Дискета 3,5, метка тома: Backup. 007; файл Любовь. 005

 

Я смело прохожу по дорожке и нажимаю на звонок. За те мгновения, пока он идет к двери, я изображаю на лице извиняющуюся улыбку – во всяком случае, я на это надеюсь. Когда он входит в холл, я вижу расплывчатые очертания его головы и плеч. Потом дверь открывается, и мы оказываемся лицом к лицу. Он вопросительно улыбается. Как будто раньше никогда в жизни не видел меня.

– Прошу прощения за беспокойство, – говорю я. – У меня сломалась машина, и я не знаю, где здесь платный телефон. Нельзя ли воспользоваться вашим телефоном, чтобы позвонить в автосервис? Конечно, я заплачу за звонок… – И мой голос замирает.

Его улыбка становится шире и спокойнее, в уголках темных глаз появляются морщинки.

– Конечно. Входите. – Он отступает, и я вхожу в дверь. Он жестом указывает на холл. – Телефон в кабинете. Вон туда, направо.

Я медленно иду по холлу, настороженно прислушиваясь к звуку закрывшейся у меня за спиной двери. Когда замок щелкает, он добавляет:

– Надеюсь, ничего страшного?

– Я только найду номер. – И я останавливаюсь в дверях, чтобы сунуть руку в рюкзак.

Адам тоже останавливается, так что, когда я вынимаю баллончик с газом, он оказывается всего в паре футов от меня. Ничего не может быть лучше. Я распыляю газ прямо ему в лицо.

Взревев от боли, он отшатывается назад, к стене, царапая лицо руками. Я действую быстро. Одна нога между его лодыжками, рука – на его плечах, быстрый поворот – и вот он упал ничком на ковер, судорожно разевая рот. Мгновение – и я сижу на нем, хватаю за одно запястье и выворачиваю руку назад, чтобы на нее можно было надеть браслет. Теперь он сопротивляется, по лицу текут слезы, но мне удается схватить другую руку и закрепить на ней вторую половину наручников.

Он молотит ногами, но моего веса достаточно, чтобы удерживать его на полу, пока я достаю из рюкзака пластиковый мешочек на молнии. Открыв его, я вынимаю пропитанную хлороформом подушечку и прижимаю ее к его носу и рту. Тошнотворный запах достигает моих ноздрей, и я чувствую легкое головокружение и тошноту. Надеюсь, хлороформ не выдохся, пузырек стоял у меня года два, с тех пор как был украден из аптечки на советском корабле, после ночи, проведенной с одним из старших офицеров.

Почувствовав на лице холодный компресс, лишивший его доступа воздуха, Адам начал бороться еще ожесточенней, но несколько минут спустя ноги его брякнулись об пол. Я выжидаю еще немного, просто желая убедиться, что все в порядке, потом скатываюсь с него и связываю ему ноги хирургической лентой. Положив подушечку с хлороформом в надежный мешочек, крепко заклеиваю Адаму рот.

Я встаю и глубоко вздыхаю. Пока все хорошо. Я натягиваю пару резиновых перчаток и все осматриваю. Мне знакома теория французского криминалиста Эдмона Локара, впервые продемонстрированная во время суда над каким‑то убийцей в 1912 году: всякий контакт оставляет след, преступник всегда что‑то берет с места преступления и что‑то там оставляет. Памятуя об этом, я тщательно выбираю одежду. На мне «ливайсы» той модели, которую часто надевал Адам, пуловер с V‑образным вырезом – он купил себе такой в «Маркс и Спенсер» у меня на глазах недели две назад. Малейшая ниточка, оставшаяся после меня, будет идентифицирована с содержимым гардероба Адама.

Я быстро оглядываю кабинет, остановившись рядом с его автоответчиком. Модель старая, с одной кассетой. Я открываю крышку и забираю кассету. Будет приятно сохранить на память запись его голоса, потому что на видео тембр меняется.

Дверь гаража заперта. Я поднимаюсь по лестнице и нахожу пиджак от его костюма, брошенный на спинке стула у кухонного стола. В левом кармане лежит связка ключей. Снова спустившись вниз, открываю дверь гаража и отпираю заднюю дверцу его «форда» двухлетней давности. Потом возвращаюсь к Адаму. Он очнулся. В его глазах панический страх, сдавленные стоны доносятся из‑под кляпа. Я улыбаюсь и снова прижимаю к его носу подушечку с хлороформом. На сей раз он, разумеется, не может оказать мне сопротивления.

Я придаю ему сидячее положение, приношу из кабинета стул. Мне удается усадить его, а из этого положения – перебросить через плечо и дотащить до гаража. Я бросаю тело в багажник и с силой захлопываю борт.

