина Александра фон Экономо (1876‑1931), открывшего и описавшего их в 1929 г.

тория сказала, что они «frightful and painfully and disagreeably human»/[«страшные и мучительно и неприятно похожие на людей»]. Но, по мнению молодого Дарвина, каждому, кто думает, что человек превосходит любое другое создание, следовало бы посмотреть на себя повнимательнее. Трудность признать эмоции у животных де Ваал приписывает нашей иудео‑христианской культуре. Обе религии признают наличие души единственно за человеком и смотрят на человека как на единственно разумное существо, созданное по образу и подобию Бога. Я не разделяю этой оценки. В Китае эмоции животных до недавнего времени тоже находились вне поля зрения эмпатии. Животные вызывали интерес только как пища. Но с увеличением благосостояния и в Китае увеличивается интерес к животным и эмпатия по отношению к ним. Все чаще китайцы заводят домашних животных, дурное обращение с животными вызывает резкую общественную реакцию, а в кампусе университета By Хан установлен монументальный памятник макаклм‑резус, жертвам исследований атипичной пневмонии SARS (severe acure respiratory syndrome – тяжелый острый респираторный синдром).

Когда один религиозный журнал задал де Ваалу вопрос, что бы он захотел изменить в человеке, если бы был Богом, он не мог не задуматься. Де Ваал по праву испытывает немалое подозрение к движениям, которые пытались изменить человека извне: социальному дарвинизму, марксизму, американскому феминизму. Он указывает на то, что обе стороны человека: одна, свойственная дружелюбным, склонным к эмпатии и сексуальным бонобо, и другая, свойственная брутальным доминантным шимпанзе, – необходимы для поддержания стабильности общества. Де Ваал не стал бы просить Бога радикально изменить человека, разве что добавить ему стремления к братству. Soiy следовало бы наделить человека чуть большей эмпатией к «другим людям». Сомневаюсь, чтобы это помогло решить грандиозные проблемы, стоящие перед миром. Де Ваал и сам приводит контраргументы. Если вы с каждым ведете себя открыто и каждому доверяете, как при синдроме Вильямса, то вам не доверяет никто, и вам грозит полное одиночество. Эмпатия имеет свои темные стороны. Человек показал себя столь изощренным в изобретении пыток, потому что мы, как никто, можем вживаться в чувства другого. Повышенная эмпатия только повышает эту чудовищную способность. Де Ваал приводит в пример нацистского живодера, превращающегося по вечерам, вне лагеря в заботливого отца семейства. Мы можем быть очень склонны к эмпатии, но по отношению к другим группам полностью исключать это чувство. Миллионы людей, восхищенно устремлявшиеся за Гитлером, Сталиным или Мао, обладали не большей и не меньшей эмпатией, чем мы сами. Де Ваал хорошо бы сделал, если бы попросил Бога обуздать нашу склонность бездумно следовать за харизматическим альфа‑самцом, будь он хоть человеком, хоть обезьяной. Это не только воспрепятствовало бы новому уничтожению целых народов или культурной революции, но и уменьшило бы риск возобновления пагубной привычки к самообогащению высшего руководства фирм и банкиров.

XV. Память