Проверяю время. Седьмой час. Пройдет еще час, прежде чем стемнеет настолько, что никто из проходящих мимо соседей не заметит незнакомца, выезжающего из гаража Адама. Время ожидания я заполняю, просматривая жизнь Адама. Пакеты фотографий с изображениями друзей, семейного рождественского обеда. Мне бы удалось прекрасно вписаться в его жизнь. Все это было бы у нас с ним, не окажись он таким дураком.

Телефонный звонок отрывает меня от интересного занятия. Пусть себе звонит. Я иду на кухню, беру бутылку с чистящим кремом, салфетку и тщательно промываю все поверхности в холле. Кладу использованную салфетку в рюкзак, потом беру пылесос. Медленно и внимательно обхожу весь холл, уничтожая следы борьбы с потертого берберского ковра. Тащу пылесос за собой прямо в гараж и ставлю его в угол так, будто он всегда здесь стоял, сажусь в машину Адама, нажимаю на кнопку дистанционного управления и завожу мотор. Дверь гаража плавно поднимается вверх.

Закрываю за собой дверь и выезжаю. До меня доносятся приглушенные стуки и мычание. Пошарив в отделении для перчаток, нахожу кассету. Сунув ее в плеер, включаю звук погромче и пою под запись, направляясь к вересковым пустошам.

Были у меня опасения, что машина Адама не осилит весь маршрут, и так оно и оказалось. Примерно в полумиле от дома колдобин стало слишком много. Вздохнув, я выхожу и иду за тележкой. Открыв багажную дверцу, чтобы погрузить Адама в тележку, вижу застывший взгляд широко раскрытых глаз. Но его сдавленное мычание не производит на меня никакого впечатления. Я без церемоний вытаскиваю его из машины и водружаю на тележку. Эти полмили по дороге даются мне с большим трудом, потому что сопротивление Адама мешает мне. К счастью, тетя Дорис оказалась предусмотрительной и купила настоящую строительную тележку с двумя колесами впереди.

Когда мы добираемся до фермерского дома, я открываю дверцу люка. Погреб внизу выглядит темным и зовущим. Глаза Адама расширяются от ужаса. Я глажу его по мягким волосам и говорю:

– Добро пожаловать во дворец наслаждений.

 

5

 

Что до толпы читателей газет, они рады всему, лишь бы хватало крови. Но чувствительный склад ума требует большего.

 

Проводив Кэрол до машины, Тони прошел по территории университетского городка до главного магазина и купил вечернюю газету. Если Хенди Энди жаждал известности, он наконец добился ее. Страх и ненависть расползлись по страницам «Брэдфилд Ивнинг Сентинел Таймс». Если быть точным – по пяти его страницам. Страницы 1, 2, 3, 24 и 25 плюс передовица были посвящены Голубому убийце. Если судить по напечатанному в статье прозвищу, утечка информации из полиции уже произошла, а чем они хуже любого правительственного комитета?

– Тебе ведь не понравится, что тебя называют Голубым убийцей, правда, Хенди Энди? – тихо пробормотал себе под нос Тони, возвращаясь в офис.

Снова сев за стол, он принялся изучать газету. У Пенни Берджесс был урожайный день. Заголовок на первой странице вопил: «ГОЛУБОЙ УБИЙЦА СНОВА НАНЕС УДАР!» Заголовки помельче сообщали читателям: «ПОЛИЦИЯ ПРИЗНАЕТ, ЧТО ПО ГОРОДУ БРОДИТ СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА». Ниже был помещен зловещий отчет об обнаружении тела Дэмьена Коннолли и его фотография в парадной форме выпускника полицейского училища. На второй и третьей страницах газета поместила сенсационный отчет о трех предыдущих случаях и карту‑схему.

– Попытка с негодными средствами, – сказал себе Тони, просматривая центральный разворот. Заголовок «ГЕЕВ ТЕРРОРИЗИРУЕТ ЧУДОВИЩЕ – ГОЛУБОЙ УБИЙЦА» не оставлял читателям сомнений в том, кто, по мнению «Сентинел Таймс», подвергается риску. Все материалы номера напирали на истерику, охватившую брэдфилдское «голубое» сообщество: снимки интерьеров кафе, баров и клубов придавали материалам сомнительный характер, потрафляя людским предрассудкам.

– Ах, малыш, – сказал Тони. – Тебе это ужасно не понравится, Энди.

И он вернулся к передовице.

 

Наконец‑то, – прочел он, – полиция признала то, в чем многие из нас уверены с некоторых пор. В Брэдфилде орудует серийный убийца, мишенями его становятся молодые одинокие мужчины, которые часто посещают отвратительные бары гомосексуалистов.

Позор, что полиция до сих пор не предупредила городских гомосексуалов о необходимости соблюдать осторожность. В сумеречном мире анонимных случайных встреч и соитий этому хищному чудовищу не составляет труда находить свои жертвы. Молчание же полиции облегчило убийце задачу.

Это нежелание говорить открыто, вероятно, усилило подозрения «голубого» сообщества в отношении полиции, заставляя их опасаться, что власти ценят их жизни меньше, чем жизнь других членов общества.

Это просто скандал, что только после убийства офицера Коннолли брэдфилдская городская полиция серьезно отнеслась к Голубому убийце, когда‑то только убийства «невинных» женщин заставили полицию вплотную заняться Йоркширским Потрошителем, убивавшим проституток.

Несмотря на все это, мы призываем гей‑сообщество активно сотрудничать с полицией. И мы требуем, чтобы полиция расследовала эти ужасающие убийства прилежно и с сочувствием. Чем скорее кошмарный убийца будет пойман, тем в большей безопасности все мы окажемся.

 

– Обычная смесь самодовольства, возмущения и невыполнимых требований, – сказал Тони плющу, росшему у него на подоконнике. Он вырезал статьи и разложил их на столе. Потом включил диктофон и заговорил:

– «Брэдфилд Ивнинг Сентинел Таймс», двадцать седьмое февраля. Наконец‑то Хенди Энди добился большого успеха. Интересно, насколько это важно для него. Одним из принципов составления профилей серийных преступников является то, что они жаждут славы. Но на сей раз я не уверен, что его это так уж заботит. После двух первых убийств не последовало никаких сообщений, ни одно из них не приобрело особой известности после обнаружения тел. Было сделано сообщение в газету, направившее полицию к третьему телу, но в ней ничего не говорилось о предыдущих убийствах. Я недоумевал по этому поводу, пока инспектор Кэрол Джордан не предложила объяснения этой заметки и приложенного к ней видеоматериала: без указания местонахождения тело пролежало бы некоторое время необнаруженным. Значит, хотя Хенди Энди и не одержим манией создания заголовков и паники, ясно, что он хочет, чтобы тела были найдены, пока его почерк можно опознать.

Вздохнув, Тони выключил диктофон. Отказавшись много лет назад от академической карьеры, он ничего не мог поделать со своей выучкой: каждая стадия процесса должна быть записана. Тони не мог не принимать во внимание то обстоятельство, что это расследование, возможно, станет материалом для статей или даже книги.

– Я каннибал, – сказал он, обращаясь к растению. – Иногда я вызываю у себя отвращение.

Он сложил статьи вместе, положил их в папку для газетных вырезок, открыл коробки и вынул стопку папок с документами. Кэрол аккуратно надписала каждую. Заглавные буквы выписаны легко, отметил Тони. Женщина, чувствующая слово.

По каждой жертве патолог составил доклад и приложил заключение судебной экспертизы. Показания свидетелей разделялись на три группы: «фон» (жертва), «улики» (сцена преступления) и «разное». Выбрав «фон», Тони подъехал на стуле к столу, где стоял его личный компьютер. Когда он перебрался в Брэдфилд, университет предложил ему терминал, подключенный к университетской сети. Он отказался, не желая терять время на изучение нового набора протоколов, ему вполне хватало собственной системы. А теперь он обрадовался, что к списку забот, которые не давали ему уснуть по ночам, не придется добавлять шифрование и засекречивание своих файлов.

Тони вызвал программу, которая позволит ему произвести сравнительный анализ, и начал долгую, утомительную работу по внесению данных.

 

Пяти минут в участке на улице Скарджилл оказалось достаточно, чтобы Кэрол пожалела, что не отправилась прямо домой. Чтобы попасть в кабинет, который ей отвели на время расследования, она должна была пройти через всю комнату, где размещалась главная группа. Половина столов была завалена номерами вечерней газеты, бросающими ей вызов жирными черными заголовками. Посреди комнаты стоял Боб Стенсфилд с двумя констеблями‑детективами; когда она проходила мимо, он окликнул ее.

– Добрый доктор уже отработал, а?

– Как я понимаю, Боб, добрый доктор мог бы дать кое‑кому из наших шефов пару уроков насчет того, как работать сверхурочно, – сказала Кэрол, жалея, что не осадила его резче. Она, конечно, придумает, но это будет «юмор на лестнице». С другой стороны, может, оно и к лучшему. Лучше не отталкивать от себя ребят, с ее назначением и так не очень складно получилось.

– Есть новости? – спросила она.

Стенсфилд отошел от своих подчиненных, бросив им:

– Ладно, ребята, продолжайте, – потом подошел к Кэрол и сказал: – Да, в общем, нет. Группа ХОЛМЗ выбивается из сил, ищет всех, кого мы занесли в компьютер, чтобы выяснить связи. Кросс приказал нам снова допросить всех. Он уверен, что один из них – и есть наш человек.

Кэрол покачала головой.

– Пустая трата времени.

– Вот именно. Этот ублюдок не состоит на учете, готов об заклад биться. Сегодня вечером Кевин берет группу, чтобы попытаться сделать кое‑что другое, – добавил он, доставая пачку и закуривая последнюю сигарету. Он бросил пачку в ближайший контейнер с выражением отвращения на лице. – Если у нас, мать вашу так, в ближайшее время не появится просвет, я потребую повысить мне жалованье, чтобы компенсировать никотиновое отравление.

– А я пью так много кофе, что меня постоянно трясет, как в пляске Святого Вита, – уныло ответила Кэрол. – Так что там за идея у Кевина? – Не торопись. Сначала установи контакт, потом задавай вопросы. Забавно, но, получая сведения от коллег, следуешь тем же правилам, что при допросе подозреваемых.

– Он берет агентурную группу, которая отправится на гей‑тусовки, в основном в клубы и пабы с садомазохистским уклоном, – фыркнул Стенсфилд. – Сегодня с помощью дорожной полиции они сняли кожаные штаны со всех байкеров.

– Это дело, – кивнула Кэрол.

– Ага, будем надеяться, что агенты Кевина не похожи на Дэмьена Коннолли, – заметил Стенсфилд. – Меньше всего нам нужно, чтобы на детективов надели их собственные браслеты.

Кэрол решила не отвечать и направилась в свой кабинет. Внезапно в комнате загрохотал голос Кросса:

– Инспектор Джордан? Ко мне, со всеми потрохами!

Кэрол закрыла глаза и досчитала до трех.

– Иду, сэр, – бодро отозвалась она, повернувшись «кругом», и пошла во временный кабинет Кросса.

Он сидел там всего один день, но уже пометил помещение, как кот, «опрыскивающий» свою территорию. Комната провоняла сигаретным дымом. В пластмассовых чашках с остатками кофе, расставленных на подоконниках и рабочем столе, плавали мухи. Был даже календарь с фотографиями голых женщин на стене – ярчайшее подтверждение правоты феминисток. Неужели клипмейкеры до сих пор не поняли, что именно женщины стоят в супермаркете, решая, какой сорт водки купить?

Оставив дверь приоткрытой, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха, Кэрол вошла в кабинет Кросса и сказала:

– Сэр?

– Что обнаружил наш блестящий молодой человек?

– Сэр, делать выводы пока рановато, – бодро отрапортовала она. – Ему нужно прочесть все донесения, которые я скопировала.

Кросс хрюкнул.

– Ах да, я и забыл, он ведь у нас профессор. – Он выплюнул это слово с крайним сарказмом. – Пишет писака, да? Кевин привлек к делу Коннолли еще людей, вам придется работать с ними. Есть еще что‑нибудь, инспектор? – спросил он воинственно, словно это она просила принять ее.

– У доктора есть предположение, сэр. Насчет выжженных меток на теле сержанта Коннолли. Он спросил, нет ли в группе ХОЛМЗ человека, способного провести статистический анализ узора.

– Черт побери, а с чем это едят? – спросил Кросс, затушив сигарету в чашке с кофе.

– Мне кажется, это означает…

– Ладно, ладно, – прервал ее Кросс. – Идите и выясните, знает ли там кто‑нибудь, о чем речь.

– Да, сэр. И еще, сэр: если мы не сможем сделать этого здесь, мой брат – он работает с компьютерами – сможет сделать это для нас.

Кросс уставился на нее с непроницаемым видом. Ответ его был учтив до крайности.

– Прекрасно. Ступайте. В конце концов, мистер Брендон дал вам карт‑бланш.

Так вот что значит свалить ответственность на другого, подумала Кэрол, направляясь вниз по лестнице в комнату группы ХОЛМЗ. Пятиминутный разговор с утомленным инспектором Дейвом Уолкоттом подтвердил то, что она подозревала. Группа ХОЛМЗ не имела ни программного обеспечения, ни экспертов, чтобы проделать нужный Тони анализ. Очень надеясь, что Майкл сумеет получить достаточно достоверные данные, Кэрол направилась в буфет – посмотреть, нет ли там Кевина Мэттьюза. Одно дело – противостоять попыткам завести разговор о расследовании убийства с помощью психологического профиля, и совсем другое – молчать о применении высоких технологий. Потому что, если брат ее подведет, можно будет распрощаться с дополнительными сотрудниками.

Кевин сидел один, склонившись над чашкой кофе, на отставленной в сторону тарелке лежала недоеденная жареная колбаса. Кэрол выдвинула себе стул и села напротив.

– Не возражаете?

– Милости просим, – сказал Кевин. Он поднял глаза и слабо усмехнулся, отбросив назад со лба непослушные рыжие завитки. – Как продвигается дело?

– Наверное, чуть лучше, чем у вас с Бобом.

– И что собой представляет этот специалист из Министерства?

Кэрол на минутку задумалась.

– Осторожный. Быстрый, острый, но он не всезнайка и не собирается учить нас делать нашу работу. Действительно, интересно смотреть, как он работает. Смотрит на все под иным углом.

– Что вы имеете в виду? – спросил Кевин, искренне заинтересованный.

– Когда мы смотрим на преступление, то ищем материальные ключи, улики, вещи, которые укажут нам, с кем стоило бы поговорить и где поискать. Когда он смотрит на преступление, все эти штуки его не интересуют. Он хочет знать, почему материальные улики оказались именно там, где оказались: таким образом он может выяснить, кто это сделал. Мы пользуемся информацией, чтобы идти вперед, а он пользуется ею, чтобы продвинуться вспять. Это понятно?

Кевин нахмурился.

– Полагаете, у него получится?

Кэрол пожала плечами.

– Пока рано судить. Но по первому впечатлению, я бы сказала – да, у него есть что предложить.

Кевин усмехнулся.

– Расследованию или вам?

– Идите вы куда подальше, Кевин! – сказала Кэрол, которой до смерти надоели намеки. – В отличие от некоторых, я никогда не гажу на собственный порог.

Кевин смутился.

– Я пошутил, Кэрол, честно.

– Шутки должны быть смешными.

– Ладно, ладно, простите. И все‑таки, каково это работать с ним? Приятный тип или как?

Кэрол заговорила медленно, взвешивая каждое слово.

– Если учесть, что доктор проводит жизнь, влезая в мозги психопатов, он выглядит совсем нормальным. В нем есть что‑то очень… закрытое. Он соблюдает дистанцию. Немногое выпускает наружу. Но он обращается со мной как с равной, в отличие от некоторых жирных служак. Он на нашей стороне, Кевин, а это главное. Я бы сказала, он один из тех трудоголиков, для которых самое интересное это выполнить свою работу. Кстати, о выполнении работы, Пучеглаз сказал, что вы нарыли что‑то насчет Коннолли?

Кевин вздохнул.

– Не уверен, что это ценно. Одна из соседок вернулась домой с работы без десяти шесть. Она знает время, потому что по радио в машине только что начали передавать сводку погоды для моряков. Коннолли был на подъездной дорожке, он закрывал капот машины. На нем был комбинезон. Соседка говорит, судя по всему, занимался машиной, он вечно с ней возился. Когда соседка входила в дом, Дэмьен загонял машину в гараж. Она же вышла из дома примерно через час – ехала играть в сквош – и заметила, что машина Коннолли припаркована на улице. Она удивилась, потому что Дэмьен никогда не оставлял там тачку, особенно после наступления темноты. И еще она заметила, что в гараже Коннолли горит свет. Вот вроде бы и все.

– Это встроенный гараж? – спросила Кэрол.

– Нет, но он пристроен к дому, и дверь оттуда ведет в кухню.

– Так что, похоже, его вынесли из дома?

Кевин пожал плечами.

– Кто же знает? Никаких следов борьбы нет. Я говорил с одним из оперов, осматривавших место, и он сказал, что нам не стоит становиться на уши.

– Похоже на первые два случая.

– Вот и Боб так говорит. – Кевин раздраженно оттолкнул в сторону стул. – Я, пожалуй, пойду и хорошенько поработаю. Сегодня вечером мы выезжаем в город.

– Может, столкнемся там попозже, – сказала Кэрол. – Доктор Хилл хочет осмотреть места преступлений в те же часы, когда выбрасывались тела.

Кевин встал.

– Только не позволяйте ему разговаривать с незнакомыми людьми.

 

Тони вынул пластиковый контейнер из микроволновой печи и сел ужинать у себя на кухне. Он собрал все данные на четырех убитых, какие смог найти, потом сбросил файлы на дискету, чтобы поработать дома. Едва дойдя до трамвайной остановки, он понял, что голоден как волк. Потом вспомнил, что ничего не ел, кроме овсянки на завтрак. Он работал с такой сосредоточенностью, что ничего не замечал. Тони всегда считал голод хорошим симптомом: если он внезапно понимал, что дьявольски хочет есть, это означало, что он так увлекся, что способен идентифицировать себя с другим человеком, понять его болезненную логику, воспринять иной набор эмоций.

Он накинулся на еду и умял со сказочной скоростью, чтобы поскорее вернуться к компьютеру и заняться характеристиками жертв. Зазвонил телефон. Не задумываясь, Тони снял трубку.

– Да? – бодро ответил он.

– Энтони, – произнес голос.

Тони уронил вилку, разбросав по столу спагетти.

– Анжелика, – ответил он, возвращаясь на землю и цепляясь за якорь собственного сознания.

– Сегодня мы стали общительнее? – В голосе звучала сексуальная хрипота.

– Я вовсе не был необщительным. Просто мне нужно было кое‑что сделать. А ты меня отвлекла – сказал Тони, удивляясь, зачем снисходит до оправданий.

– Это общий план, – сказала она. – Но я по тебе соскучилась, Энтони. – Я была так возбуждена, что, когда ты меня отшвырнул, как старый носок, вся радость дня померкла.

– Зачем ты занимаешься этим со мной? – спросил он.

Этот вопрос он задавал ей и раньше, но она всегда уклонялась от ответа.

– Потому что ты заслуживаешь меня, – отвечал голос. – Потому что я хочу тебя больше, чем любого другого в мире. И потому, что в твоей жизни нет больше никого, кто сделал бы тебя счастливым.

Все та же старая история. Избегаем ответов, заменяя их лестью. Но сегодня Тони хотел именно ответов.

– Что заставляет тебя так думать? – спросил он.

Голос в трубке тихонько фыркнул.

– Я знаю о тебе больше, чем ты можешь себе представить. Энтони, тебе больше не нужно быть одному.

– А что, если мне это нравится? Не будет ли правильнее предположить, что я один, потому что хочу этого?

– Мне ты не кажешься счастливым мальчиком. Бывают дни, когда вид у тебя такой, словно больше всего на свете тебе нужно, чтобы тебя обняли. Иногда ты выглядишь как человек, проспавший не больше двух часов. Энтони, я могу принести тебе покой. Женщины ранили тебя, мы оба это знаем. Но я так не поступлю. Я сделаю все, чтобы ты был счастлив, чтобы спал как младенец, и ты это знаешь. Все, чего я хочу, – это сделать тебя счастливым. – Голос звучал успокаивающе, ласково.

Тони вздохнул. Если бы только…

– В это трудно поверить, – пробормотал он.

С самого начала этих разговоров ему от этой утонченной пытки хотелось, с одной стороны, грохнуть телефоном об пол, а с другой, как ученый, он хотел услышать продолжение. Его ущербное мужское «я» осознавало, что ему необходимо излечиться и это может оказаться нужным снадобьем. Он напомнил себе, что твердо решил не позволять ей залезть к нему под кожу, чтобы можно было уйти без мучений, когда настанет время.

– А ты дай мне попробовать. – Голос звучал очень самоуверенно. Она не сомневалась в своей власти над ним.

– Я ведь слушаю, не так ли? Я поднял трубку. И пока не положил ее, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал тепло.

– А почему бы тебе именно так и не поступить? Почему не положить трубку и не подняться наверх, в спальню, к другому аппарату? Чтобы нам было удобно?

Тони ощутил в груди холодный укол страха. Он постарался оформить свой вопрос профессионально. Не «как ты узнала?», но:

– Что заставляет тебя думать, что у меня в спальне есть телефон?

Последовала пауза – такая короткая, что Тони не был уверен, что ему не почудилось.

– Я просто предположила, – наконец ответила она. – Я поняла – ты всегда на стреме. Ты из тех мужчин, кто ставит телефон у кровати.

– Хорошее предположение, – похвалил Тони. – Ладно. Я сейчас положу трубку и поднимусь в спальню. – Он быстро прошел в кабинет и поставил автоответчик на «запись», потом снова взял трубку. – Да? Я здесь, – сказал он.

– Ты удобно сидишь? Тогда я начну. – Снова этот низкий, сексуальный смешок. – Сегодня вечером мы действительно хорошо позабавимся. Погоди, сейчас услышишь, что я для тебя приготовила. Ах, Энтони, – проворковала она, и голос ее упал почти до шепота, – я мечтала о тебе. Воображала твои руки у себя на теле, как ты гладишь подушечками пальцев мою кожу.

– Что на тебе надето? – спросил Тони. Он знал, что это стандартный вопрос.

– А во что бы тебе хотелось, чтобы я нарядилась? У меня богатый гардероб.

Тони с трудом справился с безумным желанием ответить:

«В рыбацкие сапоги, балетную пачку и дождевик». Он сглотнул и выговорил:

– В шелк. Ты знаешь, как я люблю трогать шелк.

– Вот почему тебе нравится моя кожа. Мне доставляет много хлопот поддерживать себя в форме. Но ради тебя я укутала часть своего тела шелком. На мне черные шелковые французские трусики и широкая рубаха из прозрачного черного газа. Как же я люблю чувствовать на своем теле его ласку! Знаешь, Энтони, – вздохнула она, – шелк трется об мои соски, так ласково, словно это твои пальцы. Соски стали твердые, груди торчат, так ты меня возбуждаешь!

Против собственной воли Тони почувствовал легкое возбуждение. Она добра, двух мнений быть не может. У большинства женщин, которых он слышал на горячих линиях, голоса звучали резко, или визгливо, или пронзительно, или нудно, а текст был предсказуем, как апельсин. Общение с ними пробуждало в Тони сугубо научный интерес. Но Анжелика отличалась от остальных. Хотя бы тем, что голос ее звучал совершенно искренне.

Она тихонько простонала:

– Господи, вся мокрая! Но ты пока меня не трогай, придется подождать. Просто ляг на спину, вот так, хороший мальчик. Ах, как мне нравится раздевать тебя. Я просунула, руки тебе под рубашку, провожу пальцами по твоей груди, глажу тебя, трогаю, чувствую под своими пальцами твои соски. Какой ты удивительный! – вздохнула она.

– Это мило, – отвечал Тони, наслаждаясь ласкающими интонациями ее голоса.

– Это только начало. Теперь я села на тебя верхом, расстегиваю твою рубашку. Я наклоняюсь над тобой, мои соски, укрытые шелком, трутся о твою грудь. Ах, Энтони! – В ее восклицании прозвучало наслаждение. – Тебе действительно нравится смотреть на меня, да? Ты подо мной твердый, как камень. Мне не терпится, чтобы ты оказался во мне.

От этих слов Тони похолодел. Зародившееся было возбуждение растаяло, как снежинка в луже. Опять на том же месте.

– Наверное, я тебя разочарую, – бросил он бодрым голосом.

Снова сексуальный смешок.

– Ни в коем случае. Ты даже больше, чем я мечтала. Ах, Энтони, потрогай меня. Скажи, что хочешь со мной сделать.

Тони не находил слов.

– Не стесняйся, Энтони. Между нами нет тайн, мы можем идти, куда захотим. Закрой глаза, дай волю чувствам. Потрогай мои груди, пососи мои соски, кусай меня, дай мне ощутить твои горячие влажные губы на всем моем теле.

Тони тяжело вздохнул. Пожалуй, это было больше, чем он мог вынести, даже в интересах науки.

Теперь Анжелика задыхалась, как будто хотела, чтобы ее возбуждение передавалось и ему.

– Вот так, о боже, Энтони, замечательно, – прохрипела она со стоном. – Видишь, я же говорила… Вот так, пусть твои пальцы проникнут глубже. О боже, ты самый хороший… Дай мне… дай мне, о боже, дай мне добраться до тебя.

Тони услышал в трубке звук расстегиваемой молнии.

– Анжелика… – начал он. Все снова распадалось на части, вырывалось из‑под контроля.

– Ах, Энтони, какой ты красивый. Я никогда не видела такого красивого орудия. Позволь мне попробовать тебя… – Голос замер, послышались сосущие звуки.

Кровь бросилась в лицо Тони внезапной волной стыда и возмущения. Он бросил трубку и тут же снова снял ее. Господи, какого же сорта мужчиной нужно быть, чтобы заниматься этим по телефону? И какого сорта ученый не сумел бы отделить собственные жалкие провалы от сбора объективных данных?

Самое худшее заключалось в том, что он теперь знал собственную реакцию. Сколько раз он сидел за столом напротив насильника, поджигателя или убийцы и смотрел, как они, заново проживая события, достигают той точки, в которой больше не могут выносить самих себя, и обрывают разговор. Они не могли положить телефонную трубку, но все равно отключались. В конечном итоге при правильном лечении стена обрушивалась и им удавалось встретиться лицом к лицу с тем, что «довело» их до психолога. Это был первый шаг в излечению. Тони надеялся, что Анжелике достаточно много известно о теории и практике психоанализа и она будет возиться с ним до тех пор, пока он не сокрушит барьеры и не посмотрит в лицо тому – чем бы оно ни оказалось, – что стало причиной его сексуальной и эмоциональной неполноценности.

Но другая часть его «я» надеялась, что она больше не позвонит. И плевать на народную мудрость гласящую: «Горя бояться – счастья не видать». С него было довольно горя в этой жизни.

 

Джон Брендон тщательно вытер тарелку последним кусочком хлеба и улыбнулся жене.

– Это было великолепно, Мэгги, – сказал он.

– Угу, – согласился его сын Энди, набивший рот бараниной с баклажанами.

Брендон неловко поерзал на стуле.

– Если ты не возражаешь, я, пожалуй, заскочу на часок на улицу Скарджилл. Только взгляну, как там дела.

– А мне казалось, что полицейские твоего ранга не обязаны работать по вечерам, – добродушно ответила Мэгги. – Ты вроде говорил, будто подчиненные не нуждаются в том, чтобы ты дышал им в затылок?

Брендон робко взглянул на нее.

– Я знаю. Мне просто хочется посмотреть, как там дела у ребят.

Мэгги покачала головой, улыбаясь.

– Уж лучше иди и все узнай сам, а то просидишь весь вечер, ерзая перед телевизором.

Тут оживилась Карен.

– Пап, раз ты едешь в город, подбрось меня к Лауре. Мы могли бы обсудить наш проект по истории.

Энди фыркнул.

– Скорее уж придумать, как вам завлечь Крега Макдональда.

– Много ты понимаешь, – рассердилась Карен. – Так как, пап?

Брендон встал из‑за стола.

– Только если ты готова. И я заеду за тобой на обратном пути.

– Ну, папа, – заныла Карен, – ты же сказал, что пробудешь на работе всего час. Этого времени нам не хватит.

Настала очередь Мэгги Брендон недоверчиво фыркать.

– Если твой отец вернется раньше половины десятого, я приготовлю на ужин шотландские оладьи.

Карен смотрела на родителей словно решала мировую проблему.

– Пап, – наконец сказала она, – ты можешь заехать за мной в девять?

Брендон усмехнулся.

– Почему мне кажется, что меня взяли в оборот?

Было больше половины восьмого, когда Брендон появился в комнате группы ХОЛМЗ. Несмотря на поздний час, все компьютеры были заняты: пощелкивали клавиши, слышалось тихое бормотание. Инспектор Дейв Уолкотт сидел рядом с одним из аналитиков, тот что‑то объяснял ему, тыкая пальцем в экран монитора. Никто не поднял головы, когда вошел Брендон.

Он подошел к Уолкотту сзади и подождал, пока тот закончит разговор с констеблем. Брендон подавил вздох. Определенно настало время подумать об отставке: даже его инспекторы выглядят как студенты Полицейской академии.

– Продолжай, Гарри, попытайся подобрать пару, используй перекрестные ссылки, – услышал он слова Уолкотта.

Молодой человек кивнул и уставился на дисплей.

– Добрый вечер, Дейв, – сказал Брендон.

Уолкотт обернулся. Осознав, кто перед ним, он вскочил.

– Добрый вечер, сэр.

– Я ехал домой и подумал – не зайти ли посмотреть, как у вас дела, – гладко солгал Брендон.

– Ну, сэр, пока рано. Группам придется работать круглосуточно еще пару дней, вводить детали показаний из прежних дел, как и из дела констебля Коннолли. И еще я установил связь с группой, которая занимается «горячими» линиями. Большинство разговоров – обычная злоба, месть и параноидальный бред, но сержант Ласселз разбирается во всем этом, выясняет самые важные для нас разговоры.

– Что‑нибудь есть?

Уолкотт непроизвольным жестом потер лысину. Его вторая жена утверждала, что это помогает ему сосредоточиться.

– Обрывки, фрагменты. Мы раздобыли несколько фамилий людей, бывших в городе и в Темпл‑Филдз по крайней мере в те две ночи, которые нас интересуют, и сейчас их разрабатывают. Мы бомбим базы данных по номерам машин, которые регулярно выезжали на улицы примерно в то время, когда совершались убийства. К счастью, инспектор Джордан, начиная со второго убийства, приказала засекать время появления и номера машин в «голубом» городке. Это долгая работа, сэр, но мы его там найдем.

Если убийца там, подумал Брендон. Именно он настоял на том, чтобы эти дела отдали группе ХОЛМЗ. Но убийца ни на кого не похож. Он осторожен.

Брендон плохо разбирался в компьютерах. Но одна старинная поговорка врезалась ему в память: «Воду варить – вода и будет». Он отчаянно надеялся, что не задал этим людям работу, которой должен был бы заниматься Департамент водоснабжения.

 

Кэрол открыла глаза. Сердце у нее гулко билось. Ей приснилось, что тяжелая дверь какого‑то погреба закрылась, превратив ее в узницу холодных, покрытых сыростью стен без окон. Все еще пребывая в полудреме, она не сразу поняла, что Нельсон не лежит тяжелым грузом у нее на ногах. Она услышала шаги, звон ключей, брошенных на стол, узкая полоска света пробивалась через приоткрытую дверь (иначе Нельсон не мог бы шляться туда‑сюда). Она со стоном повернулась и взяла часы: десять минут одиннадцатого. Шум от возвращения Майкла лишил ее двадцати минут драгоценного сна.

Кэрол с трудом встала с кровати, надела тяжелый махровый халат, открыла дверь своей спальни и вошла в огромную комнату, которая занимала большую часть квартиры на третьем этаже, где она жила вместе с братом. С полдюжины установленных на полу светильников разной высоты с направленным вверх светом создавали в комнате теплое и элегантное освещение. Из дверей кухни, легко подпрыгивая на деревянном полу, появился Нельсон. Он присел и одним прыжком, словно решил опровергнуть законы земного притяжения, взлетел в воздух, легко коснулся высокого узкого приемника и изящно приземлился на книжном, светлого дерева, шкафу. Оттуда он надменно уставился на Кэрол, словно говоря: «Держу пари, ты на такое не способна».

Комната были примерно сорок на двадцать пять футов. В одном конце три двухместных диванчика, покрытых лоскутными покрывалами, окружали низкий кофейный столик. На другом конце стоял обеденный стол и шесть стульев в стиле Ренни Макинтоша[2]. Рядом с диванчиками стоял телевизор и видео на черном столике на колесах. Половину дальней стены занимали полки с книгами, видеокассетами и CD.

Все стены были окрашены в холодный серо‑сизый цвет, кроме самой дальней: там, в кирпичной кладке, было пять высоких арочных окон, смотрящих на город. Кэрол прошла по комнате